На краю.

«Я справлюсь». Слова, с которыми он бросился в драку, сейчас казались если не издевательскими, то уж точно безнадёжно глупыми. Нет, серьёзно, кто в здравом уме попрёт против сразу двух взбешенных арранкаров? Хотя, тогда, когда он в драку бросался, он и знать не знал, что арранкаров не одна штука, а очень даже две. И что вторым окажется Улькиорра. Правда, предаваться панике с картинным заламыванием рук и лишением головы волосяного покрова с помощью этих самых рук ему предстояло не долго. Джагерджек был блядью, — скрипел зубами Ичиго. Нет, конечно он ничего о половых подвигах кошака не знал и знать, собственно, не хотел, но описать арранкара другим словом… ну никак не получалось, абсолютно. Да и его подножку, благодаря которой Куросаки хорошо приложился сиятельным рыжим затылком обо что-то твёрдое, тупое и неудобное и ненадолго выпал из реальности, никак, кроме «блядской» назвать тоже не получалось. А ещё был Улькиорра. Ичиго обречённо свесил голову, погремел цепью на кандалах. Про Шиффера хотелось просто промолчать. Желательно, над его же, Улькиорры, гробом. И чтобы Четвёртый, весь такой красивый, мёртвый и в лилиях, лежал смирно и не показывался перед измученным взором Ичиго в своём релизе. Особенно, когда потрёпанный Ичиго находится в разгаре драки с Джагерджеком. «За что, Господи?» — возвёл очи горе Ичиго, но угрюмый потолок ответил ему красноречивым молчанием. А дверь, в отличие от пресловутого потолка, наоборот скрипела петлями и щёлкала щеколдами, являя уютному тесному мирку тюремной камеры Куросаки ржущего, как коня, Гриммджо и угрюмого Улькиорру. Ичиго мысленно съязвил, что нужно было повесить на дверь табличку «не беспокоить», но, вздохнув, тяжело поднялся с холодного неприветливого пола на ноги, чтоб уж совсем ничтожеством не выглядеть. Голова торжественно загудела, к горлу подкатился сладко-горький ком, а и без того расфокусированное из-за полумрака зрение окончательно размылось. Ичиго подавил желание протереть глаза и, для разнообразия, стошнить на пол, с тяжёлым вздохом приваливаясь спиной к стене. Он чувствовал себя прекрасно. — Куросаки Ичиго, — произнёс Шиффер так, будто сообщил что-то жизненно важное. Джагерджек заржал ещё громче: — Что, просрал бой и плачешь? — Нет, блять, — прохрипел Ичиго, отлепив язык от нёба. – Сижу тут и мечтаю в романтической атмосфере, как глаза на жопу тебе натяну и моргать заставлю. Джагерджек определённо действовал на нервы, и Ичиго и вправду хотелось свершить над ним акт насилия, но он не мог, потому что: Во-первых, кандалы на руках мало того, что сковывали движения и смотрелись неэстетично, так и прекрасно сдерживали и, кажется, высасывали реяцу. Это огорчало и печалило. Во-вторых, больше хотелось пить, спать и в какой-нибудь источник, наподобие того, в котором его отмачивала Йоруичи. Ударившись в ностальгическую тоску по прелестям Общества Душ, Ичиго как-то пропустил момент, когда его схватили за грудки потрепанного косоде, практически вмазывая в стену. В голове зазвенело пуще прежнего, а корочка запёкшейся крови на ранах на спине явно лопнула, судя по болезненным и влажным ощущениям. — Рот закрой, — ласково посоветовал Гриммджо, как назло вдавливая рыжего в стену ещё сильнее. – Не доводи до греха. — Неужто своей зубочисткой в меня тыкать будешь? – натянуто ужаснулся Куросаки сквозь зубы – разговоры разговорами, а стена ощутимо вжималась в кровавое месиво у него на спине, интимно притираясь каждой своей неровностью. На миг глаза кошака просто таки потемнели от ярости, но тот на удивление быстро взял себя в руки. — Есть идея покруче, — доверительно сообщил он низким шёпотом. – Давай я тебя выебу, и мы посмотрим, как ты потом будешь вякать? — Охуел? – отстранённо полюбопытствовал Ичиго. Как-то не вязались слова «Гриммджо Джагерджек» и «пидорас» в одном предложении. Хотя, поправил себя Ичиго, один раз – не пидорас, но голубизна волос арранкара теперь вызывала в нём абсолютно неоднозначные подозрения. Сам кошак же, воодушевлённый идеей, потянулся к оби Куросаки. — А что? – криво ухмыльнулся он на, прямо скажем, охеревший взгляд охеревшего шинигами. – Знаешь, как тут хуево? Заняться нечем, свихнуться можно в четырёх белых стенах… Тут как в дурке, Куросаки, а ты можешь развеять тоску старых товарищей, — Джагержек хрипло рассмеялся, но резко себя оборвал, снова потянувшись к израненному телу. — Ну же, Куросаки, дай себя рассмотреть… красивый, блять, как баба… — Руки убери, сука, — назидательно посоветовал Ичиго, запихнув себе куда подальше замечания, насчёт сексуальных пристрастий Джагерджека и, собственно, обид в его же сторону, мол «на бабу я совсем не похож, где ты, идиот, таких баб-то накачанных видел?». — Плакать будешь? – клацнул зубами у самого ичиговского носа кошак, скалясь. — Сам выебу. Трубой, — собрался с силами Ичиго и пнул Гриммджо ногой куда-то в бок. «Попал», — гордо подумалось Ичиго, в то время как Джагерджек, шипя сквозь зубы, опрокинул его на всё такой же холодный и неприветливый пол, вытряхивая его из хакама. «Блять, сука, как же я попал…». * Собственно, трахаться в планы Ичиго не входило. Ну, во-первых, не с мужиком с кошачьими повадками, который к тому же является его официальным врагом. Во-вторых, ссадины, раны, синяки и прочие последствия просранной драки отнюдь не придавали пикантности ощущений, а когда тот самый мужик, в народе же – Гриммджо Джагерджек, Великий и Неподражаемый Шестой Эспада (на этом месте полагается аплодировать), грубо лапал его за самые, так сказать, выделяющиеся на общем фоне места, было, мягко говоря, неприятно. Когда Ичиго перевернули на живот, поставили на колени и заломили за спину и без того скованные руки, прижимая их к исцарапанной коже, не просто материться, позорно выть хотелось. В-третьих, Ичиго любит нежно. А не так, чтобы давили на поясницу, заставляя невыносимо сильно прогнуться, а ещё и чтобы наваливались сверху всем своим немалым весом, вжимая избитое тело в обжигающе холодный пол. А перед лицом, как символ грядущего позора, иронично раскинулись оби. Это, так сказать, pas comme il faut. — Чего жмёшься как целка? – шипит Ичиго в ухо Джагерджек, раздвигая коленом судорожно сжатые ноги. Куросаки лишь сильнее сжимает челюсти, сильно вихляя задницей. За что по ней и получает скорее обидный, чем болезненный шлепок, под аккомпанемент гортанного хохота Джагерджека. — Ягодка любит жёстко? — О да, «Ягодка» вас всех потом отлюбит… — клятвенно заверяет Ичиго, скашивая глаза в сторону дверного проёма. В нём, с таким же отстранённо-меланхолично-похуистичным видом стоит и не колышется Шиффер. «Вышел бы, что ли», — не к месту смущается Ичиго, даже на мгновение забывая про затаившуюся у него в тылу опасность. — И с ним хочешь? – выдыхают в самое ухо так неожиданно, что Куросаки едва не вздрагивает испуганно. — Блять, да отъебись ты от меня! – слишком звонко выкрикивает Ичиго, начиная активно брыкаться. – Совсем последний мозг потерял, мудак хренов! — Эй, — мурлычаще окликает Джагерджек Четвёртого, без труда удерживая на месте брыкающегося шинигами. – Наш сладкий мальчик-одуванчик хочет и с тобой развлечься, Улькиорра. Шиффер ограничивается лишь кратким хмыканьем, которое сопровождается недвусмысленным щелчком замка закрывающейся двери. Ичиго убито таращится на Четвёртого. Нет, он таки этих уродов убьёт. А Джагерджек, не особо утруждая себя подготовкой невольного партнёра, резко проталкивается внутрь. Ичиго давится воздухом, дёргается вперёд, пытаясь освободиться, но Гриммджо заламывает ему руки сильнее и обхватывает рукой затылок, вжимая головой в пол. — С-ссу-ука-а… — хрипит