Традиция

С чёрных ветвей, изредка вздрагивавших под порывами ветра, падали комья налипшего на них после вчерашнего снегопада мокрого снега. Один из таких комков угодил Терри прямиком за воротник, и МакГиннис запустил за шиворот руку, пытаясь вытряхнуть его, пока снег не начал таять. Но он не успел — влажный воротничок рубашки заставил его поёжиться, когда над кладбищем семьи Уэйн пронёсся новый порыв пронизывающего ветра, встряхивая ветви. Готэм-сити сиял яркими разноцветными огнями рекламы, неоновых вывесок и ночных клубов где-то далеко позади и внизу. Ледяной холод этого сияния немного разбавляли красные и жёлтые огоньки рождественских гирлянд, елей и украшенных к праздникам витрин. Вечерело, и местность вокруг напоминала пейзаж из старого чёрно-белого кино, но Терри нарочно выбрал именно тот час сумерек, когда очертания окружающего мира кажутся только чётче. Автомобиль он оставил на дороге, ведущей вверх, к кованым воротам пустующего особняка, крыши которого темнели на фоне графитного неба, и медленно пробирался по нетронутому стерильно-белому тонкому покрову, пригибаясь, чтобы не задеть головой низко нависшие ветви и не получить ещё одну порцию снега за шиворот. Здесь не было даже птиц: летучие мыши, обитающие в окрестностях Пещеры, что ли, их распугали? И ещё здесь было очень тихо, потому что снег под ногами оседал почти беззвучно. В этой тишине не успевшая отсыреть почерневшая ветка, попавшая под подошву, сломалась с оглушительным, как выстрел, треском. Терри приехал на кладбище прямо из офиса «Уэйн-Пауэрс». Было Рождество, но компания славилась трудоголиками, готовыми поработать даже в праздник, а руководители корпорации не могли позволить штату прохлаждаться в условиях постоянно растущей конкуренции: лучше выдать лишний раз премию, чем потерять прибыль. Спасибо уже и на том, что, по традиции, отпускали с работы в этот день раньше обычного. Он рассчитывал провести здесь не так уж и много времени, собираясь на обратном пути купить подарок сыну, а то с ночными погонями по крышам за преступниками и полётами он едва не забыл. К несчастью, криминальные элементы не считали, что Рождество нужно проводить у семейного очага, и Терри не ручался, что во время рождественского ужина с родственниками не придётся сорваться с места потому, что где-то грабят круглосуточный супермаркет. Но он искренне, со всей силой души человека, который каждый день собственными руками и ногами — а иногда и головой — творит чудеса, но продолжает в них верить, надеялся, что этого не произойдёт. Дана поймёт, она привыкла, она же знала, за кого выходила замуж, а пятилетнему Томасу можно будет объяснить, что у папы срочные дела, но вот родители Даны, мистер и миссис Тан, его мать и Мэтт останутся в недоумении, это уж точно. Терри сдавленно фыркнул от смеха и мотнул головой, на секунду представив себе лицо миссис Тан, его обожаемой тёщи, которая постоянно подозревала МакГинниса в чём-то неблагонадёжном, несмотря на его безупречную вежливость и положение в обществе. Её хватит удар, узнай она правду. И остальных, пожалуй, тоже. Поэтому о том, кто сейчас скрывается за маской Бэтмена, знала только Дана, считавшая призвание мужа чем-то вроде второй работы, утомительной и довольно опасной, но почему-то ему нравящейся — ей так было легче. И, конечно же, знала Барбара Гордон, с которой он по-прежнему не ладил. Да ещё Макс — вот и все, кому он доверился. Но и от Даны у Терри были секреты. Она была не в курсе того, что уже третий год подряд, в Рождество, Терри ездил на кладбище недалеко от особняка, чтобы посетить могилу Брюса Уэйна. Несмотря на события, произошедшие за десять лет, пока МакГиннис работал на Уэйна, несмотря на правду, Брюс так и остался для бывшей мисс Тан сварливым боссом и эксцентричным миллиардером, который на старости лет совсем повредился в уме и ни с того ни с сего отписал Терри МакГиннису почти всё, чем владел: долю в «Уэйн-Пауэрс», особняк, счета, ценные бумаги… Даже дога по кличке Эйс, одряхлевшего и доживающего последние годы на коврике у камина в гостиной МакГиннисов. Почти всё, за исключением солидной суммы на благотворительность. Не сказать чтобы Дана была против неожиданного, практически свалившегося с неба наследства — какая женщина в глубине души не мечтает иногда стать женой богатого человека? А Терри был богат. И не просто богат, а очень богат. Что не мешало ему работать юристом в «Уэйн-Пауэрс» — за символическую зарплату, но дело было не в деньгах. И тем более не мешало носить маску Бэтмена. Должность позволяла Терри думать, что он не даром ест свой хлеб, а для МакГинниса, довольного тем, что всего достигнутого в жизни он добился сам, это было очень важно. А ещё должность позволяла кое-как маскировать благородную, но не всегда законную деятельность Бэтмена. Пронырливые крючкотворы, по общему мнению, не нуждались в том, чтобы вести двойную жизнь, им и одной хватало, чтобы обмануть всех и каждого, сохранив при этом глаза кристально честного человека. Дана была совсем не против наследства, и единственным, от чего она наотрез отказалась, было предложение переехать жить в особняк. «Терри, это же просто ужас какой-то! Там холодно, мрачно и паутина по углам!» — заявила она. «И летучие мыши», — буркнул в ответ Терри. Он давно подумывал над