Невеста короля Оберона

Оберон Финимор Гидеон, мужчина ускользающего возраста, скорее молодой, чем зрелый, но при дальнейшем рассмотрении совсем сбивающий с толку своим поведением, выскочил из конки на узкую, мощеную серым камнем улочку под противный моросящий дождь. Используя свежую, еще теплую газету, как прикрытие, Оберон без лишней спешки направился к портному ателье «Вдовец». Без лишней спешки, потому как шагать было добрых двести шагов, да еще и по лужам, так что прибавь Оберон шагу — так и так промокнет. Так зачем бежать и запыхаться, как мальчишка, если все равно промокнешь? Потому действующий (да воссияет слава Его) король Осеннего Двора вошел в ателье в почерневшем от влаги шерстяном костюме, полный собственного достоинства, словно никакого дождя и не было. — Приветствую, Тридцать Седьмая, — поклонился он тоненькой даме в белоснежных, сверкающих одеждах, которая почему-то парила под потолком. Впрочем, это было на руку — в темной прихожей места было мало, так что пускай повисит вверху. — Твой наряд… — Архаичен? Развлечет толпу? — она переместилась к тусклой оранжево-зеленой люстре из толстого стекла, в котором мозаикой был выложен нехитрый сказочный сюжет. — Поддержит легенду о великом роде Архитекторов? — Твой наряд, милая Ида, — благосклонно улыбаясь, сказал Оберон и стал расстегивать длинный ряд пуговиц. — Напоминает мне портрет Первой, который висит в моем родовом поместье. В связи с чем, полагаю, сегодня нас обоих ждет незавидная участь — мы дадим лишний повод сравнивать нас с нашими великими предками. Ида, а полными именем — Аделаида Ван дер Тис — от досады, что не угадала ход мыслей своего господина, перевернулась в воздухе, отчего стала на миг точь-в-точь как проказливая морозная пикси. — Тебе повезло меньше, ты и без пафосных шмоток ужас как похож на Прекрасного Господина. А я на Первую — только если меня разоденут в пух и прах. Оберон чуть скривился, потому что его шевалье неплохо парировала, хотя это было больше похоже на необоснованное нападение. Как же осеннему королю не везло с шевалье… Его первый ритуал Уз провалился — кандидат оказалась шпионом, потом не было никого подходящего, и вот, спустя десятилетия, ему удалось заполучить в услужение Иду. Но с каким трудом! Ирония в том, что практически все Инженеры становились королевскими шевалье по традиции, без каких-либо оговорок. Но Оберону не везет, а не везет королю — не везет и его стране. Оберон избавился от мокрой верхней одежды, снял ботинки и наручные часы и, словно был у себя дома, прошествовал в одной тонкой рубашке и брюках вглубь ателье. «Вдовец» считался лучшим портным уже 10 000 лет. Как и хороших поваров, хороших портных не убивали на войнах и поощряли их ремесло. Но как этой мастерской удалось пережить даже Третью Катастрофу — загадка. Нынешний «Вдовец» одевал еще предыдущих трех Королей и уже стал совсем сухим от древности. Его кожа была гладкой, а овал лица — четким, но все черты заострились, словно высеченные из дерева. Портной в свете магических люминофоров трудился над расшитыми золотыми листьями и янтарем одеждами, и на его впалые щеки падали многослойные тени. Оберон попросил сделать парадное одеяние чуть ярче, пусть даже оно будет дисгармонировать с древней короной — венком из прямостоящих металлических истлевших листьев блеклого латунного цвета. Меланхоличный шедевр ювелиров Золотого Века, когда два Сезона разделились на четыре для большего баланса. Оберон боялся этой реликвии: каждый Осенний Король, если его не убивал ассасин или какая хворь, имел неприятное обыкновение умирать при загадочных обстоятельствах, смутно похожих на лиричное самоубийство. Что еще хуже, три предшественника Оберона по дару — дару прорицания — определенно точно покончили с собой. Будучи весьма уравновешенным и стойким мужчиной, Оберон считал, что только темная магия заставит его уплыть в море на лодке в туманную ночь, уснуть на поляне измарина или что еще получше. Но три — это не два, это закономерность, и кто-то в сей закономерности виновен. Оберон винил корону и сам статус Короля Осени. Был бы достойный претендент, Оберон бы ни-ни в короли… Одежды сидели на нем великолепно. Будь волосы не темно-пепельными, как потемневшее от дождей и холодов яблоневое дерево, Оберон был бы точной копией своего праотца, Красивого Господина. Та же ледяная белая кожа, и синие сапфировые глаза. Высокие скулы и прямой, идеально высеченный из мрамора нос. Однако, если верить легендам, праотец обладал невероятной, темной и сладострастной харизмой, сгибавшей спины друзей и врагов. Оберон же не был кокетлив, соблазнителен и даже не тянул на рокового мужчину. Он был… красив. Представителен. С королевской осанкой. Скорее обаятелен, чем сногшибателен, скорее умен, чем коварен. И в эти темные времена кое-кто за спиной Оберона и Иды пошептывал, что будь в нынешнем короле хоть на каплю больше расчетливого зла, все бы от этого выиграли. Кроме врагов Осени, конечно. — Итак, потомки чистокровных северян идут спасать Осень от Севера? — нервно улыбнулась Ида. Было очевидно, что это провальная попытка грубо подбодрить. — Знаешь, нашу компанию и правда нужно разбавить Смертным. Не хочешь третьим шевалье взять йотуна? Я определенно за. Обогащу свой род свежими генами. — Ида, не думай о нашей гостье как о новом шевалье. Думай о ней… как о гостье, — Оберон неохотно примерил корону. Как и ожидалось, она была тускловата, но это меньшая из его бед на сегодня. — Разумеется, она шпион, но что, если перевербовать ее? — Если тебе так хочется сестру по шевальизму из Смертных, то подождем еще век-другой, пока Врата не впустят в наш План очередного иномирца. Ида тяжело вздохнула и приземлилась рядом с Обероном, словно все настроение на магические игры пропало раз и навсегда. Она была на две головы ниже своего господина, и без этих чудесных алмазных одежды было бы видно, что Ида скорее мальчишка, чем леди. Ее короткие льняные волосы торчали инеевыми иголочками, а руки и плечи были слишком развиты из-за долгой работы в артефакториумах. Но сегодня она была женственна, как нетронутый полог из снега, а в льдистых глазах была тонкая грусть, которая очень нравилась Оберону. Когда пришло время, они прошли в небольшую комнатку, больше похожую на шкаф, внутри которой было начертано очень точное и остроумное по своим логистическим решениям заклинание переноса — 77 идеальных магических кругов, начертанных твердой и грубой рукой Иды. Господин и шевалье беззвучно перенеслись в королевские палаты в Цитадели Увядания. — Скорей бы кончился этот дерьмовый день, — пробормотала Архитектор себе под нос. В плохом настроении Иды было много чьей вины. Конечно, главным образом Север, а точнее, Зимний Двор представленный набирающими военную и магическую мощь гардариками Севера, затем лишнее напоминание об исключительно неестественном происхождении самой Иды от матери, но без отца. Столпотворение торжественной встречи тоже неприятно, но что удивительно, виноват и Оберон. Он был огорчен помолвкой, хотя и сам до конца этого не осознавал, а Ида, как его первый (но лучше — первая, ибо все его шевалье по традиции будут противоположного пола) шевалье разделяла его чувства. Удивительная вещь — Узы. Не то закон, не то древние чары, связывающие господина с его слугами. Слуг может быть огромное число, хоть вся осенняя нация, но шевалье лишь один-два-три. Чтобы оградить себя от бесконечных интриг и предательств, Зимний Двор, а за ним и Осенний брал себе шевалье. Это и семья, и рабы, и друзья, и любовники, и советники, и просто тело для битья. Они делили с господином боль и удовольствия, но главная роль в этих простых и сложных одновременно отношениях принадлежала самим Непознаваемым Узам. Они создавали особую королевскую судьбу, продлевали жизнь, позволяли общаться с богами. От короля всего-то требовалось выбрать правильно трех шевалье — пока смерть не разлучит их. Другим лордам также позволялось брать себе приближенных, но только после того, как выберет сам король. Удивительно, но только Осенний и Весенний дворы предпочитали такую вольность, их же зимние и летние братья отдавали право пользоваться Узами только королям. Увы, но политический кризис припер Оберона не к стене, но к краю пропасти. Все по той же традиции его жена должна стать его шевалье. Или наоборот. Что, впрочем, удобно. Однако со Смертными шевалье была проблема: они появились в этом плане после того, как были созданы Узы, и потому не были толком прописаны в сложнейшей магической формуле и плохо ей поддавались. Супруга и первая шевалье Прекрасного Господина, по преданиям, могла даже поднять руку на своего мужа и господина, если того уж совсем заносило в государственных вопросах. «Моя невеста не иначе как орудие», — размышлял Оберон. — «И я должен тянуть время, чтобы не дать поставить себе ультиматум по заключению Уз». Он царственно восседал на троне, пока в вытянутый высокий зал из темных каменных кружев стекались верноподданные. По этикету было принято, чтобы король входил чуть ли не последним, прямо перед делегацией невесты, но Оберон предпочитал видеть, как приходит его двор, как встречаются люди, слышать разговоры и ловить самые первые взгляды. Все же до того, как принять бремя правления, он был шпионом добрых триста лет. Осенний Двор выглядел, как и подобает своему названию — блеклые пепельные, сизые, лиловые и серые одеяний, тонко очерченные золотой и бронзовой вышивкой. Каждый из верноподданных был, словно лист в короне Осеннего Короля — неуловимый в красоте увядания остов листа, состоящий из тонких прожилок. Ярким темным пятном среди прочих выделялся Черный Легион, а точнее лишь самая представительная его часть. Их угольные мундиры вбирали и без того