Куросаки, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть в голос. Джагерджек слишком большой, как ни стыдно это признавать, и двигается он слишком рвано и резко, не давая Ичиго абсолютно никакого времени, чтобы привыкнуть. А ведь это чертовски больно, особенно так, всухую. — Не зажимайся, Ягодка-а… — похабно, с какой-то лично джагерджековской хрипотцой, постанывает ему на ухо арранкар, проталкиваясь до конца, замирает, гортанно зарычав. Потом полностью наваливается на Ичиго, выходя из него, и размашисто загоняет член обратно, заставляя Куросаки затравленно взвыть. Джагерджек трахает его грубо, с каждым толчком всаживая член на всю длину, заглушая немелодично подвывающего Куросаки мокрыми пошлыми поцелуями, и, будто издеваясь, проводя ладонью по его члену, то сжимая у основания, то массируя головку. — Руки, блять, убери,… н-нахуй оторву… — и даже в таком положении Ичиго старается сохранить хоть кроху поруганного Джагерджеком достоинства, но тот выбивает все мысли из головы, с очередным особо мощным толчком. Куросаки давится собственным воем – задница горит, ноги затекли, и коленей он почти не чувствует, а влажные шлепки, сопровождающие каждый раз, когда Гриммджо входит в него – резко и полностью, — не вызывают ничего, кроме вязкого отвращения и жгучего-жгучего стыда. Между ног слишком влажно, и Ичиго абсолютно не удивится, если обнаружит на бёдрах липкие разводы крови. Задыхаясь под тяжестью чужого влажного тела, он слишком явственно чувствует, как в него с гулким рыком кончает Джагерджек. Всё тело передёргивает, хоть он сам и возбуждён, благодаря небезызвестным кошакам, но резкое ощущение, скорее осознание факта, что в него спустили, и спустил никто иной, как Гриммджо Джагерджек, притупляет желание кончить почти до нуля. Зато заколоться Зангетсу, предварительно изрубив в капусту арранкаров, хочется только больше. Гриммджо тяжело дышит, расслабленный после оргазма, всё ещё находясь в Ичиго. Куросаки напряжённо прислушивается к происходящему у него за спиной. Гриммджо выходит из него — Ичиго подавляет облегчённый вздох, морщась, — слышится шорох одежды. Потом Куросаки резко переворачивают на спину. Нет, не так, перекидывают на искромсанную в лоскутки спину. Ичиго матерится сквозь зубы, поглощённый бурей эмоций от ощущения набивающегося в раны колючего песка. И с болезненной резкостью замечает прямо у своего лица довольно скалящуюся морду Джагерджека. Тот окидывает распростёртого под ним Куросаки каким-то неясным взглядом, лениво спрашивая: — Ягодке не понравилось? Ичиго чуть задыхаться от ярости не начинает. Кошак что, ещё издеваться удумал?! — Ка-ак жалко, Куросаки, а я ведь так старался... — Пшёл нахуй, урод... да я тебя!.. И тут Гриммджо выкидывает номер. Ичиго, поперхнувшись своими собственными словами, жадно заглатывает воздух ртом, очумело уставившись на Джагерджека. А тот, как ни в чём не бывало, обхватывает его, Ичиго, член рукой и медленно проводит вдоль всей длины. — Ты что делаешь?! На что Гриммджо лишь ухмыляется пугающе пакостно, выделывая рукой что-то такое (Куросаки даже не сразу понимает, как это он умудрился так быстро: пощекотать основание, провести по стволу так плотно, чуть царапая, и нажать на головку), от чего Ичиго — быстро и не раздумывая, — кончает. Причём как! Ичиго готов убить себя собственноручно за свой же протяжный стон-всхлип и по-блядски трогательно закинутую голову. Накрыло сильно. Гриммджо лыбится ещё довольнее, рассматривая свою испачканную руку, и снова наваливается на Ичиго. Куросаки вяло дёргается: что, опять? Но его надёжно удерживают на месте, и Ичиго как в замедленной съёмке следит за приближающейся к его лицу руке в его же семени. Джагерджек ловко засовывает ему в рот два пальца, и так глубоко, что не то, чтобы укусить, а и дышать тяжело. Приходится чуть не