***
Ксения любит свою работу. Она звезда собственного водного шоу в Киевском цирке, её обожают взрослые и дети, а газеты наперебой называют «нимфой» и «русалкой». Если бы они только знали, насколько правы, тихонько посмеивается она, и продолжает заниматься любимым делом. Порой, правда, устаёт от постоянного шума, смеха и галдежа вокруг, от бесконечных тренировок, гастролей, и, что уж говорить, подчас слишком назойливых ухажёров. Вот и сегодня, кажется, ей не удастся избежать разговора (флирта, как он думает) с новеньким акробатом. Диму взяли в цирк всего пару месяцев назад, и на сцене он поразил всех, но вот в жизни оказался на редкость стеснительным и робким. И абсолютно влюблённым в Ксению. Поначалу ей было даже жаль парня: добрый и невинный, он заслуживал так же влюблённую в него девушку. Но постепенно его ежедневные неуклюжие попытки пригласить её куда-нибудь начали раздражать. — Д-доброе утро, — начинает он дрожащим голосом, — Вы сегодня очень к-красивая! Ксении сейчас совершенно не до него, мысли заняты подготовкой нового шоу, а ещё этот дурацкий сон давит на неё нехорошим предчувствием. Она собирается молча пройти мимо, хоть и понимает, что это невежливо. Но Дима перегораживает ей дорогу, почему-то именно сегодня набравшись смелости. — Я-я подумал… Если Вы свободны сегодня вечером… может м-мы сходим… то есть, я Вас приглашаю… в кафе, да, на ужин. И-или не сегодня, или когда сможете… Ксения тяжело вздыхает. Уйти от разговора не удастся, придётся собрать всё своё терпение и доброжелательность, чтобы не сорваться. Всё-таки, он этого не заслужил. Ей лишь нужно обидеть парня достаточно, чтобы он от неё отстал, но не настолько, чтобы натворил глупостей. — Дима, скажу тебе честно. Ты хороший парень, добрый человек. Но ты мне не нравишься, совсем. Пожалуйста, перестань меня приглашать. Она разворачивается, чтобы уйти, возвращается мыслями к насущным проблемам. Но парень сегодня явно не намерен отступать просто так. — Н-но подождите, не говорите так! В-вы… я вас люблю! Дима явно не собирался этого говорить, он безудержно краснеет, но и брать слова обратно не намерен. В его взгляде вызов, отчаяние, мольба. Это необходимо прекращать, понимает она. Сейчас же. — Я никогда не влюбляюсь в тех, кто любит меня, — говорит Ксения.***
Она не лжёт. Всю жизнь вокруг неё вились поклонники, самые разные мужчины, влюблённые, как мальчишки, но она никого не любила в ответ. И первый из них изменил всю её жизнь. Убил её. Вернувшись с того света, Ксения не сразу вспомнила прошлое. Самое страшное воспоминание память милосердно приберегла напоследок, позволив ей подольше наслаждаться неведением. Наслаждаться жизнью. Конечно, тогда Ксения этого не понимала, не могла знать, отчаянно пытаясь собрать крупицы сведений о себе самой. Быстро выяснив, что отлично умеет плавать, она никак не могла придумать ни одной причины, по которой могла бы утонуть. С годами она постепенно вспомнила и своё имя, и родителей, и детство, лишь последние часы прошлой жизни ещё долго оставались покрыты туманом. Ксения даже стала подозревать, что в «Патриоте» ей лгали, специально подстроив «несчастный случай». Она никогда на самом деле не хотела оставаться в этой программе, не хотела быть супергероиней, но уйти бы ей никогда не позволили. Таковы правила. Надо было как-то жить, мириться с новой судьбой, двигаться дальше. В конце-концов, с новыми способностями ей удавались сложнейшие миссии, и Ксения чувствовала заслуженную гордость. Ей нравилось быть полезной своей стране. В какой-то момент она начала встречаться с Вячеславом, одним из сотрудников. Не то, чтобы он ей сильно нравился, но он был красив и влюблён по уши. И вот тогда-то и всплыл последний кусочек прошлого. Умелые губы вдруг стали чересчур нахальными и приобрели вкус алкоголя, а руки, секунду назад приятно обнимавшие и ласкавшие кожу, неожиданно вызвали приступ паники. Ксения вспомнила, из-за чего утонула. Кто её утопил, и что было перед этим. И только известие о том, что Юра окончательно спился, дало ей силы двигаться дальше. Вячеслав был терпелив, заботился о Ксении, ждал, пока