скудный свет залы, источаемый высеченными в скульптуры желтоватыми люминофорами. Когда-то Осенний Двор, каким его теперь знали, начался с этого самого Легиона, но никто уже не помнит, как все было на самом деле. А ведь праматель Иды, великая Первая, и праматерь Оберона, чьим сакральным числом была тройка, стояли у истоков Легиона. Присутствие командира Черного Легиона, мрачного широкоплечего мужчины с небрежно распущенными серебряными волосами, едва касавшимися ключиц (страшное дело для мага иметь такие короткие волосы), вселяло уверенность в Оберона. Пока Хоулин здесь, враги не возьмут Цитадель. Хоулин Ламарк происходил из побочной королевской ветви, и его предок уже однажды принимал корону. Оберон втайне надеялся, что сможет переложить правление на своего дальнего родственника, но после взятия Иды в шевалье шансы улетучивались. В честь торжественной встречи придворные магистры накрывали пышные столы. На тонких, трепещущих от сквозняков скатертях стояли высокие сосуды из голубого стекла, полные густого красного вина, длинные блюда с дичью в ягодах, подстреленной этим туманным утром еще до дождя, натертой ароматными травами олениной, томлеными в заячьем жиру кореньями, нежной мякотью тыкв позднего урожая и горной форелью с золотистой корочкой. Угощения утопали в ароматных листьях и блеклых полевых цветах — обычный осенний натюрморт, который призван стать легкой философской приправой к пиру. — На удачу, — сказала Ида и тронула острый кончик королевского уха. В переливчатую малахитовую арку вошла процессия северян. Это были одни лишь чародеи, овеянные призраками из трескучих, как мороз, узоров магических кругов. В отличие от нарочито невзрачных, как тени или тонкие круги на воде, дворян Осени, Зимний двор был ярким, точно обнаженное лезвие. Он брал не цветом, а формой — острыми прическами, острыми носками сапог, острыми краями одежд из плотной атласной ткани, что переливалась как керосиновая пленка на воде. Даже мелицеры — чувствительные отростки на локтях, которые в осеннем обществе обнажать было неприлично, были выставлены на показ. Хотя на Севере перелетные птицы падали замертво, замерзнув в воздухе, сами северяне холода почти не чувствовали, а тех, кто не мог развить в себе с помощью магии невосприимчивость — жестоко презирали. Оберон мог только догадываться, как несладко пришлось его Смертной невесте в этом враждебном краю. Но когда процессия приблизилась, он смог рассмотреть всю горечь плена в согбенной фигуре женщины. В досье на Смертную, что удалось собрать Оберону и его соловьям, было немногое. Ее звали Анна, она была талантливым элементалистом и даже училась в Академии Грисполя. Летний Король предлагал ей покинуть Зимний Двор, но она, не желая верить в предрассудки, осталась. И вскоре узнала, насколько сильно Зимние могут ненавидеть Смертных. Руки Анны были в магических кандалах, голова, покрытая темной вуалью, опущена в пол. Ее сопровождали — но по правде, это она сопровождала их, как трофей и живой инструмент — Великий Чародей Велион и полководец Центарий. Из высоких узких окон церемониальной залы был виден воздушный корабль, на котором расположились более важные лица Зимнего Двора. Неизвестно, было ли там трио Палат Войны, лидеров гардарики. Оберон не хотел бы этого, ведь тогда значимость помолвки возросла бы в разы. Чрезвычайно ответственное событие, пульс которого нужно проверять ежеминутно. Оберон бы предпочел, чтобы это был изматывающий визит вежливости с целью занять место шевалье ненужной фигурой. «Они, да простят меня боги, поимели с этой женщины что хотели», — подумал Оберон. — «И теперь отработанная порода дана мне». Центарий сделал приветствующий жест рукой, ни капли не согнувшись в пояснице. — Мы приветствуем господина Осеннего Двора, его первую шевалье и его народ. Леди Анна приветствует нареченного, его первую шевалье и его народ, — Анна покорно наклонилась. — Мы ждем крепкого и долгого мира от своих младших братьев, — черные глаза Центария сливались со спадающими на лоб кудрями, цвета темного аметиста. Одно коварство, что в позе, что во взгляде. — Приветствуем ответно, — скупо отвечал Оберон, подперев рукой подбородок. — Может мы появились позже вас и от вас, но в колесе Сезонов мы идем раньше. Как вы ответите на эту загадку, полководец? — Пусть нас рассудит время, — широко улыбнулся Центарий. — А пока, покажите нам свое гостеприимство и готовность соблюсти свою часть договора. — Гостеприимство для гостей, полководец, — сощурила ледяные глаза Ида. — Будьте гостями, уважайте наш дом и хозяина и не забывайте добавлять «пожалуйста». Центарий только сладко вздохнул и, хищно глядя на Иду, отвесил ей персональный поклон. Она отплатила ему надменной миной. Оберон же был доволен, что хоть Ида в миру ругается как последний моряк, курит папиросы и носит рабочую одежду, в свете она становилась похожа на свою матушку, незабвенную Афину Наблюдательницу. Это она научила Оберона азам арканистики и умению держать невозмутимый вид даже на пытках. — Экстраординарный маг Аделаида Ван дер Тис… — произнес Центарий. — Шедевр магической генной инженерии, Архитектор и первая шевалье. Я бы не хотел быть вашим врагом. — Правильно будет: «Иметь вас в числе своих врагов», — не удержался Оберон. — Однако, мы еще не слышали нашу будущую Зимнюю Леди. Анна, подайте голос, чтобы мы знали, что вы жива. Центарий чуть слышно хмыкнул, и только тогда Анна сказала: — Все хорошо, мой господин. Все очень плохо. Это был такой тонкий, замученный голос, что по залу прошел шепоток. Оберон заметил боковым, натренированным для шпионского ремесла зрением возникшего из ниоткуда Мессия — медноволосого посланника и милого друга детства. Его чайного цвета глаза были, точно блюдца от волнения. Ответив взглядом своему королю, он снова телепортировался неведанно куда. — Давайте же начнем пир, — скомандовал Оберон, решив, что довольно неприкрытых ужасов, о которых все и так достаточно осведомлены. Нелепость встречи, откровенное притворство и жестокость делали событие бессмысленным. Еще чуть-чуть, и сэр Лесимильен выйдет со своими шевалье вперед и попросит зимних гостей убраться на корабль и ждать свадебного дня. И его вспыльчивость будет обоснованна, ведь две луны назад Зимний Двор уничтожил целый город на границе — по сути их владения, подозреваемые в сотрудничестве с Осенним Двором. Два других Двора держат совершенный нейтралитет в отношении идущей войны, в которую никто не хочет бросать свой народ. Но Осень — последняя преграда, и хотя двор Оберона не правил даже половины цикла, зимние не будут ждать. Их предыдущая эпоха была слишком плодотворна. Они «поторопили» Аваль, а затем почти уничтожили Шид. И Оберон понимал, почему сейчас никто не придет к нему на помощь. Мидден считал, что не должен вмешиваться, что все разрешится само собой. Но на деле — одна ошибка за другой, за которую расплачиваются живые, а не мертвые короли-неудачники. Зимний Двор хочет поскорее еще один Цикл — ускорить приход своего Сезона, в который им полагается расцвет и величие. А получить это можно двумя путями: убив действующего короля Сезона или заставив его двор опуститься на уровень благополучия ниже, чем до начала Цикла. Война. Оберон не хотел войны. Отдал бы он свою жизнь за то, чтобы его двор мог мирно уступить место агрессивному брату? Спросите его мертвого отца. С его смертью началось угасание и война. Потому что зимние хотят быть уверенными, что следующая эпоха тоже будет за ними. — Молнию тебе в одно место, Персиваль! — выругалась Ида, когда стали появляться столы с яствами, и поднялась легкая суматоха — никто не хотел быть даже через один стол от делегации зимних. — Блядский Король Лета! Она была права и неправа одновременно. Да, Персиваль правил добрых три цикла, но по договоренности с другими Сезонами. Но это он показал миру лазейку, с помощью которой один Сезон может добыть своему народу небывалое величие. И теперь Зимний Двор хотел того же. Но другими методами. Не теми, которыми Король-Певец заработал признание и стал легендой во плоти. Оберон видел его лишь раз, в юности, и до сих пор нес в себе тепло лета, которое показал ему король Персиваль. В мире было много лжи и коварства, и летние та еще заноза, но винить в братоубийственной войне Персиваля? В этом мире только боги старше Персиваля, и он знает, как работают тонкие нити Великой Сети. После ужасных событий его юности, нужно было восстановить обитель богов и Дикую Охоту, чья резиденция находится в Изумрудном Море в Шиде. Потому Шид нуждался в большей благодати, чтобы не только вдохнуть жизнь в ослабленные Аспекты, но и сдержать Аспекты, чья природа стала хаотичной. Как Аспект борьбы Шаоф, чей сосуд еще при жизни был жесток и безумен и принес свое понимание борьбы в божественную сущность. И Персиваль последний из тех, кто был знаком с сосудом Шаофа лично и может хоть что-то предложить этому загадочному и опасному Аспекту. Анна заняла место рядом с зимними. Со своего места напротив, в другом конце зала, Оберин видел, в каком поникшем состоянии духа его невеста: красные распухшие глаза и нос, одутловатое круглое лицо, вьющаяся темно-каштановая челка закрывает левый глаз. Дуновение воздуха рядом, точно кто-то резко вытеснил собой некоторый объем. — Страшненькая! — поежился Мессий. — Ну не красавица точно. В свои четыреста он выглядел зеленым юношей — такая фамильная черта всех Закамски. Вдобавок Мессий носил длинный высокий хвост, хотя не был магом и омертвевшие ткани для отвода остаточной магии ему были не нужны. Так что он был юн, женоподобен и сбивал с толку всех и каждого своим невинным, свежим видом. А тем не менее, шпионское ремесло они с Обероном постигали вместе, и Мессий явно преуспел. «Как