тем, чтобы передать фамильный особняк Уэйнов одному из городских детских приютов, превратив его в красивый символ. Останавливало его только почти полное отсутствие сентиментальности и мысли о топоте и криках детей над головой уставшего после долгой ночи Бэтмена. Терри остановился перед надгробием, ничем не выделявшимся из ряда других. Серый камень, ровно выбитые строки. Имя. Даты. И ничего больше — ни фраз на латыни, ни библейских цитат. Мало бы кто понял, что МакГиннис делал здесь. Никто, кроме него самого, не знал, почему он считал ежегодный визит на кладбище своим долгом. Не меньшим, чем борьба с преступностью и защита Готэма. Но Рождество — семейный праздник, так? Именно поэтому Терри и не мог оставить своего старика в одиночестве, и сентиментальность тут была ни при чём. Он расстегнул пальто, вытаскивая бумажный свёрток. Осторожно развернул его и положил возле надгробия слегка помятую белую розу. Скомкал бумагу, затолкал за пазуху. Сунул замёрзшие руки в карманы пальто и ссутулился, когда снова подул ветер и с веток посыпался снег. «С Рождеством, пап». Никто не знал, даже Барбара Гордон, даже Тим и Дик, и поэтому Терри МакГинниса преследовали слухи и предположения одно другого хуже, косые взгляды, шепотки за спиной: мол, втёрся в доверие к старику, воспользовался его милостью, присвоил состояние, которое целиком должно было достаться Фонду Уэйна. Но завещание было оформлено по всем правилам, не к чему было придраться, а желающие придираться, которых в первый год нашлось немало, столкнулись с лучшими адвокатами и быстро поняли, что это дело безнадёжное. К тому же Терри сам отказался от предложения Брюса Уэйна официально признать МакГинниса сыном. Это было бы неуважением к памяти вырастившего и воспитавшего его Уоррена МакГинниса, это было бы слишком тяжёлым ударом для матери и Мэтта, а Бэтмен должен был думать в первую очередь о других. Брюс сказал ему: «Не лезь в это, МакГиннис». Как всегда веско — пожалуй, даже суровее, чем обычно, но без особой уверенности, что МакГиннис его услышит. Терри, разумеется, не послушал Уэйна и, разумеется, полез. И моментально налетел лбом на глухую стену: любая ниточка, за которую он хватался, обрывалась, стоило за неё потянуть. И через месяц на руках у него по-прежнему была лишь та информация, с которой он начал копать во всех направлениях: что Терри и Мэтт МакГиннисы биологически являются детьми Брюса Уэйна, что это результат одного крайне засекреченного эксперимента и что Брюс обо всём этом понятия не имел до недавнего времени. Короче, через месяц Терри знал только то, что ему рассказал сам Уэйн, и, побившись о пресловутую стену головой, он решил принять неожиданно выяснившееся родство как данность. Терри усмехнулся: это была хорошая сделка, внакладе не остался никто. В тот день, когда старик ему всё объяснил, он впервые видел Брюса Уэйна… обескураженным? Волнующимся? Похожим на живого человека, а не на живую легенду? Он, конечно же, сразу поверил: мелкие детали мозаики вдруг сложились в картинку. МакГиннис вспомнил, что на паре старых фотографий Уэйна он видел практически себя, что во время истории с омоложением ему не давало покоя странное ощущение, что комиссар Гордон при редких встречах всегда приглядывалась к нему с подозрением, не относящимся к тому, что он успел совершить или только собирался. Терри ссутулился сильнее. Крепчавший ветер глухо свистел в чёрных ветвях, роняя снежные комья на надгробия. Отец и сын… Он мог бы… Только тогда пришлось бы стать Теренсом Уэйном, потому что не может сын Брюса Уэйна зваться Терри. Но Теренса Уэйна — чертовски скучно звучит, пусть и фамилия известная — он представлял солидным служащим, крепким семьянином, законопослушным гражданином и унылым обывателем Готэм-сити, которому не к лицу прыгать по крышам в костюме героя, ломая кости себе и преступникам. Наверное, в глубине души он так и не повзрослел — даже приблизившись к тридцатилетнему рубежу. В отличие от остальных. Да, все выросли, все повзрослели: и Барбара Гордон, и Тим Дрейк, и Дик Грейсон, — все поняли однажды, что героизм кажется привлекательным только в юности, когда за спиной не стоит семья, когда в непогоду не болят старые переломы и порванные однажды связки и не ноют шрамы, когда не приходится покупать сыну подарок в последний день и прикидывать, удастся ли спокойно досидеть до конца рождественского ужина. И даже Макс с её нездоровым энтузиазмом рано или поздно начнёт мечтать о нормальной жизни. Возможно, Терри ещё предстояло всерьёз задуматься над этим — всерьёз, не мимоходом, не на бегу. А пока, если и мелькали подобные мысли, он говорил себе, что ни один из тех, кто свернул с пути супергероя и выбрал путь обычного человека, не менее, а зачастую и более сложный, не приходился Брюсу Уэйну сыном. Брюс наверняка на него рассчитывал. Потому, что раньше, чем открылось их кровное родство, их уже связало другое родство, куда более прочное. Будь это иначе, Уэйн не разрешил бы Терри оставить себе взятый без спросу — да что там, украденный — костюм Бэтмена. Терри МакГиннис расправил плечи, развернулся и пружинистым шагом тренированного спортсмена направился к дороге, уже не обращая внимания на падающий с ветвей снег. Он гордился своим стариком. Он хотел, чтобы у Брюса Уэйна тоже был бы повод гордиться.