***
Сурана отпускает камень размером с голову, и тот стремительно летит в вазу, стоящую на высокой деревянной подставке. За несколько дюймов от цели он почему-то замедляется. Каллен видит, как камень начинает дробиться на мелкие части и в конце концов рассыпается у подножья подставки, точно чёрствое печенье. — Неумёха, — сухо констатирует старший чародей. — Следующий! Сурана, понурив голову, уходит в конец колонны учеников; те принимаются за ехидные перешёптывания. Среди них нет ни одного эльфа, поэтому никто больше не слышит обидных слов в свой адрес и не стоит, будто раскаивающийся в вине ребёнок, с опущенным в пол взглядом. Руки Каллена непроизвольно сжимаются в кулаки.***
В воздухе пахнет озоном и магией; запах последней привычно щекочет пазухи носа и оседает сладостью на языке. Глаза периодически слепят яркие белые вспышки, но Каллен ни на миг не сводит взгляд с Сураны. Молнии на её запястьях трещат и искрятся, а клетка вокруг старшего чародея продолжает плясать свой ломаный танец. Старший чародей то загнанным в угол зверем смотрит на Сурану, то приказывающе — на Каллена. И Каллен неожиданно для себя понимает, что должен остановить набирающее обороты заклинание, становящееся слишком сильным и опасным, но не может — не хочет — это сделать. Спустя долгую минуту клетка исчезает. — Почему вы не вмешались? — требует ответа старший чародей, набрасываясь на него как голодный хищник на кусок мяса. — Всё было под контролем, — отчеканивает Каллен, приподнимая подбородок. Он едва слышит собственный голос за шумом крови в висках, но взгляд Сураны, направленный на него и наполненный до краёв невыразимой благодарностью, придаёт уверенности. Уверенности в своих словах, уверенности в том, что он сделал всё правильно. — Я не имею права вмешиваться, когда всё идёт так, как должно идти. Старший чародей зло, недоверчиво щурится. — Я больше не стану терпеть это, эльфийка, — презрительно цедит он, даже не поворачиваясь к Суране, словно бы боясь заглянуть ей в глаза. — Ищи себе нового учителя. Может быть, тебе повезёт — и ты найдёшь какого-нибудь идиота с напрочь атрофированным инстинктом самосохранения. Желаю удачи. Когда тот уходит, Каллен читает в сине-зелёных глазах Сураны победное торжество. Он чувствует какую-то иррациональную радость и гордость за неё в каждой клеточке своего тела. И ещё — желание обнять Сурану, которое не исчезает даже после того, как та тихо и, как всегда, незаметно покидает зал. Каллену кажется, что на него тайно наслали какое-то заклинание, название которого он не видел ни в одной книге по рассеиванию магии и не слышал ни на одной лекции старших храмовников. Ему страшно. Он не знает, его не учили, как с этим бороться. Следующую неделю Каллен проводит в молитвах Создателю и его пророчице Андрасте, прося ниспослать ответы: правильны ли его поступки и мысли, не ступил ли он на кривую греховного пути, не будет ли он проклят за те странные и неправильные сны, что посещают его по ночам?.. Андрасте и Создатель отвечают привычным молчанием.***
Сурана обессилено падает на колени и обхватывает плечи руками в попытке согреться. В ушах воет ветер, а снежинки врезаются в кожу крошечными лезвиями. Подхватывая листы бумаги с полок, вьюга взвивается под самый потолок и остервенело хлещет по лицу. Прикрыв глаза рукой, Каллен на ощупь идёт в самый центр урагана. Встаёт рядом с Сураной и применяет умения храмовника, рассеивая разыгравшуюся магию, — снежинки начинают опускаться предельно ровно, под ненатурально идеальным углом. Волосы и длинные ресницы Сураны индевеют от корней до самых кончиков. Слишком сильное заклинание для неподготовленного мага ведёт за собой последствия, напоминает себе Каллен. — Я просил наколдовать ледяной конус. Ну что ж, метель тоже неплохо, — говорит первый чародей Ирвинг, отряхнув бороду от снега. — Каллен, не мог бы ты проводить нашу Сурану до комнаты? И проследи, пожалуйста, чтобы ей нашли второе одеяло и принесли выпить чего-нибудь горячего. А я пока уберу снег... ох, давненько я не видел столько снега. Никто не хочет поиграть в снежки? — улыбается он, смотря на сбежавшихся на шум со всего этажа учеников. Каллен снимает разрисованную инеем латную перчатку и подаёт тёплую руку Суране, чтобы она поднялась с пола. Ладонь у неё холодная, как лёд, — Каллен думает, что это останется на всю жизнь. Так же, как воспоминания об этом мгновении в его памяти. — Спасибо, — еле слышно шепчет Сурана. — Не за что. Когда они направляются в коридор, детские голоса выкрикивают им вслед: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Каллен неумолимо краснеет, но Сурана этого не видит: её взгляд опущен на серую плитку пола. — Никогда не думала, что поседею в шестнадцать, — бормочет она себе под нос. Её угловатые плечи мелко подрагивают — он отчаянно хочет укрыть Сурану тёплым пледом. — Тебе и-идёт. Сурана поднимает глаза на Каллена, и на её тёмно-алых губах расцветает слабая улыбка. Каллен думает, что лучше всех молний и землетрясений, огней и вьюг Суране удалось заклясть его сердце. Только он никогда никому не позволит об этом узнать.