Одно.

      Выпускной. Конец этой грёбанной школы. Начало взрослой жизни. Праздник для всех здесь собравшихся. Но не для меня. Для меня всё это только повод, чтобы хорошо выпить. Так что, как только мы пришли в бар, чтобы отпраздновать, я сразу же пошёл к барной стойке. Да-а, я не забуду лица учителей, уже бывших одноклассников и их родителей, ведь от кого-кого, а от меня они такого не ожидали: подойдя к бармену, я не мелочась сразу же заказал бутылку виски и, как только бармен принёс мой заказ и налил (документы он у меня спрашивать не стал, ведь я здесь не впервой, а запомнить меня несложно), я опустошил рюмку. Так вот, как только они всё это увидели, у них так лица вытянулись, как-будто я там стриптиз танцевать стал. Хотя это не удивительно, ведь для них я — отличник, победитель многих олимпиад и соревнований, гордость школы и класса, пример для всех учеников. Настоящего меня здесь знают только мои родители, этот бармен и одна надоедливая морда. Настоящий я приходит сюда каждую пятницу и пьёт столько алкоголя, что за выходные я только успеваю отойти от похмелья.       Алкоголь. Может для кого-то это просто выпивка, просто средство раскрепоститься, но не для меня. Для меня алкоголь — это то, из-за чего я всё ещё жив, из-за чего не сошёл с ума, это спасательный круг из всего дерьма, под названием Жизнь. — Юр, может, пойдём потанцуем? — Сказала подошедшая ко мне ещё одна из размалёванных пигалиц, которые весь день мне строили глазки. Но ей хватило одного моего взгляда, чтобы понять, что, если кто-то подойдёт ко мне ближе метра, конечно, кроме бармена, я ему врежу не раздумывая, и плевать мне, какого оно пола.       Смотрев на убегающую девку, я не понимал: Почему не такие, как она, безмозглые курицы являются лишними? Почему из всех людей в этом баре лишним оказался я? Почему у меня на левом запястье не как у всех два имени, а одно? Да, я — лишний, бракованный, не имеющий вторую половинку или просто мусор в этом мире.       До шестнадцати лет у меня была счастливая жизнь, но отсутствие всего лишь одного имени разрушила её. В начале мы с родителями ездили по разным докторам, пытались всё изменить, но все нам говорили только одно: « Очень редко, но такое бывает», «У вашего сына нет своего Соулмейта», «С этим медицина сделать ничего не может», каждое их слово для меня было, словно кинжал в сердце. После каждого приезда от врача у меня была истерика: я закрывался у себя в комнате и разбивал всё, что можно разбить, я разрывал всё, что можно разорвать, поэтому родители перестали меня возить куда-то, понимая, что я больше не выдержу этого.       Хоть я и так был хорош в учёбе и спорте, но стал ещё усиленнее заниматься, чтобы забыться, чтобы доказать себе и всем, что я не лишний. А в восемнадцатилетие я попробовал алкоголь и так нашёл ещё один способ — не думать ни о чём. Так у меня и сложился распорядок недели: в будни — учёба и спорт, вечер пятницы — бар, выходные — похмелье. И после этого вечера ничего не изменится, так что для меня это не праздник, как для всех остальных, а обычная пят… — Ну, и как зовут юного пьяницу? — Сбив меня с мысли, сказал какой-то смельчак, который сейчас поймёт, что к людям с дурацкими вопросами лезть не надо, ведь можно получить по роже. И только я собрался это сделать, как увидел этого ангела, которого не тронула вся тьма этого мира.

