Листопад

      Сидя за фортепиано, одной рукой удерживая Марту, чтобы непоседливый ребёнок не упал с его колен, Элиот бездумно наигрывал простенькую мажорную мелодию. Марта радовалась, раскачивалась из стороны в сторону, размахивала руками и напевала что-то бессвязное, иногда даже попадая в такт. Вокруг прыгал Энди, периодически дёргая Элиота за рукав. За спиной возились другие дети, шумно галдя и чем-то громыхая.       В тот момент, когда Элиот в очередной раз получил затылком Марты по лицу, сзади раздался жуткий грохот. Музыка смолкла; Элиот обернулся и увидел распластанного на полу Лео, по которому прыгали дети. Выражение лица Лео весьма красноречиво свидетельствовало о крайней степени утомлённости происходящим.       — Цел? — спросил Элиот.       — Относительно, — глухо ответил Лео и пошевелился.       Только теперь Элиот заметил, что тот лежал в осколках чего-то разбитого и мокрого. Банка с вареньем, судя по насыщенному малиновому цвету. Лео сел, одним движением скидывая с себя Джона, встал на ноги и снял испорченный фрак. На чёрной ткани ярко блестело розовато-красное, липкое даже на первый взгляд пятно.       Элиот и Лео с рассветом прибыли в дом Фионы — помочь детям с подготовкой к кануну Дня всех святых. Элиот предлагал вывезти их всех на городской карнавал, но Лео отказался. По здравому размышлению Элиот был вынужден согласиться с ним: ежегодный карнавал в канун Дня всех святых неизбежно шумный и многолюдный, детей много, а воспитателей в доме Фионы — мало, всего двое, и даже вместе с Лео и Элиотом они не уследят за этой оравой.       Зато миссис Финниган и мисс Клэр всего за неделю сшили детям костюмы из привезенных Лео тканей. Элиот плохо разбирался в подобных вещах, но на его неискушённый взгляд дети выглядели настоящими персонажами зловещих сказок и легенд, от прочтения которых стынет кровь в жилах. Теперь Лео вырезал из маленьких тыкв светильники Джека, а Элиот бесцельно бродил по дому, не зная, куда себя приткнуть, пока ему не пришла в голову идея занять себя игрой на фортепиано. Играть, правда, ему мешали: дети пришли в восторг, заслышав звуки его игры, перебрались со всеми своими материалами, из которых мастерили детали к своим костюмам, в гостиную и непрестанно прыгали вокруг, безгранично смущая Элиота. Он понятия не имел, как нужно вести себя с детьми, и терялся, но они, казалось, вовсе не замечали его смущения. Знай себе, лезли к нему на колени, висли, вцепившись в руки и шею, и радостно верещали.       — Это было моё любимое! — зарыдал кто-то из детей.       — А зачем ты поставил его на край стола? — безжалостно ответил Лео, ползая по полу с тряпкой и собирая липкую ягодную массу. Длинные рукава своей сорочки он закатал выше локтя, а волосы, чтобы не мешались, перекинул через плечо. Элиот и раньше видел его таким — ещё на заре их знакомства, когда встречал Лео в коридорах с корзинами, полными влажного, только-только после стирки, белья или с продуктами в руках. Но прошло уже много времени с тех пор, как Элиот имел возможность наблюдать Лео в такой простой деревенской обстановке. Выглядело… непривычно. — Бери тряпку и вытирай, потом поплачешь.       Мальчик (кажется, его звали Томом), безропотно подчинился, и вскоре они с Лео уже вдвоём тёрли пол: Лео — с безразличием давно привыкшего к подобным инцидентам человека, Том — непрестанно хлюпая носом.       — Сыграйте что-нибудь ещё! — потребовала Марта, которой было неинтересно смотреть на то, как трудятся другие люди.       — Господин Элиот устал играть и жаждет помочь нам со светильниками. Правда, господин Элиот? — Лео повернул к нему голову и улыбнулся. Элиот уже был готов к длительному и тяжёлому спору о том, что он дворянин и не будет помогать мыть пол слуге, но Лео, отложив тряпку, взял одну из крупных тыкв и, сняв Марту с колен Элиота, водрузил эту тыкву на её место.       — И что мне с ней делать? — растерянно спросил Элиот.       — Вырезать лицо, — ответил Лео. Он протянул Элиоту нож рукоятью вперёд, а потом приподнял за черенок верхушку тыквы. — Мисс Клэр вычистила их внутренности, осталось только вырезать лица и поставить внутрь свечи.       — Но я не умею! Я никогда…       — Всё бывает в первый раз, мой господин, — Лео опустил верхушку тыквы на место и беззаботно улыбнулся. Беззаботно — для сторонних наблюдателей. Элиот-то знал, что крылось за этой лёгкой улыбкой, — готовность спорить до победного, даже если в ход пойдут предметы мебели. К спору Элиот был готов, но внезапно ему стало интересно попробовать сделать то, что ему предлагалось. Раньше он просто видел готовые светильники Джека, установленные по всему периметру территории особняка, у ворот и даже в гостиной, и не знал, как они изготавливались.       Он принял нож, и Лео, довольный собой — настолько, что аж захотелось хорошенько ему врезать, — вернулся к прерванному занятию.       Тыква — спелая, ярко-оранжевая, — подчинялась неохотно, нож то и дело соскальзывал, но Элиот упорно пытался придать вырезаемому лику зловещий, как и пристало, вид. Он вырезал одну тыкву, перепачкав руки тыквенным соком, и Энди принёс ему вторую, маленькую. Едва Элиот закончил с ней, Марта выхватила тыкву у него из рук и, сообщив, что эта тыква будет её светильником, умчалась в неизвестном направлении. Энди и Эндрю приволокли ещё одну тыкву, на сей раз — большую. Элиот, сидя перед ней на коленях, заканчивал резать рот, когда услышал чужой голос у себя над ухом:       — Надо же, как аккуратно.       — Твою ж!..       Нож соскользнул и распорол левую ладонь. Кровь потекла на пол, и Элиот отвёл руку в сторону, чтобы не испачкать брюки.       — Ой, извини, — сказал Лео, опускаясь рядом.       — Не подкрадывайся ко мне!       — Анна, принеси, пожалуйста, таз с водой и бинт, — сказал Лео, а потом повернулся к Элиоту. — Кто же знал, что ты так увлечёшься и не услышишь, как я подхожу. Дай руку.       Лео достал платок из кармана брюк и прижал его к глубокому, через всю ладонь, порезу, чтобы остановить кровь. Анна принесла таз с водой, и Лео, аккуратно промыв рану, зубами надорвал бинт, а потом туго перевязал ладонь Элиота. Он действовал так быстро и ловко, что не возникало сомнений: он уже не раз занимался подобным, вероятно, обрабатывая ссадины и ушибы приютских детей. Или свои собственные.       Потом Элиот, оставив в доме плащ и сюртук, в одиночку выволок средние и крупные тыквы наружу и под ценные указания отиравшегося рядом Лео, расставил их по нужным местам: возле крыльца, вдоль фасада, несколько — на обочине дороги, единственного подъезда к приюту.       — Ты веришь в то, что они отгоняют злых духов и нечистую силу? — спросил Элиот.       Он сел на самую большую тыкву, наблюдая за тем, как Лео помещает внутрь других толстые белые свечи. Смеркалось, поэтому он сразу зажигал эти свечи длинными лучинами от огонька в фонаре, который стоял у ног Элиота.       — Я не верю ни в злых духов, ни в нечистую силу, — ответил Лео. — Поэтому светильникам Джека просто некого отгонять. Но эти тыквы — неизменный атрибут кануна Дня всех святых, и детям нравится. Кажется. — Он задумался. — В деревне, где я рос, в эту ночь было запрещено покидать свои дома, а в Риверре — напротив, горожане выходят на улицы, обряженные в костюмы. Мне кажется, разумнее использовать такой день как повод для праздника, вместо того, чтобы сидеть в четырёх стенах и дрожать от страха. Как думаешь?       — В нашем родовом поместье слуги тоже не выходят ночью на улицы, — ответил Элиот. Он разогрелся, таская не особо тяжёлые, но здоровые тыквы, а теперь прохладный ветер стал пробирать его до костей, и он поднялся на ноги. Загребая носами туфель палые листья, он прошёлся вперёд, пересекая дорогу. — А в городе всё совсем не так. Много шума, суеты, ажиотажа. Думаю, это правильно. Даже если нечистая сила существует, её скорее напугают огни и шум. Почему ты смеёшься?       Он озадаченно обернулся. Лео, по-прежнему в сорочке и жилете, без фрака, стоял с зажжённой лучиной и тихо смеялся в кулак.       — Потому что ты веришь во всё это. Нет-нет, не отрицай! — он снова прыснул. — У тебя на лице написано, что веришь.       — Иди ты, — раздражённо огрызнулся Элиот. — Даже мои братья верят!..       — Кто бы мог подумать, что дворяне столь же суеверны, как и простые крестьяне, — сказал Лео и задул лучину. — Пойдём, миссис Финниган скоро накроет на стол. Ты когда-нибудь пробовал тыквенный эль?       — Что?.. Нет, конечно!       Лео загадочно усмехнулся и первым скрылся в доме, оставив Элиота самому решать, чего он хочет больше: дать Лео по шее или всё-таки сначала поужинать.       Когда он вошёл в дом, вокруг него засуетилась миссис Финниган, то и дело охая и причитая по поводу скромности приготовленной ею пищи. Элиот долго не мог понять, о чём она толкует и почему так переживает, пока Лео, подкравшийся со спины, не шепнул ему на ухо:       — Она переживает, потому что ты — дворянин и хозяйский сын, который будет сидеть с простолюдинами за одним столом. Успокой её, наконец.       Элиот озадаченно уставился на Лео, но тот уже был таков, упорхнув на кухню, — помогать с чем-то мисс Клэр. Элиот ещё с детства очень хорошо усвоил, что подобает дворянину, а что — унижает его достоинство. И ужин за одним столом с приличными хорошими людьми и детьми однозначно не входил в перечень последнего.       — Для меня честь отведать вашу стряпню, — сказал Элиот негромко и тут же повысил тон, — поэтому прекратите нести весь этот бред!       Миссис Финниган, опешив, извинилась и удалилась, а из-за кухонной двери выглянул Лео.       — Мог бы и помягче, — сообщил он, вынося поднос с большой супницей. — Никто из Найтреев раньше не опускался до того, чтобы разделить еду с детьми: им подавали обеды и ужины в комнаты.       — Что значит «не опускался», ты-то что несёшь? — вскинулся Элиот. — Я не виноват в чужих предрассудках!       — Ты просто неправильный дворянин.       — Что ты сказал?..       Вдвоём они вошли в столовую, освещённую светом от множества свечей. Лео поставил супницу посредине стола, застеленного белоснежной скатертью, и покачал головой.       — Миссис Финниган слишком стремится произвести на тебя впечатление, — пробормотал он. — Совсем свечи не экономит. — А потом он повернулся к Элиоту и улыбнулся. — Я неверно выразился, пожалуй. Ты… очень правильный дворянин.       — О чём ты?       — Да так. Садись за стол, пока не пришли дети и не устроили кавардак, порушив все надежды миссис Финниган дать цивилизованный ужин, достойный дворянина.       Как Лео и предрекал, вскоре прибежали дети, и столовая наполнилась смехом, шумом, гамом и криками. Марта и Тереза вознамерились залезть к Элиоту на колени и едва не подрались, но вернувшийся с кухни Лео безапелляционно взял обеих за воротники их костюмов, похожих на мантии ведьм, и усадил на стулья, подальше от Элиота. Энди получил пинка за то, что стукнул Эндрю. Расплакавшейся Анне, которая сломала свой венок из дубовых листьев и поздних осенних трав, Лео в два счёта починил его. Он успевал всюду, и для каждого у него находилось слово или, если того требовала ситуация, подзатыльник.       На ужин был наваристый ароматный тыквенный суп с грибами, два вида пирогов — с тыквой и с яблоками — и горячий морс, после которого дети высыпали на улицу под чутким надзором миссис Финниган: им разрешили играть всю ночь, пока не захотят спать. Мисс Клэр осталась убирать со стола, а Лео стал деловито гасить свечи, оставив только несколько, две — для мисс Клэр, одну — для себя.       Когда стол был чист, они вышли на улицу. Тыквы скалили свои резные рты и смотрели на играющих детей пристальными взглядами сияющих золотом глаз. Элиот стоял на крыльце, сунув руки в карманы брюк, и какое-то время они с Лео негромко переговаривались обо всём подряд: о занятиях в академии, о книгах, о музыке. А потом Лео сорвался с места, бросаясь ловить побежавшую куда-то в кусты девочку, и Элиот остался один. Он запрокинул голову и с удивлением обнаружил вдруг, что с неба что-то сыплется. Он подставил ладонь, и на перчатку упало несколько крупных снежинок, а одна уколола незащищённую кожу запястья.       — Первый снег, — сказал Лео, взбираясь по ступеням крыльца. В волосах у него застряли листья и мелкие сучья, и он был занят попытками очистить пряди от мусора. — Рано в этом году.       Он встал рядом, и они вдвоём, уже в молчании, наблюдали за тихим мерным падением первого снега. Снежинки таяли, не долетая до земли, и дети, широко раскинув руки, бегали взад-вперёд, ловя их на языки. Элиот вспомнил то, о чём хотел поговорить с Лео, хотя собирался сообщить об этом завтра, но медленное кружение снега подарило такое приятное умиротворение, что он не выдержал.       — У тебя был день рождения на днях, — проговорил он.       — Хм… ну, да, — отозвался Лео. — Был. Почему ты вдруг вспомнил о нём?       — Я хотел кое-что подарить тебе. Помимо тех книг. Не успел к сроку и закончил только сегодня утром.       — Дай-ка угадаю: ты написал мелодию в честь нашей крепкой дружбы и назвал её именем какого-нибудь цветка?       Элиот помолчал.       — Не цветка, — сухо ответил он.       Он заметил, что Лео повернулся к нему, но отвёл взгляд, прикинувшись страшно заинтересованным детской игрой. Он не хотел давать понять, что слова Лео задели его, но Элиоту никогда не удавалось обмануть его. Лео взял его под локоть, оказавшись вдруг очень близко. Он часто так делал, но сейчас шёл первый снег, горели свечи в тыквах, золотя светом палую листву, а душу покалывала обида, и именно поэтому у Элиота перехватило дыхание, когда он ощутил, как придвинулся к нему Лео. Атмосфера поздней осени затопила его душу, и на мгновение показалось, что эта осень будет длиться вечность.       — Не злись, — сказал Лео. — Я не хотел тебя задеть.       — Я не злюсь.       — Хм… пожалуй, действительно не злишься. Ты обижен.       — Как ты вообще это различаешь?! — вскинулся Элиот, но Лео в ответ лишь засмеялся и потянул его к дверям.       — А вот теперь злишься. Пойдём в дом, я кое-что покажу тебе.       Он увлёк Элиота за собой. В коридоре он засветил оставленную заранее свечу, прихватил её и направился к погребу, где среди полок, уставленных соленьями, и луковых кос, свисавших с потолка, обнаружился бочонок.       Спрашивать о том, что в бочонке, не было нужды: как только Лео откупорил пробку, и в подставленную деревянную кружку полилось что-то пенистое, всё встало на свои места.       — С ума сошёл? — яростным шёпотом поинтересовался Элиот. — Откуда здесь вообще это взялось?!       — Для миссис Финниган и мисс Клэр каждую осень привозят один бочонок тыквенного эля. И не вздумай осуждать их, — предостерёг его Лео прежде, чем Элиот успел раскрыть рот. — Они работают в приюте круглый год, без выходных, и имеют право на такую маленькую, никому не мешающую прихоть. Ну, чего ты стоишь? Держи.       Машинально Элиот протянул руку и взял у Лео кружку, до краёв наполненную пенистым элем. Всё в нём разрывалось от противоречий: ему захотелось попробовать эль, едва он ощутил пряный аромат, разлившийся в воздухе, но это было крайне бестактно — брать что-то, не спросив дозволения. О чём он не преминул сообщить Лео.       — Брось, — ответил тот, затыкая пробку на место. — Здесь всё принадлежит Найтреям, даже этот эль. А если ты пойдёшь ставить миссис Финниган в известность, она испугается того, что ты проболтаешься герцогу Найтрею, и её уволят.       — Как всё сложно, — фыркнул Элиот. Эль горчил, но горечь эту успешно маскировали пряности; Элиот различил корицу, гвоздику и, кажется, немного имбиря. Он и не знал, что в эль можно добавлять пряности.       Вдвоём они сели на низкую скамью, приставленную к стене. По погребу плясали длинные тени, а дверь с их положения было не видать — стеллаж перекрывал обзор. Элиот мгновенно вспомнил сказки из детства: про троллей, гномов и других существ, живших в пещерах. Вряд ли их пещеры выглядели бы столь же уютно, как этот погреб, и вряд ли они хранили среди лука и солений бочонок тыквенного эля. И всё же было что-то удивительное, странное и даже немного волшебное в том, чтобы сидеть здесь. Пахло пылью, немного — сыростью, луковой шелухой и пряностями.       — Так как ты назвал музыку, которую написал для меня? — спросил Лео и тут же сам себя перебил. — Нет, постой, не говори. Я попробую угадать сам, когда ты сыграешь её.       — Не угадаешь.       — Давай поспорим!       В голосе Лео звучало воодушевление. Как вообще можно угадать название мелодии, которую впервые слышишь?       — Согласен, — фыркнул Элиот, безрассудно презрев голос разума, вещающий о том, что джентльмены и, тем более, дворяне такой ерундой не занимаются. — На что?       — На желание.       Лео буквально светился от радости, и Элиот заподозрил нехорошее.       — Я не позволю тебе жить в библиотеке, — предупредил он на всякий случай. — И моя кровать — моя кровать, а не склад для твоих книг.       — О, так ты уже смирился с тем, что проиграешь? — Лео, донельзя довольный собой, поднялся, чтобы нацедить ещё пива. Элиот предпочёл бы вино со специями — оно, по крайней мере, согревало, а он изрядно продрог, стоя на улице без сюртука и плаща, — но тыквенный эль как нельзя лучше передавал атмосферу этой ночи на изломе осени, которой вот-вот должно перетечь в раннюю зиму.       — Пойдём на улицу, — предложил Лео, протягивая Элиоту наполненную кружку. — Через чёрный ход. На заднем дворе тихо.       — Хорошо. Только я схожу за сюртуком, а ты наденешь мой плащ.       Лео загадочно заулыбался и кивнул. На душе вдруг стало очень легко и тепло от этой его улыбки, и Элиоту захотелось, чтобы он почаще улыбался так мягко и радостно и, главное, улыбался именно ему. Элиот отпил эля и подумал о том, что всё-таки ни разу за прошедшее время не жалел о том, что выбрал именно Лео в качестве своего слуги и друга. Впрочем, едва ли слово «выбрал» верно. У него не было выбора, и сейчас он с отчётливой ясностью осознавал это. Он не был фаталистом, но именно эта встреча казалась ему чем-то особенным, предопределённым, правильным. Не хотелось думать, что они встретились по чистой случайности. В конечном итоге, Элиоту всегда недоставало такого человека — такого друга. Это ведь правильно, когда в жизни есть кто-то, кто значит настолько много; кто-то, кто заполняет собой эту жизнь, не затмевая всё прочее, но дополняя и являясь неотъемлемой деталью существования.       Они допили эль и, прихватив свечу, вышли в коридор, где Элиот взял свой сюртук, а Лео закутался в его плащ.       Снаружи похолодало, и Элиот, зябко поёжившись, обрадовался тому, что додумался одеться. Здесь царила прозрачная ночная темнота, сгущавшаяся у линии лесной полосы. Подул ветер, и их с Лео обдало сухими листьями, точно брызгами дождя.       — Откуда здесь этот сундук?       Элиот повернулся на звук голоса Лео, успевшего спуститься по ступеням и отойти куда-то в сторону.       Среди кустов, одетых ярким багрянцем, действительно стоял сундук. Самый обыкновенный сундук, в каких хранят одежду; большой, украшенный искусной резьбой и тонкой росписью, он красовался в окружении кустов, усыпанных красными листьями и ягодами, и притягивал взор.       — У нас никогда не было такого сундука, — задумчиво сказал Лео, откидывая крышку. — И принести его некому. Как думаешь, откуда он тут взялся?       — Феи принесли, — хмуро пошутил Элиот. — Ты бы не трогал это.       — Думаешь, это — дело рук нечистой силы? — насмешливо спросил Лео. — Я уверен, что это — обычный сундук. Вопрос в другом: откуда он здесь?       Внутри лежала одежда. На первый взгляд показалось, что это обычные, только несколько старомодные одеяния — такие костюмы дворяне носили лет сто или сто пятьдесят назад. Но, присмотревшись, Элиот понял: это — карнавальные костюмы. Под добротными, сшитыми из дорогих тканей камзолами обнаружились остроконечные шляпы, одну из которых Лео, поставив канделябр на землю, мгновенно нацепил на себя, а вторую, не слушая протестов, — на Элиота. Потом он достал широкий парчовый плащ, расшитый звёздами и украшенный фибулой, стилизованной под узорчатый полумесяц. Лео завернулся в него, заколол края фибулой и раскинул полы плаща.       Потом Лео с бессвязным восклицанием вынул из сундука ещё один плащ, наподобие тех, что носили вампиры в готических романах: чёрный, с накрахмаленным стоячим воротником и красной подкладкой. Плащ тут же оказался накинутым на плечи Элиота.       — Наигрался? — фыркнул он, снимая с головы шляпу и бросая её обратно в сундук.       — Нет. Там лежат рога!.. — Лео замолчал на середине предложения. — Элиот.       — Что? — откликнулся он, уже вертя в руках означенные рога.       Лео впился пальцами в его рукав.       — Смотри, от нас и от кустов на землю ложатся длинные тени. А от сундука — нет. Это же… неправильно.       Элиот отвлёкся от созерцания рогов и взглянул на сундук. В первое мгновение он был уверен, что Лео просто издевается над ним, но, присмотревшись, понял: это была не шутка. Элиот мягко высвободил рукав из цепкой хватки Лео, снял с себя плащ, сложил и аккуратно убрал в сундук. Лео последовал его примеру, избавляясь от плаща и шляпы, и поднял канделябр.       — Пойдём отсюда, — сказал Элиот. Теперь он сам взял Лео за рукав и утянул за собой прочь от сундука, обратно в дом.       Они долго спорили о сундуке, сидя в гостиной, пока Лео не начал зевать и клевать носом. Элиот отпустил его спать — часы на каминной полке показывали половину второго ночи, — а сам остался сидеть в кресле у растопленного камина и читать. Хмель быстро выветрился, но спать не хотелось: было слишком хорошо греться у огня, читать старые сказки и легенды, найденные в библиотеке приюта, и искоса наблюдать за безмолвным падением снега. Уютно.       Вскоре вернулись дети, и какое-то время в доме было очень шумно. Элиот даже не пытался читать, смирившись с обострённым вниманием детей к своей персоне: девочки то и дело забегали в гостиную, не желая ложиться спать, а миссис Финниган оттаскивала их от Элиота и непрестанно извинялась; за что — Элиот так и не уразумел.       А потом всё как-то быстро и резко стихло, и воцарилась тишина глубокой ночи. На Элиота успели нацепить венок из листьев и ягод; он снял этот венок и аккуратно положил его на подлокотник кресла, чтобы ненароком не испортить. Ему нравились такие мелкие детские поделки, пусть они и не могли похвастаться долговечностью.       Погрузившись в чтение очередной сказки о феях, Элиот не услышал скрипа отворяемой двери и звука шагов, и вздрогнул, когда вдруг увидел перед собой Лео.       — Чёрт побери, Лео! Я же велел тебе не подкрадываться! — возмутился он, от неожиданности захлопывая книгу. Нужную страницу он, разумеется, не запомнил.       Лео в ответ лишь мягко улыбнулся, приложил палец к губам, призывая к молчанию, и сел к Элиоту на колени.       Элиот опешил. Он попытался вскочить и скинуть с себя явно повредившегося умом Лео, но тот погасил всё его негодование одним-единственным прикосновением тёплых сухих губ к щеке. Элиот шумно выдохнул, проглатывая все те слова, что крутились у него на языке, — красочные эпитеты относительно душевного здоровья. И пока он лихорадочно соображал, что делать, и пытался понять, какого чёрта вообще происходит, Лео поцеловал его.       Это был мягкий, но настойчивый поцелуй — сочный, спелый и чуть сладковатый, как ягода клубники. Элиот впился пальцами в подлокотники кресла, неловко смахнув венок на пол; порезанную ладонь пронзила боль. Это было до того неправильно и, по всем законам здравого смысла, мерзко, что оказалось совершенно восхитительно. К щекам прилил жар — и смущения, и гнева. Элиот злился на Лео — за то, что тот творил какое-то непотребство. Но и на себя он тоже злился — за то, что сердце так неистово колотилось о рёбра, а кровь стучала в висках.       Элиот собирался врезать Лео, правда, собирался, но когда Лео отстранился, облизывая влажные от долгого поцелуя губы, он с изумлением понял, что недоволен этой паузой. Он смотрел, как Лео улыбается той самой улыбкой, которая так грела Элиоту душу, и отказывался понимать и принимать происходящее.       Лео заёрзал, сидя у него на коленях, и это отозвалось во всём теле волнами такого нестерпимого жара, что Элиот, не выдержав, вскочил, отталкивая Лео от себя.       — Да что ты творишь?!       Он порывисто отвернулся, прижимая ладонь к губам, и зажмурился, чтобы не видеть эту комнату и этот свет — мягкое золото, стелющееся по полу и переплетающееся с длинными тенями. Элиот судорожно выдохнул, тщась успокоиться и взять себя в руки. Оборачиваться он боялся: не знал, как поведёт себя Лео, и не знал, как поведёт себя он сам. Голова напоминала жестяную банку, в которую натолкали гвоздей и теперь усиленно трясли.       Когда он обернулся, Лео уже не было. Вот ведь сволочь! Пришёл, устроил чёрте что, перевернул всё с ног на голову, а потом ушёл, и всё это — не произнося ни слова! «Сейчас ты у меня получишь», — мрачно подумал Элиот, сам не до конца понимая, что именно получит Лео. Как минимум — по шее точно, потому что Лео откровенно нарывался.       Элиот взлетел по лестнице на второй этаж, где располагались гостевые покои для Найтреев, распахнул дверь. И замер, обнаружив Лео лежавшим на софе и закутавшимся в одеяло. Лео пошевелился и приподнялся на локте; одеяло сползло по его плечам, и Элиот увидел, что он одет в ночную рубашку.       — Что случилось? — спросил Лео. Голос его был вполне бодрым, он однозначно не спал, когда Элиот вломился в комнату. Но не мог он за полминуты успеть переодеться и лечь спать! — На тебе лица нет.       Элиот стушевался. Будь ситуация чуть менее вопиющей, и он прямо выложил бы Лео всю суть произошедшего, но что он мог сказать сейчас? И какими глазами Лео посмотрит на Элиота, если всё это каким-то невообразимым образом просто привиделось ему? Элиот ни на секунду не допускал вероятность того, что ему приснилось или показалось, ведь он отчётливо ощущал прикосновения Лео, и до сих пор чувствовал на губах его нетерпеливые настойчивые губы, но всё-таки… Чёрт возьми, он действительно чувствовал всё это наяву!       Элиот покраснел и отвернулся, чтобы закрыть дверь.       — Кошмар приснился, — солгал он.       — Снова тот самый?..       — Нет. Что-то непонятное.       Элиот подошёл к кровати, снял жилет и распустил шейную ленту. Лео выбрался из-под одеяла, чтобы помочь ему переодеться, и забрал снятые вещи.       — Где ты был? — спросил он, вешая жилет на спинку стула.       — В гостиной, где ты меня и оставил, — ответил Элиот. — Где мне ещё быть?       — И ты не заходил в комнату всё это время?       — Нет. Почему ты спрашиваешь?       Лео ответил не сразу. Он долго молчал, тщательно складывая сорочку Элиота.       — Слышал шаги за дверью, думал, это ты. Видимо, показалось.       Повисло неловкое молчание. Элиота озадачило задумчивое поведение Лео, но ещё больше он озадачился тем, что произошло в гостиной. И Лео слышал какие-то шаги. Может быть… что? Нет, ни одной идеи, никакого разумного объяснения у него не было. Элиот совершенно точно пребывал в здравом уме. К нему приходил Лео и никто иной. Они проводили бок о бок столько времени, что Элиот заметил бы даже малейшее отличие: жест, движение, запах. Улыбка. Это был сон. Сон и больше ничего, иначе это не объяснить. Вот только что же это получалось? Почему Элиоту мог присниться такой сон?       Той ночью он так и не сомкнул глаз. Лёжа в постели и глядя в медленно сереющий потолок, Элиот прислушивался к звукам возни, доносившимся с софы. Лео тоже не спал, затихая лишь ненадолго, чтобы вскоре вновь начать крутиться.       Элиот покосился на окно. Занималась заря. Небо очистилось от туч, и линия горизонта наливалась бледным пепельно-розовым светом. Он полежал ещё немного, ожидая, когда из-за верхушек далёких сосен и дубов покажется краешек солнца, а потом сел в постели, потирая глаза. Он чувствовал себя очень усталым, но не ощущал ни капли сонливости. Он собирался обдумать свой странный сон, но вместо этого на протяжении всей ночи возвращался мыслями к ощущениям, отпечатавшимся в памяти. Разве бывает так, чтобы осязание и обоняние лгали? Элиот никогда не запоминал запахов или ощущений от прикосновений к чему-то, что ему снилось. Это были просто картинки, даже в тех страшных снах с клубами дыма и кровью братьев.       Лео встал не в духе. Ночью он был вежлив и сдержан, хотя и напряжён, но с самого утра огрызался на невинные фразы, язвил и вообще вёл себя просто отвратительно. Элиот давно его таким не видел. Такое поведение настолько сбило с толку, что Элиот забыл разозлиться и вспомнил об этом только в тот неудачный момент, когда Лео подошёл спустя минут сорок, чтобы извиниться. Элиот извинений не хотел. Элиот хотел наорать на Лео и выбить из него объяснение странностям в поведении.       — Вы поссорились с Лео, господин Элиот?       Он хмуро покосился на миссис Финниган. Он сидел на ступенях крыльца и наблюдал за тем, как по небу плывут ещё чуть розоватые, будто бы подрумяненные облака.       — Не серчайте на него, — проговорила миссис Финниган, когда Элиот не ответил. — Он ведь хороший. И вас очень любит и уважает.       — Если вы боитесь, что я уволю его, то ваше беспокойство напрасно, — проговорил Элиот. — Поэтому не доставайте меня с этим! Пожалуйста, — добавил он, представив, как ему прилетело бы от Лео, услышь тот подобный тон по отношению к работникам приюта.       — Отведайте, а то замёрзнете и простудитесь.       Элиот обернулся. Миссис Финниган протягивала ему глубокую миску, наполненную чем-то мутным и белым. Когда он взял миску, миссис Финниган подобрала юбки и удалилась, аккуратно прикрыв за собой дверь.       В миске оказался удивительно вкусный сливочный грибной суп. Элиот в два счёта осушил её и почувствовал себя немного счастливее. Суп примирил его с действительностью и открыл глаза на истинное положение дел: он злился вовсе не из-за грубого поведения Лео, а из-за себя. Всё в нём просто переворачивалось от одной только мысли о Лео. Дальше его размышления не заходили, ему становилось настолько неловко, что он впивался пальцами в волосы и был готов орать во всё горло, лишь бы избавиться от этого отвратительного чувства стыда. Как это вообще получилось? Почему это происходит именно с ним? Может быть, он болен? Элиот даже стянул с руки перчатку и потрогал свой лоб. Нет, всё в порядке. Впрочем, подумал он, поднимаясь со ступеней, заболеть недолго, если сидеть на крыльце в разгар осени.       Он обернулся, и увидел у двери Лео. На лице Лео играла лёгкая улыбка; руки он в привычном жесте спрятал за спину. Мириться пришёл. Элиоту стало совестно, ведь Лео уже извинялся перед ним за своё поведение, а Элиот наорал на него, выпуская пар. Ему тоже было, за что попросить прощения.       Лео шагнул к нему. Элиот уклонился рефлекторно, даже не успев сообразить, что произошло; из рук выпала пустая суповая тарелка. Осколки со звоном брызнули во все стороны.       В руке Лео был нож — большой, кухонный, каким поварихи режут мясо на кухне. И ножом этим Лео снова замахнулся на Элиота. Движения его были быстры, но неумелы, и Элиот, перехватив запястья Лео, выкрутил руки ему за спину.       — Ты на кого руку поднял?!       Лео ударил его затылком по лицу, и, когда Элиот от неожиданности ослабил хватку, вывернулся из его захвата. Лезвие ножа полоснуло Элиота по плечу, но не разрезало ткань. Лео, будто разозлившись от этого, бросился вперёд, сшиб Элиота с ног и вдвоём они покатились по земле, взбивая палые листья и взметая дорожную пыль. Элиот больно ударился головой, и в глазах всё потемнело. Умом он понимал, что Лео, очутившийся сверху и прижимавший его к земле, сейчас просто-напросто убьёт его, но мир вокруг закружился, дезориентируя и лишая возможности защититься.       А потом вдруг стало легче дышать. Элиот сел, потёр лицо, и, когда земля перестала качаться, огляделся.       В стороне от него были два Лео. Один, с ножом, явно проигрывал другому Лео, который с такой яростью ударил его кулаком, что по разбитым губам потекла кровь. Потом он приложил этого Лео головой об землю, и тот затих.       Несколько долгих мгновений Лео сидел на нём, то ли прислушиваясь, то ли попросту не понимая, что происходит, а потом сполз. Его била крупная дрожь.       — Что это?.. — срывающимся голосом проговорил он. — Что это такое? Почему оно выглядит, как я?..       — Лео, — позвал его Элиот, но он не отреагировал. Рука Лео потянулась к ножу, и Элиоту пришлось за шкирку оттащить его от чужого тела и от ножа заодно.       — Пусти! — Лео забился в его руках, и Элиоту пришлось применить всю свою силу для того, чтобы суметь его удержать. — Оно пыталось убить тебя. С моим лицом!       — И что ты сделаешь, убьёшь его? Уймись!       Лео вдруг затих, но Элиот не спешил отпускать его. Он боялся, что Лео снова потянется к ножу, но дело было не только в этом. Он просто обнимал Лео, и оказалось очень тяжело разомкнуть эти объятия.       — Я убью любого, кто будет тебе угрожать, — тихо, но отчётливо произнёс Лео. — Даже если это буду я сам. Или кто-то с моим лицом.       — Не неси чушь, — ответил Элиот. Он уткнулся носом в затылок Лео и мрачно подумал о том, что, оказывается, многого не знал о своём слуге. Ему и в голову не могло прийти, что Лео способен с такой яростью желать кому-то смерти — из-за него. В любых стычках он держался в стороне, понимая, что бесполезен в бою и будет только мешаться. Но в этот раз он спас Элиоту жизнь.       — Оно исчезло. Элиот посмотрел на то место, где только что лежало тело человека, как две капли воды похожего на Лео. Там были только сухие листья и кухонный нож.       — Так это был не ты, — едва слышно проговорил Лео.       — Что?       — Вчера. Ты действительно всё время провёл в гостиной. Я думал, ты солгал. Но это действительно был не ты. Я идиот.       Лео отстранился, и Элиоту не оставалось ничего другого, кроме как отпустить его. — О чём ты? — спросил он, но Лео, ничего не ответив, просто поднял с земли нож и направился обратно в дом. Элиот не собирался отпускать его и, поймав Лео за руку, рывком одёрнул его назад. — Не смей уходить, когда я задал тебе вопрос!       — А то что? — спросил Лео, повернувшись. — Мне плевать, что ты сделаешь.       — Да что с тобой творится? — вскипел Элиот. — Ведёшь себя отвратительно, хамишь мне, не хочешь ничего объяснять!.. Постой-ка. — Он замолчал. — Ты… ты видел меня вчера ночью после того, как ушёл спать и до того, как пришёл я?       Он вдруг почувствовал себя полнейшим кретином. Как он вообще не додумался до этого очевидного, напрашивающегося вывода? Лео ведь спрашивал его вчера о том, где он был. А учитывая, что Элиот тоже видел Лео там, где ему находиться не полагалось… Элиот выпустил руку Лео. На него снизошло понимание. Ему не приснился этот поцелуй. И это был не Лео. Это было… нечто, и оно притрагивалось к Элиоту. Какая мерзость! Но почему? Зачем? С какой целью? Все эти вопросы вихрем закрутились в голове Элиота, и ни на один из них у него не имелось ответа.       — И что это существо с моей внешностью сделало? — глухо спросил он, понятия не имея, хочет ли услышать ответ. Может быть, оно тоже пыталось убить Лео. А может, творило какую-то гадость. Прикасалось к нему.       — Ничего приличного, — фыркнул Лео. — Тебе рассказать подробности или лучше не надо?       — Не надо, — Элиот помолчал, пытаясь примириться с этой мыслью. — И что ты сделал? Врезал ему?       — Нет. Зачем? Я же думал, что это ты.       Элиот уставился на Лео, но тот уже снова отвернулся и направился к дому. Он скрылся за дверью, а Элиот так и стоял на дороге, пытаясь собраться с мыслями и переварить услышанное. Услышанное перевариваться абсолютно не желало; более того, вязкие мысли так путались, что Элиот был готов приложиться лбом о ближайшую стену, лишь бы тяжёлая ватная боль вытеснила из головы весь этот хаос хотя бы на пару минут. Подумав, он снова сел на ступени крыльца. Хорошее место для того, чтобы провести здесь ближайшую вечность.       Щёки предательски горели. Элиот не знал, как заставить себя вернуться в дом; как подняться в их с Лео комнату и поговорить с ним; как рассказать о том, что произошло прошлой ночью; как признаться самому себе, что простые слова «я думал, что это ты» взволновали его ничуть не меньше самого поцелуя, который, как оказалось, был и не с ним вовсе.       Элиот долго просидел на крыльце, пока не пришла мисс Клэр и не возмутилась тем, что он сидит на холодном камне и без плаща. Скрепя сердце, Элиот вошёл в дом и сразу направился в гостиную, заполненную детьми. Кто-то помогал миссис Финниган делать уборку, но остальные были заняты играми. Взгляд выхватил книгу, позабытую им в кресле. Заняв то же самое кресло, он вцепился в книгу, как в последнее средство, способное его отвлечь, и какое-то время провёл в попытках сосредоточиться на чтении, пока к нему не полезли дети.       — Что вы читаете, господин Элиот? — спросила Марта, забираясь к нему на колени.       — Сказки, — ответил он. Возиться с детьми не хотелось, но и прогонять ребёнка просто потому, что у самого как-то неожиданно жизнь стала слишком сложной, было бы грубо.       — О, я люблю сказки!       — И я люблю! — сообщила подошедшая Тереза.       Она тоже залезла к Элиоту на колени, и вдвоём с Мартой они стали толкаться в попытках усидеть и не свалиться. Тяжело вздохнув, Элиот отложил книгу и приобнял обеих девочек, чтобы им удобнее было сидеть.       — Особенно про добрых фей!       — А мне нравятся сказки про фейри! Многие фейри жестокие и любят подшучивать над людьми.       — Правда? — без особого интереса отозвался Элиот. — А сказки о существах, отражающих внешность другого человека, вы читали?       — Ота… отраза…       — Отражающих. Отражение — это когда смотришься в лужу и видишь в ней своё лицо.       — А, точно! Я вспомнила это слово! — обрадовалась Тереза. — Я знаю сказки о таких созданиях. Но я не скажу, как они называются, там очень длинное и сложное слово.       Элиот встрепенулся. Про существ он спросил просто так, чтобы поддержать детскую болтовню, и никак не ожидал услышать положительный ответ.       — А ты можешь показать мне книгу с такими сказками?       — Конечно! А вы сыграете за это на фортепиано? Ту красивую мелодию, которую вы играли давным-давно.       — Сыграю. Должно быть, она говорила про «Кермек», музыку-подарок для Лео. У этого цветка было и другое название, более плавное, похожее на голыш, обкатанный морскими волнами, — лимониум. Элиот не хотел её играть, ведь она была связана с Лео, а думать о нём было смерти подобно. Сейчас ему следовало бы сконцентрироваться на тех людях или существах, что выглядели в точности как они оба.       Тереза принесла книжку, но, проявив удивительную хитрость, не отдала её сразу.       — Наглый ребёнок, — проворчал Элиот, но выбора у него не было, и он сел за фортепиано.       Сначала он наиграл простенькую мелодию, чтобы настроиться и привлечь внимание галдящих детей, — знал, что те утихнут и не станут мешать ему. А потом он заиграл. Он думал, что играть будет тяжело, но, на удивление, музыка лилась легко и плавно, полностью отражая своё название.       Он закончил на чистой высокой ноте, убрал руки с клавиш и развернулся к детям. У дальней стены стоял Лео. Он не улыбался, и прочесть что-либо по его лицу было невозможно. Элиот с трудом отвёл от него взгляд и взял протянутый Терезой сборник сказок.       В первый раз он пролистал эту книгу невнимательно, то и дело отвлекаясь на мысли о том, что Лео прямо сейчас стоит в гостиной и смотрит на него. Во второй раз он уже смог обратить внимание на иллюстрации. С третьего раза он сосредоточился на тексте и без труда отыскал нужные сказки.       «Доппельгангеры, — гласило предисловие к разделу сказок о них, — представляют собой бесформенные сущности, принимающие облик тех людей, что соприкоснутся с ними. Между доппельгангером и таким человеком устанавливается прочная связь, и доппельгангер становится этим человеком, вернее, его отражением, его тёмной половиной, олицетворяющей собой самые глубинные и тёмные желания, страхи и пороки».       «Это точно детские сказки?..» — подумал Элиот, закрывая книгу.       — Спасибо, — сказал он. — Это то, что нужно.       Он встал из-за фортепиано и направился к двери. Проходя мимо Лео, он бросил:       — Надо поговорить, — и первым вышел из гостиной.       Он собирался подняться наверх, в комнату, но Лео, нагнав его, указал уже знакомую дорогу к погребу.       — Давай поговорим внизу, — предложил он. — Там тихо.       — В комнате тоже тихо, — фыркнул Элиот. — Дети туда не заходят.       — Я не хочу говорить там, — ответил Лео. — Обстановка… не та.       Сначала Элиот не понял, на что намекал Лео, а когда до него дошло, он почувствовал, что снова отчаянно краснеет. Он и сам, сидя в гостиной, неизбежно возвращался мыслями к Лео и к тому, что произошло прошлой ночью. И пусть он прекрасно понимал, что к нему приходил вовсе не Лео, сознанию, казалось, было всё равно. Ведь перед глазами стоял именно его образ. Было мерзко от осознания прикосновений чего-то постороннего и непонятного, но от мысли о том, чтобы, повторяя прошлую ночь, привлечь Лео к себе и поцеловать его, Элиоту хотелось начать биться головой о каминную полку.       Вместо свечи Лео засветил масляную лампу. Если он рассчитывал на то, что в погребе будет больше непринуждённости и меньше неловкости, то он жестоко ошибался. Элиота мягкая, интимная полутьма на нужный лад не настраивала абсолютно. Он и не подозревал, что настолько испорчен. Все его мысли крутились вокруг того поцелуя, что вроде был, а вроде и не был. Верх неприличий. Хорошо, что Лео не мог видеть его мысли, иначе попросту ушёл бы. Кто захочет служить такому господину?       — Смотри, — Элиот сел на ту самую скамью, где они сидели вчерашним вечером, и пили эль. Он раскрыл книгу на нужной странице и протянул Лео. — Очень похоже.       С минуту Лео изучал текст, описывающий этих доппельгангеров, а потом, вытянув перед собой ноги, поднял голову.       — Здесь написано, что доппельгангеры — отражения людей, демонстрирующие их тёмные желания. Но я не хотел убить тебя.       — Мы поссорились, — ответил Элиот. — Ты был зол. Мне хочется прибить тебя каждый раз, когда ты выкидываешь очередной фортель.       — Ты не… ты не злишься на меня?       — За то, что сделал кто-то с твоим лицом? — Элиот фыркнул. — Не говори глупостей. Конечно, нет.       — Я заберу книгу, — проговорил Лео. — Прочитаю все сказки об этих сущностях, может быть, в них написано что-то полезное. Кто бы мог подумать, — добавил он, и его губы тронула едва заметная улыбка. — Это действительно существует. Я думал, «странности» жизни заключаются только в Цепях. Я читал и про старинную магию колдунов из соседних стран, но наверняка у всех их фокусов есть логическое объяснение.       Лео говорил и говорил, делясь мыслями, а Элиот со стыдом признавался себе, что почти не улавливает сути его слов, зачарованный звучанием самого голоса.       — Ты меня не слушаешь, — сказал Лео, и Элиот, пошевелившись, понял, что этот вопрос звучал как минимум второй раз. Или не вопрос, а констатация факта.       — Слушаю, конечно, — недовольно ответил Элиот. — Ты говорил про волшебство соседних государств.       — Это было минут десять назад. — Лео вздохнул и закрыл книгу. — Есть ещё кое-что, что я хотел бы с тобой обсудить. — Элиот напрягся, уловив странное изменение в его голосе, но кивнул. — Ты встречал это… эту сущность до того, как она попыталась убить тебя? Например, вчера ночью.       — Да.       Простое короткое слово, которое далось с неимоверными усилиями.       — И… что там произошло?       — Тебе это знать незачем, — бросил Элиот и поднялся со скамьи. Ему стало очень неловко, ведь Лео подводил разговор к тому, что Элиот не оттолкнул это «отражение», потому что принял его за Лео. И к тому, что сам Лео оказался в той же ситуации, только с отражением — или тёмным двойником? — Элиота. Если доппельгангеры действительно олицетворяли собой тёмные стороны и сокровенные желания людей, тогда что же получается? Он ведь всегда видел в Лео верного слугу и надёжного друга, и ничего больше. Тогда почему доппельгангер с его лицом?..       Он сел. Шумно выдохнув, он взъерошил свои волосы и уставился в пол. Ему требовалось срочно куда-то деть руки или куда-то пойти, но необходимость обговорить сложившуюся ситуацию, чтобы внести в неё ясность и не оставлять недомолвок, пригвождала к месту.       — Я… — он прочистил горло. — Это всё очень сложно. Не спрашивай меня ни о чём, ладно? Я сам не понимаю, почему всё так. Не знаю, может быть, я умом повредился. Или ещё что-нибудь.       — Я не повредился умом, — мягко сказал Лео, — но судя по твоей реакции, прошлой ночью доппельгангер с моей внешностью тебя отнюдь не убить пытался.       — К чему ты клонишь?       — А ты подумай.       Элиот честно попытался подумать. Он даже встал и походил по погребу, гадая, на что так ненавязчиво намекает Лео и почему не может сказать прямо. Ему что, так нравится выставлять Элиота идиотом? Но он и без посторонней помощи чувствовал себя крайне скудоумным — потому, что повёлся на чужую уловку. Дважды. И чуть не поплатился за это жизнью.       — Я не понимаю, о чём ты, — признал он, наконец, прерывая своё кружение по погребу и скрещивая на груди руки. — Я что-то упускаю?       Сначала Элиоту показалось, что Лео всхлипнул. Он растерянно смотрел на Лео и гадал, чем смог настолько его обидеть, попутно борясь с острым желанием напомнить ему о чести слуги и мужчины, которому явно не пристало лить слёзы. А потом до него дошло, что Лео самым наглым образом смеётся. Он пытался делать это беззвучно, но вскоре не выдержал, и его смех отразился от низкого потолка погреба.       — Ты дурак, Элиот, — заявил Лео, откладывая книгу на скамью.       — Обнаглел? — разозлился Элиот. — Я всё ещё твой господин, если ты не забыл!       — Да-да, сложно об этом забыть, когда ты напоминаешь мне это каждые две минуты.       Лео поднялся со скамьи и подошёл к Элиоту. От его близости закружилась голова. Мысли — и здравые, и не очень — предательски брызнули в стороны, и Элиот остался один на один с Лео и с желанием провалиться сквозь пол или раствориться в стене, у которой стоял.       — Это неправильно, — выдавил он из себя.       — Брать в услужение безродного сироту из приюта — тоже неправильно, — последовал ответ, настолько логичный и резонный, что просто бесит.       Элиот считал себя храбрым человеком. Не по-глупому безрассудным, не бесстрашным, ведь только глупцы не ведают страха, но именно храбрым. Таким человеком, который способен справиться со своим страхом и, презрев его, показать, чего стоит. И сейчас его храбрость подверглась настоящему испытанию — такому, какого не было ни в одном бою. Элиот вдруг стал сам себе противен — из-за этого липкого, ледяного страха, пронизывающего его до мозга костей. Он не собирался давать страху одержать над собой верх. Он наклонился к Лео, и внутри всё обмерло. Чистое, незамутнённое, абсолютное чувство, какого Элиот никогда прежде не испытывал. И с удивлением он понял, что этот абсолютный страх был по-своему приятен. И напоминал не столько страх, сколько волнительное предвкушение.       Губы Лео оказались неподатливыми, а сам Элиот имел очень смутное представление о том, как это должно происходить, — воспоминание о единственном в его жизни поцелуе абсолютно не помогало. Но ему уже не было страшно; на смену пугающему предвкушению пришло другое чувство, сравнимое с обжигающе горячим пряным вином, от которого внутри разливается тепло и от которого путаются мысли, если выпить слишком много.       Он целовал Лео долго, не находя в себе сил отстраниться, и лишь на задворках сознания улавливал изменения: как Лео придвинулся ближе, как его руки обняли за шею, как поцелуи стали крепче, до боли в губах. А когда стало уже трудно дышать и пришлось, отстранившись, взглянуть в лицо Лео, смущение и неловкость вернулись сторицей.       — Надо же, кому-то неловко, — сообщил Лео, чем ещё больше смутил Элиота.       — Умолкни!       Лео засмеялся, и Элиоту почудилось в его смехе звонкое напряжение, будто смеялся он через силу.       — Что-то не так? — спросил он почти испуганно.       — Что?.. А, нет, — Лео улыбнулся. — Просто мне тоже очень неловко. — Они немного помолчали. — Я пойду, почитаю книгу, поищу что-нибудь об этих... этих.       — Да, — откликнулся Элиот. — Иди.       Лео забрал книгу и, оставив Элиоту лампу, поднялся по ступеням, ведущим прочь из погреба. Несколько мгновений Элиот смотрел ему вслед, а потом с глухим стоном накрыл лицо руками. Ему хотелось умереть. Он ждал, когда на плечи тяжёлым покрывалом опустится осознание, но оно всё не приходило, и разум продолжал парить в какой-то странной, обволакивающей эйфории.       Какое-то время Элиот бесцельно бродил по дому, хватаясь за любую возможность отвлечься. Дети радовались проявленному вниманию, а он ненадолго забывал о необходимости подняться в комнату и пережить ещё одно мучительно-неловкое мгновение, встречая Лео уже не в мягком золотистом полумраке погреба, а в дневном свете.       В конце концов, Элиот ушёл в библиотеку, где просидел до захода солнца, перебирая книги и бездумно вчитываясь то в одну, то в другую. Желудок напомнил о себе глухим урчанием, и Элиоту пришлось покинуть своё убежище — с самого утра он не ел ничего, кроме лёгкого завтрака и грибного супа, принесённого миссис Финниган. Комната пустовала, и Элиот с облегчением завалился на софу. Голод гнал его обратно вниз, на кухню или в столовую, но ему вдруг расхотелось куда-то идти. Заложив руки за голову, Элиот наблюдал, как темнеет небо. Сгущались сумерки.       В тишине раздались чьи-то тихие шаги за дверью. В комнату вошёл Лео с подносом в руках и, не поворачиваясь к Элиоту, стал расставлять тарелки на столе.       — Я видел, что ты ушёл в комнату, — сказал он. — А миссис Финниган сказала, что ты не появлялся к обеду.       Убрав поднос, Лео засветил несколько свечей в канделябрах. Элиот переместился с софы за стол и придвинул к себе тарелку. Кажется, это была самая вкусная в его жизни пища, настолько он изголодался, сам того не заметив. Пока он ел, Лео ходил по комнате: чистил одежду, складывал разбросанные им книги.       — Я не нашёл в книге ни слова о том, как расправиться с этими сущностями, — проговорил он, когда Элиот поел и взял чашку чая. — Даже намёка. Ничего. Как думаешь, насколько они опасны для других?       — Беспокоишься за детей? — спросил Элиот. Он сидел спиной к Лео, смотрел в окно, пил чай и напряжённо размышлял об образовавшейся проблеме. Он сам был во всём виноват. Знал ведь множество примет и легенд, связанных с кануном Дня всех святых. Знал, что эта ночь — опасное время. Ему следовало сразу оттащить Лео прочь от того сундука, не давая даже прикоснуться к нему, не то что надеть на себя плащ или шляпу. Сглупил.       — Да. Может быть, нам стоит уехать, и эти твари последуют за нами?       — А что, если нет? Они могут остаться, и кто тогда защитит детей? Нет, Лео. Нужно разобраться с ними здесь. Если нет другого способа, как в сказках, — сказать какие-то слова, например, — значит, я просто их убью.       — А если не поможет?       — Тогда ты поедешь в Риверру за Винсентом, а я останусь здесь. Вдвоём с ним мы что-нибудь придумаем.       На плечи легли чужие ладони. Элиот прикрыл глаза, позволяя себе расслабиться под крепкими прикосновениями рук, разминающих уставшие шею и плечи. Раньше Лео никогда не позволял себе такого, а Элиот и подумать не мог, что это так приятно и успокаивающе.       — Я читал, что нечисть боится серебра, — сказал Элиот.       — А ты уверен в том, что это — нечисть? — ответил Лео. Его пальцы мягко скользнули по вороту сорочки к шейному платку, распустили его узел и расстегнули верхние пуговицы, а потом прошлись по обнажённой коже. — Может быть, это просто какие-то существа, похожие на нас. Может, это — их способ жить. Но мне всё равно. Оно пыталось убить тебя.       — Забудь об этом, — мягко сказал Элиот. — Не убило же.       Подчиняясь мимолётному порыву, он поймал Лео за запястье и прижался губами к его ладони. Ему вдруг показалось, что так было всегда: они с Лео, и то, что сейчас происходило между ними. Он не нашёл в себе сил удивиться ни этому, ни тому, что тело само развернулось на стуле, утягивая Лео к себе на колени, и это оказалось до того легко, просто и непринуждённо, словно было самым естественным поведением в мире. Элиот обнял Лео за талию, а руки Лео сомкнулись кольцом вокруг его шеи. Было тепло и хорошо, и Элиот невольно улыбался, как дурак, неспособный совладать с этой улыбкой. Они долго сидели так; Элиот впитывал ощущения и пытался понять, как должен теперь вести себя, чего ждёт от него Лео и что он мог себе позволить. Например, мог ли он снова поцеловать Лео или это было бы слишком?.. Впрочем, его мысли и сомнения значительно отставали от дела, и Элиот думал об этом, уже целуя — мягко, осторожно, опасаясь спугнуть. Надолго его мягкости и осторожности не хватило. Он понимал, что слишком напорист, что Лео мог быть этим недоволен, но ничего не мог с этим поделать, — нежность была почти болезненна, хотелось пить поцелуи жадно, торопливо, теряя себя и забывая обо всём на свете.       Потом Лео отстранился под предлогом необходимости расстелить постель. Элиот и не заметил, как сильно стемнело за окном, и как ранний вечер перетёк в вечер поздний.       — Элиот.       Лео собирал посуду на поднос, пока Элиот переодевался ко сну. В тишине, наполненной только звоном посуды, снова стало как-то немного неловко, и Элиот радовался возможности избавиться от этого ощущения, попросту забравшись в постель и уснув. Если только сон пожелает к нему прийти, потому что сейчас меньше всего на свете ему хотелось спать.       — М?       — Оно разговаривало с тобой?       Элиот обернулся и посмотрел на Лео. Ему пришлось вновь прогнать в памяти события прошлой ночи, чтобы понять: нет, тот Лео не произнёс ни звука. И нынешним утром — тоже, не-Лео молча кинулся на него с ножом.       — Оно молчало.       — Похоже, они не могут разговаривать. По крайней мере, мы сможем отличить их от нас. Они ведь наверняка снова придут — или сегодня ночью, или завтра утром. Я прочитал в сказках о причинах такого их поведения. Они питаются затаёнными человеческими эмоциями и чувствами, которые отражают и которые поглощают через других людей. Они крепнут, становятся сильнее и потом убивают тех, чьими двойниками являются, чтобы занять их места. Они перенимают всё, даже жесты, привычки, воспоминания.       — Звучит жутко.       Лео взял поднос и вышел из комнаты, а Элиот, устроившись в постели и подняв подушки повыше, прихватил книгу. От чтения в свете свечей глаза очень быстро уставали, и он задремал, а проснулся, услышав громкий хлопок дверью. Едва не подскочив, он открыл глаза.       — Я видел его, — сказал Лео. Голос его дрожал. Он прижался спиной к двери и стоял там, глядя перед собой. Наверное. — Оно было на кухне, твоя полная копия.       Он отстранился от двери и достал из-за пояса револьвер, а потом зло бросил его на стол. Элиот сел в постели.       — Что ты?..       — Я думал, что если пристрелю это, то избавлю нас от одной проблемы из двух, — не дав ему договорить, сказал Лео.       — Я не слышал выстрелов.       — Правильно. Потому что я не смог. Элиот, ты должен убить его сам. Я… я не могу.       Он впился пальцами в край стола с такой силой, что костяшки побелели. Элиот знал, что ему следовало что-то сказать или что-то сделать, но понятия не имел, что. Лео выглядел таким злым и расстроенным, что Элиот просто растерялся.       — Иди сюда, — сказал он. Лео не пошевелился, будто не слыша его, и Элиот повысил голос. — Лео!       Тогда он подчинился. Он подошёл и сел на край постели; Элиот притянул его к себе и прижался губами к его виску.       — Не думай об этом. Это какая-то непонятная, неведомая ерунда, но я с ней разберусь.       — Это же из-за меня, Элиот. Если бы я не полез к тому сундуку…       — Ты не мог знать.       — А та расселина? Тот монстр, который, как ты утверждаешь, мне просто приснился? Но мне не приснилось, Элиот. Это всё реально. Уже второй раз я подставляю тебя под удар.       — Не неси чушь. Если тебе нечем заняться — ложись спать. — Подумав, он добавил, хотя сам не до конца отдавал себе отчёт в том, что говорил; ему просто не хотелось отпускать Лео от себя, хотелось ощущать его тепло и близость: — Ты мог бы спать не на софе.       — Ты предлагаешь мне лечь с тобой? — спросил Лео, и что-то в его голосе и едва заметной улыбке, прячущейся в уголках губ, заставило Элиота мгновенно вспыхнуть.       — Не в том смысле! Я… просто… а, чёрт. Ты меня бесишь! — с этими словами он забрался под покрывало и отвернулся к стене. Лео достал нести какую-то ересь. За кого он принимал Элиота, в конце концов?       Кровать тихо заскрипела, когда Лео встал с её края. Тишина наполнилась шорохом снимаемой одежды. Элиот вслушивался в эти звуки и проклинал себя за те образы, что вставали перед его внутренним взором.       Кровать снова тихо заскрипела, когда Лео лёг рядом с ним. Юркнув под покрывало, он крепко обнял Элиота со спины, прижавшись так тесно, что у Элиота перехватило дыхание. Он прижал ладонь к пальцам Лео, покоившимся у него на талии, и с трудом подавил тяжёлый вздох. Сонливость окончательно как рукой сняло. Было ещё не поздно выгнать Лео спать на софу, но Элиот не смог заставить себя произнести ни звука. А когда ладонь Лео легко и ненавязчиво скользнула по животу Элиота, он, кажется, и вовсе забыл, как дышать.       — Эй, ты что творишь?! — он перехватил руку Лео, когда она опустилась ниже, и порывисто развернулся.       — Как что? — с деланным удивлением спросил Лео. — Тебе что-то не нравится?       — Да ты в своём уме? Лежи спокойно!       — Зачем? Разве ты не для этого предложил мне лечь в твою постель?       — Что?.. Что ты несёшь? Нет, конечно!       Лео тихо засмеялся.       — Не кричи, я пошутил. Знаю, что не для этого. Ты слишком… — он уткнулся лбом в плечо Элиота, — чистый.       — Идиот, — фыркнул Элиот, отпуская его руки.       — Сам ты идиот. Книжек читай побольше, что ли. Это нормально.       — Нет в этом ничего нормального, чёрт побери! Где ты понабрался такого? Книги Винсента таскал?       — Было дело, — невозмутимо отозвался Лео. — Ну, хорошо, пусть это ненормально, пусть я тоже ненормальный. Думай, как хочешь, только заткнись, хорошо?       — Ты как со мной разговариваешь? — возмутился Элиот.       — Мой господин, не изволите ли заткнуться? — спросил Лео и, приподнявшись на локте, поцеловал Элиота.       Это был мягкий лёгкий поцелуй. Лео беззастенчиво дразнил Элиота, и когда Элиот подался ему навстречу, пытаясь поцеловать крепче, с тихим смешком отстранился и устроился у него на плече.       — Доброй ночи, — сказал Лео, и в его голосе искрилось неприкрытое веселье.       Элиот не помнил, как уснул. Спал он плохо, и проснулся под утро от тяжёлого неприятного сна, в котором был его тёмный двойник. Снаружи шёл дождь. Лео ещё спал в кольце рук Элиота и уткнувшись лицом в его грудь. Элиот лежал рядом с ним, бездумно поглаживал Лео по волосам, стараясь не разбудить, и смотрел на клинок в ножнах, прислонённый к столу. Он попытался представить, как пронзит этим клинком самого себя, или, тем более, Лео, но воображение отказало ему.       Нежась в постели и ленясь подниматься, Элиот задремал. Из зыбкой, более приятной, нежели ночной сон, полудрёмы его вырвал тихий стук в дверь. Лео пошевелился, с явной неохотой выбрался из-под покрывала и, зевая на ходу, пошёл открывать.       — Доброе утро, мисс Клэр, — донеслось до Элиота. — Что-то случилось?       Внятно мисс Клэр ответить не смогла и зашлась плачем. Элиот сел и увидел её в дверях, вытиравшую краем передника покрасневшие, опухшие от слёз глаза.       — Наши девочки пропали, Лео. Марта и Тереза. Сказали, что ты позвал их гулять, и ушли. Где они, Лео?       — Но я не звал их никуда, — растерянно ответил Лео. — Я проснулся минуту назад. Прошу вас, не плачьте, мы найдём их.       — Ох, а что, если они уже погибли? Упали в расселину, заблудились или ещё что-нибудь ужасное?       Мисс Клэр закрыла лицо руками и снова заплакала. Лео обнял её и ненавязчиво оттеснил в коридор, закрывая за собой дверь. Элиот вскочил и стал торопливо одеваться. В голове проносились тысячи мыслей, и все они сводились к единственному вопросу: связана ли пропажа детей с доппельгангерами?       В комнату вернулся Лео. Без лишних слов он быстро привёл себя в порядок, походя поправил шейный платок Элиота, подал ему плащ и забрал со стола свой револьвер. Элиот подхватил меч, и они спустились вниз.       На то, чтобы прочесать окрестности, у них ушло несколько часов. Они заглядывали в каждые углы, но девочки как сквозь землю провалились. Лео заставил Элиота вернуться ненадолго в приют, чтобы поесть, после чего они вместе с миссис Финниган продолжили поиски. Мисс Клэр осталась дома на тот случай, если дети всё-таки вернутся самостоятельно. Во что, впрочем, никто не верил.       — Пропали они, — сказала миссис Финниган.       Элиот потерял счёт времени. Дождь ненадолго поутих, но когда они во второй раз вернулись в приют, снова разошёлся не на шутку. На миссис Финниган лица не было, и, подавая Элиоту фонарь с заслонками, она казалась потухшей и очень усталой. Лео едва держался на ногах, но оставаться в приюте наотрез отказался.       — Ты не пойдёшь туда один, — заявил он, принимая от мисс Клэр миску горячего супа.       На еду и на отдых у них не было времени, и Элиот хотел лететь обратно в дождь и зыбкие синеватые сумерки, но был вынужден признать под давлением Лео: еда и отдых жизненно необходимы, если они собираются продолжать поиски весь вечер и ночь. Он тоже взял у мисс Клэр миску супа и в два счёта осушил её.       — Оставайтесь здесь, — сказал он миссис Финниган, возвращая пустую миску. — Вы очень устали.       — Как я могу сидеть на месте, когда мои девочки где-то там, одни!       — Вы нужны другим детям, — мягко сказал Лео и погладил миссис Финниган по плечу. — Мы не вернёмся, пока не найдём их.       — Ох, Лео, господин Элиот, не пропадите сами в этой треклятой темноте. Сегодня ведь День всех святых, должно умерших поминать… не хочу я поминать сразу четверых! Будьте осторожны.       — Будем, — пообещал Элиот и надел свой сырой, насквозь пропитавшийся дождевой водой плащ.       Лео тоже завернулся в плащ, одолженный в приюте, и они вышли на улицу. Тыквы всё ещё стояли вдоль дороги и казались зловещими островками в бурном горном потоке — дождевая вода лилась по земле и пенилась, огибая светильники Джека.       Лео хотел двинуться по дороге, но Элиот остановил его. Впереди, сквозь завесу дождя, он различил чей-то невысокий силуэт. Он уже догадался, кого увидит сейчас, но всё равно не смог совладать со своим удивлением, гневом, неприязнью и целым ворохом других эмоций, когда из темноты и дождя к ним вышел двойник Лео.       На нём не было плаща. Мокрые волосы обрамляли лицо, одежда липла к телу, стёкла круглых очков блестели в свете фонаря, который Лео держал в руках. Элиот обнажил клинок, но двойник Лео с улыбкой покачал головой.       — Где дети? — громко, перекрикивая шум дождя, спросил Элиот.       Двойник Лео снова улыбнулся, отвернулся и поманил их за собой. Настолько прозрачная и очевидная ловушка, что аж бесит.       Элиот не стал убирать меч и, как был, с клинком наголо, пошёл следом за этой тварью, посягнувшей не только на их с Лео жизни, но и на жизни ни в чём не повинных детей. Они шли недолго, но такими извилистыми тропами, что Элиот очень быстро потерялся и перестал даже пытаться запоминать дорогу. Только бы детей найти, живыми, а уж выбраться они как-нибудь сумеют.       Двойник Лео привёл их в пещеру с высоким потолком. В пещере горел костёр, возле которого сидели, сжавшись, Марта и Тереза. Завидев вошедших, они подскочили, но двойник Элиота, сидевший за их спинами, потянул их за руки вниз, вынуждая сесть.       — Почему вы не отзывались? — спросил Элиот у девочек. — Мы весь день искали вас и звали! И с десяток раз проходили мимо этого места!       — Мы только что проснулись, — захныкала Марта. — Я хочу домой. Господин Элиот, Лео, заберите нас отсюда. Это плохие люди, совсем на вас непохожие!       — Ну-ка не реви! — осадила её Тереза.       — Пусть дети уйдут, — сказал Элиот, переводя взгляд на доппельгангеров, — и мы поговорим.       Его двойник покачал головой и поднялся на ноги. Он указал на меч Элиота, потом кивнул на Лео. Ну да, конечно. Живые хозяева внешностей им не нужны, иначе как они смогут занять чужие места? Может быть, лишь со смертью своих оригиналов они обретают дар речи?       Элиот лихорадочно размышлял. Он не поднимет клинок на Лео. Но он не мог и позволить детям пострадать. Чтобы поторопить его, двойник Элиота достал из-за пояса большой кухонный нож, похожий на тот, каким лже-Лео пытался убить Элиота. Марта громко плакала, мешая сосредоточиться. «Думай, Элиот, — прокручивал он в голове. — Думай, чёрт возьми!»       Тереза вдруг сунула руку в огонь и ухватила горящую ветку за самый краешек, ещё не успевший обуглиться. Этой веткой она ткнула в двойника Элиота и с громким воплем не то страха, не то воодушевления бросилась прочь, утаскивая за собой Марту, точно куль с мукой.       Лже-Лео попытался поймать их, но Элиот бросился ему наперерез. Доппельгангер оказался чертовски сильным и ловким; уклонившись от прямой атаки в лоб, он с такой силой ударил Элиота, что у того перед глазами заплясали искры. Лже-Лео нырнул ему под руку и снова ударил. Элиот выронил меч, но уйти Лже-Лео он всё-таки не дал. Уже не думая о честном благородном бое, достойном дворянина, Элиот вцепился в доппельгангера, и вдвоём они покатились по земле. Необходимость дать детям фору, чтобы они успели убежать, и помочь Лео, который остался один на один с противником заведомо сильнее себя, гасила любое благородство и пробуждала первобытные инстинкты выживания. Элиот должен был убить эту сущность, чтобы помочь Лео и детям. У него не было выбора.       Приложив Лже-Лео лбом по лицу, Элиот попытался дотянуться до меча, но на руку ему наступил носок ботинка собственного двойника. На раненную руку. Боль впилась в ладонь. Элиот рывком выдернул ладонь из-под чужой ноги, обдирая кожу, извернулся, краем глаза успев заметить Лео, лежавшего у костра в луже крови, но, кажется, живого, и получил по лицу. Лже-Лео склонился над ним, дезориентированным и почти оглушённым, придавил к земле всем своим весом, и взял протянутый двойником Элиота нож. И самым мерзким во всём этом было то, что Лже-Лео улыбался так легко и тепло, как улыбался Элиоту настоящий Лео. Эти сущности пытались их убить и всё равно не могли не отразить то, что творилось в душах их оригиналов. Когда двойник Элиота вонзал в Лео нож, что было в его глазах? Безразличие нечеловеческого существа, радость от завершённого дела или то, что чувствовал к Лео сам Элиот?       