и в соблазнении девиц», — мысленно закатил глаза Оберон. — «Ведь зря я ему сказал, что на Смертную видов не имею. Теперь только и будет думать, что об очередной любовной игре ради пополнения „коллекции“». — Я тут… — и Мессий горячо стал нашептывать данные о перемещении вражеских единиц. Все шло, как ожидалось — зимние привезли на корабле оружие, боевых магов, но пока не размещают их на позиции. Ждут свадебного дня, когда в Юнкиар-Искеленс приедут лорды провинций и можно будет смести их всех. Но этих боевых сил мало для штурма крепости и даже сражения внутри. Что за оружие привез с собой Центарий? Оберон не сомневался, что всю игру со Смертной затеял не по годам амбициозный — хотя кто их, зимних, поймет? — полководец и темный маг. Он метил в короли, не меньше. Вот только хоть нынешняя госпожа Зимнего Двора слаба и не особо властна, она устраивает породнившуюся с ее домом верхушку власти и сам Цикл. Светлое должно быть уравновешено темным, холодное — горячим. Пока их лорд женщина, Зимний Двор соблюдает приличия и не тревожит сакральные правила Цикла. Но Центарий жаден, самоуверен и ужасно талантлив. Оберон заметил, что когда он смотрит на Анну, Центарий старается сделать двусмысленный жест в ее сторону. То поправит ее одеяние, то коснется магической оковы на запястье, то поднесет к ее губам кусочек кушанья. — Итак, весь двор уж знает, что этот плод вкушен другим, — лениво продекламировал «Тихую трагедию» сэр Лесимильен, для приближенных — Йен. — Печаль для юноши, не мужа, — ответствовал Оберон, отправляя в род кисло-сладкую ягоду годзи. — А королю печали нет. — Поэтичны как всегда, — нахмурился Йен. — Я недоволен. Все недовольны. Никто не знает, что делать с этими чертовыми оккупантами. На исходе луны я даже имел неудовольствие обнаружить круг призыва в катакомбах, ведем расследование. — Кто-то считает, что демоны могут стать решением в эти отчаянные времена, — прошептала шевалье Йена, болотная ведьма Магда. Он привез ее лет десять назад из-под Истмарвика и все еще страшно ею доволен. У Оберона нет причин не доверять сей чудной особе, но эти прорастающие сквозь нее травы, цветочные венчики ресниц и мхи под серебристой сетью платья… Слишком… древняя магия. Йен удивительным образом падок на экзотику: женой и первой шевалье его стала Темная, второй — болотная ведьма. Третьей прочат аркадку, йотунку или Смертную, но первый поэт и фехтовальщик королевства не так предсказуем, как считает двор. — Мы будем осторожны. Сезон все еще наш. — Но прежний король мертв, а король нынешний… — Магда сделала паузу. — Не обессудьте, но у вас нет трех шевалье, вы… — Хуже, чем отец, я — признак деградации, начало угасания сезона. Я знаю, Магда. Если увидишь подходящую женщину или девочку — веди ко мне, — улыбнулся Оберон. — Даже господин не знает, что ему подойдет. Магда удалилась, а Йен наклонился к Оберону, точнее, попытался. Король знал, сейчас последуют предложения изловить по одному этих гадов, напасть первыми, задушить еще не разросшуюся гадюку войны, натолкав ей в глотку врагов. Но Оберон отстранился. Он не хотел нарушать законы гостеприимства, а потому провел остаток вечера как подобает доброму лорду — поддерживая поверхностный разговор и поднимая кубки за мир и торжество Цикла. На ночь Центарий разрешил расположить Анну в хозяйской, а не гостевой части цитадели, оставив при Смертной, тем не менее, одну из подручных чародеек. — Могу ли я побеседовать с нареченной? — ответом был мягкий, но однозначный отказ. В неприметном подсобном помещении Оберон взял свой волшебный теневой плащ и с наслаждением освободил голову от короны. Укрытый тонкой пеленой мрака, он дождался, пока из спальни Смертной выйдет сначала чародейка Центария, а следом за ней и сама Анна — это было предсказуемо, ведь на замок готовилось нападение, и оставаться на хозяйской половине им было небезопасно. Оберон вытянул руку и начертил в воздухе по памяти магический круг, пустил с пальцев жизненную энергию и направил поток в точку в ауре чародейки. Та упала оземь, словно бархатная подушка, а Анна остановилась, как вскопанная. — Не бойтесь, уважаемая Анна, — сказал Оберон. — Я только лишь хочу помочь вам. Она стояла, невидящим взором вперившись в бесчувственное тело чародейки. Губы Смертной, добела сжатые, превратились в скорбную дугу. — Хотите помочь? Так убейте, убейте их всех! — и мелко задрожала в сухом, безутешном рыдании. Оберону пришлось неаккуратно, но быстро столкнуть чародейку в тени и увести Анну в укромное место, к очагу, где та рассказала свою историю. — Моя прежняя жизнь была такой скучной, в моем городе ничего не происходило. Я не хотела, не хотела как все. И тут… — она судорожно провела рукой. — Это чудо. Вознесение. Я впервые попробовала магию. Лучшее, что было в моей жизни. До сих пор не убила себя лишь потому, что изредка они снимают их. На металлических кандалах то и дело вспыхивала синеватая вязь чар. Оберон не был магом, хотя умело колдовал, если дело того требовало. Просто он не был влюблен, зависим или хотя бы интересовался изящными искусствами больше, чем средством для определенной близкой цели. — Я никогда не хотела к семье, ни хотела в эту помойку, но теперь хочу, — Анна рыдала. — Лучше жить совсем без магии, чем в такой пытке. Они обращались со мной, как с животным, я даже… даже стала понимать, за что они презирают мой род. Я сама презираю… в нас столько звериного: от репродукции до инстинкта выживания, но я хотела стать чем-то другим… Половина лица Анны все еще была скрыта за прядью вьющихся волос. Оберон попробовал аккуратно передвинуться, чтобы увидеть скрытое, но прежде в глаза ему бросилось иное — синюшные отпечатки пальцев на горле Смертной, недостаточно спрятанные синим газовым платком. Оберон знал, что Центарий не садист и не стал бы душить женщину ради удовольствия или даже в наказание. Куда вероятней было, что Центарий как знаток темных чар совершал эротический ритуал по вытягиванию жизни из партнера. Смертные женщины с их сумасшедшей фертильностью и живучестью были прекрасными кандидатками на участие в подобных ритуалах. «Пора говорить приятные вещи, Оберон, отвлеки ее, увлеки ее». — Я слышал, что вы получили перстень от Великой Чародейки. — Да, я была талантливым элементалистом. — Отчего же «была», — мягко возразил Оберон. — Все еще впереди, вы сможете жить еще очень и очень долго. Тысячи лет. Здесь или в Летнем Дворе. Анна всхлипнула и умолкла. Оберон и не ожидал, что она бросится к нему в объятия. Жертвы столь долгого и изощренного насилия склонны оставаться на стороне мучителя. Поэтому было пора завершать разговор, тем более что охрана Цитадели требовала участия опытного шпиона. — У нас еще будет время это обсудить, дорогая. Я думаю, у нас хорошие шансы разрешить все в нашу пользу, а вы, главное, спрячьтесь, если будет шумно. Идемте, пора будить вашу компаньонку. Анна в ужасе вскочила на ноги. Ее распухшее, заплаканное лицо уже начинало утомлять Оберона. — Уже? М-может, пройдемся немного? Я просто… мне нужно еще пару минут… Оберон рассудил, что может извлечь из этого выгоду и согласился на небольшую прогулку к крепостной стене. Анна без умолку бормотала о лучших днях, что она провела в Академии, а Оберон считал минуты и выискивал глазами верных часовых, которые следили за ситуацией в Цитадели. — Молнии, нет, огонь — словно твои чувства и эмоции стали пламенем и рвутся наружу, — сбивчиво говорила Анна. — Это окрыляет… Бывало больно, но на мне заживает быстро, все моя глупая, вечно выживающая порода запрограммирована жить, жить, жить… Они не успели пройти половины пути, как на стене возник Центарий со свитой чародеев. Предсказуемо, но неприятно — быстро же они сняли чары-запрет на телепортацию для чужих. — Ох, боги, Анна, мы тебя обыскались, — сказал он вполне дружелюбно. — Беги сюда, девочка. Анна замотала головой. — Ну же, — потребовал он снова, добавив в голос властности. А следующие секунды прошли очень быстро. Анна метнулась к Оберону и тот, по стечению многих обстоятельств, не оттолкнул ее. Но зря. Парализующая боль охватила его, и вот уже ночное бесстрастное небо само собой метнулось вверх, а затылок встретился с жестким камнем. Над обездвиженным Обероном склонились двое. — Прям под ребро, — сказала Анна. Она стащила с головы вуаль и волосы мягкой волной упали ей на лицо, а Оберону повеяло горьким полынным запахом. Центарий потрепал Смертную за щеку, попутно смяв ее губы пальцами. — Если все пойдет хорошо, я освобожу тебе одну руку, Анниль, и ты сможешь попрактиковаться на наших глупых, очень глупых братьях. К своему стыду, на этих словах Оберон потерял сознание, а очнулся спустя несколько часов в темнице собственной Цитадели. Холодные мозолистые руки Иды убрали волосы со лба короля. — Кажется, — сказала она, сильно гнусавя. — Мы все проебали. Цикл, страну и дом. Ее лицо было разбито, нос забит кровью, и не хватало пары зубов. Ида была не из робкого десятка, могла дать отпор негодяям, но она не была опытным боевым магом. Ей было всего около сотни лет, за которые она не успела толком изучить хотя бы элементалистику. — Кто, — пробормотал Оберон. — Кто? Они понимали друг друга с полуслова. Только одним способом зимние могли устроить саботаж — их кто-то провел через защитные чары. У Оберона сердце разрывалось, когда мысленно он перечислял имена друзей, приближенных, подданных. — Вдовец и… я, — огорошила Ида. — Это все моя кабинка у портного. Они телепортировались через нее и застали меня врасплох, но свою магию я завсегда узнаю. Черт, Оберон, прости, это все я тупица. Я сделала слишком совершенную технологию для побега, это я налажала: хорошо сделала магическую часть, но тупо не учла реальность… — Я не