в ней утихнет и страх, и жажда мести. Она не собиралась давать прошлому влиять на свою жизнь, но ничего не могла поделать: слишком сильно он порой напоминал Юру, так же не отходил ни на шаг. Отвращение к чужим губам и ласкам то и дело проступало на её лице, Ксения стала часто раздражаться на мужчину. Отношения разладились. С тех пор многие пытались за ней ухаживать, но она никогда не влюблялась, а встречаться просто так тоже не хотела. Конечно, желания здоровой взрослой девушки никуда не делись, но она прекрасно понимала, что, попытавшись удовлетворить их с кем-то, получит больше стресса и отвращения, чем удовольствия. Когда «Патриот» закрыли, стало не легче. Всем бывшим участникам пришлось прятаться, скрывать способности, учиться жить заново в мире людей. Ксения надеялась однажды вернуться домой, но было уже слишком поздно: мать к тому времени умерла, а увидеть лицо отца, узнавшего, что дочь была жива всё это время, она просто не нашла в себе сил. В конце-концов ей повезло: она нашла пристанище в бродячей труппе, потом получила приглашение в Киевский цирк, а затем и собственное шоу, где могла, не вызывая подозрений, проводить много времени в воде, в стихии, когда-то почти убившей её, но ставшей её неотъемлемой частью.***
— Ксения! Эй Ксения, ты слышишь? Твой выход, давай!***
После выступления всегда приятно вот так сидеть, никуда не торопясь, расчёсывать влажные волосы и наслаждаться приятной усталостью в теле. Можно пойти выпить чайку вместе с коллегами, обсудить последние новости или даже сходить в кино, а можно подождать, пока разноголосый хор стихнет, последние шаги замрут вдалеке, и тогда всё здание цирка будет в её распоряжении. Ненадолго конечно, нужно успеть до закрытия, но где-то полчасика можно бродить по пустым коридорам, думая обо всём или совершенно ни о чём, можно напевать и смеяться во весь голос. Ксения любит такие моменты, когда никто не указывает ей, что делать, и можно поддаться капризам собственного настроения. Пока последние подруги заканчивают собираться, она ещё решает, присоединиться к ним или нет, но вдруг суровый охранник подходит прямо к ней и сообщает, что её желают видеть какие-то подозрительные люди. Это не могут быть фанаты, думает девушка, почти каждый день кто-то из них пытается прорваться за кулисы, но охранники для того и стоят, чтобы заворачивать таких на подходе. Умиротворенное настроение мгновенно улетучивается. Некстати она вспоминает и утренний кошмар и, гадая, кому же она понадобилась, подходит к двери, где её ждут, со страхом и тревогой. Как только дверь за ней закрывается, а незваные гости выходят из тени, всё становится ясно как день. Хочется убежать, закрыть глаза и уши, не видеть и не слышать того, что ей собираются сказать. Ксения не то чтобы хорошо знает пришедших, но они пересекалась пару раз на миссиях, давно, в другой жизни, и тем не менее, она сразу их узнаёт. Арсений — имя всплывает в памяти раньше, чем тот успевает представиться — должно быть, иначе воспринимает шок на её лице, начинает говорить о «Патриоте» и доказывать, что он действительно тот, за кого себя выдаёт, и кажется, звать в команду, пока Ксения стоит на грани обморока и отчаяния, мечтая, чтобы всё это оказалось ещё одним дурным сном. Почему именно сейчас, когда она вполне счастлива и освоилась с мирной жизнью, её заставляют вернуться? Громкие слова и пылкие призывы помочь стране долетают до неё как сквозь вату, и она отчаянно ищет хоть что-нибудь, за что можно зацепиться взглядом, удержаться в реальности, что-то ещё, что докажет ей, что угроза реальна, а всё, что сейчас происходит — необходимо. Бесстрастное, но сосредоточенное выражение лица второго мужчины становится для неё тем самым якорем. Ещё с прошлых миссий он казался ей тем, кто никогда не солжёт и не предаст, кто, как и она, не особенно хочет быть в этой роли героя, но не сможет остаться в стороне, если нужен. И пока слова Арсения с энтузиазмом говорят ей о долге и вызове, глаза Хана полны холодной решимости спасти родину любой ценой — с ней или без неё. Ответ даётся ей нелегко. Возможно, её убеждает появление третьего члена команды, а, возможно, оно лишь помогает смириться с уже принятым решением, Ксения точно не знает. Она знает только, что не сможет продолжить беспечно красоваться в свете софитов, когда кто-то рискует жизнью вместо неё. Или сильнее, чем мог бы с ней.***