давиться, но Куросаки и не думает облизывать пальцы Гриммджо. Тот, в принципе, не сильно расстроившись, вытирает остатки об рыжие вихры на голове Ичиго, и тот, лёжа на полу в этой камере, раздетый и оттраханный, как последняя блядь, чувствует себя полным ничтожеством. И сам едва не смеётся от этого чувства. Гриммджо жадно, влажно, по-хозяйски облизывает его щеку и, что абсолютно выбивает Ичиго из колеи, щипает за задницу, уходя в другой конец камеры. Сначала, Куросаки с удивлением следит за ним – что он тут ещё забыл? – но тут же вспоминает про Улькиорру. А тот ведь тихий, такой тихий, и подходит тихо, и за руку железной хваткой хватает тихо, и Куросаки про себя решает, что когда он будет его убивать, то обязательно заставит арранкара орать от боли. А пока, после оргазма, сил слишком мало, даже для того, чтобы попытаться оттолкнуть от себя Шиффера. Тот же, со спокойствием разделывающего тушу мясника, развязывает пояс своего оби, шире разводит ноги Ичиго, окидывая абсолютно равнодушным взглядом. Ичиго находит в себе силы подняться, даже пытается как-то сесть на неудобно связанных за спиной руках, но с болезненным шипением падает на спину, с лёгкого толчка в грудь. Улькиорра смотрит на него всё так же, только во взгляде явственно мелькает раздражение. — Лежать. Почему-то хочется подчиниться. Ичиго удивлённо затихает, прожигая в арранкаре дырку взглядом исподлобья. Как-то ужасающе выглядит Шиффер, мрачно так, как в ужастиках. И это, самое смешное, пугает. Вызывает какой-то первобытный ужас где-то глубоко-глубоко в душе. Куросаки раздражённо выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, сбрасывая оцепенение, в то время как Улькиорра спокойно подхватывает его правую ногу под колено и закидывает себе на плечо. Ичиго шипит: мышцы абсолютно не желают подчиняться приказам, а всё тело, как ниже, так и выше пояса, надсадно ноет. Ичиго чувствует себя оголённым комком пульсирующих нервов, а Улькиорра уже перехватывает обессиленного Куросаки поудобнее и начинает входить. Ичиго сразу же отзывается гулким стоном: если в первый раз он едва соображал от боли, то сейчас опустошённое после оргазма тело ничем, кроме как невыносимым тянуще-колющим ощущением наполненности не отзывалось. Хотелось отодвинуться от Шиффера. Тот, как назло, двигался размеренно, ни медленно, ни быстро, заставляя Ичиго немыслимо изворачиваться, метаться от слишком острых, болезненных ощущений, когда кажется, что вот-вот, и ты потеряешь сознание от переливающих через край чувств. Куросаки выкручивает: кажется, будто суставы выворачивает неимоверно сильно, но с какой-то тянущейся приглушённой болью. Ичиго переводит полудикий взгляд в сторону Гриммджо. Тот глумливо улыбается, вальяжно усевшись у стены, и с нескрываемым удовольствием наблюдет за ним. Так он специально! Отчаянно зарычав, Куросаки пытается дёрнуться, вырваться, да хоть что-нибудь сделать, чтобы отодвинуться от Шиффера, оттолкнуть его, но с тихим воем оказывается снова прижатым к полу Улькиоррой. Четвёртый, нависая над Ичиго, упирается рукой в его плечо, а другой задирает его ногу выше, почти складывая его пополам, и входит под другим углом. Тут Ичиго окончательно сносит крышу. Издав какой-то затравленный высокий всхлип, Куросаки, кажется, теряет сознание – задетая Улькиоррой точка внутри него стала последней каплей, по телу прошлась болезненная судорога, и у Ичиго потемнело в глазах. * — … Великий и Ужасный Улькиорра Шиффер затрахивает своих врагов до смерти? – слышится чей-то смех: лающий, грубый, опасный. Джагерджек, — понимает Ичиго, медленно приходя в себя. — Помолчи, — отвечают холодно. – Он очнулся. Ичиго с трудом открывает глаза. Вокруг всё как раньше – мрачная камера, скалящийся урод-Гриммджо и мрачный Улькиорра с каменной рожей. Тело отзывается болью почти