Восемь

      Доктор запрокидывает голову, смотря из-под прикрытых ресниц в потолок. Они застали его так внезапно, что Стрэндж еле успел освободить реанимацию от посторонних. Его грубо толкают на операционный стол и нависают сверху сразу трое, и у Стивена перехватывает дыхание.       Порой их пятеро, порой двое. Они никогда не приходят в одиночку, стесняются или боятся, а вот группой довольно часто и где угодно — в магазинах, в больнице, в автомобиле. Приходится переносить себя в другие места из очередей в супермаркетах или из пробок на автостраде, чтобы позволить плащам сделать то, что им хочется. В больнице же Стрэндж с порталом не спешит, а лишь закрывает предварительно двери в операционную прежде чем улечься на стол.       У каждого есть своя особенная миссия — кто-то держит ноги, кто-то ласкает покрытые шрамами руки, а кто-то раздевает. Никто не переживает, что в операционную могут вломиться, снеся замок. Восемь магических артефактов попросту не позволят никому прервать их время со Стрэнджем. — Только быстрее, — просит Стивен хрипящим шепотом, когда один из подолов касается пуговиц на его рубашке и постепенно освобождает доктора от пут ненужной одежды. Затем в сторону летят врачебные штаны, обнажая тело под собой до нижнего белья. Но вскоре и они остаются в стороне вместе с обувью.       Доктор беззвучно выдыхает весь воздух из легких, когда воротник плаща проходится от уха до ключицы, вычерчивая прямую линию. Горло передавливает полоска ткани и возможности вернуть в легкие воздух больше нет. Стрэндж хватается пальцами за плащ, но бархат другого артефакта обнимает их и отводит в стороны. «Компрессионная асфиксия позволяет жить еще минуты четыре, пока мозг не умрет от недостатка кислорода». Стрэндж это знал, а вот плащи?       Вслед за руками ткань намеревается развести и ноги, но Стивен, получивший дозу возбуждающего адреналина, напрягся на операционном столе, что несколько затруднило процесс. Душащая мантия на шее доктора Стрэнджа плавно погребла под собою все лицо, скользя по губам и лаская дуги ресниц, плотно сомкнутых и дрожащих. Ни вдоха, ни выдоха — вместо этого хрипы и немые стоны, когда бархатный подол ведет по внутренней стороне бедра и касается нежной кожи яичек, скользит выше, по члену, обволакивая его красной тканью и слегка сдавливая у основания. Руки пытаются вырваться из тканевых оков, но не выходит. Удавка на шее исчезать не собирается, и Стрэндж видит, как темнеет его красный мир.       До момента возможности вдохнуть две минуты, и за эти две минуты Стрэндж уже успевает попрощаться с жизнью и подумать о том, что его астральное тело вполне может успеть сообщить всем, что Доктора Стрэнджа вскоре можно считать мертвым на операционном столе. Время смерти 20.15. Скользящий бархат на члене — то единственное, что связывает его и реальный мир ощущений.  — Чёрт, — выдыхает протяжно Стрэндж, когда воротник на его шее перестаёт его душить. Сразу болит голова от недостатка, а после пересыщения кислорода, шея и лицо горят. Плащ, стягивающий член, начинает медленно распутываться, скользя то вверх, то вниз. Стивен, вернувшийся себе способность стонать и даже разговаривать, сразу же применяет этот навык, хрипло и болезненно выстанывая грубые слова. Но плащи рисковать положением не намерены и, позаботившись о тишине, вновь затыкают Стрэнджа. Подол плаща скользит по подбородку, ласковым движением очерчивая бородку, и проникает между губ, оттягивая челюсть вниз за кромку зубов. Ткань сразу же проталкивается до самого горла, вновь даря Стрэнджу незабываемые ощущения удушья. Игра в имитацию члена, и плащи с этой игрой отлично справляются.       Доктора приподнимают над столом и связывают руки за спиной, жертвуя одним плащом. Семь же других готовы продолжать. Один держит ноги, другой заставляет тело Стрэнджа левитировать, еще двое развлекаются со ртом и лишь один ласкает тело там, где Стивен больше всего любит.       Краем воротника по ребрам — по коже доктора ползут мурашки. Он глухо стонет через ткань, насилующую его рот, и прикрывает глаза, полностью растворяясь в ощущениях. Воротник скользит дальше, растекается всей тканью по телу, ласкает одновременно почти все тело, и это сводит с ума. Член, периодически ласкаемый случайными прикосновениями красного бархата, теперь подвергается более детальному вниманию. Стрэндж этого долго не выдерживает и кончает раньше, чем плащи того хотят.       Забрызганная белыми пятнами бархатная ткань ослабляет хватку на ногах. Стрэнджа опускают на стол, и плащ, пропитанный слюной, умудряется даже воротником оставить поцелуй на губах доктора, прежде чем в реанимацию кто-то вламывается.       Первое, что Кристина видит, зайдя в тусклую реанимацию, это Стивена, укутанного в бархатное одеяло.  — Стивен? — она явно удивлена, — тут было закрыто, не думала, что здесь кто-то есть.  — Ты же знаешь меня, Кристина! В любой удобный момент я предпочитаю оставаться один на один с собой и своим эго, чтобы никому не мешать, а еще лучше никого не видеть! — Стрэндж говорит эмоционально и громко, так что Кристина меняется в лице и собирается уйти, снова не понимая грубости Стивена. Но Стивену сейчас на это плевать, ведь под тяжелыми объятиями плащей по оголенному телу скользят воротники и подолы. Кристина уже почти выходит за дверь, как вдруг ее взгляд цепляется за босые ноги Стрэнджа, а после замечает ботинки, рубашки и нижнее белье в стороне.  — День тяжелый у меня! Отдыхаю! — рычит Стивен, и дверь захлопывается с другой стороны. Связанные руки немеют, но плащи ворохом опускают доктора на пол, укутывая в свои бархатные объятия.       По вискам стучит изнутри, а артефакты игриво вьются вокруг. Кристина сбила все настроение, поэтому Стрэндж кое-как колдует портал домой и исчезает там, где ткань сразу подхватывает его тело и задвигает шторы на окнах, чтобы больше никто не нарушал их покой.