Ослабший голос пережившего века.

      Какого жить, осознавая, что ты лишь безвольное орудие, игрушка в руках всякого проходимца? Твои слова, эмоции, протесты беззвучны для других, и сколько бы ты не просил избавить тебя от этой тяжкой муки заточения, слова лишь снова заглохнут на острие ножа перед очередным ударом, а благородный металл будет лишь сильнее сковывать остатки души, напоминая о продолжении кошмара.       Ничего нельзя с этим поделать, остаётся лишь плыть по течению жизни, принимая её, как данное. Быть судьёй на поле боя, неумолимо лишая жизни приговорённых, заставать последние моменты их жизни, отчаянное трепыхание сердца, окутанного страхом, видеть скудные остатки надежды всё ещё треплющиеся в уголках души — это и дар возможности нести справедливость и проклятие сочувствия.       Спаси меня, молю! Ничто иного для меня теперь не существует, лишь тяжкий груз грехов. Костлявая уж ждёт меня за поворотом, но тело, по чьему-то повелению, нетленно. Последнее моё пристанище, последний пьедестал — мой личный царский зал: трон бархата, корона из стекла, поддержка рук железа... Теперь я удостоен лишь беглых взглядов тех живых, чьё сердце всё ещё трепещет, а кровь несёт благую жизнь. Достойная расплата... О, избранный, мои слова ты слышишь, я уверен, спаси меня от боли — последняя моя мечта. Сжалишься ли ты, мой безжалостный судья?