привычно, Куросаки глубоко вздыхает. Перед глазами услужливо всплывают картины недавнего прошлого. Ичиго кривится сильнее, чем хмурится. — Пидорасы ёбанные, — а вот это вырывается как-то само собой, Ичиго даже сам удивляется. И как-то неверяще оглядывается на арранкаров: может, ему показалось, что он это произнёс – ну бывает же такое? Непередаваемое выражение лица Джагерджека с такими глазами-блюдцами и полным лексиконом кошака, отпечатанным у него на лбу крупным шрифтом, и культурный шок Шиффера, выразившийся в удивлённо приподнятых бровях, будто Четвёртый ошарашено и очень осторожно переспрашивал: «Мусор?». Ичиго бы посмеялся, если бы так не хотелось плакать. — И что это было, Куросаки? – осипшим голосом спрашивает Гриммджо, отойдя от шока. Ичиго не находится, что ответить. Но терять статус «Великого, Горделивого и Непреклонного» всё равно не хочется. Ичиго сплёвывает на пол и ухмыляется – вызывающе. Он уже хочет было выкрикнуть в джагерджековскую морду: «Что слышал!»… к сожалению, лишь хочет. — Сука! – рвёт и мечет Джагерджек, методично начищая морду Куросаки. — Я думаю… — где-то на заднем плане звучит монотонное бормотание Улькиорры. Куросаки заезжает ногами Джагерджаку в живот – естественно, выше дыры, — а потом, извернувшись ужом, бодает дезориентированного противника головой в грудь. Гриммджо выплёвывает сквозь зубы очередную нецензурщину, радостно вливаясь в нелепое барахтанье на полу, устроенное рыжим недошинигамским мусором. Улькиорра устало закрывает глаза. У него сегодня хорошее настроение и он, возможно, не будет убивать недоумков, но получат оба – в этом Четвёртый уверен. «Куросаки чуть меньше, — отмечает про себя арранкар, — на нём и так живого места нет, а от Айзена-самы приказа убивать не…» — Улькиорра, твою мамочку, Шиффер, шевели сракой ко мне! – аки демон из Ада рычит Джагерджек, поудобнее перехватывая шею шинигами и снова, с пугающей для Куросаки лёгкостью, раздвигая ему ноги. «Вообще-то, — думает Улькиорра, — за такое обращение к старшему по званию положено рвать на британский флаг». Но подходит. — Гриммджо, блять, хватит, отвали… — Голова болит? – едко переспрашивает кошак, сжимая пальцы вокруг шеи Ичиго до характерного хруста. «Вообще-то да», — про себя отмечает Ичиго, но молчит, мужественно сцепляя зубы. Гриммджо гадко смеётся: — Ну ты же у нас теперь девочка, привыкай. — Хочешь, чтобы я тоже лишил тебя славного мальчишеского будущего? – криво улыбается в ответ Куросаки. — Попробуй, — азартно хохочет Джагерджек, усаживаясь на пол и перетягивая Ичиго себе на колени. Со спины, пугая своей бледностью, Ичиго обнимают – обнимают?! – руки Шиффера. — Это такая шутка, или очень, блять, тонкий намёк, что ебали вы всех шинигами? – почему-то заткнуться не получается. Абсолютно. Хичиго где-то в глубинах души Куросаки строит печальную мину и досадливо пожимает плечами, мол, «я бы с радостью, но никак». Улькиорра отвечает многозначительным молчанием, Джагерджек жарко пыхтит на ухо, Ичиго страдальчески вздыхает. Почему бы им, арранкарам, всем взять и не сдохнуть? Ну так, за компанию? Ему, Ичиго, сразу бы проблем поубавилось… Куросаки ради приличия дёргается, уже заранее зная, что будет оперативно скручен в рогалик. Потом, абстрагировавшись от происходящего с его, хоть и духовным, но всё-таки родным и любимым телом, скашивает глаза в сторону Джагерджека. Жёсткие хаотично торчащие патлы неприятно покалывают кожу, а сам Гриммджо лихорадочно пытается перетянуть Куросаки на себя, но Улькиорра весомо обхватывает Ичиго рукой поперёк живота. Джагерджек раздражённо рыкает, к возмущению Куросаки, вгрызаясь в шею почему-то именно ему, а не обнаглевшему Шифферу. Ичиго раздражённо хрипит, чувствуя, как умело Джагерджек высасывает из него реяцу. А Четвёртый индифферентно окидывает взглядом неудобно