***
Прикусив губу, осторожными движениями молодой мужчина выводил тонко заточенным карандашом линию того мужественного подбородка. Фотографическая память — это полезно. Это то, что является одной из главных причин, почему Антон еще в состоянии функционировать и выходить на улицу. Еще в его бумажнике лежит очень важная фотография, но парень пока ни разу не притронулся к нему, потому что боится — вот только чего? Справа от него на столе стоит едва открытая бутылка вина, которое оказалось той еще мерзостью (у него нет денег даже на нормальные пельмени, чего вы хотите), а в пепельнице потушено несколько окурков. Шастун вежливо послал к черту хозяйку, которая просила его курить на лестничной клетке — ну не будет же он сидеть на бетонном полу в подъезде, где нараспашку открыты окна, а на улице, между прочим, ноябрь. И все становится только хуже, когда готовый портрет уже через секунду оказывается скомканным в мусорном ведре. Вино вылито в раковину, а пепельница со звоном разбивается о кафельный пол.***
— Можно я приеду? Пожалуйста. Мне очень нужно… Это то, что слышит из динамика телефона Арсений, и это то, что выбивает из его легких воздух. То, из-за чего его сердце пропускает пару ударов (и пусть это звучит так забито и шаблонно, это то, что есть). Мужчина поднимает взгляд на девушку, сидящую напротив, которая широко улыбается, закусив губу, а Арсений в своей голове подсчитывает, сколько времени ему понадобится, чтобы вежливо попрощаться с его спутницей и доехать до дома. — Конечно, дорогой, — тихо произносит Арсений, прикрыв глаза и сглотнув. Антон на том конце провода едва не теряет сознание. Он чувствует, как отчаяние, скопившееся внутри за несколько месяцев — с июля, кстати говоря, — отступает, и парень судорожно вздыхает и сбрасывает вызов. Когда Арсений приезжает домой, возле двери, на самой последней ступеньке, свернувшись калачиком и оперевшись на стену, сидит тот, кого он не видел уже четыре месяца. Тот, чьи объятия когда-то были дороже всего. Чья улыбка была первым, что видел Попов с утра. Чей парфюм, очевидно, навсегда впитался в постельное белье и чувствовался даже после десятой стирки. Собственно, это был тот, кого он мог назвать смыслом своей жизни. Кого он мог назвать своим домом. Не сейчас, конечно. Четыре месяца назад. Но сейчас он здесь. И это то, что важно. Антон подскакивает и кашляет, не уверенный в том, что должен сделать сейчас. Арсений смотрит ему прямо в глаза с жалостью — Шастун уверен, что это именно она, даже если это не так. А Антон едва подавляет рвущиеся из горла хрипы отчаяния. — Не думал, что ты правда позвонишь. Будет плохо — звони. Антон помнил эту фразу. Помнил лучше номера телефона своей матери, формулы нахождения дискриминанта и лучше детских стишков Агнии Барто (они читали эти стихи однажды племяннице Арса — этого Антон тоже не сможет забыть). Они проходят в квартиру. Шастун чувствует подступающую к горлу тошноту при виде таких знакомых стен. Здесь произошло слишком много всего, этого слишком много для такой маленькой груди, которая скоро разорвется от бешено колотящегося сердца. — Проходи, чего стоишь, — Арсений подталкивает парня в поясницу и проходит вперед, снимая с себя верхнюю одежду. Антон повторяет за ним, и через минуту они уже сидят на кухне. Шастун садится на свое место. — Чай? Парень отрицательно машет головой и опускает взгляд. — Я такой жалкий, да? Ты говорил… Будем курить. Арсений не курил. Почти. Возможно, он немного баловался за компанию с Шастуном, но чаще он пытался отучать его от вредной привычки. И как же так вышло, что сейчас мужчина встает и берет с подоконника пачку Винстона, а затем достает из кармана джинсов зажигалку? — Антон, — с полуулыбкой бормочет низким голосом Арс и садится на кухонный диванчик рядом с парнем. Он, кажется, простудился, Антон знает эту хрипотцу и скрипучие нотки. — Выглядишь дерьмово. — Ну спасибо, — с напущенной обидой и сарказмом произносит Шастун и выхватывает из чужих пальцев зажигалку. — Не выпендривайся, — Попов тихо смеется, после поднимает взгляд на парня, и улыбка исчезает с его губ. Он несколько мгновений вглядывается в его лицо. Возможно, он хочет провести указательным и средним пальцами по его скулам, которые теперь стали более заметными, обхватить подбородок, а после зарыться пальцами в короткие русые волосы. Но он не делает этого. Зато он тянется к пачке сигарет, ловко достает одну и вставляет ее в рот парню напротив, который испускает тихий вздох, наблюдая за кончиком сигареты, когда Попов чиркает зажигалкой. Он прикуривает и закрывает глаза. Арсений пару секунд любуется им, а после отворачивается. — Так как дела? — Могло быть и лучше. — Ты совсем не изменился. — Давай просто помолчим, Арс, пожалуйста. Имя так легко слетает с губ, и ностальгия почти накатывает парня. Он помнит, как шептал это имя в телефон, когда Попов был вынужден уезжать в свои бесчисленные командировки. Помнит, как шептал это имя, кончая. Помнит «я хочу тебя, Арс» и помнит то теплое и привычное «просыпайся, Арс». За окном тем временем идет снег. Первый в этом году. Завтра утром он уже растает, и никто так и не узнает о том, что он шел. Так же завтра никто не узнает о том, что Антон был здесь, потому что его не должно быть тут, он, черт возьми, имеет гордость и самообладание. Но сейчас, только на один вечер, может же он дать слабину? — У тебя кто-то есть? — шепчет он, нарушая ранее произнесенную просьбу тишины. — Ты меня прямо со свидания вызвонил. Даже если бросили. — И какая… она? — Довольно милая. — Она нравится тебе? — Может быть. Антон, несомненно, чувствует ревность и зависть. Злости нет — почему? Он не злится на Арса, он понимает, что все честно. Они не пара. Больше не вместе. И у них в любом случае не было бы будущего. Так что он имеет полное право встречаться с кем-то, кто не Антон. И единственное, что гложет сейчас Шастуна — это то, что он никогда не сможет полюбить кого-то так же, как Арсения. — А ты? Где обустроился? — меняет тему Попов. К счастью. — Снимаю квартиру на окраине. — Думал, ты будешь у Димы. Но он говорил, что ты где-то в другом месте. Один? — Ну, тебя там нет. Даже если друг друга. — Я, если честно, даже представить никогда не мог, что однажды все будет… таким, — тихо говорит Арсений и делает затяжку. — Что с нами может случиться такое. Антон сглатывает. Он чувствует, что должен что-то сказать сейчас, но слова будто застряли в горле, и он только бормочет что-то невнятное. — Знаешь, я, наверное, поеду, — тушит сигарету о край пепельницы и встает из-за стола. — Не провожай, я захлопну дверь. — Ты же знаешь, что всегда можешь позвонить мне, да? Будет плохо — звони. Будем курить. Даже если бросили. Даже если друг друга.