Боги накажут не сразу, но рано или поздно за всё придётся платить… и чем позднее наступит час расплаты, тем выше будет цена.
Марине ни до чего не было дела, она, кажется, сейчас ненавидела весь белый свет, а вернее, эту наглую особу, которая, собственно, и перевернула весь её мир с ног на голову. И откуда она только взялась, эта Настя Гордеева? С момента её появления в группе поддержки Марине житья не было. Новенькая явно метила на её место, была умной или даже скорее хитрой и очень изворотливой. Нет, Касаткина и сама была не промах, но тягаться с такими блатными барышнями ей ещё не приходилось. Гордеева уже один раз усадила Марину на трибуну, испачкав её форму, и сама заняла её место. Но самое обидное в этой ситуации то, что верная подруга Даша быстро попала под влияние соперницы и уже успела выдать некоторые секреты. Интересно, и отчего ей с подругами так не везёт? Сначала Ленка, теперь вот Даша… А главное — у Марины не было ни единого доказательства того, что это Настя испортила форму и что именно Даша рассказала Гордеевой о прошлом девушки. Словно от трагической лихорадки, её бил озноб злобы: охваченная чувством несправедливости и погружённая в мысли о мести, шатенка не сразу заметила Кисляка, стоящего у её подъезда.***
Марине ни до чего не было дела, она хотела просто пройти мимо бывшего любовника, сделав вид, что вовсе его не заметила, но его нахождение здесь было настолько непривычным, что женское любопытство взяло верх, и Касаткина остановилась. Но, взглянув на сына прокурора, не смогла сразу понять, то ли от навалившихся неприятностей весь мир кажется ей таким, то ли Андрей выглядит плохо как никогда. — Андрей, что ты тут делаешь? — спросила она, скорее следуя правилам приличия: на деле её вовсе не волновало, что он здесь забыл. — Тебя жду, — отрешённо ответил парень. — Меня? — Марина удивлённо дёрнула бровью: день и так был не самым удачным, а к вечеру становился ещё интереснее. — И зачем же? — Хочу спросить: ты веришь в эффект бумеранга? — он отбросил в сторону тлеющую сигарету. Странно, она раньше не замечала, чтобы он курил, да и разве спортсменам сборной можно курить? Впрочем, неважно, пусть делает, что хочет, вот только с чего это его на философию потянуло, и стоило ради этого на другой конец города приезжать? — Во что, прости? — её голос стал неспокойным, Марина была раздражена: всё и так складывалось не в её пользу, а тут ещё и Кислый с вопросами о вечном. — В то, что за всё рано или поздно придётся платить, — он всё так же шепчет, кажется, повысить голос у него просто нет сил. — Так, Кисляк! — шатенка повысила голос и выставила вперёд левую ладонь в знак того, что не собирается больше продолжать эту увлекательную и очень содержательную беседу. — Стоп! У меня и так паршивый день, а тут ещё ты всякий бред о расплате несёшь, тебе что, денег занять? Девушка полезла в сумку, чтобы достать кошелёк. Она видела, что вечный оптимист Андрей Кисляк сам на себя не похож: сейчас он напоминал восковую фигуру, но Марине так не хотелось разбираться в этом. Да и с чего её должны волновать чужие проблемы, когда своих выше крыши? — Сколько? — спросила она, отсчитывая купюры, не ожидая, что он ответит вопросом на вопрос. — Тебе снится наш ребёнок? — хоккеист даже не обратил внимания на её манипуляции с денежными знаками. Касаткина выронила кошелёк, и монетки звонко покатились по земле, но ей было всё равно: она даже не кинулась собирать свои деньги. Это было то, чего она никак не ожидала. Это был контрольный выстрел в голову.***
