Фильм без названия

      В середине октября воздух пахнет стальным сердцем и грустью. Грязь настойчиво прилипает к и без того запачканным кроссовкам, а лужи, испачканные той же грязью, что и кроссовки, явно желают перепачкать и его штаны. Полумёртвые листья разбросаны на мёртвой траве цвета янтаря, а температура чуть ниже нуля хочет добить и так убитых осенью людей.       Лёгкая куртка, накинутая на плечи, которую теперь некому застегнуть со словами: «Ветер, Лу, ты простынешь», сползающая на глаза чёлка, которую — опять же — некому привести в нормальное состояние, тлеющая сигарета меж пальцами и потускневшие голубые глаза — жалкое зрелище, честно говоря. Октябрьский воздух проникает под его футболку, чуть задирая её, а из лёгких наружу вырывается сигаретный дым вместе с останками прохладных дождей, которых почему-то было мало в этом году.       В его душе была погибшая осень, а на улице — рассвет нового дня. И почему все говорят, что рассвет был создан для того, чтобы людям было не так одиноко вставать по утрам?       Шагая в сторону их его излюбленного места, где он бывает чаще, чем в каком-либо другом месте, Луи просто не думает о том, что они вновь будут сидеть там и разговаривать о чём-то никому не нужном, потому что этого больше не будет. Они ведь просто хотят досказать то, что не смогли сказать всего каких-то пару недель назад. И если он не сможет взглянуть в любимые глаза, то здесь нет его вины.       Они договорились встретиться в десять утра. На часах было 9:20, а пачка сигарет почти пустая. И можно было бы зайти в магазин и купить новую, но зачем? ведь тогда будет повод спросить лишнюю сигарету у Гарри и случайно дотронуться до его пальцев, отчего младший слегка улыбнется, но ничего не скажет. Не то что раньше.       Он надеялся, что всё будет хорошо. Правда. Но вряд ли можно зажечь свечу вновь, если она сгорела дотла.       До заброшенного парка — того самого излюбленного места — остаётся идти минут десять, и он решает замедлить шаг и хотя бы раз за этот месяц взглянуть на осень целиком.       Серое небо, которое давит на него с ещё большей тоской, ворон, сидящий на верхушке почти голой берёзы, что-то жалобно выкрикивает, крыша и капот машины, стоящей под деревом, были осыпаны разноцветными листьями, мокрый асфальт под ногами и оглушающая тишина, режущая слух. Кажется, Луи довольно быстро забыл, что природа тоже может потускнеть.       Завернув за угол здания, он замечает калитку, едва держащуюся на петлях и тихо скрипящую при каждом дуновении ветра. Осталось только дойти до неё и пройти за ворота, туда, где расположен заброшенный парк, и разыскать скамейку, которая стоит где-то в середине, окружённая деревьями, полуразрушенными скульптурами, сломанными цветами и разбитой грустью.       Тихо вздохнув, он вспоминает, как с радостью бежал сюда, после глупой работы, чтобы забыть о злости и окунуться в такие любимые руки. И, кроме этого, ничего не нужно было. Вдохнуть такой знакомый запах, услышать о том, что по нему скучали, поцеловать куда-то в шею, а после уткнуться в неё — всё, что ему было нужно. Нужно и сейчас.       Садясь на скамейку, которая была влажной, после дождя, он закидывает голову назад, закрывает глаза и медленно вдыхает воздух, в котором витает запах зелёных яблок, кленовых листьев и... поглощённой любви?       — Лу! — парень ярко улыбнулся, поднимая взгляд ввысь и смотря в небо, на котором сгущались серые тучи, перекрывая его истинно голубой оттенок. — Я думаю, что будет дождь. А ты как думаешь? — Гарри опустил голову, теперь смотря на Луи, который, улыбаясь, смотрел на него.       «Я думаю, что ты — дождь. Мой солнечный дождь.»       — Да, наверное, будет дождь, — он поднимает взгляд вверх, так же смотря на эти тучи, но продолжает улыбаться, потому что ему абсолютно точно плевать на этот дождь. Зачем ему нужен первый за эту осень дождь, когда рядом с ним есть его собственный?       