закинутую назад голову Ичиго и нехорошо поблескивающие глаза Гриммджо, и каким-то особым небрежно-брезгливым движением почти обнимает их рукой. Ровным счётом для того, чтобы с лёгкостью отстранить зашедшегося в булькающем рыке Джагерджека за волосы на затылке, и самому припасть к развороченной шее. Ичиго хрипло и громко дышит, почти с ужасом чувствуя прохладные, как в плане температуры, так и эмоциональной окраски, прикосновения к изорванной коже, сквозь которую легко просачивается и бесследно исчезает реяцу. А ещё смотрит. На Гриммджо. Потому что он прямо перед ним сыто-довольно облизывается, и видеть окровавленный рот Ичиго почему-то противно. А Гриммджо ловит его взгляд и ухмыляется, в который раз за всё то время, проведённое Ичиго в этой камере. Но ничего не говорит. А Ичиго хотелось бы, чтобы сказал. Потому что неправильно это как-то: растоптанный, побеждённый Куросаки и просто молчащий и наблюдающий Гриммджо. Ни ехидцы, ни азартного запала нет ни в том, ни в другом. Такого ведь не было, — вялотекущие мысли отзываются резкой серьёзностью, Ичиго снова хмурится. Ситуация медленно теряет свою логичность, по крайней мере, так кажется. И Улькиорра, слишком жадно заглатывающий реяцу Куросаки кажется теперь… нелепым? Да-да, скорее всего так. Ичиго представляет себе, как это смотрится: он, потрёпанный и с развороченной шеей, к которой приникает Шиффер, а воображение само дорисовывает Четвёртому зализанные назад волосы и нелепый пафосный плащ, струящийся по полу атласными складками — прямо как в старых голливудских ужастиках. Но это… смотрится. Вау. Ичиго хочется сглотнуть густой вязкий ком крови, льющейся ему в горло, но это так больно, а в уши натолкали ваты, и он почти оглох. Опустошать его резко прекращают, Куросаки силой заставляет себя перевести взгляд на Улькиорру – ну, для того, чтобы точно убедить себя, что нет там никаких плащей… как там? Атласными складками, стелящихся по… И вправду нет. Это резко приводит Ичиго в себя, отрезвляет, сбрасывает с головы приятный дурман полубессознательного состояния. И Гриммджо что-то говорит. Сбивчиво, комкано, но как всегда уверенно. Хоть всё вокруг уже не окутано приятной расслабляющей дымкой, а слух стал болезненно-чётким, Ичиго не сразу это осознаёт. Он переводит вопросительный взгляд в сторону Джагерджека, но тот не понимает и не хочет понимать шифры Ичиго и явно не собирается повторять. Куросаки пытается повести плечом – ну, тем, над которым сейчас красуется пышущий кровью развороченный укус. Онемело и отдаётся болезненной пульсацией сошедших с ума артерий. Смотреть на подарок Джагерджека не хочется, хоть убей. А на самого Гриммджо – пожалуйста. Правда, кошак насмешливо фыркает и кивает Улькиорре. Сердце Ичиго надсадно, так, что болезненным гулом отзывается вся грудная клетка, ёкает. И снова начинает привычно качать кровь. * Улькиорра начинает в него проталкиваться – Ичиго закатывает глаза и плотно сцепляет зубы. Вдоль плотно охваченного напряжёнными мышцами позвоночника будто простреливает, и Ичиго чувствует, что щёки у него прямо-таки горят. Это как-то… постыдно. Вот так, уткнувшись лицом в грудь – «В шрам», — поправляет себя Ичиго, — Джагерджека, чувствовать, как сзади его берёт Шиффер. Так же неспешно, как и в первый раз. И самому не чувствовать отвращения. Куросаки сипло дышит через открытый рот, с каждым толчком легко бодая Гриммджо влажным лбом. А тот, кажется, низко и гортанно урчит, придерживая – именно придерживая, а не удерживая, на грани вырывания волос, — Куросаки за вихры на затылке. И опять молчит. А Ичиго как-то неудобно. Не в плане того, что его уже который – который? – раз за день насилуют, а чувствует он себя неудобно. И руки Улькиорры на его таких непривычно беззащитных боках — почему-то Ичиго кажется, что, сделай он лишнее