Одна ночь

Однокомнатная квартира в самом шумном и пыльном районе города. Окна открыты, и воздушные занавески колышет теплый июньский ветер. В квартире душно и накурено. Открытая форточка не помогает, только пропускает рев автомобилей, крики недовольных прохожих, смех и топот соседских детей. Но звуки улицы не напрягают, не раздражают. Они почти незаметны и так привычны, спустя неделю. В комнате через колонки проигрывателя играет симфонический оркестр. Виолончель и скрипка. На стене отсчитывают секунды громкие часы. Гарри сидит на деревянном полу, оперевшись спиной о старую кровать, голова откинута на матрац. Глаза устремлены в потолок, в руках тлеет сигарета, а табачный дым плавно танцует в тяжелом от жары и духоты воздухе. Идеально. Гарри чувствует, что он растворяется. От музыки, от гула за окном, от тикающих часов, от сигареты и дыма, от жары и непонятно откуда взявшейся тоски. Растворяется как сахар в чае. В квартире, в которой он живет уже около недели, раздается телефонный звонок. И всё ломается вдребезги. Телефон противно пищит на столе. И вдруг уличный гул начинает раздражать, а жара давит на плечи, сжимает легкие в тиски, что становится тяжело дышать. Телефон пищит, вибрирует, зовет. Гарри проклинает звонящего. Сжимает сигарету, и та ломается, осыпаясь серым пеплом на обшарпанные половицы. Телефон звонит, и виолончель со скрипкой теряются за противной мелодией звонка, за грубой вибрацией. Телефон замолкает. Виолончель со скрипкой возвращаются. Гарри поджигает новую сигарету. Голова возвращается на матрац. Глаза мечтательно закрываются. Гарри тонет в этом моменте. Скрипка сейчас выигрывает, играет громче, напористее, прекраснее. Душетрепещуще. Возвращается виолончель. Душа млеет, мысли путаются, сжимаются в комок, взрываются и исчезают. И кажется, что комната вращается вокруг оси. Время пролетает мимо. Гарри растворяется. Часы. Виолончель. Скрипка. Топот женских каблуков. Детский смех и рев машин. Все они сливаются в идеальное гармоничное звучание и занимают все пространство квартиры, не оставляя места тяжелым мыслям и бесполезным переживаниям. Как сахар в чае. И вдруг раздается противный скрежет. Вибрация на столе. Грубая. Черствая. Шумная. Ужасная. Стандартная мелодия телефона вытесняет гармоничный ансамбль звуков и снова ломает всё. Перечеркивает. Разрывает. Сжигает. Съедает. Отравляет. «Мама... надо было выключить», – думает он, пристально глядя на разрывающийся телефон на столе среди грязных чашек из-под крепкого кофе, будто пытается силой мысли расплавить мобильное устройство. Но телефон продолжает звонить, игнорируя взгляд уставших малахитовых глаз. Телефон замолкает. И всё снова отматывается назад. Момент возвращается, и погружает Гарри целиком в себя, а Гарри и не думает сопротивляться. Он хочет навсегда запереть себя в этом коротком миге, заполненном музыкой и сигаретами, старой квартирой и шершавыми половицами под подушечками пальцев. Чугунным молотом рушится телефонный звонок, и красота момента разлетается на осколки. Гарри рывком встает на ноги и тяжелыми шагами идет к столу. На дисплее неизвестный номер. Гарри хмурит брови и сжимает зубы. Он зол. Сейчас он вынет батарею из телефона и закинет её в верхний ящик стола, а корпус – в нижний. Да, пожалуй, он так и сделает. Но перед этим он пошлет звонящего абонента на все четыре стороны. – Я не знаю, кто Вы, но идите нахуй, пожалуйста. – О, как грубо, Гарольд, но мне нравится. Луи. Его голос Гарри узнает из миллиона других. Голос Луи звонкий, как нижние ноты скрипки, и с игривой хрипотцой, похожей на звучание виолончели. Но голос Луи не ограничивается только двумя инструментами. Есть в нем что-то еще. Что-то сильное, но в то же время мягкое. Что-то грубое, но нежное. Что-то ядовитое, но исцеляющее. Что-то такое, чему еще в мире не придуман подходящий эпитет. – Чего тебе? – устало отвечает Гарри, хотя, на самом деле, он несказанно рад звонку Луи, но об этом никто не узнает. – Как жизнь? – словно сонным голосом интересуется Луи, чем удивляет Стайлса, ведь Луи всегда был спонтанным и громким, а сейчас он