лучше, Ида, я… — Ой! — отмахнулась она. — Начинается перетягивание каната. Они сидели в отличной, просто прекрасной магической клетке на гладком сером тюремном полу. На руках Иды и Оберона были блокирующие чары кандалы. — Я, конечно, чертов гений, но я не могу мышиной какахой это взломать, Оберон. Скажи честно, ты это предвидел? — Он покачал головой. Даже близко нет, ни одного ведения. — Говорила я тебе, надо развивать дар! Черт, прости, я на взводе. Уже часа два пытаюсь понять, что и как… Лязгнула дверь и появился Центарий и Высший Чародей. Оберон хотел было подняться, но почувствовал себя неимоверно усталым. Пусть его увидят распростертым на полу, это мало что изменит. — Как вам наши артефакты, госпожа Ван дер Тис? — спросил Центарий, смеясь. — Прелестно, мудак, — ледяным тоном ответила она. — Рад, что вас они могут развлечь. Передают нам, между прочим, сведения о вашем здоровье и перемещениях. Только в голову пока, заглянуть не могут. — Долго ли вы собираетесь шантажировать мой двор? — спокойно поинтересовался Оберон. — Вы скрываете удивление, но я знаю, как вы потрясены до глубины души, что все вышло не по вашим ожиданиям. Война не только для стойких и осмотрительных, но и для гибких. Спасибо, что вырастили для меня народ нейтралитета, боящийся проливать кровь, это то, что нужно. А теперь, когда мы смогли поговорить, я предлагаю вот что: скажите Черному Легиону отдать Цитадель. Не в моих интересах их убивать, они должны жить и быть гарантией остальным, что я их не трону. — Иди-ка ты… — захлебнулась в ярости Ида. — Не сейчас, нет, я не тороплю… — Центарий вытащил из-за спины нечто бледное, подернутое зеленцой и бросил на пол. — Подумайте. Они ушли под звуки тишины. Ида неотрывно смотрела на отрубленную женскую кисть — кисть Магды, а Оберон смотрел в потолок и почти физически осязал, как все, что ему было дорого, утекает сквозь пальцы. Они будут в плену. Сначала сложат оружие его лорды, потому что смерть второго короля подряд — невосполнимый удар для Сезона, практически однозначное поражение. Его народ будет надеяться, что есть другой путь. Но Зимний Двор поступит очень… по-зимнему. Он децентрализует земли, лишит боевого духа всех и каждого. Потом примется за знаковые предметы — символы двора, портреты предков, предания, сотрет все. То, что Оберон еще маленьким мальчиком видел в кошмарах и благополучно забыл, было не видениями Третьей Катастрофы, а его собственного будущего. Теперь он хотел одного — попросить прощения у своих предков и своих подданных за свою слабость, за недальновидность. Все его мысли слились в один шепот «Мне так жаль, простите, мне до смерти жаль…» Он думал, что ничто не заставит его покончить с собой, но если бы на полу лежала рука Мессия — Оберон был бы уже одной ногой в могиле. Оберон и весь Осенний Двор впустил в Цитадель врагов по одной причине: превосходство. Мнимое превосходство. У них Легион, у них Йен, у них Ида! Но что они все в сравнении с Мессием? Один только брат Мессий мог бы убить два десятка магов за пять секунд. Немыслимо, соотечественники относились к нему, как к осененному богами, но если Мессия тут нет — значит, его талант вездесущности бессилен. Северяне смогли противопоставить нечто, что погубило весь цвет Осени. Оберон боялся открыть глаза и увидеть осуждающий взгляд Иды. Или то, что она все еще смотрит на останки несчастной Магды. Но он открыл глаза, когда снова кто-то вошел в темницу. Анна. — Шкатулочка, шкатулочка, с двойным дном, — бормотала она. Смертная все еще была наряжена в парадные темные одежды, но уже сменила шелковые туфли на сапоги. Анна синхронным движением пальцев заправила непослушные полосы за уши и села на корточки напротив Иды. Теперь Оберон четко видел, что левый глаз смертной пересекает широкий белый шрам. — Больная ты сука, — сказала Ида. — Ты знаешь, что ты в команде конченных мразей? — Догадалась за пять лет плена, — ровным, уверенным голосом ответила Смертная. — И как, много себе выторговала за послушность? — Ну они хоть и мрази, но я их знаю, — Анна отошла на несколько шагов назад и прислонилась к стене у двери — довольно далеко. — И знаю, как с ними договариваться. — Говори уже прямо, не потрепаться же пришла! Оберон отметил, что Смертная держится совершенно иначе — спектакль о жертве закончен, и больше нет ни капли страха в ее позе. Оберон ошибся еще даже не в оценке Анны, нет, он ошибся, когда думал, что зимние не станут так грубо нарушать законы гостеприимства, не станут нападать так стремительно и кроваво. А так глупая сцена на стене лишь следствие ошибки Оберона. Он не должен был впускать Зимний Двор в свой дом, а должен — принять тяжелое решение и взять на себя ответственность за будущие смерти и разрушения. Анна развела руками. — Ну, я смотрю, как вершится история. Еще смотрю на экстраординаного мага. Мне всегда говорили, что сколько не тренируйся, не оттачивай позиции и мастерство, не гни пальцы, лучше вас, экстраординаров, никого нет. Талант в любой области магии, хоть магия крови, хоть арканистика, хоть целительство, хоть элементализм. А я вот думаю, что у меня будет полно времени стать лучше тебя. Тебя сейчас. Потому что ты еще на год-два на цепи, пока тебя — как и меня когда-то — не изучат, потом — все. И без всякой практики. Страшно вскрикнув, Ида всем телом бросилась на клетку и стала молотить по ней руками. Темница отвечала ударами боли, но Ида, отталкивая Оберона, рвалась к ненавистной Смертной, разбивая ладони в кровь. Наконец она поникла, все еще бессильно рыча. Оберон мог только обнять свою шевалье. Снова шаги. От ужаса, ненависти к себе и боги еще знают, каких эмоций, Оберон не сразу понял, что тут происходит. — Шкатулочка, шкатулочка, — напевала тихо Анна, наматывая на ладони кожаный шнурок. — С двойным дном. Будь шкатулочкой, шкатулочкой с двойным дном. Великий Чародей появился в дверях. — У вас еще полчаса на раз… — горло жестоко сдавил шнурок, чародей повалился на бок, увлеченный Анной. — Шкатулочка, шкатулочка, — упрямо цедила она. — С тройным дном! Будь шкатулочкой, шкатулочкой с тройным дном, сказала она себе. — Ну ни хера ж себе, — тихо выдохнула Ида. — Ты видел? Оберон видел звериную ненависть, невероятную жажду убийства, он видел страшное создание Зимнего Двора — человека, который понял — хочешь жить — убей их всех. — От клинка зачаровались, — приговаривала Анна, раскрасневшаяся от напряжения. Руки чародея хватали воздух. — От яда тоже. От удара по голове — да. От удушья руками, подушкой, цепью, всем, что росло на земле. Но это не росло на вашей земле. Это росло на моей Земле, умник. Когда Анна закончила свое ужасное дело, она принялась бодро обыскивать чародея. Наконец, в ее пальцах оказался ключ — свиток чар, который она поспешно раскрыла. Ее кандалы со звоном слетели с рук. — Освободи нас! — прокричала Ида. — Что хочешь дам! Чт… Оберон залепил ей рот ладонью. — Это был один свиток. Ее оковы сделали раньше, потому они проще, поэтому наш свиток подошел ей. Остался один. Анна самозабвенно, с наслаждением растирала запястья, но не торопилась выпустить свою магию на волю. — Если используем на тебе, они сразу поймут, они придут сюда, ты понимаешь? — Ида начинала понимать. — Ты не боевой маг, ты сможешь только спрятать нас, но что дальше? Я останусь в оковах, поэтому мы… — Король, конечно, дело говорит, — прервала их Анна. — Но есть одно «но». Как только ситуация осложнится, Центарий возьмет в охапку короля, а шевалье убьет, потому что вдвоем путешествовать проще. А значит, ситуацию нужно ну очень сильно осложнить. Анна вложила в скрюченные смертью пальцы чародея последний ключ-свиток и подтащила тело к клетке. «Параметр на одностороннее проникновение отдельной персоны, пусть даже мертвой, но клетка зачарована на него», — подумал Оберон. — «Это спланировано Анной? Или это импровизация?» — Давай посмотрим, сверходаренная ты личность, — сказала Анна. — Ты сможешь телепортировать пол темницы на пятьдесят шагов вверх и вполовину меньше направо от себя? Ида лихорадочно облизнула губы. — И что там будет? — Там открытое пространство, пункт связи. Расплющим его и посеем панику, ох, поверьте мне, вашему Черному Легиону очень нужно, чтобы знаменитая северная дисциплина на минутку рассеялась. Оберон чувствовал, что Ида ждет его одобрения, но на грани сорваться. Кто там, наверху? Может, там правда пункт связи. А может, там битва, там Мессий, Хоулин или Йен. «Пролить кровь. Ты вырастил… боятся». Ты боишься приказывать своим возлюбленным подданным убивать, боишься замарать безупречный мудрый облик Осени обычной грязной братоубийственной войной. Щелкнули оковы, взвизгнула в предвкушении Ида, всех рвануло вверх и обрушило вниз. Они оказались на плацу прямо перед парадным входом в Цитадель, и следующее, что увидел Оберон — это столб огня до небес, и следующее, что услышал Оберон — это вопли горящих заживо. Укрытые за идеальным щитом Иды, они наблюдали, как Анна со всей поверхности ладоней выпустила ломанные линии молний, испепеляя каждого зимнего, что видела. Секунды замешательства стоили им жизни и шанса организовать оборону. Сверху со стен на нее посыпались ответные заклинания от немногочисленных часовых, но Анна хладнокровно уклонилась, покидая площадь поражения широкими шагами, ни на секунду не задерживаясь. — Это. Просто. Пиздец. Оберон был с ней солидарен. Раньше ему доводилось видеть озлобленных элементалистов, но Анна — как жертва плена и Смертная, чья сущность гнев, похоть и жажда жизни — демонстрировала особенные вспышки стихийной магии, которую, как низшую магическую дисциплину, питали эмоции, а не знания и опыт адепта. Анна, описав ладонью четкое полукружие Вассериана, направила пальцы к себе — очень напряженная поза, в