Отвратительно. Умирать так, глядя на эту улыбку, Элиот не хотел. Он вообще не хотел умирать.       Он перехватил лезвие ножа, и по руке обильно потекла кровь. Попытка скинуть с себя Лже-Лео ничем не обернулась, ему лишь поставили ногу на плечо, лишая маневренности. Вот ведь сукин сын!       Раздался выстрел, отразившийся от высоких пещерных сводов. Лже-Лео повалился куда-то в бок, как кукла-марионетка, которой единовременно обрезали все нити. Элиот повернул голову и не без труда сфокусировал взгляд на Лео. Тот сидел на коленях, прижимая левую руку к кровоточащему боку, и держал револьвер в дрожащей правой.       — Стреляй! — крикнул Элиот, выворачиваясь из-под ноги своего двойника.       — Не могу, — выдохнул Лео. — Я не могу!       Элиот дотянулся до меча и вскочил на ноги. Теперь у него были порезаны обе ладони и обе сильно кровоточили, рукоять клинка скользила от крови. Двойник Элиота поднял с земли нож и бросился прочь, но Элиот не дал ему уйти, атакуя. Было важно успеть убить эту тварь до того, как пальцы онемеют от боли, и эфес меча выскользнет. Элиот рубанул мечом, но встретил отпор — удар его клинка пришёлся на выставленный в защитной позиции нож. Вот только нож против меча — ничто, зубочистка, и следующим движением Элиот вогнал клинок в тело своего двойника.       Он выдернул клинок, и в стороны брызнула кровь — густая, очень тёмная, почти чёрная. Не глядя на трупы, Элиот бросился к Лео и первым делом осмотрел его рану. Было много крови, лицо Лео побелело от боли, но он оттолкнул от себя Элиота и похрипел:       — Сожги их. Сожги, вдруг встанут?       — Это подождёт, — ответил Элиот, торопливо вытирая клинок и вбрасывая его в ножны, а потом помогая Лео подняться. — Идти можешь?       — Разумеется, — фыркнул Лео. — Не нести же тебе меня.       Прошёл он немного, и Элиот уже у выхода из пещеры подхватил Лео на руки. Дождь заливал лицо и мешал смотреть вперёд, ноги оскальзывались в жидкой грязи и на мокрых камнях, но Элиот упорно шёл вперёд, доверившись зрительной памяти и интуиции.       И они не подвели. Он вышел из лабиринта троп, по которым вёл их лже-Лео, и из кустов к нему бросились девочки. Сил на то, чтобы сказать им хоть слово, не было: всё тело болело, особенно порезанные ладони, руки оттягивала тяжесть отключившегося Лео, кости грызли сырость и холод. Девочки будто почувствовали это, и в молчании пошли следом, даже не спросив ничего о произошедшем.       Они прошли целую вечность, когда впереди показались огни в окнах приюта. Миссис Финниган и мисс Клэр выбежали под дождь, широко раскинув руки и бросаясь обнимать детей. Элиот отнёс Лео в гостиную, где миссис Финниган, причитая, принялась готовить инструменты для зашивания и промывания раны. Самого Элиота выставили прочь, и мисс Клэр настояла на том, чтобы он пошёл наверх и привёл себя в порядок, а потом пришёл на кухню и поел. Сама она убежала подогревать суп, и Элиот, воспользовавшись её отсутствием, вышел обратно на улицу.       Пещеру он отыскал не сразу и долго бродил среди камней и скал, пока не наткнулся на неё по чистой случайности. Бездыханные тела отыскались на тех местах, где их и оставили. Стараясь не смотреть ни на лицо своего двойника, ни на лицо лже-Лео, Элиот подтащил их к костру, положил рядом и вылил на обоих масло из лампы. Осмотревшись, он рассчитывал найти злосчастный сундук, но пещера пустовала, и ему ничего не оставалось, кроме как взять ветку из горевшего ровным пламенем костра и поджечь тела.       Какое-то время он стоял, сунув руки в карманы, смотрел, как сгорает он сам, как сгорает Лео, и ни о чём не думал. Это было странное зрелище, выжигавшее из его головы все мысли. Он не чувствовал удовлетворения от того, что оказался прав в своей вере в злые силы, выходившие в ночь в канун Дня всех святых. Он не был рад тому, что убил этих двоих. Может, Лео прав, и это действительно просто способ их выживания. Волки ведь не виноваты в том, что они волки. Но охотники убивают волков, чтобы выжить. Это неизбежно.       А может, эти сущности никогда не умрут, и сейчас Элиот просто сжигал их телесные оболочки. Может, в следующем году кто-то другой отыщет сундук с карнавальными нарядами прошлого столетия, примерит их на себя, и сущности обретут новые тела. Как люди надевали костюмы и маски, чтобы стать кем-то другим, так и эти сущности надевали личины и становились теми, кем никогда не являлись.       Когда тошнотворный запах горелой плоти стал нестерпим, Элиот вышел из пещеры. Перед глазами стоял образ лже-Лео, занёсшего на него нож, но улыбавшегося так, словно хотел поцеловать его. И образ себя самого, пытавшегося убить Лео. Элиот не видел этой сцены, занятый дракой с лже-Лео, но воображение успешно справлялось самостоятельно, подкидывая всё новые и новые картины этого зверства. Теперь Элиот понимал, каково было Лео вчера.       Только бы с ним всё обошлось.       Элиот прибавил шагу, а к приюту уже бежал, торопясь справиться о состоянии Лео. Мисс Клэр отругала его и с важным видом сообщила, что Лео жив и ему ничто не угрожает, хотя завтра лучше всё-таки показать его доктору.       — Дождь вряд ли пошёл ему на пользу, — сказала мисс Клэр, под чьим пристальным надзором Элиот поднимался в комнату. Придерживая юбки и освещая себе путь свечой, она шла впереди. — Миссис Финниган обработала его рану, её нанёс кто-то очень неумелый, ему повезло. Но знаете, на нём всегда всё заживало очень быстро. Он как-то упал с дерева и распорол себе плечо веткой, но уже через два дня рана почти затянулась. Наверное, в семье у него были очень сильные и здоровые люди.       — У него нет жара? — спросил Элиот.       — Пока что нет. Я буду с ним до утра, а вы отдохните. Сейчас с ним миссис Финниган; я подам вам ужин и уйду к нему. Вам ещё что-нибудь нужно?       — Я бы хотел пойти к нему. Он мой слуга.       — А вы — очень добрый и ответственный господин, мистер Элиот. Но если вы свалитесь с воспалением лёгких, Лео вряд ли станет легче. Дайте организму отдохнуть и набраться сил, чтобы справиться с переохлаждением. Вы нашли детей и принесли Лео, остальное предоставьте нам, женщинам.       Элиот кивнул, и мисс Клэр ушла, оставив его в одиночестве. Он успел переодеться в сухую одежду, когда мисс Клэр вернулась с подносом, уставленным снедью в гораздо большем количестве, чем мог бы съесть один человек. Элиоту кусок в горло не лез, но он заставил себя съесть половину того, что ему принесли, а потом попытался читать. Сосредоточиться не получалось, и он принялся бесцельно ходить по комнате, вслушиваясь в тревожный стук дождя. Он хотел поехать в город за врачом, но понял, что это бесполезно, слишком далеко.       К утру его всё-таки сморил сон. Он уснул, лёжа на софе, и проснулся от адской боли во всём теле. Ссадины, синяки и ушибы нещадно ныли, напоминая о событиях прошлой ночи, и Элиот, пошевелившись, крепко выругался. Процесс одевания в свежую одежду обошёлся ему дорого, а при попытке завязать себе шейный платок Элиот психанул, бросил его на кровать и спустился вниз.       Было около одиннадцати часов утра. Гостиная пустовала; дети гуляли на улице под присмотром своих воспитательниц. Тикали часы на каминной полке. Звучал громкий смех и крики детей с улицы. Лео не было.       Элиот подошёл к фортепиано и сел за него. Глубоко вздохнув, заставляя себя перестать нервничать и просто успокоиться, он заиграл, игнорируя боль в порезанных ладонях. Книги не успокаивали его и не отвлекали, а вот музыка вполне справлялась с этой задачей.       На плечи легли чьи-то руки, и Элиот, вздрогнув, рывком развернулся.       — Я же говорил тебе не подкрадываться, чёрт возьми!       — Прости, — ответил Лео, улыбаясь.       — Как ты? — спросил Элиот.       — Лучше, чем кажется со стороны, — ответил он, садясь рядом. Лео был бледен, но, по крайней мере, самостоятельно передвигался. — На мне всё очень быстро заживает. Ничего страшного.       — Я рад, — отозвался Элиот, наигрывая лёгкую мелодию. — Но нож в живот — это не пустяки, знаешь ли. Вечером мы уезжаем, а как только приедем, ты покажешься врачу.       — Хорошо. Я тут подумал, — сказал Лео, — что было бы очень обидно умереть там, в пещере, так и не услышав ту музыку, что ты написал для меня.       — Ты бы не умер, — ответил Элиот. — Я бы не позволил.       Лео тихо засмеялся.       — Верю. Но всё-таки это мой подарок, поэтому отдай мне его, наконец.       Элиот усмехнулся и заиграл. Лео молча слушал, а когда Элиот опустил руки на колени, улыбнулся и сказал:       — Она должна называться «Листопад».       Он не угадал с названием. Элиот хотел назвать эту мелодию «Предчувствие шторма», но понял вдруг, что оно совершенно не подходило звучанию. То, что предложил Лео, отражало все эмоции, которые Элиот вложил в свою музыку. Тёплый осенний день, ясное синее небо, ветер и листья, листья кругом. Размеренный вальс листьев.       — Да, — ответил Элиот. — Она называется «Листопад».       Лео улыбнулся, обернулся и украдкой прижался щекой к плечу Элиота. От этого простого ненавязчивого жеста душу затопило теплом. Элиот осторожно приобнял Лео за плечи и поцеловал его в макушку, а потом чуть отстранился и снова заиграл. Ладони покусывала боль, но он игнорировал это неудобство, отдавшись звучанию музыки и ощущению близости Лео.       За окном цвела осень. Сыпались листья, сорванные игривым ветром, и падал снег. Переплетение осени и зимы — то удивительное чудо природы, которое Элиоту хотелось отразить в новой композиции. И Лео подхватил его игру, вплетая в звуки поздней осени лёгкую светлую тоску по летнему теплу и ясному солнцу.