На подготовку отведена неделя, и за это время каждому нужно успеть довести свои способности до пика силы, узнать всё, что можно, про чужие, и научиться применять эти знания для работы в команде. Странным образом у них начинает это получаться: малознакомые люди, сведённые вместе общей целью, проникаются симпатией и доверием, и трудно сказать, влияет ли так критическая ситуация, или им действительно суждено было стать друзьями и незаменимыми частями единого целого, при том, что все они совершенно разные. Ксения не собирается отступать и жалеть о своём решении, тренировки не вызывают особых сложностей, благо она никогда их не прекращала, но это только физически. Морально же на неё давит эта атмосфера и эта ответственность перед миром, и ещё что-то такое в глазах сотрудников… будто те видят перед собой отряд смертников, а не героев. Ксения не может вспомнить, было ли такое когда-нибудь раньше, но почему-то уверена, что нет. Порой кажется, что ситуация куда страшнее и серьёзнее, чем кто-либо из них предполагает. Тем не менее, в основном дни проходят на оптимистичной ноте, команда сплачивается всё больше, а со стрессом каждый справляется по-своему. Лер и Арсус часто колошматят друг друга, уже не тренируясь, а просто выпуская пар, Хан предпочитает медитировать между тренировками, и терпеть не может, когда его отвлекают. У Лера хватает мудрости не нарываться, а Хан уважает его за силу и ум, одного из немногих, надо сказать. А вот Арсений большой, шумный, он быстро и громко ходит, занимает всё пространство вокруг и сразу привлекает к себе внимание, где бы ни появился, за что однажды и получает по полной, так что надолго зарекается первым подходить к нелюдимому казаху. Ксения тогда очень удивляется, ведь сама не раз подходит, усаживается рядом, спиной к спине, будто охраняя, роняет пару ничего не значащих фраз. Плечи Хана всякий раз шевелятся, давая понять, что он заметил её присутствие, но не напрягаются, а, наоборот, будто слегка расслабляются. Ксения умеет быть незаметной, и для этого совсем необязательно становиться невидимой. Она любит разговаривать с Ханом, но чаще — молчит, и это молчание не гнетущее, а уютное. В чём-то они похожи: умеют быть незаметными для человеческого глаза, исчезать. Они не нарушают личное пространство друг друга, не занимают его, словно оба — лишь ветер, воздух, неосязаемый, хоть и окружает постоянно. Хан всегда спокоен, хладнокровен, и при всей своей скорости, никогда не делает резких движений, его манеры плавные, как у хищника, но Ксения не боится. Она не его добыча. Рядом с ним всегда спокойно, словно это спокойствие передается и ей.***
Есть и другой способ отвлечься от тяжёлых мыслей, Ксения вспоминает о нём однажды, когда жевать пресную столовскую еду становится совсем невыносимо. Она любит готовить, и сейчас ей это просто необходимо. Она уходит с тренировки, не слушая солдат, которые велят ей вернуться. Она никому ничего не должна, она вообще не должна здесь находиться, она пришла по доброй воле и уйдёт, когда захочет. Конечно, в глубине души девушка понимает, что это не так, и никто её не отпустит, и что, вернувшись, подписалась на новый полноценный виток супергеройской карьеры. Обычно готовка требует сосредоточенности, но Ксения за свою жизнь столько раз варила борщ, что всё делает на автомате, не особенно обращая внимание, погружённая в свои мысли. Она думает о противнике, о предстоящей миссии, о собственном будущем, и наконец, о новых друзьях, задерживаясь мыслями на том, о ком думает всё чаще в последние дни. Гораздо чаще, чем даже было поводов. К обеду всё готово, и она зовёт товарищей. Естественно, они прибегают тут же (Ксения готова поклясться, что Хан изо всех сил сдерживается, чтобы не переключиться на суперскорость) и жадно принюхиваются. — Пахнет очень вкусно, — сдержанно хвалит