***
Рикки Тарр нехороший человек. Ему это известно. И не только ему. Черт возьми, проклятому КГБ это тоже известно. Что ставит его в весьма сложное положение. Он зализывает раны, сплевывает кровь и решает проблемы. Рикки — прагматик. А любовь — абсолютно непрактичная вещь, поэтому он совсем не уверен, что хоть когда-нибудь ощущал ее. Вожделение — да, конечно. Желание — старый друг, не раз сослуживший отличную службу в его работе. Он слышал сплетни и знает, что о нем говорят — Рикки отлично разбирается в женщинах, он понимает их и знает, из какого теста они сделаны. Соображает в их психологии, а потому может с легкостью любую затащить в постель и заставить довериться его симпатичному личику, сделав для него все. Но любовь? Рикки не считает себя влюбленным в Ирину. Во-первых, у них для этого было не так уж много времени. А он полагает, что любовь со временем только растет. Если нет, если она иссякает, выдыхается, становится скучной и превращается в ярмо, значит это была не любовь, ведь так? Так. Во всяком случае, по мнению Рикки. И у него полно времени, чтобы подумать об этом, пока он в бегах. Он смотрит на влажное пятно, растекающееся по потолку ужасной, грязной ночлежки в Кракове, и очень много размышляет. О том, что в его чувствах к Ирине было много поразительного и яркого. Возбуждение и взаимная потребность друг в друге. Она была великолепна в постели, лучше всех его женщин, а это о многом говорит. Однако отчаяние любую эмоцию усиливает до невозможности, а для Ирины это было своеобразной местью. Рикки никогда не задумывается об этой грязной тени прошлого — Борисе, благодаря которому он обрел свою страсть. Кроме того, он не ревнует. Значит, это все же не любовь, да? Он встает на ноги, автоматически опуская руку в карман куртки и ощущая под пальцами рукоятку ножа. Нет, его с Ириной не связывает чувство вины. Из-за его глупых, пустых амбиций ее забрали у него, и теперь он намерен это исправить. Только и всего. Он знает, что любовь — это совместный выбор сервизов, дети и общий дом, так ведь? Он сбежал от всего этого, но способен узнать, когда видит подобное. Конечно, он не желает этого с Ириной. Да? Он просто хочет, чтобы она вернулась, потому что... ладно, это все чувство вины, которое засело в нем, как червяк в яблоке. И еще... Ему просто хочется увидеть ее глупую мордашку.***
Джордж Смайли любит свою жену. Это если простыми словами, хотя на самом деле здесь скрывается гораздо больше. Но Джордж считает, что такая уж ему выпала судьба. Его работа и личная жизнь плывут параллельным курсом со спокойствием айсберга. И столь же много скрывают под поверхностью. Он всегда предполагал, что Энн это ненавидела, однако он никогда не мог сказать, какие его предположения в отношении нее были верными, а какие — нет. Энн, безусловно, возмущало множество вещей на протяжении всей их супружеской жизни. И она высказывала свое недовольство. Часто — весьма громко. Но Джордж не любил публичных скандалов, поэтому, вероятно, ее шумное недовольство проявлялось не столь часто, как Энн хотелось бы. Чаще всего он просто уходил прогуляться по заросшей вереском пустоши, смотрел на уток в пруду или плавал в бассейне в Хэмпстеде. И когда возвращался, Энн уже успокаивалась, и продолжалось спокойное и величественное движение их айсберга, который не сокрушали ссоры, ушедшие под воду. Однако обидные, жестокие слова все равно оставались и тлели в недрах памяти. Джордж всегда находил такое положение вещей самым лучшим решением. Вполне возможно, что его сравнение с айсбергом, хотя и было весьма точным, все же являлось не совсем... тактичным. И, вероятно, вовсе не тактичности ожидала от него Энн. Но Джордж никогда не понимал, чего она от него хотела. Если бы знал, то дал бы ей это или хотя бы попытался. Как, например, детей. Он пытался дать ей детей. Возможно, это был его самый заметный недостаток. Эта неспособность. Но годы шли, и даже спустя много лет Энн так и не высказалась в пользу усыновления, даже в качестве последнего средства. Так и повелось. Без детей. Он думает, что Билл Хейдон — именно то, что она хочет. По крайней мере сейчас. Возможно, он привлекательный — определенно более привлекательный, чем Джордж Смайли. Но единственное, чего желает Джордж — чтобы Энн была счастлива, или хотя бы достаточно довольна, чтобы остаться. И если он и смеет признаться себе в некоторых трусливых опасениях, что, не будь Билла, она, вполне возможно, ушла бы, то по крайней мере он честен на сей счет хотя бы сам с собой, в собственных мыслях. Потому что Джордж Смайли любит свою жену и доверяет Биллу Хейдону — Билл никогда бы не сбежал с Энн и не заявил бы ей о вечной любви и подобной чепухе. Тот по-прежнему посещает свою бывшую — Деб — в Масвелл-Хилле, и еще молодого парня, которому снимает квартиру в Уолтемстоу. Он не может утверждать, что этот роман не причиняет ему боли, конечно нет, и ему порой тяжело переносить всеобщую жалость со стороны коллег — но это ничто по сравнению с альтернативой. А Джордж — прежде всего реалист.***
Джиму Придо слишком весело. Идет война, ради всего святого, ему вообще не положено веселиться, но он ничего с этим не может поделать. Они борются за правое дело, это ведь благородное призвание, и кроме того — они побеждают! Остальное никого не волнует. А тут еще Билл Хейдон. Джим солгал бы, если бы не включил Билла в свой личный список вещей, делающих его счастливым. Плохой мальчик Билл, всегда с сигаретой и хорошей бутылкой виски в койке, остроумный интеллектуал, Билл-гений. На что была бы похожа жизнь Джима, если бы они не встретились? Очень скучной была бы. Кто еще мог заставить новобранцев секретной службы играть в крикет посреди Ниссанских бараков, наплевав на начальство? Только Биллу такое могло сойти с рук. И Билл по какой-то сумасшедшей, сумасбродной причине выбрал Джима. Другом, разумеется, но и не только... Кто еще мог заставить сердце Джима биться так быстро, а ладони — потеть при одном лишь взгляде, кто мог простым прикосновением руки к плечу возбудить его до невозможного состояния? Благодарение богу, мешковатые армейские брюки скрыли это. Благодарение богу за пустой тренировочный барак ночью. За сдавленный шепот проклятий, и пальцы в его волосах и на его члене. За сбившееся дыхание Билла, обжигающее слух, и за гордость от знания, что он — причина отчаянных ноток в голосе этого мужчины. Он, Джим Придо, и никто другой. Конечно, это незаконно. И очень опасно. Каторга, карцер и избиения до полусмерти — эти вероятности мелькают в мозгу Джима, но все компенсирует прекрасная улыбка Билла. Билл вознесется со скоростью ракеты, и Джим это знает. Они победят в войне, и станут охранять безопасность их страны. Незримо, скрыто. Без шума и пыли, так, как положено. И пока Билл будет ослеплять мир своим блеском, Джим останется в его тени — он согласен на это. Согласен защищать его, чтобы тот всегда блистал так же ослепительно. Эти простые мысли о будущем наполняют его рот слюной, и в груди все перехватывает от любви — они всегда будут такими! Джим и Билл вместе, навсегда. И кто бы не стремился к подобному?