звучит... смущенно? – Сойдет. Повисает неловкое молчание, разбавляемое размеренным дыханием Луи, и Гарри ставит свой кирпичик в их нелепый диалог. – Твои как? – Хреново, – сухо отвечает бархатный голос. – А что так? – Гарри выдыхает порцию табачного дыма. – Трахаться хочу. – Оу, в таком случае, и мои дела идут хреново, друг, – вздохнул Гарри, нисколько не удивившись последней фразе Луи. – Ты в квартире? – Да-а? – несколько неуверенно и с подозрением в голосе протянул Стайлс. – Никуда не уходи. Не успел Гарри отреагировать, как в трубке уже раздавались короткие гудки. Он еще две минуты смотрит на погасший экран телефона и, усмехнувшись, отбрасывает телефон в сторону. Он делает последнюю затяжку, тушит окурок в остывшем кофе и возвращается на пол рядом с кроватью. Но он больше не слышит той гармонии, которой питался до звонка. Гарри не может забыть разговор. Мысли тяжелым бременем падают ему на плечи, и он думает о последних словах Луи, сопровождая взглядом маятник антикварных часов, громко отсчитывающих секунды в полупустой квартире. Тик. Так. Тик. Так. Внезапно в квартире грозой гремит дверной звонок. И время останавливается. Гарри на ватных ногах идет к двери, переполненный непонятными сомнениями. У двери он замирает. Припадает к глазку и видит за ним Луи, закусившего нижнюю губу и переминающегося с ноги на ногу. Момент затягивается. Луи хмурится, он прислушивается. И в следующую секунду Гарри дергается от застигшего врасплох стука в дверь. – Эй, Гарри, ты там уснул, что ли? – смеется Луи, но Гарри улавливает в его смехе долю нервозности. Луи нервничает? Гарри ничего не понимает. Он поворачивает ключ в замке и медленно открывает дверь. Луи улыбается нахальной улыбкой и играет бровями, облизывая сухие губы. – Впустишь, или так будем на пороге стоять? Гарри колеблется всего секунду, и Луи этого не замечает, он уверенно проходит в квартиру, ворча себе под нос что-то о прокуренном насквозь воздухе, и плюхается на старую кровать. Гарри плетется следом и останавливается в дверях, облокотившись о дверной косяк. – Ну что? – Луи приподнимается на локтях и смотрит на Гарри голубыми шаловливыми глазами. – Что? – хмурится в ответ Гарри, и Луи закатывает глаза. Томлинсон тянется за рюкзаком, который он небрежно кинул на пол у кровати, и выуживает из него две коробочки. Гарри не нужно подходить ближе, чтобы рассмотреть. Презервативы. Лубрикант. – Ну, так ты идешь? Гарри выпускает короткий смешок, отталкивается плечом от дверного косяка и с ухмылкой на лице шагает к кровати. К Луи. Гарри смотрит в голубые, искрящиеся желанием, глаза. Луи смотрит в голодные зеленые глаза. Не прерывая зрительного контакта, они быстро стягивают футболки, отбрасывая их куда-то на пол. Гарри устраивает одно колено между ног Луи, берет его руки в ладони и решительно сталкивается с его губами. Стон Луи заглушается ртом Гарри, и они падают на кровать. Их ноги переплетаются. И раскрасневшиеся и раскаленные тела тоже. Они почти едины. Стайлс опускается с поцелуями вниз по шее к ключицам, кусает разгоряченную и солоноватую на вкус кожу. Луи смеется в полу-стоне. Гарри покрывает грудь Луи влажными поцелуями, скользит губами по талии, щекочет кожу растрепанными волосами и изучает податливое тело властными ладонями. Луи теряет остатки разума, когда Гарри целует низ живота, и не может сдержать сладкий стон, когда Гарри, не теряя времени зря, стягивает с него джинсы вместе с боксерами. У Луи ускоряется дыхание, и сердце бешено колотится в грудной клетке, и он возбужден. Он голый распластан на кровати, а мягкие губы Гарри скользят по коже бедер, оставляют после себя пылающие следы поцелуев. – Боже, – громко рычит Луи, когда Гарри кусает нежную кожу бедра, заставляя Томлинсона елозить под ним. Луи падает в пропасть неги и удовольствия, когда Гарри опускается коленями на пол с лицом напротив паха Луи, а большие и сильные руки все еще сжимают его бедра. С губ Томлинсона срывается стон грешной страсти, когда Гарри прижимается горячими губами к головке и, не терзая Луи слишком долго, он вбирает член в рот и начинает