Лер, сглатывая слюну. — Да-да, Ксюша, ты молодец! Давно пора было отставить эту дрянь, которой нас кормят! А ты умеешь лепить пельмени? Ох, надо наделать, я тебя научу! — воодушевленно размахивает руками Арсений, едва не подпрыгивая на табуретке от нетерпения. — Умею, но в следующий раз готовит кто-то из вас! Я вообще-то Защитник, а не кухарка! — Ксения задорно смеётся, пародируя известную рекламу, и лукаво смотрит на мужчин. Всё-таки поесть для них — это святое. Даже Хан старается держать марку невозмутимости, но исподтишка пожирает кастрюлю голодными глазами. Она разливает ароматный горячий борщ по тарелкам, и наблюдает, как товарищи дуют на ложки, смешно морща носы, и без ложной скромности ожидает восторженных комплиментов, зная, что заслуживает их. Но как только все пробуют аппетитную на вид и запах стряпню, они едва глотают, и в воздухе повисает неловкое молчание. — Ксюша… ты влюбилась что ли? — Арсений хихикает, пытаясь разбавить атмосферу шуткой, но получается не очень. Ксения на мгновение чувствует на краю сознания необъяснимую панику, и почему-то кидает быстрый взгляд на Хана. Слишком быстрый, чтобы хоть кто-то заметил. Кто-то, кроме него самого. Ей кажется, что она слышит резкий выдох из его угла. Но возможно, ей просто кажется. — В смысле?.. — она не понимает, к чему эта фраза. О чём?.. — Ну ты попробуй, — Арсений кивает в сторону кастрюли. Ксения, всё ещё не понимая, берёт чистую ложку и пробует борщ. Он дико пересолен — и она наконец вспоминает глупую поговорку. Её затапливает стыд: как можно было так облажаться? О чём только она думала во время готовки и почему не была сосредоточена на деле, ведь именно за этим и сбежала с тренировки: чтобы отвлечься. Какой позор для хозяйки с шестидесятилетним стажем! Но одновременно с этим Ксения чувствует странное облегчение где-то в затаённом уголке души. Обед проходит в полном молчании.***
— Не привязывайся ко мне, — говорит Хан. В ответ на её непонимающий взгляд он поясняет: — Я же вижу, как ты подходишь ко мне, — он выдерживает паузу, давая понять, что знает куда больше, чем хочет говорить, — тебе так спокойнее. Но не стоит, мы здесь всего на одну миссию. Я точно не собираюсь задерживаться дольше. Он отворачивается, не собираясь дальше продолжать, снова погружаясь в медитацию. Ксения на минуту чувствует себя уязвлённой, но потом понимает, что по сути Хан прав. Она тоже не собирается возвращаться в «Патриот» насовсем. Она предпочла бы спокойную тихую жизнь, ну или хотя бы шум и крики довольных ребятишек вместо взрывов и воплей раненых. Но всё оказывается гораздо серьёзнее. Куратов набирает силу с каждым днём, с каждым часом. Появляются слухи о его сторонниках, преступниках, завербованных им или просто почуявших удачно смутное время. Команда всё ясней понимает, что шансы на победу стремительно падают, а даже если они и победят, проблемы на этом не закончатся. Спустя отведённую неделю они, наконец, проводят масштабную операцию. План согласован, разработан на все случаи жизни, каждый знает свою роль. Но это в теории, в реальности же всё как всегда идёт наперекосяк. Каждый сражается в полную силу или, по крайней мере, уверен в этом, но вместо славной победы добра над злом терпит разгромное поражение. Хан едва успевает вырваться из окружения, будь на его месте кто-то другой, его бы просто задавили числом. Ксения также вынуждена позорно отступить. Лер сражался с Куратовым лично и пострадал сильнее всех: у него сломана пара рёбер, ранено плечо, он периодически приходит в сознание и пытается говорить. Арсус отделался легче всех, только с обидой зализывает выдранные клочки шерсти. Они проиграли, но шанс ещё есть. Так говорят в штабе, долго рассуждая о каких-то экспериментальных разработках, новейшем вооружении, оценке возможностей противника, данных разведки и усовершенствованном плане атаки. Всё это не имеет никакого смысла, думает Ксения. Они не смогут победить, потому что после провала сами перестали в это верить. Выйти и взглянуть в лицо смерти можно лишь тогда, когда знаешь, что это не напрасно. А она слишком привыкла к мирной жизни. А ещё, такого никогда не было. Она обезвреживала террористов, останавливала покушения, спасала людей, но такого, в таких масштабах, с такой мощью не было никогда.***