которой было что-то неправильное. Ей на ходу удалось с добрых трех сотен шагов воспламенить троих мощным и жестоким пирокинезом. — Она жжет их изнутри! — ахнула Ида. Как гению магии, ей не стоило труда распознать, что же было не так в технике Анны. Смертная изменила жесты и позиции, чтобы убивать противников изнутри. Когда плац опустел, она лишь отряхнула кровавые, расщепленные до кости пальцы, от которых обильно валил пар, и бросилась преследовать сбежавших. — Мы должны найти кого-то из наших и выбить зим… — Ида осеклась. — А хотя знаешь, у Архитектора появились дела. Она указала на небо: Цитадель была покрыта куполом, над которым безмолвно и неподвижно висел воздушный корабль, откуда поступал тонкий красный луч от ретранслятора энергии. Так все и случилось: с корабля развернули подавляющее поле, чтобы никто не мог проникнуть внутрь Цитадели, и легионы остались за кольцом. — Придется мне что-то с этой дрянью делать, — вздохнула она. — Я большую часть провозилась в артефакториуме, а не оттачивая телепортацию через преграды, так что будет жестко. Опять. — Ты не виновата, делай, что должно, и… Она крепко обхватила своего господина за талию — рывок! — и вот они уже в дыму на самом верху. Мысленно Оберон пообещал себе потребовать от Мессия несколько уроков по телепортации для Иды, поскольку она была ужасно груба и недостаточно точна. Пока она с интересом изучала стену, состоящую из бегущей энергии, Оберон стал высматривать на поле боя, что раньше было его домом, живых и мертвых. Перенесенная Идой темница похоронила под собой небольшой лагерь. Размозженные тела выглядывали из-под обломков, чуть припорошенные каменной пылью. Часть хозяйского крыла Цитадели обвалилась, оттуда шел густой черный дым. Оберон боялся, что увидит кого-то из близких, но не мог оторвать взгляд. Кажется, основные бои уже окончились и сопротивление подавлено. Он надеялся на Иду, которая голыми руками без катализатора-жезла или хотя бы перстня вычерчивала формулы и растягивала пальцы, перенаправляя свои энергетические потоки в экран. Оберон впервые подумал, что огрубевшие пальцы Иды очень даже хороши — позволят ей проводить энергию без ослепляющей боли чуть дольше. Другая надежда была на Черный Легион, который бы мог отразить атаку, но на стороне врага были артефакты, неизвестные его народу, невиданные по возможностям и мощи. Самой призрачной надежда был Мессий. Телепортация была его даром, и то, что он до сих пор не привел сюда магов Изящной Академии или Девятый легион означало два возможных исхода: его друг в недееспособном состоянии или просто не может преодолеть купол. «Они должны были сохранить ему жизнь. Они предпочитают извлекать из всего пользу, исследовать свойства, совершенствовать чары. Магда не была уникальна, поэтому ее не пощадили, но Мессий…» — рассуждал Оберон, мучительно высматривая в дыму признаки движения. Наконец, он не выдержал. — Мессий! — крикнул Оберон. — Услышь меня, Мессий! Найди меня! — Хватит палиться! У меня нет третьей руки, чтобы поставить на нас щит! — прошипела Ида. Оберон проклинал себя за подавленный дар, который бы сейчас ему очень пригодился. Его легендарная праматерь заглядывала в переплетения Сети в любой нужный момент, просматривала разветвления вероятностей и создавала судьбу, как паук плетет паутину. К несчастью, она была первым и единственным столь устойчивым к безумию провидцем в роду Гидеонов. Оберон всю жизнь сознательно подавлял видения, особенно касавшиеся его лично и его близких. Осторожность и убежденность в своих силах и силах двора теперь могла стоить родины. — Эй, что-то приближается, — обеспокоенно сказала Ида. — Что-то нестабильное. Я… просто смотри в оба, может, нас не заметят за обломками и дымом. Оберон и сам вскоре услышал нечто странное: необычный короткий шум, который то приближался, то исчезал. Причем шум даже обладал формой — формой размытого, состоящего из штрихов пятна рыжего цвета. — Сюда! — позвал Оберон, показавшись на стене. В стороне мешком рухнул Мессий — растрепанный, побитый, силящийся встать на ноги. Его ломанные движения подтвердили догадку Оберона: левая половина тела Мессия было непослушной, паралич шел от сползшего вниз уголка рта и распространялся ниже. — Ида, — мычал Мессий. — Мне нужна хотя бы трещина, Ида! Я должен… Ида опустила руки и отошла от экрана. — Ее не будет. Если ты не можешь покинуть это место, то у меня на взлом уйдут недели, это чары за гранью моего нынешнего понимания. Талант Мессия дан его предкам Аспектом Магии, если зимние смогли заблокировать это, то… — Ида развела руками. — Я самый крутой маг поколения, но мне только сто лет, я арканистикой занималась от силы луны две! Не смотрите на меня так, словно я какой-то сучий бог! Мессий застонал и бессильно перевернулся на спину. Все было так: он мог перемещаться на любые расстояния, потому что частичка каждого Закамски была прописана рукой Аспекта в великой Сети. Он был одновременно повсюду и, чтобы оказаться в другом месте, ему было достаточно «перевести на него взгляд». — Оберон? — Мессий, мой друг? — Эта штука меня убивает. Я сломан и дальше хуже. Вам придется что-то сделать, ребята. — Надо найти Центария и надавить ему на кадык, — сказала Ида. — Я поймаю его в клетку и буду уменьшать края, пока… — У него свободный телепорт на корабль. — Тогда добавим еще и наручники. Теперь я смогу разобраться, как они работают, и просто… — Он чертов маг крови, Ида, он вскипятит тебе мозги на расстоянии и все, — Мессий говорил все медленней и частями «мерцал». — Я думаю, ты должна попытаться с экраном еще. Я просто приведу сюда Присциллу и… — Нет! — мгновенно ответил Оберон. — Ни в коем случае! Только один несомненный талант своей эпохи Оберон не называл в мыслях. Потому что это могла быть не его мысль. Ему хотелось верить, что чем дальше сестра от него и всех Гидеонов, тем в большей безопасности его род и весь двор. — Она нам нужна, она и ее кошм… Раздался громовой треск, и стена лениво поползла вниз, увлекая за собой всех троих. Оберон неудачно вдохнул пыль и каменную крошку и едва не задохнулся кашлем. Несколько секунд он был совершенно дезориентирован, смог только подняться на ноги и, откашливаясь, бестолково озираться по сторонам, пока перед ним не возник голубоватый щит, выставленный Идой. Мгновение — и его пробил сильнейший импульс, и Оберон покатился наземь. К нему быстрыми шагами приближалась синеволосая чародейка. Он не знал ее имени, но знал, что она — агент Зимнего Двора, арканист, воспитанный теми, кто видел благодать последнего Цикла Зимы. «Они собираются уходить, заберут меня — и все», — успел подумать Оберон, готовясь к худшему — очередному заклятию, которое лишит его сознания. Но чародейка резко остановилась и осенила себя экраном, о который ударилась и рассыпалась на искры белая молния. — Анниль, — строго произнесла чародейка. — Сейчас здесь будет Центарий, у тебя секунда, чтобы вернуться на сторону Зимнего Двора. Мощная энергия, излучаемая чародейкой, заставляла приподниматься и опускаться лохмотья на обожженном теле Анны. Смертная была в запекшейся крови и источала пар — признак регенерации. Но, судя по влажно блестящим ожогам, предел уже был достигнут. — Забавно, — выдохнула Анна. — Говорила бы ты так, если бы знала, что Центарий предлагал меня твоему отцу как живой инкубатор? — Как пожелаешь, — чародейка развернулась к Анне и на момент переменила руки для заклинания, и тогда Оберон схватил камень и бросил ей в затылок. «Бесславный конец за секунду», — успел подумать он, уже сожалея о жизни талантливой и прекрасной магессы, но не о своем решении. Павшую на землю чародейку охватило пламя. Анна сжигала ее беспристрастно, и огонь лизал ее руки до локтя, покрывая кожу волдырями. Глаза Смертной были залиты кровью из лопнувших сосудов, но рот был стиснут так, что даже если Анна и выла от боли, это было беззвучно. Оберон обратил взгляд к груде камней, из которой, как сломанные игрушки, выглядывали тела Иды и Мессия. Ида была в сознании, но явно контужена пробившим ее щит заклятием, Мессий же был придавлен крупным камнем. — Оберон! — раздался голос Хоулина — это сам командир Черного Легиона и горстка его подчиненных высыпали на плац. Сердце Оберона при его появлении точно обмякло. Чудовищный ужас разжал лапу, и все страхи померкли: Хоулин смог дать отпор врагу. Но почему он так торопится? почему в лице ни капли радости при виде его короля? Хоулин буквально набросился на Оберона и с силой тряхнул за плечи. — Обратись к Киван! Оберон буквально ощутил, как седеют его волосы от корней до самых кончиков. Он понимал, чего хочет командир Черного легиона. Если можно было переформулировать сию просьбу, то получилось бы что-то вроде: «Останови время, останови Зимний Двор силой мысли, поменяй порядок вещей немедленно». Киван была одним из Аспектов и считалась богом-покровителей двух полярных Сезонов — Весны и Осени. Она отвечала за вероятности и аномалии, случайности и неточности. В более широком смысле ее вотчиной была сама судьба в ее непостижимом хитросплетении. Самый кошмар ситуации состоял в том, что 10 000 лет назад на этом самом месте Прекрасный Господин совершил чудо и призвал образ Киван, совершив «Потрясение Миддена», переломив ход древней гражданской войны. И теперь Хоулин в совершенной серьезности просит его, Оберона, совершить подобное, чтобы спасти страну. Это были самые постыдные секунды жизни Оберона. — Мои бестолковые братья, — над ними раскатился волной голос Центария. — Этот конфликт подошел к точке невозврата, в котором у вас только два выбора: быть немедленно убитыми или же король Оберон согласится вас покинуть. У вас минута, затем мы зачищаем периметр. Центарий звучал отнюдь не сердито, а