Stets das Gute schafft

- Что заняло у тебя столько времени? Кенни снял шляпу, отряхнул от успевшего растаять в тепле снега и положил на край стола. Перед внутренним взором возник образ оборванного голодного ребенка с огромными, ярко выделявшимися на худом лице глазами. - Было одно дело. Краем глаза он увидел, как Ури опустил голову: что еще тот мог сделать, если почти полгода назад он ушел с этими же словами, совершенно, впрочем, не рассчитывая, что пропадет в подземельях так надолго. В напряженной тишине Ури поднялся со стула, шелестя одеждой, сделал три шага навстречу и горячо обнял Кенни за пояс под расстегнутым плащом. Кенни посмотрел ему в макушку. - Ты седеешь, - заметил с удивлением. Ури отстранился и чуть улыбнулся, равнодушно пожав плечами. - Возможно — мой отец тоже рано поседел. Садись, я налью тебе чаю. Ты такой холодный. - Кенни сел на его стул, не раздеваясь, окинул взглядом комнаты: ничего не изменилось, и воспоминания об этом месте не исказились за время отсутствия. Все было настолько по-старому, что даже не верилось, будто он провел несколько месяцев под землей в компании крошечной сопливой копии своей сестры, к которой успел привыкнуть и которую малодушно оставил выживать в одиночку, как и саму Кушель когда-то. Сидеть стало неудобно. Кенни поерзал, встал, снял плащ и бросил его на спинку стула. В воздухе разлился кисло-сладкий запах облепихи. - Род решил, что ты ушел навсегда, - сказал Ури, прежде чем поставить перед ним дымящуюся чашку, придерживая ее сверху. - Вот уж кто обосрется от счастья, а, - буркнул Кенни в ответ, берясь за чай, выпил махом половину. Язык и глотку с секундным запозданием обожгло, аж глаза заслезились. Ури обошел стол и сел напротив, зябко пряча руки в рукава, хотя стол находился прямо рядом с камином. - Я рад снова тебя видеть, - произнес мягко, глядя на него точно так, как вспоминалось и мечталось. Кенни едва не признался себе, что всем сердцем только и стремился сюда последние полгода, отвлекшись от мерзкого, обволакивавшего с ног до головы чувства гадливости, что сам у себя вызывал. - Я тоже не прочь опять оказаться в королевских покоях, - хрипло хмыкнул. Ури смотрел молча. Он постарел — под глазами появились тонкие морщины, темные круги. Отросшие и, казалось, нестриженые за эти месяцы волосы почти лежали у него на плечах. Кенни встал, с резким скрипом отодвинувшись, обошел стол в два шага, взялся за спинку стула Ури и развернул его к себе. Не сводивший с него глаз Ури вцепился в подлокотники, не меняя, впрочем, спокойного выражения лица. Привыкнув так или иначе заботиться о том, что заморыш Кушель будет есть и где он будет спать, Кенни не мог так быстро отделаться от этих мыслей. Ему было ясно, где будет спать он сам — прямо здесь, в постели короля Стен. Что будет с Риваем? Кенни хотелось, чтобы это перестало его заботить. Он медленно опустился на колени. По полу тянуло холодом. Глаза Ури смотрели тепло, умиротворенно и всепрощающе. Кенни подался вперед и уткнулся лицом ему в колени, будто блудный сын, умоляющий милосердно отпустить ему грехи, хотя бы один. Хотя бы два. Ладонь Ури легла на его затылок, успокаивающе поглаживая. Кенни почему-то был уверен, что он все знает — Ури просто не мог чего-то не знать, хотя, когда дело касалось чего-то столь мерзкого, грязного и стыдного, с этим утверждением можно было поспорить. Он вплел пальцы в его волосы, поскребывая кожу ногтями, и, наконец, опустил ладонь на загривок, сжимая. Его мантия насквозь пропахла домом, словно Ури не выходил из дворца многие недели. Кенни не мог поверить, что за пять лет рядом с ним успел отрастить себе такую здоровенную совесть, что его гложило нечто столь незначительное. Не просто так же он почти полгода провел, помогая племянничку нарастить мясо на кости и обучая его навыкам успешного выживания? Неужто это не то, что одобрил бы сам Ури? Разве пять лет назад он бы на такое сподобился? Кенни поднял голову, посмотрел снизу вверх. Ури едва заметно улыбнулся, скользнув рукой к его щеке, огладил скулу пальцем, взял за подбородок и склонился над ним, накрывая губы невесомым поцелуем. Конечно, он отпускал. И, конечно же, прощал. Кенни оставалось лишь надеяться, что он сам сможет примириться со своей новорожденной совестью.