Ночь перед второй, и уже финальной битвой — самая тяжёлая. После первой неудавшиеся защитники почти не разговаривали друг с другом, сполна осознав всю сложность и риск задачи, и про собственные жизни думалось в последнюю очередь. Они, наконец, узнали врага в лицо и увидели лишь малую долю разрушений и бед, что он вызвал и мог ещё вызвать в будущем, если его не остановить. Представлять это было не просто страшно, это сковывало мысли и движения, не давало дышать, ужас захватывал сознание самых стойких при мысли о новом мире Куратова. Поэтому все тренировались молча, остервенело, доходя до изнеможения и падая без сил спустя много часов беспрерывных нагрузок. Только это и спасало, только осознание того, что они делают всё, что могут, и даже больше, помогало пережить провал. Но в последний вечер им запретили изматывать себя, в приказном порядке разогнав по комнатам и велев выспаться. Как будто не понимали, что никто не сможет заснуть перед лицом стоявшей на пороге угрозы. Ксения понимает, что сойдёт с ума, если останется наедине со своими мыслями ещё хоть секунду. Она не планирует этого, она вообще не думает ни о чём конкретном, стараясь лишь удержаться от паники, приходит в единственное место, где хочет быть. Она приходит к Хану. Он поворачивается на звук, отвлекаясь от медитации вопреки обыкновению, но не выглядит удивлённым, смотрит с пониманием, кивая на место на полу рядом с собой. Он следит, не отрываясь, как Ксения усаживается, как обнимает коленки, и как наконец поворачивается к нему, и не спешит возвращаться к своему занятию. Видимо, у него тоже не получается медитировать, как и у неё — заснуть, понимает Ксения, но по Хану никогда нельзя сказать, что он чувствует на самом деле. От него по комнате разливается какое-то холодное спокойствие. Она решается нарушить тишину: — Как тебе удаётся оставаться таким… — она пытается подобрать слово, — таким невозмутимым, и не нервничать? Он усмехается едва заметно, на грани видимости, и смотрит ей в глаза. — Это не так. И она не выдерживает, под этим гипнотическим взглядом наклоняется, и целует его губы, словно пытаясь впитать эту ледяную уверенность, и пусть он сколько угодно говорит, что это не так, Ксения не встречала ещё никого с таким самообладанием. Хан смотрит настороженно и предостерегающе. — Я не влюблюсь, — говорит Ксения, и она не лукавит. Сейчас не до любви и романтических терзаний, да и будь ситуация другой — она уже давно выросла из сказок. Но у неё больше нет сил стоять на обрыве и бояться, оглядываться за спину. Завтрашний день может стать последним, и, что важнее, от них будет зависеть судьба мира. Эта страшная ответственность давит на нее, не давая вздохнуть, и только непоколебимое спокойствие Хана окутывает её воздушным пузырём. Ксения разворачивается, перекидывает ногу, садясь ему на колени, и снова целует. Хан отвечает ей, не противясь и не пытаясь отодвинуться, но и не проявляя инициативы. Он позволяет увлечь себя, унести на волнах размеренного удовольствия. Внутренняя тревога слегка отступает. Когда они отстраняются друг от друга, взгляд Ксении полон решимости. Они оба знают, чего хотят, что сейчас произойдет, и прекрасно осознают, что делать этого не следует. Хан медленно поднимает руки, запускает их под мягкий домашний свитер Ксении. Незнакомое (или давно забытое?) чувство пронзает его, хочется гладить эту прохладную кожу бесконечно, позволяя тянущему ощущению внутри нарастать, как снежный ком, но не давая сорваться. Ксения мелко дрожит, Хан поднимает на неё глаза, словно умоляя передумать, не дать им обоим шагнуть за край. Видеть этот взгляд невыносимо и больно, но выбор сделан. Свитер летит на пол, Ксения выпрямляется, выставляя себя напоказ, но боится посмотреть Хану в лицо. Вместо этого она смотрит на его руки, обвивающие её талию, словно призывая их двигаться дальше. И он слушается, он падает вместе с ней, и одновременно ловит на краю, покачивается в