движение, Четвёртый с лёгкостью просунет руки ему под самые рёбра и рванёт в разные стороны половинки грудной клетки. И от одной только мысли о… подобном, по спине, его искромсанной спине, пробегает болезненно приятная судорога дрожи. И Гриммджо. Само только его присутствие причиняет боль, и Ичиго отчаянно пытается не входить своим затылком в слишком тесный контакт с руками Джагерджека. Куросаки хоть парень весьма не тщедушный, но чувствует себя пёрышком под кулаками Гриммджо. А тому вскоре наскучивает наблюдать за получающим удовольствием Шиффером, да и Ичиго жарким дыханием опаляет кожу. Поэтому, неуловимым движением пересадив Куросаки Улькиорре на колени, он придвигается ближе. Ичиго захлёбывается хрипом, и это доставляет неимоверное удовольствие. Гриммджо разводит колени Куросаки шире. — Уверен? – абсолютно без интереса спрашивает Шиффер. Гриммджо ничего не отвечает и уверенно толкается в Куросаки, вызывая у Четвёртого тихий, на грани слышимости, хриплый стон. В этот раз Ичиго кричит. Хотя нет, с таким-то горлом можно разве что хрипло выть, а он кричит. Плёнка только-только свернувшейся крови лопается, когда он закидывает назад голову и дёргается как-то надломлено. В ушах стучит набатом кровь, всё кажется настолько диким, безобразным, опасным и больно. Больно-больно, так, что крышу сносит напрочь. Ичиго, кажется, бился, выл, сипел что-то, как в бреду… А сейчас, к нему прижимается Гриммджо, большой, горячий и влажный. Он снова жарко дышит Ичиго в ухо, изредка глубоко втягивая воздух носом, срываясь на глухое рычание, но не двигаясь. Его рука крепко сжимает закинутую ему на талию ногу Ичиго. Это тоже больно. Ичиго скашивает глаза, чуть повернув голову назад и одновременно в сторону от Гриммджо. Спиной он прижат к груди Улькиорры, и это так непривычно просчитывать своими позвонками чужие рёбра. А ещё… У Улькиорры тоже колотится сердце. * Куросаки до рези в глазах бесит это. То, что сейчас он в полной зависимости от них двоих. То, что сейчас они обманчиво-не-опасны, то, что его, Ичиго, жизнь – слишком лёгкая добыча. Возьми, да сломай, — и Гриммджо тянет к ней руку. Проводит пальцами по жилистому боку, у Ичиго сводит челюсти от желания снова лишить Джагерджека конечности. И ещё от боли. Ему всё ещё больно. Правда, ни Гриммджо, ни Улькиорру, это не волнует. Улькиорра, на удивление, начинает двигаться первым, так нетерпеливо, почти с придыханием постанывая. Гриммджо глухо рычит, тоже подаётся вперёд. Ичиго закидывает назад голову, давится собственной яростью, горечью и тихо воет от безысходности и такой привычной боли. Он не хочет показывать, насколько слабым он сейчас себя осознаёт, но Гриммджо сам это видит и торопливо проводит языком по влажному от испарины виску, двигаясь особо резко, заставляя Ичиго долго простонать, выгнуться, прижимаясь к арранкару, в попытке хоть немного ослабить болезненные ощущения. Но руки всё так же тихо стонущего Улькиорры заставляют с воем насаживаться на плоть арранкаров снова и снова, с каждым разом судорожно сжимая разорванные мышцы. Гриммджо своим рыком, кажется, наполняет вокруг всю атмосферу, заставляет воздух сгущаться, а Ичиго спешно, со свистом хватает ртом воздух, потому что собственные сдавленные стоны давят на грудь свинцом, а руки Улькиорры, так же плавно и небрежно-неспешно двигаются по его члену. Гриммджо сжимает рёбра Куросаки так сильно, что, кажется, вот-вот сломает. И этот не-критический недостаток воздуха кружит голову, заставляет дуреть от густого комка тяжести в лёгкой-лёгкой голове, делает оргазм просто оглушающим – Ичиго почти не чувствует, как в него, немыслимо сильно сжавшегося, кончают арранкары. Ичиго смотрит на них из-под прикрытых век и часто дышит. Почему-то не хочется знать, что будет дальше. Хоть ему уже всё равно. Он и так на краю. Конец.