скорее равнодушно, с едва уловимыми нотами досады. Все пошло не так, как он бы того хотел, но все равно сойдет. Но сколько сил и времени было потрачено! — Это не пустая угроза, — горячо проговорил Хоулин, все еще не отпуская плечи Оберона. — Он сделает это. Мы видели, как… У них есть артефакты, как этот купол, только меньше, поэтому… — Я не могу совершить чудо, — улыбнулся Оберон. — Прости, друг, придется решать нашу проблему несколько иным путем. Кровь отхлынула от лица Хоулина. Он отпрянул от Оберона, воздел руки, мгновенно опустил и прокричал: — Род нашего короля связан с Киван! Попробуй причинить вред нам, и… — Киван не придет, как и никто из богов, — спокойно отвечал голос Центария. — Аспекты не всесильны, вспомните историю. В разные времена мы заточали их, пользовались ими. Как и аркадийцы. Анна, до этого времени беззвучная, подняла голову. — Что насчет Шаофа? — Ох, Анниль, отвечу тебе только в благодарность за теплую постель последних лет. Все Аспекты существуют в пределах определенных правил. Это все. Ваше Высочество Оберон, вы готовы? — Пожалуй. Оберон осмотрел остатки своего королевства: его Иду и Мессия, осторожно извлекаемых из каменного плена черными легионерами, на самих защитников короны — кто-то не прятал глаз, все еще в неосознанной мольбе глядя на лидера нации, кто-то в неверии был погружен в себя, — на Хоулина, сложившего руки на груди, смотрящего в пол самым хмурым взглядом, на какой только был способен, на свою неудавшуюся невесту, которая беззвучно расцарапывала изувеченными руками живот и грудь. — У меня нет слов утешения для вас, — сказал Оберон, как только у самого входа во дворец в розоватом луче возникла фигура Центария. — У меня нет для вас надежды. Единственный наш свет в далеком прошлом, когда времена были намного ужасней. Однажды здесь уже были одни руины, брат воевал с братом и… — …и небо было красным, как тлеющие угли, — подхватил высокий, харизматичный голос юноши-шида из Черного Легиона. — А под землей клубилась тьма. Это не был конец мира, это было банальное стихийное бедствие, вызванное креном Цикла. Оберон почуял неладное, вглядываясь в его лицо. Это был не его верноподданный, король видел этого шида впервые. Он был хорош собой, пшеничные волосы в небрежном хвосте лежали на плече, на лице была тонкая, расслабленная улыбка, а в карих глазах — тихая, светлая печаль. — Так бы вам рассказали барды, — продолжал он, легкими неспешными шагами танцора приближаясь к Оберону. — На самом деле было две гражданские войны, одна ошибка из времен до Второй Катастрофы и несколько глупцов, связавшихся с планом демонов. Я видел, как открывались и закрывались Врата, и как более достойная, чем вы, цивилизация, качалась на краю небытия. — Назовись, — угрожающе сказал Хоулин. «Это не наш черный мундир», — подумал Оберон. — «Очень похож, но не наш». — Центарий, почему бы вам не подойти сюда самому? — спросил незнакомец. Когда он поравнялся с Обероном, того охватило странное паническое чувство, словно он хочет, но не может сорваться и бежать, куда глаза глядят. Центарий молчал. Он стоял неподвижно и неотрывно смотрел в их сторону. — Ох, Анна, как нехорошо с моей стороны, — сказал шид. — Возьми, дорогая. Он набросил на ее плечи куртку и провел ладонью от горла Анны до живота, словно собирая всю кровь и грязь рукой. Теперь здесь была полоса чистой розовой кожи с кровавым выцарапанным знаком. — Боги всемогущи, Центарий, — продолжал тот, чье имя теперь стучало кровью в висках Оберона. — Самоотверженность этой женщины питала меня последние годы, как ничто другое. Напоминает мне мою Марию, которую Киван подлым образом отобрала. Анна не выглядела напуганной. Она стояла ровно и смотрела на призванное божество ничего не выражающим взглядом. — Я хочу увидеть его медленную, болезненную смерть, Шаоф, — сказала она. — Хочу видеть, как он ломается. Как животное. Он ласково положил руку на макушку Анны и повернул лицо к Центарию: — Тогда, может, Центарий НАКОНЕЦ ПОДОЙДЕТ СЮДА И НАСЫТИТ ОТЧАЯННЫМ ПОСЛЕДНИМ ЦЕПЛЯЮЩИМ КРИКОМ ГОЛОД ЖЕЛАЮЩИЙ СТОЛКНОВЕНИЙ И КРАХА ПОЖАРОВ ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬ МЕСТА НОВЫМ КАТАСТРОФАМ ЦВЕТЕНИЯ И БЕГА НА САМЫЕ ВЕРШИНЫ МИРА ПИКА ВОСТОРГА ИСПЕПЕЛЯЮЩЕГО СВЕТА И МРАКА НЕНАВИСТИ Вспышка телепортации. — Кажется, он не подойдет, — пожал плечами шид. Окружающие, как и сам Оберон, стояли на коленях, зажав уши. У него так оглушительно болело сердце, отдавая в правую руку, что казалось — это был приступ. — Что это значит, Шаоф? — дрожащим от гнева голосом спросила Анна. — Я думала, у нас сделка. — Мертвая ты мне ни к чему, — отвечал он. — Я обещал покровительство, а не исполнение желаний. Шаоф изящным пируэтом повернулся к остальным. — Не так вы меня представляли? — звонко рассмеялся он. — Ну что ж, я бы не отказался от алтаря в свою честь. Сегодня начнется война, как она кончится — мне все равно. Я получу процесс и тысячи неутоленных желаний. Если же… Гнетущий гул наполнил воздух, словно вот-вот произойдет чудовищное сжатие. Шаоф поморщился и изящно взмахнул рукой. Купол дрогнул и исчез. Был рассвет. — Итак, — хлопнул он в ладони. — Если хотите меня удивить, вялые, осенние дети, то игра началась. И да, — он указал пальцем на Оберона. — Передай привет Марии. Шаоф упал замертво. Точнее, тело одного из легионеров. С него спала личина шида, жившего тысячи лет назад, тело было еще теплым, нетронутым ничем подозрительным, только выражение лица и широко распахнутых глаз было слегка удивленным. Это был Белиний Фел, хороший разведчик, очень тихий, вдумчивый парень. Хоулин кинулся к нему и стал трясти, словно еще что-то можно было изменить. Воздушный корабль плыл по трогательно-голубому небу. Оно было таким же невинным и чистым как вчера и позавчера, а Оберон стоял на грязной и окропленной кровью земле, в его мире все изменилось и не будет прежним. Выжившие выходили из Цитадели, и королю нужно было сказать что-то ободряющее, обнадеживающее, объяснить и пообещать, но Оберон не мог разжать губ от стыда и чувства вины. Он хотел бы их всех обнять, утешить своих замученных, ни в чем не повинных подданных, но не мог. — Слушайте меня! — Анна взобралась на обломки стены и подняла изувеченные магией руки. — Смотрите на меня, на мне — имя Шаофа! Я пять лет провела в плену у Зимнего Двора и готова на все, чтобы увидеть их города в огне. Я привела сюда бога, и вы живы лишь благодаря мне. Анна умолкла, чтобы как следует осмотреть присутствующих. Ей нужно было видеть, что ей внимают даже едва живые от страха придворные дамы. «Кто это?» — шептали они. — «Это Смертная, невеста короля Оберона!» — Я знаю, что делать дальше, потому что я знаю о планах Зимнего Двора, — ее губы сжались в белую полоску, но только на миг. — Теперь вы не принадлежите себе, вы принадлежите вашим предкам, память о которых исчезнет вместе с вами, и вашим потомкам, которые проведут жизнь в холоде и рабстве. Я не присоединяюсь к вашему двору, но пока Центарий жив, мои руки — ваше оружие. «Хоть одна хорошая новость», — подумал Оберон. Он поднялся на возвышение к Анне и приказал стекающимся в Цитадель легионам найти выживших и подготовить к погребению погибших. Оберон хотел обмолвиться словом с Анной, но из толпы выпорхнула сама Присцилла в синем, как ее глаза, бархатном платье и разметавшимися антрацитовыми косами до пят. Она бросилась на шею Оберону и змеей скользнула в его разум, просматривая события последних часов. — О, милый брат! — Присцилла спрятала лицо на груди Оберона. — Что бы я делала без тебя? — и обратилась к Анне. — Благодарю тебя, ты многое сделала. Я должна тебе, Смертная. Оберон подумал, что был рад видеть сестру ровно пять секунд: с момента появления и до того, как она в стотысячный раз прокралась в его голову. — Неужели ты все еще винишь меня в событиях давних лет, братец? — грустно спросила она. — Я примчалась сюда как только мне доложили, какое коварство произошло. Неужели ты не доверяешь мне? — Я утомлен, Присцилла, если хочешь облегчить мое бремя, помоги раненым. Взметнулись черные косы, и вот уже не видно в толпе синего платья Присциллы. Она ушла не то обижена, не то озадачена поведением брата. Хотя, что скрытого может быть для нее, чей удел — мысли каждого разумного существа? — Мои соболезнования, — сказала Анна. — Не повезло с сестрой.