Яркий цветастый чайничек позвякивал крышечкой всё громче, а руки Марины тряслись всё сильнее. Из фарфорового носика в чашку лилась заварка, а из глаз туда же капали слёзы. — Ты прости, чай будет пересолен, — извинилась она не в тему и шмыгнула носом: слушать Андрея без слёз было невозможно. Он рассказывал, как в перерыве между периодами ему всё-таки смог дозвониться тесть и, волнуясь о том, что нестабильная сотовая связь в любой момент может дать сбой и оборваться на самом важном, без прелюдий перешёл сразу к делу, не забыв попросить Андрея крепиться и пообещав, что у них обязательно ещё будут дети. Потом он, не помня себя, вышел на лёд, надеясь только на навыки, отточенные до автоматизма: в конце концов, он делал это уже сотню раз. Но, как позже показала практика, если твои мысли находятся не там, где тело, то никакое мастерство не заставит тебя, раздробленного на мелкие куски, взять и вмиг собратья воедино. Несколько раз он с силой был впечатан в борт своими бывшими одноклубниками, а уж о том, чтобы следить за шайбой, не было и речи. Тогда он, бесстрашный непримиримый боец, просто сдался — это была его персональная надпись «GAME OVER». А дальше всё стало ещё хуже: повесив на него проигрыш «Королей», Стрельцов указал ему на дверь, вот так бывает. Тогда он понял, что всё же люди неимоверно глупы: когда у них всё плохо, они очень надеются, что однажды всё изменится в лучшую сторону, а когда всё хорошо — даже мысли не допускают, что всё может стать плохо. Ещё вчера он был хоккеистом и отцом, а сегодня уже не хоккеист и не отец. Позже выяснилось, что и тело мальчика, скорее всего, останется в немецкой клинике — это означало, что Андрей не увидит сына: ни живым, ни мёртвым. А последней каплей в этом бездонном сосуде боли стало то, что на все его звонки телефон жены отвечал молчанием. Говорят, что счастье на двоих — это счастье вдвойне, а беда на двоих — полбеды. Но чем больше ты живёшь на свете, тем острее осознаёшь, что, пожалуй, эта самая неоправданная истина. Люди по натуре своей эгоисты и неохотно делятся счастьем из жадности, а горе присваивают себе из жалости. Когда что-то случается — мы забиваемся в угол, льём слёзы и жалеем себя, эгоистично думая, что нет на земле человека, которому в эту же секунду так же больно. Вот так Андрей и остался один. Один — и никого рядом: ни команды, ни жены, ни ребёнка, а впереди — только пустота. Он и сам не знает, почему в этой ситуации сел на автобус до Подольска и пришёл именно к её дому. А если подумать: кому он ещё сейчас нужен? Да и потом, у них есть одна ошибка на двоих, так что, можно сказать, не чужие люди.***
Андрей замолчал, и пока Марина суетилась, доставая конфеты к чаю, он разглядывал синие шторы на окне, а потом вдруг вновь заговорил: — Ты знаешь, я тогда подумал, что это мы виноваты. Она наконец присела рядом и, грея руки о чашку, посмотрела на него. Кисляк был бледен, словно по сосудам больше не текла кровь, будто жизнь в нем остановилась. Марина поняла, что он имеет ввиду, и тут же осознала, как на самом деле она ничтожна: видите ли, воевать с какой-то Настей мы можем, а признать свои ошибки, не говоря уж о том, чтобы сказать о них вслух — нет. Но Кислый был настоящим мужчиной и избавил девушку от необходимости говорить слова, застрявшие в горле. — Ты тогда сглупила, я ничего не сделал, чтобы остановить тебя, и своим бездействием убил нежеланного ребёнка. И Бог, решив, что я недостоин быть отцом, забрал желанного, — синхронно с Касаткиной парень вытер слезу. Посмотрев на девушку в упор, Андрей понял по глазам: она его слышит. Не просто слушает, а именно слышит — в наше время это особенно ценно: иной раз так лень слушать собеседника, что некоторые при разговоре достают из уха только один наушник. — Но у нас и выхода особо не было, — Марина решила хоть немного оправдать их, хоть и получалось не слишком удачно. — Выход был, Марин, но мы были так заняты чем-то более важным, что не стали его искать. Вот только… — он снова замолчал на минуту, — только я не могу вспомнить, что было так важно, важнее жизни ребёнка? Ответом Андрею стала звенящая тишина. Раньше у Марины нашлись бы сотни аргументов, но после всего, что она услышала сегодня, они все ничего не стоили. — Как ты думаешь, кто бы это был: мальчик или девочка? Шатенка поправила