сосать. Его голова поднимается и опускается, пока глаза пристально смотрят на Луи, посылая вибрации по всему его телу. – Гарри, остановись, – восклицает Луи, запуская пальцы в кудрявые волосы. – Я сейчас кончу. Гарри выпускает член Луи с характерным звуком и самодовольно улыбается, убирая пальцами слюну с уголков рта. Он забирается на кровать и вдавливает Луи в матрац. Луи тяжело дышит, его грудная клетка томно вздымается под пристальным взглядом стеклянных зеленых глаз. – Черт, ты такой красивый, – Гарри скользит большим пальцем по приоткрытым губам Луи и целует его. Глубоко. Страстно. Развратно. Луи стонет в рот Гарри, требуя большего. Если быть честным, то Луи уже давно на грани и мечтает быть оттраханным. Гарри находит на кровати смазку и презервативы, снимает свои боксеры и, открыв зубами этикетку, раскатывает защиту по своему члену. Луи думает, что умрет, когда Гарри, наконец, переворачивает его и оставляет дорожку поцелуев вдоль позвоночника. Луи всхлипывает, когда большие ладони Стайлса ложатся на половинки его ягодиц, чуть раздвигая их. Луи испускает сладкий стон, когда чувствует горячий язык внутри себя, и Луи думает, что сходит с ума от накрывшего его наслаждения, которым он пытается насытиться, но ему этого мало, недостаточно. Он хочет, чтобы Гарри уже вошел в него. – Блять, Гарри, – всхлипывает он. – Возьми меня. Прямо сейчас. И Гарри немедленно исполняет просьбу Луи. Он медленно входит в него, мышцы на спине Луи напрягаются, а руки сжимают простыню. Из груди Томмо вырывается хриплый стон, когда Гарри начинает ускорять темп. Его толчки становятся сильными и глубокими, его зубы кусают плечо парня под ним, заставляя его громко и несдержанно стонать. Гарри ловит ртом самые громкие крики Луи. Они целуются, сталкиваясь языками. Мокро и грязно. Луи задыхается от ощущений внутри себя, пока Гарри покрывает поцелуями его шею. Луи стонет, и он громкий, громкий, громкий. Гарри не может больше сдерживаться, и он вдалбливается в Луи сильнее, втрахивая его в матрац старой скрипящей под ними кровати. Он двигается жестко, и Луи чувствует горячую влагу в уголках глаз, но также он чувствует себя так хорошо и, кажется, у него не было секса лучше. Луи стонет под Гарри, его кожа плавится под прикосновениями горячих рук, и он чувствует, что уже на грани. – Гарри, Гарри, Гарри! – кричит Луи, изливаясь на живот. Его ноги дрожат, и он сжимается вокруг Гарри, подводя его самого к краю. Гарри рушится на кровать рядом с Луи, и они не могут унять сбившееся дыхание еще несколько минут. Они потихоньку приходят в себя, и Луи только тогда замечает играющую музыку на фоне. Он закрывает глаза и отдается целиком мелодии. Гарри возится на своей стороне кровати и через пару секунд выдыхает порцию табачного дыма. – Это дрянь тебя погубит, – уставшим голосом говорит Луи, на что Гарри только хмыкает и делает новую затяжку. – Дай мне, – Луи отбирает сигарету из рук Гарри и впускает табачный дым в легкие, а потом он припадает к губам Гарри, делясь с ним вкусом дыма. Он отстраняется, но всего лишь на мгновение, и вновь накрывает губы Гарри своими, чуть углубляя поцелуй, их языки сталкиваются, лениво поглаживая друг друга, и поцелуй получается медленным, тягучим и чувственным. Они оба тонут в неге посторгазменного поцелуя и не могут насытиться друг другом. Они целуются еще пару минут, пока не выдыхаются окончательно. Гарри поджигает новую сигарету, и они раскуривают её на пару, молча глядя в потолок, окутанные ансамблем струнной музыки. – Ты будешь моим парнем? – ровным голосом, словно для формальности, спрашивает Луи. А Гарри ничуть не удивляется заданному вопросу. – Ты очень рискуешь, Луи. – Я знаю. Гарри хмыкает и передает сигарету Луи. – Но ты тоже рискуешь, Гарри. – Разве? – Я – ужасный собственник, буду ревновать. Ты готов принять это? Луи приподнимается на локтях и не моргающими глазами смотри на Гарри, на голого, распластанного на кровати и медленно затягивающегося и также медленно выдыхающего дым из легких. И на его лице нет ни капли сомнения, когда он, глядя в голубые глаза, говорит: – Принимаю.