унисон, делясь с ней выдержкой и спокойствием. Они целуются нежно, отчаянно, исследуют тела — своё и чужое, вспоминая ощущения, словно сон в предрассветном сумраке. Хан не позволяет раздеть себя, но Ксения забирается пальцами ему под футболку, и чувствует, будто ей доверили самое интимное и сокровенное, нечто намного большее, чем секс. Хан вытягивает ноги, приспустив штаны, и опирается на руку сзади, другой прижимая к себе девушку, словно боясь отпустить. Ксения опускается медленно, привыкая к ощущениям, рвано выдыхает, когда весь мир сводится лишь к нескольким точкам: горячая плоть внутри, рука, обнимающая её спину, и собственные пальцы, безнадёжно пытающиеся уцепиться за реальность. Она двигается вверх и вниз в странном ритме плавающей перед глазами мешанины образов; картинки воспоминаний сменяются как в калейдоскопе, и кажется, что сейчас её унесёт этим водоворотом. Хан чувствует, знает это, и не противится, когда она до боли сжимает его плечо. Он лишь ближе притягивает её к себе, как раз, чтобы скорее почувствовать, чем расслышать шёпот: не отпускай не отпускай не отпускай Он уверен, что Ксения даже не осознаёт, что говорит это вслух, и зарывается пальцами в её волосы, мягко массируя, и пуская волну мурашек. Но чтобы вернуть её в настоящее и помочь выбраться из плена собственного разума, требуется нечто большее. Хан облизывает два пальца и просовывает руку между ними, прикасается к девушке внизу. Она резко стонет от неожиданности и удовольствия, смотрит гораздо более осмысленным взглядом, слегка розовеет щеками, и утыкается ему в плечо, наслаждаясь и шумно дыша, пока он ласкает её. Хан и сам сосредотачивается на этом ощущении и призывает на помощь свою хвалёную выдержку, чувствуя приближение оргазма. Скоро Ксения вся сжимается в его руках и коротко охает, пряча лицо у него на шее. Хан ждёт несколько мгновений, прижимается губами к её губам, и аккуратно выходит, чтобы закончить самому. Она помогает ему рукой, и он внезапно для себя даёт ей полную свободу действий, закрывая глаза и слушая её ещё сбитое дыхание. В конце он лишь низко наклоняет голову и до боли зажмуривается, но не издаёт ни звука. Рассвет застаёт их не сдвинувшимися с места, спящими в обнимку на полу. Не в меру яркий и весёлый для этого чёрного дня луч солнца будит Хана, он щурится, просыпается тяжело, словно совсем не отдохнул, но сразу помнит и вчерашний вечер, и сегодняшнюю цель — критическую для всего мира. Внезапно он осознаёт, что спокоен. Нервозность ушла — осталась только решимость. На минуту Хан позволяет себе расслабиться, растянуть момент. Он оглядывает комнату, Ксению в своих объятиях, и вдруг замечает, что сам одет, а вот девушка лежит на холодном полу почти голая, и испытывает укол тревоги — не заболеет ли? Глупо, он чувствует себя таким дураком, вспомнив о её способностях. А если бы их и не было, у них куда больше шансов погибнуть сегодня. И всё равно, он не может сдержаться и не смотреть на неё с нежностью. Волосы Ксении щекочутся, и Хан морщит нос, дует на них. Она почти сразу просыпается, смотрит на него хмурым со сна взглядом, но не удивляется. Похоже, тоже спала тяжело. — Пора, — тихо, но твёрдо говорит она, и Хан непроизвольно улыбается. Они готовы.***
Битва проходит тяжело.***
Когда всё заканчивается, когда враг наконец повержен ценой бог-знает-каких усилий и потерь, Хан просто стоит и смотрит на её золотистые на солнце волосы. Она смеётся, открыто, задорно, разговаривает с Арсением, и заливисто хохочет. А Хан не может оторвать глаз, чувствуя, как постепенно приходит понимание того, что они сегодня совершили. Девушка отворачивается от товарища, встречается с ним взглядом. Весёлая улыбка постепенно сходит с её лица, уступая место нежности и лукавым смешинкам в глазах. Он смотрит на эту улыбку, и впервые думает, что Ксения невероятно красива. Как он раньше этого не замечал? Она ещё какое-то время смотрит на него с этой безграничной, почти детской радостью, и отворачивается, чтобы пройти к остальным. А Хан в этот момент вдруг со всей ясностью осознаёт одну вещь. Один из них точно когда-нибудь влюбится.