локон, выпавший из косы, и опять ничего не ответила, лишь только чай обжёг горло, а чувства — душу. Она никому никогда не говорила о том, что не может пройти мимо витрины с детскими платьями, представляя, как бы они смотрелись на её маленькой дочке. Однажды, идя по аллее в парке, она увидела маленькую девочку в красивом голубом платье и повязке с розой из бусин. Малютка ласково обнимала мишку из знаменитого мультика и улыбалась Марине так чисто и искренне, как умеют только дети: пожалуй, именно тогда она в полной мере осознала, что совершила, да только было уже слишком поздно. — Девочка, — вдруг обронила Касаткина, уже не стесняясь своих чувств: в конце концов, он ведь открыл ей свою душу. — Девочка с румяными щёчками, в пышном платье и с бантами из красных шёлковых лент. — А я думал — мальчик, — продолжил Андрей. — С веснушками и вечно взъерошенными волосами, которые бы ты всё время пыталась причесать. Я бы купил бы ему самокат и, конечно, клюшку, а ты — пиджак и дурацкую бабочку, — через секунду улыбка вновь пропала с его лица, и, тяжело вздохнув, сын прокурора добавил: — Могло быть два сына — и ни одного не стало… Как и Марина, постоянно позитивный Кисляк никому никогда не признается, что чувствует вину перед нерождённым младенцем, и что он хотел дать их с Яной сыну то, что ему не досталось.***
Они будут говорить ещё долго и о многом, как, наверное, никогда до и никогда после, вот так просто: на пустой кухне за чашкой чая с лимоном. — Спасибо за чай, — сказал он напоследок, а в его взгляде Марина прочла: «Спасибо, что не прогнала». — Не за что, — ответила она, пытаясь вложить в эту формальную фразу: «Я тебя понимаю». — Знаешь, — Андрей остановился в дверном проёме, — я раньше разговоры про все эти «бумеранги» бредом считал, а теперь точно знаю: жизнь за всё предъявит чек, главное — суметь оплатить. Я всю жизнь буду у своих детей прощения просить, что ни одного не сберёг. Как думаешь, простят? Андрей обернулся, ещё раз посмотрел Марине в глаза и прочёл свою собственную боль: она тоже надеялась, что ребёнок простит её. Хоккеист покинул дом своей бывшей любовницы, когда усталый Подольск уже укрылся одеялом сумрака, а в летних лужах начали тонуть отблески фонарей. Марина, отодвинув штору, ещё долго смотрела ему вслед и с улыбкой помахала рукой, когда Андрей вдруг обернулся посмотреть в окно, в котором ещё горел свет. В мире существует множество единиц измерений: метры, килограммы, джоули. Но нет и не будет одного: единицы измерения человеческой боли. Наверное, поэтому в трудные минуты мы остаёмся одни со своим горем — это не значит, что другим плевать, просто никто кроме нас не может знать, как внутри, перемалывая душу, крутятся адские жернова. И всё, что возможно в этой ситуации — просто молча быть рядом: мы всё равно не найдём нужных слов. И всё, что мы можем предложить близкому, попавшему в беду, это пустую кухню, две чашки чая и свет в окне. Но, поверьте, это дороже любых красноречивых утешений и разговоров о том, что жизнь продолжается: те, кто окутан болью, всё равно этого не замечают, планета кружится без них.***
Андрей скрылся из виду, и, задёрнув штору, Марина присела за стол и развернула конфету: её уже ничего не беспокоило, вернее, беспокоило, но не то, что с утра. Ведь нельзя отрицать, что правда в словах Андрея была: действительно, всё вернётся бумерангом, и плата за когда-то совершённую ошибку может оказаться настолько высокой, что жизни не хватит, чтобы погасить кредит. Главное, что Егор здоров и может ходить и с близкими людьми всё хорошо, а эта блатная выскочка Настя — так, мелкая неприятность, мстить и тратить на неё квоту на ошибки Марина отныне не собиралась: лимит и так почти исчерпан, а плата ещё впереди. Если Настя перед ней виновата — жизнь обязательно предъявит квитанцию, а Марина, стоя в стороне с ироничной ухмылкой, понаблюдает. Теперь Касаткина окончательно поверила в эффект бумеранга.