***

      Заходя в бар, у меня была только одна мысль — сегодня мне придётся тащить пьяного Виктора к нему домой. То, что он напьётся, как свинья, я был уверен, ведь сегодня выпускается его первый класс (хотя классным руководителем был он у них только четыре года). С Виктором мы знакомы пять лет: когда я только поступил в институт, он был уже на последнем году и жил в той комнате, куда меня заселили. Мы с ним сразу же сдружились и со временем наша дружба только становилась крепче. Так что сейчас я могу точно сказать, что Виктор мой лучший друг, а я его. Мы о друг друге знаем всё. Хотя, нет. Кое-что мы не обсуждаем. И это кое-что тема соулмейтов.       Вообще однажды Виктор решил поговорить об этом, но, увидев, что мне эта тема неприятна, быстро переключился на другую и больше не затрагивал её. Почему же я не люблю тему соулмейтов? А просто потому, что у меня его нет. На левом запястье у меня только одно имя. Когда в шестнадцать я узнал это, у меня была депрессия: я просто валялся на кровати и ел всё, что было съедобное в доме. Но потом мне эта депрессия надоела и я решил, что, если моя жизнь принадлежит только мне, я посвящу её детям и стану учителям начальных классов. Сейчас я уже заканчиваю институт и осенью буду работать в школе, где работает Виктор.       Так как мне уже надоело слушать пьяные бредни Виктора о том, как он не сможет жить без его класса, я решил осмотреть посетителей бара. И у барной стойки меня заинтересовала одна пара, хотя правильнее будет сказать парень и девушка, лезшая к нему. А парню-то и слов не надо, чтоб девушку заставить убегать со слезами на глазах. Хотя я б её и девушкой не назвал, в такой-то кофте, случайно названной платьем, обычная потаскушка. Хотя не мне судить, ведь я ещё с четырнадцати лет понял, что мне нравятся парни, так что может и нормальная девушка, но мне без разницы, ведь из них двоих меня заинтересовал парень. Нет, не как партнёр на ночь, а как интересный объект для изучения. А заинтересоваться есть чем. Ведь я бы ему восемнадцать с натяжкой только дал, а он выпивает без остановки, и останавливать его никто не собирается. — Виктор, что это за парнишка сидит у барной стойки? — Решил я полюбопытствовать. — Этот парнишка — мой ученик Плисецкий, гордость школы и юный пьяница. — Сразу же ответил Виктор с какой-то грустью. — Гордость школы — это хулиган всей школы? — Нет. Гордость школы — это лучший ученик и спортсмен школы. — Как ребёнку, объяснял мне мой друг. — Ты хочешь сказать, что он и лучший ученик, и лучший спортсмен, и юный пьяница? — Не веря спросил я. — Да, так и есть. Но только, Юр, я тебя прошу — не лезь к нему со своей добротой и любопытством. У него в жизни случилось что-то, из-за чего он потерял интерес к жизни и стал постоянным посетителем этого бара. Я два месяца пытался ему помочь, но он просто не слушал меня и посылал далеко и надолго. — Пытался остановить меня Виктор, зная, что я собираюсь делать. Но поздно. — Вить, если он меня пошлёт, то я не буду больше к нему лезть, но сейчас я хочу попробовать помочь. — Ладно. Делай, что хочешь, но не говори мне потом, что я тебя не предупреждал. — Ага.       Может быть в другой ситуации я бы послушал Виктора, но сейчас я чувствовал, что должен подойти к этому парнишке. Приблизившись достаточно близко, я сказал, чтобы обратить внимание к себе: — Ну, и как зовут юного пьяницу?       На мои слова сразу же отреагировали и с раздражённом взглядом повернулись ко мне, но, как только парнишка увидел меня, его взгляд изменился, а я… А я просто улыбался и не понимал: Почему я хочу защищать эту гордость школы? Мог ли я влюбиться с первого взгляда в этого юного пьяницу, в этого чертовски красивого юного пьяницу?

***

— А вам какая разница? — Вспомнив про вопрос, сказал я, но без раздражения, ведь мне не хотелось ему грубить, почему-то. А ещё страннее то, что мне хотелось его крепко обнять и не отпускать, ведь у меня было чувство, что моё место в его крепких объятьях. — Я первый задал вопрос. — Не переставая улыбаться, сказал он и присел рядом. — Ну хорошо. — Ещё одна странность — я не хотел с ним спорить. — Я выпускник школы, Плисецкий. Юрий Плисецкий. — сказал я, но, когда назвал своё имя, у него расширились глаза, а потом он вообще стал смеяться и что-то бормотать про «Одно» и «Судьба — злая шутница». — Эй, ты чего? — Не заметив, как перешёл на ты, забеспокоился я. — И вообще ты кто? — Я? — Опять улыбаясь, сказал он. — Я друг Виктора, твоего классного руководителя, Студент последнего курса педагогического института, Кацуки. Юрий Кацуки. А ещё у меня на левом запястье одно имя.       И тут меня, как молнией поразило: А если у твоего соулмейта такое же имя, что тогда у тебя будет на твоей руке? Согласитесь, ведь странно, когда у тебя два одинаковых имя. Лучше, означающее и тебя, и твою пару, одно…       Но домыслить мне не даёт его рука, которая без разрешения взяла мою левую руку, стянула напульсник и стала гладить подушечками пальцев имя, да так, что мне мурчать хотелось. А потом мне самому не хотелось думать, ведь какое думать, когда тебя так целуют, когда ты нелишний, небракованный, а очень нужный. И у тебя есть тот, кто будет делить с тобой всё: и горе, и радость, и даже имя. Одно.