Гарри шагает к скамейке, садясь на неё, и кивком головы зовёт Луи к себе на колени. Луи никогда не может отказать ему — это аксиома.       Медленно шагая, он подходит к Гарри, но не садится на колени. Младший смотрит на него непонимающе, но не перестаёт улыбаться. Луи думает, что мог бы наизусть пересчитать его улыбки и запомнить пальцами его тепло. Поэтому он просто целует его, подхватывая на руки, и начинает кружить, заставляя листья под его ногами прилипать к подошве кроссовок. Гарри смеётся. Ярко и незабываемо. В этот момент он кажется таким ирреальным, что руки сами не хотят опускать его на землю, потому что боятся — а вдруг он исчезнет?       — Лу, отпу-       — Привет, — он открывает глаза, видя перед собой серое небо и несколько уже мёртвых листьев на деревьях. Луи поворачивает голову на звук и видит его, стоящего рядом с ним в своём белом шарфе, чёрных ботинках, футболке цвета горящей осени, чёрных узких джинсах и в такой же лёгкой, как и у него, куртке.        — Привет. Присядешь? — он взглядом указывает на место рядом с собой, и Гарри едва заметно кивает, садясь на скамейку. — У меня закончились сигареты, не мог бы ты... одолжить мне одну?       — Конечно, да, сейчас, — и он дрожащими (возможно, Луи просто показалось) руками пытается вытащить пачку сигарет из кармана его куртки. Громко выдохнув, Гарри всё-таки вытащил две сигареты: одну для себя, а вторую — Луи.       — Спасибо, — щелчок зажигалки, сигаретный дым и несколько минут глупой тишины, повисшей между ними, давят на них обоих, но никто не решается заговорить первым. Просто потому, что больно. Всё ещё больно. За них всё решает ветер, который решил пробраться не только под их футболки, но и в душу, заодно потушив их сигареты до конца.       — Холодно сегодня, — произносит вслух Гарри, а Луи поворачивает голову в его сторону и смотрит на него глазами, полными печали и воспоминаний. — Правда? — и Гарри отворачивается в другую сторону, понимая, что не сможет посмотреть ему в глаза и не поцеловать.       — Да, прохладно, — и Луи не глупый, он понимает всё. — Ты хотел что-то сказать?       — Я хотел... вернуть тебе кое-какие твои вещи, но потом просто понял, что не смогу. Поэтому можно я оставлю их себе? — Гарри всё же решается взглянуть на Луи, а тот, в свою очередь, опустил голову вниз, размышляя над его вопросом.       — Да, конечно, я не против.       — Спасибо, наверное, — Гарри шмыгает носом, укутываясь в шарф, а у Луи нет ни шарфа, ни Гарри, которые могли бы его согреть.       — Может быть, что-то ещё? — спрашивает Луи тихим голосом, боясь услышать в ответ «нет».       Гарри молчит, а Луи кажется, что он разговаривает с разбитой напополам осенью.       — Можно я обниму тебя в последний раз? — Гарри резко поворачивается к нему и, не дожидаясь ответа, обнимает его так крепко, так знакомо, что Луи остаётся только обнять его в ответ и уткнуться в его шею, на которой висит шарф.       И он чувствует, как по его щекам катятся слёзы, поэтому он посильнее зарывается в шарф, в который впитываются его горькие слёзы и рухнувшие надежды на их совместное будущее.       Неожиданно поцеловав Луи в висок, Гарри так же резко встаёт и, на секунду остановившись, спрашивает скорее себя, чем его:       — Прощай?       А Луи ничего не может ответить, вновь опуская голову и закрывая лицо руками, в то время как Гарри, немного помявшись на месте, уходит в другую сторону от него. И спустя минут пять, когда звук его шагов сменился на уничтожающую пустоту, сердце перестало биться как сумасшедшее, а ветер немного стих, позволяя тишине снова резать слух, он убирает руки от лица и видит на скамейке рядом с собой тот самый белый шарф, который был на Гарри несколько мгновений назад. И мысль, что, может быть, он ещё вернётся, не покидает его сознание.       — Вернись, пожалуйста, мне холодно.