Обезболивающее от Виктора

Юри сидит на кровати и с грустью рассматривает свои ноги. Ничего не меняется. С каждой тренировкой синяков становится все больше и больше. Без них просто никуда. Кровоподтеки раскинулись по коже диковинным узором. Кацуки чуть вздыхает: сам виноват. И дело вовсе не в неуклюжести, как может показаться на первый взгляд. Просто парень слишком старается, даже очень. Отдаёт себя льду целиком и полностью. А иначе, как же он выиграет золото? Для себя и Виктора. Поэтому забота о себе уходит едва ли не на самый последний пункт. Юри проводит рукой по новой порции синяков и морщится. У парня такое чувство, будто они стали его неотъемлемой частью, и будут с ним на веки вечные. Не то, что Виктор. Юри даже не хочется думать о будущем. Ведь никакая боль не сравнится с душевной. А ему больно. Больно от осознания того, что все это когда-нибудь закончится. Когда-нибудь Виктор улыбнется, обнимет его в самый последний раз и укатит в свою Россию восвояси. Но Юри почему-то не хочет его отпускать. К хорошему быстро привыкаешь, так считает Юри. И Виктор стал его привычкой. Полезной ли, вредной — поди разбери. Кацуки сильно нажимает на кожу и тихонько шипит. Сработало. Одна боль помогает забыть о другой. Да ты же чертов мазохист, Юри Кацуки. — Юри, ты... Кацуки мигом оборачивается на знакомый голос. Это Виктор чуть приоткрыл дверь спальни и замер на полуслове. Юри сидит на кровати, а его руки покоятся на побитых ногах. Картина маслом. Виктору она не нравится. Он прищуривает голубые глаза, и на высоком лбу тотчас образуются морщины. Спустя секунду он будто что-то вспоминает и тут же исчезает из поля зрения Юри. Проходит всего несколько секунд, и Никифоров снова появляется в небольшой комнатушке Юри. В его руке покоится какой-то неизвестный тюбик. — Это отличное средство, Юри, — голос Виктора, как и всегда, внушает доверие. — Позволь мне... — и, вовсе не дожидаясь ответа, он садится на постель Кацуки. Тот заинтересованно смотрит на тренера. Виктор выдавливает совсем немного прозрачного геля на пальцы правой руки. Отложив лекарство подальше, он ведёт ими по левой ноге Юри. Юри почему-то слегка вздрагивает и сразу краснеет. Хотя, нет, это его вполне обычная реакция на любое прикосновение Никифорова. Виктор что-то сделал с ним. Ведь раньше он так никогда не реагировал на других людей. Рука Виктора ласкает каждый синяк Юри. Она двигается уверенно, но аккуратно. И легко, совсем как её хозяин на ледовой арене. Юри приятно. Гель дарит коже прохладу. Чуть щиплет, но это такой пустяк. Виктор заканчивает с левой ногой и переходит на правую. Вновь наносит гель на пальцы, и отправляется в путешествие по ноге Кацуки. Юри внимательно наблюдает за каждым движением Виктора. Ему по душе забота своего личного тренера. Парень вспоминает все бережные объятья Виктора. Вспоминает о том, как Никифоров наносил на его губы питательный бальзам перед выступлением. Эти мысли греют. Рука Виктора творит настоящие чудеса. Теперь Юри кажется, что именно её и не хватало для скорейшего заживления кровоподтеков. Парню чудится, что их стало намного меньше. Бездонные глаза Никифорова устремлены на стройные ноги Юри. Ещё пара секунд — и его работа завершена. Но тут Юри с удивлением замечает сиюминутную перемену во взгляде Виктора. Он становится каким-то пошлым и откровенным. Кацуки чужд этот взгляд, он смущает его. Но перемены затрагивают не только очи Никифорова. Фигурист шумно сглатывает и раздраженно дует на мешающую челку. Юри не понимает, что с ним происходит. Юри снова не понимает, что случилось с Виктором, когда ладонь тренера нагло ползет все выше и выше и, наконец, замирает возле нижнего белья. И Юри совсем ничего не понимает, когда рука Виктора прямо сквозь тонкую ткань обхватывает его член. Парень едва не подпрыгивает вместе с кроватью. Он шокированно распахивает глаза, которые так и норовят вылететь из орбит. Кровь приливает к лицу с невероятной силой. Но не вся. Большая её часть устремляется к паху бедного, ничего не понимающего Юри. В горле Кацуки мигом пересыхает, а в лёгких заканчивается кислород. Ему хочется кричать, но вместо этого он призывно стонет, когда Виктор слегка давит на слишком чувствительную головку. Виктор довольно ухмыляется: мол, знал же, что тебе понравится. Никифоров спешно оттягивает резинку трусов и теперь уже пальцами, вживую, обхватывает небольшое достоинство Кацуки. Юри теряет контроль и покрывается крупной дрожью, когда ощущает умелую руку Виктора на своём уже полувставшем члене. Он не знает, куда деть глаза, поэтому попросту их закрывает. Виктор скользит по члену вверх-вниз, и он растёт прямо на глазах. На головке появляется маленькая капелька, и, похоже, она дарит Никифорову удовлетворение. Тренер чуть улыбается и распределяет влагу по всей пылающей плоти Юри. Юри не знает, что ему делать. Ведь теперь его восхищают не только ноги, но и руки Виктора. Он с ужасом понимает, что действия тренера приносят ему неописуемое удовольствие, и он этого больше не стыдится. Что с тобой стало, Юри Кацуки? Виктор нежно массирует потяжелевшие яички и ловит очередной сладкий стон Юри. Кацуки будто весь горит. Сердце мечется по груди, как пойманная птица в клетке, и грозит переломать ребра. Пальцы Юри до белых костяшек сжимают тонкое покрывало. Виктору нравится реакция тела Юри, и он ускоряет свои движения. Его трудолюбивая рука будто полностью срастается с пульсирующей плотью подопечного. Внизу живота Юри что-то дико сжимается, и по телу парня, будто скорый поезд, проносится судорога. Его сильно трясет. С губ Кацуки срывается громкий крик, который тут же разбивается о стены спальни. Он кончает прямо в ладонь Виктора. Но тот вовсе не выглядит расстроеным, скорее, наоборот. Одним лёгким движением он достаёт из кармана халата салфетку и удаляет с руки белое семя. Юри тяжело дышит и, наконец, открывает карие глаза. Они сразу непонимающе впиваются в лицо довольного Виктора. — В...Виктор, что это было? — наконец выдавливает из себя Кацуки. Голос Юри ужасно сел, и в нем появилась соблазнительная хрипотца. Виктор едва не светится от счастья: — Это был мой личный способ обезболивания. Он очень эффективен, не так ли? Кацуки не в силах с этим поспорить. Ведь вся боль сразу умчалась в далекие дали. И тут Юри понимает, что теперь он готов набивать синяки в режиме 24/7.