***

День был отдан трауру. Долгие и почтительные церемонии прощания, принятые в осеннем обществе, потеряли смысл. Это была общая трагедия, произошедшая на глазах у всех, а значит лишенная индивидуального. Но чувство потери было не так остро из-за предчувствия больших бед, возникших на горизонте. После недолгого совещания двор решил не забирать тела на проводы к семьям в родные провинции. Прощание должно стать коротким, чтобы траур не отнял силы и время, необходимые теперь для войны. Погибших готовили к сожжению на церемониальной площади Цитадели. Исцеленная Ида надела привычную рабочую одежду и с бригадой магов чертила формулы для ревенантных чар. Она впервые восстанавливает целую крепость, но никто не сомневается в эктраординарной волшебнице. Разбитые стены по камню восставали из бесформенных обломков, металл ворот нехотя, час за часом выпрямлялся и становился на место. — Оставь здесь, не трогай, — попросил Иду Оберон. — Пусть будет прореха в стене. — Для кого это напоминание? — проворчала она и, поймав некий тревожный импульс, замерла, вопросительно глядя на своего господина. — Цитадель разорена, моя дорогая Ида, — спокойно сообщил Оберон. — Они унесли почти все реликвии, кроме наиболее защищенных и одной, не защищенной совсем. — Твоя корона. — На пыльном мешке в кладовой, где я ее и оставил, полагаю, такого поступка враг от меня не ожидал. — Мало им своих артефактов, так они еще и наши забрали? Нарушив все законы гостеприимства! Что это за неразумная жестокость? Они не думают о проклятии, которое… — Насчет артефактов, Ида… Оберон был вынужден ее прервать, потому что цепь дурных новостей еще не закончилась. Он словно вытаскивал эту цепь из собственного сердца, звено за звеном, слово за словом. Йен был найден в печальном состоянии. Он и Магда оказались на первой линии обороны, застигнутые врасплох. Сминая в лихорадке больничную простынь, Йен все бормотал каким-то белым стихом об удивительных артефактах, искажающих время и пространство, берущих в ловушку сознание и разрубающих на части. Оберон приказал не пускать Присциллу к Йену. Впервые за долгое можно было увидеть Мессия, просто расхаживающего по коридору туда-сюда — собственными ногами, без внезапных исчезновений и появлений. Ему словно открылась другая сторона его природы, и он не был уверен, что с ней делать теперь. В его распущенные медных волосах играло солнце. Завидев Оберона, Мессий только грустно улыбнулся. Образцом силы духа был Хоулин. Он и другие командиры легионов готовили планы по распределению войск. То немногое, что оставили после себя зимние, собирали разведчики. В Цитадели не осталось даже тел — по велению магии только обрывки одежды и темные пятна сажи там, где буйствовала Анна. Смертная облачилась в предоставленную ей одежду одного из легионеров. Она оставила куртку, дарованную Шаофом, и теперь Оберон мог рассмотреть ее как следует. Это был древний мундир со знаками отличия, включавшими символику Юнкиар-Искеленс: разноконечные звезды, неизвестные ему знаки и одна-единственная вышивка в виде полого круга. — Ты знал, что Шаоф при жизни был одним из первых командиров Черного Легиона? — спросила Анна. — Его сосуд, точнее. Некий бог дал ему дар прорицания, и это почти свело его с ума. Однажды он увидел, что ему суждено стать важной фигурой в божественной игре и покончил с собой, чтобы разорвать цепь событий. — Вы определенно с ним близки, леди Анна. — Не он мне это рассказал. Все в записях, которые удалось собрать Центарию за два века, — Анна костяшками пальцев достала из-за пояса длинную курительную трубку из черного дерева. Кажется, на ней был вырезан некий сюжет. Руки Смертной багровели к пальцам. Ногтей на них не было, только покрытая кровавыми трещинами набухшая кожа, подлеченная магией. — Ваша главная проблема — Цикл. Зимний Двор очень хорошо понимает, как работает смена Сезонов. И знают о более фундаментальных законах, которые стоят даже выше Аспектов. — Я хочу узнать о вашей связи с Шаофом, леди Анна. Признаться, я крайне обеспокоен. — Шаоф, Шаоф, — сказала она сквозь зажатую в зубах трубку. — Вы не можете посмотреть на вещи с его стороны. Чем была, например, Третья Катастрофа? Для вас — бедствием, лишившим вас истории, реликвий, старейших. Но сколько нового и удивительного она породила просто потому, что вашему народу пришлось бороться? Шаофу нужен этот праздник борьбы и перемен, потому что это и есть он сам. Поэтому он заинтересован в противостоянии, а исход — это лишь прелюдия к следующей диалектической войне. «Анна неправа в своем отношении к Аспекту», — подумал Оберон. — «Его привлекают страдания, а не сознательное желание сопротивляться чему бы то ни было. Шаоф перебирает отчаявшихся, жаждущих мести и одержимых страдальцев и тех, кто не подходит ему, он отбрасывает. Они его и пища, и они — его ремесло». На закате пришло время всем осенним лордам собраться в Зеркальном Зале Цитадели, чтобы обсудить будущее двора. Мессий расторопно посетил каждую провинцию и принес неутешительные вести: четыре из семи земель были атакованы этой ночью. Оберон снова водрузил корону на голову и стал дожидаться своих подданных в окружении семи пустых, черных зеркал, каждое в особой, символично изображающей одну из семи провинций, раме. Он неспешно размышлял о том, что произошло за последние сто лет. Каждый вздох и удар сердца — кадр из жизни. Вот Оберон живет и работает мастером-зачарователем в Нибельхейме — это его шпионское прикрытие. Он собирает данные о войсках Севера и приходит к выводу, что те довольно малочисленны и делают ставку на воздушные корабли, волшебные арсеналы и прочие достижения магического искусства. А вот он впервые слушает проповедь королевы Белой Ольхи. Белые волосы, красные глаза, осененное откровением алебастровое лицо. А теперь ему приходит весь о самоубийстве отца. В течение луны трое его шевалье зачахли до смерти. Двор обезглавлен, по прибытии в Юнкеар-Искеленс Оберона встречает тишина скорби. Первые годы уходят на сбор лордов, его сестра скандально отослана от двора. Зимний Двор ведет двусмысленную, агрессивную политическую игру, подсылая шпионов, убийц, диверсантов. Это длится до уничтожения пограничного города Меарх. После — трудные переговоры, уступки, зимние отводят воздушную армаду от горной границы, Оберон соглашается на брак. «Все вокруг верят в цикл», — думает Оберон, точно погруженный в чуткую дрему. — «Все твердят, что произойдет, если… Все верят… Отец, ты был так неистов в своей вере, что ушел из жизни, чтобы предотвратить войну малой кровью. Почему же с твоей смертью ничего не закончилось?» До начала совета, Оберон почти решился, что делать дальше. Первой в своем личном зеркале, обрамленном ониксовыми листьями и тонкими сухими ветвями, появилась леди Аллавиль из Черной Рощи, тетушка Оберона по отцовской линии. Это была статная дама с покровом черных, с синим отливом кудрей до земли и более пронзительной синевой в глазах. На шее она носила массивное ожерелье из железа, сдерживавшее ее буйную врожденную магию. В тот вечер оно было расстегнуто и краями касалось тонкой линии ключиц. — Мы одни? — спросила она, минуя всяческие приветствия. — О, боги, скажи мне, Оберон, Мессий благополучно посетил прочих лордов? — Лорд Селен единственный, к кому враг подобрался слишком близко, но он выжил, — отвечал Оберон. — Остальные вот-вот присоединятся к нам. Один за другим зеркала покрывались рябью и впускали в себя образы лордов. Вот пепельноволосый Мируэль из Певучих Лип, серединной провинции в густых лесах. Он бледен и незаметно опираелся на катализатор-реликвию — серебряную трость с янтарным набалдашником. Через зеркало от него Химер Чернорукий, он начал зеркальный сеанс, но все еще занят своими делами и стоит вполоборота, что-то разъясняя собеседнику позади себя. Оберон рад, что лорд Истмарвика в добром здравии. — Король Оберон! — припадает в трепетном поклоне леди Фантазия из самой южной и теплой провинции, шидская волшебница, оставленная регентом Утешения, с тех пор как вслед за отцом Оберона ушла и его шевалье-лорд. — Позвольте мне немедля прийти в Цитадель! — Да подожди остальных! — бросил Химер и отвернулся от своего шипастого зеркала вновь. Другие лорды были более молчаливы. Лорд Адальгейр, владыка Кауэрлайна, происходящий из древнего рода, в котором осенний двор смешал свою кровь с Темными — жителями нижнего мира, почтил своего короля скромным поклоном. Лорд Валентин из Холодной Гряды в волнении часто зачесывал назад темно-рыжие волосы. Его аристократичное лицо пожелтело и казалось отлитым из воска. Наконец, дрогнула черная гладь шестого зеркала — облаченный в легкий кожаный доспех охотник Калеб преклонил колено. — Боюсь, мой король, — произнес он хрипло. — Я последний из шевалье лорда Селена и из тех, кому он может доверять. Оберон чуть было не поднялся на подлокотниках. Что это означает? Доклад Мессия сообщал: Шельмова Падь в плачевном состоянии, но земли удержаны, а шевалье берегут лорда. — Поторопись с рассказом, охотник, — велела леди Аллавиль. — Мне пришлось убить своих брата и сестру за предательство, — на этих словах леди Фантазия прижала руки к губам. — Что за безумие произошло в Шельмовой Пади? — Когда посланник Мессий ушел, они подняли руку на господина, — бесстрастно продолжал охотник. — Я не могу сказать большего. Мы в бегах, и я должен идти. «Они нашли способ как разрушить Узы. Или же охотник Калеб врет», — подумал Оберон, плывя в своих мыслях сквозь нарастающий в Зеркальном Зале шум. — Немедленно сообщи, где ты сейчас, — потребовал лорд Адальгейр, ответом был короткий отказ. — Я найду тебя сам, чудовище, не так много мест вокруг Шельмовой Пади, откуда можно начать зеркальный сеанс! Кто тебе помогает? — Покажи нам Селена! — сложив руки на груди, говорила леди Аллавиль. Оберон вдохнул побольше воздуха в груди и громогласно произнес: — Калеб! — Мой король? — Болят ли твои раны? Догадливая леди Фантазия загадочно улыбнулась, всем прочим же, казалось, было невдомек, что за вопрос задал Оберон. Охотник же умолк и неловко, одной рукой провел по затылку — как раз там согласно докладу Мессия проломили голову лорду Селену, но эту рану должны были разделить или вовсе забрать себе шевалье — так Узы защищали господ. Калеб слишком хорошо выглядел для раненого. — Я не… Ох, пропади оно все… Иллюзия пала, и в зеркале возник истинный облик говорящего — невысокий рыжеволосый мужчина в походном костюме, с чайными, как у Мессия, большими глазами. — Трус! — ахнул Химер. — Ну ты и трус! — У меня нет желания выслушивать вас, — с презрением отвечал Селен. — И нет желания оставаться на одном месте в свободной доступности для Зимнего Двора. Я не могу удерживать земли ценой своей жизни. И раз действующий король не может обеспечить Шельмовой Пади магов, легионы… — Лорд Селен, — начал было Оберон, но был прерван. — Но да, нечего защищать! Мои собственные шевалье напали на меня, и теперь Шельмова Падь потеряна. Единственный, кого я могу винить в том, что Узы разрушены — это ты, Оберон, нарушитель традиций. Оберон жестом остановил ропот лордов и продолжил слушать Селена. — Ты стоишь во главе двора, но отвергаешь древнюю благодать. Где твой дар, Оберон, где твои шевалье, где твои королевские чудеса? Оберон лишь слегка склонил голову. На его устах была тонкая, горькая улыбка. — Ступай, Селен, ты можешь отвергнуть меня, но не отвергай свой народ. Прошу, если… — в центре зала возник Мессий. Зеркало Селена погрузилось в мрак — лорд Шельмовой Пади или не хотел встречаться со своим племянником, или воспользовался сменой темы, чтобы исчезнуть. — У нас сообщение от З-зимнего Двора, — сказал он, волнуясь. Оберон понимал, почему: совпадение ли, что весточка пришла, как только собрался совет? Нет ли в наших стенах еще шпионов? Нужно будет поручить Иде проверить каждый закуток Цитадели на подслушивание и подглядывание через чары и артефакты. — Полководец Алексий просит… — Просит? — выразительно изогнул бровь лорд Адальгейр. — Просит… — эхом повторил Мируэн. — Это… хороший знак. Оберон попросил доставить в зал зеркало из переговорной — более простой образец артефакта, ничем не украшенный. Мессий коснулся его матовой поверхности, и возник образ статного, но сухощавого мужчины в темном доспехе. Судя по впалым щекам и вздернутым бровным дугам, полководцу Алексию было за тысячу лет — с возрастом и зимние, и осенние браться начинали становиться «суше» — заострялись скулы, подбородок, глаза становились глубоко посаженными. Кому-то удавалось сохранить красоту, но только не Алексию. Из него вытекла вся свежесть и непорочность чистого снега, остались лишь метель и колючий мороз северных ночей. — Король Оберон и… лорды Осени, — он специально сделал паузу чтобы показать, что рассчитывал на приватный разговор. — Полагаю, только так мы сможем поговорить? — Полководец Алексий, — спокойно сказал Оберон, чуть склонив голову набок, словно попутно был поглощен важной думой. — Что заставило вас, а может вдохновило или лишило рассудка, что вы решили заговорить со мной. — Мои земли в огне, — сказала леди Аллавиль, терзая острым темным ногтем край железной застежки своего ожерелья. — Поэтому тщательно выбирайте слова, полководец. Но он точно ее не слышал. — Я знаю, король Оберон, какой проницательностью вы обладаете. От вас не могла укрыться вопиющая дерзость, с которым полководец Центарий совершил нападение. Я не могу предоставить доказательства того, что не все из Палат Войны поддержали этот план, — Алексий чуть наклонился вперед, имитируя личный разговор, когда самое сокровенное говорят вблизи от уха собеседника. — И тем более я не могу вам доказать, что не все были осведомлены об атаке. Из всех присутствующих лично и бестелесно в Зеркальном Зале только Оберону удалось не переменить выражения лица. Маска снисходительно внимающей царственной не дрогнула, хотя Оберона прожгла горечь ненависти от слов Алексия. Лорды же один за другим скривились, поджали губы, а Химер даже цокнул языком. — Я считаю, что полководец Центарий втянул нас в войну из-за собственного толкования смены Сезонов. Ему видится правильным вести себя, как вы, наши сезонные братья, говорите, «по-зимнему». — Скажи еще, что не хотел бы видеть наши земли в пепле, дикий зверь, — с презрением бросил лорд Адальгейр. — Вы вытоптали Аваль, Шид и пытаетесь посягнуть на нас. — Аваль, — отвечал Алексий. — Сильно преувеличивает потери. Нежные весенние цветы сдались без боя, судите их, как судите нас. А о Шиде вы не знаете и половины, лорд Адальгейр. Спросите нашу Смертную, и она расскажет, что свет и тепло это далеко не к добру. Я не предлагаю союз, но я предлагаю помощь и сам ее прошу. Не для себя, но для Цикла, ибо смена Сезонов может быть нарушена наглостью Центария, и тогда труды моего народа станут пылью. Оберон незаметно сделал долгий, глубокий вдох. Ему не нужен был дар предвидения, чтобы знать, куда клонит полководец. — Не предпочли бы вы, чтобы конфликт ушел в тень, и все разрешилось на сокрытом фронте? Центарий принес дисбаланс в Палаты Войны, он сильный противник. И чтобы его победить, пролив малую кровь, мне и другим господам нужны сведения о враге. Леди Анна не была в круге его доверенных лиц, но она смогла удержаться рядом с ним как любовница и советчик. Она понимает ход его мыслей, а главное — она хочет погубить его любой ценой. Передайте ее мне взамен за бумаги, артефакты, связи. Оберон молчал. Молчали и лорды, едва державшие себя в руках. Усталые, под гнетом грядущих бед, каждому из них было, что сказать полководцу, но больше всех — тем, на чьих подданных напали. Алексий истолковал возникшее молчание как недостаточность аргументов для Оберона и решил дополнить свою речь. Но все было предрешено еще до появления северянина в Зеркальной Зале. — Оставьте, Алексий, — не дал ему начать Оберон. — Не пугайте меня тем, что Анна — поклонница Шаофа, не пугайте тем, что она слишком давно была вашим агентом и не сможет честно служить мне. Не пугайте, что как шевалье Смертные слишком своенравны и непредсказуемы. Анна отправится в одну из провинций, где среди надежных моих слуг будет пребывать в тоске и бездействии. Если зима — сила духа перед лицом худшего, весна — надежда и лучшие наши мечты, а лето — расцвет и созидание, то осень — это зрелость и мудрое терпение. Вы держали Анну в страхе и унижении и научили быть жестокой и коварной. Мы же избавим ее от лишнего и оставим только дорогу к цели, которую она пройдет с нами или не пройдет вовсе. Потому как драгоценное время и растворенные в нем шансы на месть будут течь мимо Анны, и это вернее всякой пытки заставит ее быть честной с нами, чтобы хоть немного поспособствовать краху Центария. Полководец Алексий слушал его бесстрастно, не переменив ни позы, ни выражения лица. — Или же ей может вовсе расхотеться принимать участие в происходящем, — задумчиво сказал Оберон, потирая пальцами висок. — Я буду рад и этому исходу. Не исключаю, у Анны есть полезные сведения, но дальше наше с ней сотрудничество не зайдет. Куда лучше держать столь нестабильно, неблагонадежное создание с тихом, бесполезном месте. А что насчет вас и ваших речей о заговоре против Центария — мне обтекаемые обещания ни к чему. Мой дом разграблен, убиты подданные, и ваши козни мне не помощь, а новая проблема. Что вы можете мне предложить? Может, похищенные реликвии? Нет, вы дадите мне намного меньше, чем забрали… если дадите. Нас целая страна, а вас против Центария и Палат Войны сколько же? Нам нанесен жестокий удар, но мы не в отчаянии, а вы? Не забывайте, наконец, какие невероятные таланты в наших землях. Только за час с Идой или Мессием вы согласились бы отрубить себе руку. Оберон утомлено вздохнул и поставил точку: — Мне не интересно вести дела с тем, кто пришел ко мне с одними беседами, полководец. — Я тоже умею ждать, король Оберон, — сказал Алексий, прежде чем покинуть зеркальную гладь. Оберон был рад его уходу. Разговор почему-то был страшно утомительным и оставил лишь чувство опустошения. Хотя догадки подтвердились, Оберон не чувствовал удовлетворения. Да, Центарий на грани безумия, да, есть недовольные в стане врага, да, Алексий в следующий раз придет не с пустыми руками. Но отчего же в висках зреет мигрень? — Шеоф? — спросила леди Фантазия. — Что это значит? — Смертная втайне ему поклонялась и призвала его во плоти. Вот причина, по которой я хочу отослать ее от двора в место, где не будет суровых условий, заставляющих ее ненавидеть, бороться и выживать. Леди Аллавиль закатила глаза. — О, тьма, я вижу, куда ты клонишь. Ты хочешь подбросить это злое семя в мои земли? — Мне нужно твое Влияние, тетушка, — признался Оберон. — Не так грубо, как кандалы, но быстро и наверняка, если Анна вздумает еще хоть раз воззвать к Шаофу. — Сначала Смертная будет говорить, чтобы показать свою полезность, — задумчиво произнес Мируэн. — Потом будет до-о-олго молчать. Признаться, я бы не хотел войны и нахожу возможность решить все через заговоры весьма приемлемой. — Мы начнем с расстановки войск. Лорды Юга нужны в столице и в более северных землях, — сказал молчавший до сего момента лорд Валентин. — Я понимаю, к чему все идет. Мы должны подождать событий на Севере, потому что там сейчас будет ох как неспокойно. Я знаю шевалье Белой Ольхи, пустим слух со слов Анны, что Центарий хочет свергнуть королеву, и ее мальчики забеспокоятся. Полководцы видели Шеофа, которого призвала протеже Центария — добавим, что нездоровые амбиции заставили врага черпать силы в неестественной, запретной магии. Оберон со смутной тревогой наблюдал за тем, как горячо его лорды обсуждают будущие заговоры, наветы, убийства. Мируэн предлагал изучить артефакты Севера, чтобы дать фору Мессию, и тогда бы тот смог погубить нескольких важных персон. Достаточно влиятельных, но не настолько, чтобы вызвать подозрения у Палат Войны. Химер предупредил, что в случае атаки на его родовое гнездо, он перекинется в химеру и вообще больше не намерен сдерживаться. А мигрень все росла и росла, виски наливались ядом и пульсировали. Наконец, прозвучало имя Присциллы. — Достаточно, — сказал Оберон. — Скоро закат и пора прощаться с жертвами прошлой ночи. Я ожидаю, что вы похороните своих мертвецов, а после подумаете, как лучше поступить для нашего народа. Лорды кланялись, и зеркала меркли, а Оберон не мог отделаться от чувства, что эта встреча была намного прохладней прошлого совета лордов. Он попросил Мессия отправиться на поиски охотника Калеба. Чутье подсказывало ему, что только два из трех шевалье напали на Селена. Мессий исчез, а Оберон еще некоторое время сидел в темной зале, обдумывая детали и пытаясь подавить острую головную боль. Наконец, он решил выйти к своим подданным, но на полпути к выходу из носа короля хлынула обильным потоком кровь. Оберон лишь подставил ладонь, удивился, а затем рухнул наземь.