Give Captain America A Boyfriend

Рядом с Себастьяном тепло — это самое первое слово, которое приходит в голову, едва Крис берётся хотя бы мысленно описать своё отношение к коллеге по фильму. Впоследствии — близкому (близкому, близкому, ещё и ещё ближе) другу. Тепло, пьяно, почти горячо, смешно, одурманивающе. Дождь, град эпитетов, и Крис даже не пытается выбрать нужный и самый точный. Электронные гостиничные часы высвечивают в перевалившее за полночь время ядовитым зелёным, пальцы обводят края рокса с виски — или чем-то ещё крепче? Крис помнит только то, что не так давно, каких-то пять часов назад, они условились карабкаться по пути повышения градуса, и капельки конденсата смотрелись на янтарных бутылках тёмного разливного пива эстетически прекрасно. Дальнейшее воспоминание раскалывалось на кусочки, едва их коснёшься — так Крис и терял (в самом наилучшем смысле) время с Себастьяном. Это было обычной практикой: возможно, им и обоим сразу, и порознь приходило в голову, что они проводят вместе слишком много времени. Слишком откровенно растягивают перерыв на очередную сигарету, слишком бесстыдно запаздывают к условленному часу начала съёмочного дня, слишком часто поддаются спонтанному решению провести вечер-ночь-утро в номере не обговоренного с коллегами отеля. Из всего этого — особенно из последнего — и вытекало то, что Крису рядом с Себастьяном было тепло-пьяно-горячо-смешно-одурманивающе-хорошо, и признаться, особенно в последнем, никакого труда не составляло. Стэн был чертовски приятным собеседником, чертовски надёжным плечом и чертовски хорошим в принципе во всём, за что брался, и Криса (не)осознанно-невольно тянуло к нему всё сильнее да сильнее. Вероятно, даже слишком сильно. Вероятно, в его отношении к Себастьяну — и в абсолютной взаимности в ответ — было до несуразности много этого «слишком», но никаких откровенных неудобств это не приносило. Поэтому Крис просто закрывает (на это) глаза и кладёт голову на колени Себастьяна. От оказавшейся так близко чужой рубашки пахнет привычно — табаком и одеколоном, и Эванс чувствует себя практически дома. Себастьян сидит на полу, опираясь спиной о постель, затягивается преувеличенно медленно, изгибает запястье, отводит в сторону — осторожно, старается, чтобы пепел не попал на Криса — и стряхивает его… Куда-то, вне поля зрения Эванса. Запрокидывать голову, отслеживая точное место, не хочется — та и без этого тянет куда-то вниз по спирали, на крохотное мгновение смазывает зелёные часы и слепящую лампу под потолком, а затем позволяет зрению сфокусироваться снова. Наверное, они с Себом о чём-то говорили. О чём-то таком, что в очередной раз растает, погрязнет в духоте ставшего знакомым лишь на одну ночь номера. О том, чего на грядущее утро не останется ни в одной, ни в другой голове — когда Крис обнаружит себя в совершенно нормальном и привычном положении, головой на чужой тёплой груди. Наверное, молчаливый перекур, безвозвратно теряющая пепел самокрутка — то, что Крис ещё будет в состоянии вспомнить. Субботняя ночь дождём бьётся о стеклопакеты, стены кренятся вовнутрь, плавно изгибаются где-то вверху, и чужие колени тёплые-тёплые, почти горячие через ткань брюк. Крису тоже хочется яда, и Себ заботливо поворачивает самокрутку фильтром к нему. Крис вдыхает жадно, глубоко, в одну долгую затяжку, до прохлады в ладонях, колкого ощущения в лёгких и поплывшей по искривлённой траектории головы — стены летят и воздух свертывается, как закисшая в ране кровь. — А ты же видел эту чертовщину? — Себастьян забирает сигарету, зажимает её между губ, придерживая пальцами правой руки. — Какой только чертовщины я не видел. — Твиттер. Где-то в центре головы рождается тяжёлый-тяжёлый шарик, гулко и почти больно бьющийся о стенки при каждом движении, лишающий толковой координации, и Крис понимает, что попытка подняться — не самое лучшее его решение. — Чт-то там? — он морщится, не меняя положения. — Просьба дать бойфренда Капитану Америка. — О, отъебись, Себ. От выкуренной дряни голос лоснится и скользит, так что совладать с ним становится все труднее и труднее. Крис жестом просит бутылку; виски льётся точно мимо губ, стекает по линии челюсти на шею, пачкает накрахмаленный ворот, но два практически полноценных глотка ему сделать всё же удаётся. — Это фанаты, — Себастьян выжидает, пока Крис всё же усаживается рядом, держа ладонь на голове, — не я. — Дай сюда… Глаза отказываются воспринимать экран переданного в руки айфона иначе, чем как какофонию кислотных бликов зелёного, синего и белого, и Крис моргает несколько раз, прежде чем различает чёткое #GiveCaptainAmericaABoyfriend. Чёткое, откровенное, наглое, вызывающее, точное. А ещё смешное — он хихикает, абсолютно пьяно, проматывая большим пальцем ленту по запросу. Склеенные в один хэштег слова правда смешат, забавят, отчасти смущают, чуть-чуть пугают, а ещё — откровенно провоцируют. Может, виной тому — довольно поздний вечер, а, может — то, что Себастьян рядом небрежно стряхивает пепел со всё ещё не докуренной сигареты прямо в рокс с виски. — Чертовщина, а? Крис способен откликнуться лишь неопределённым мычанием, потому что в следующую секунду гаджет из его рук уже забирают. Впрочем, твиты по хэштегу Себ не закрывает, листает ниже с кривой улыбкой, и Крис сбоку жмётся к нему крепче. Стэн, так безупречно выглядящий, отглаженный и какой-то острый, всегда вызывает необузданное желание основательно его помять, что Крис и делает при первой же возможности. Когда напивается. Стэн останавливается на медиафайлах — с дотошностью вглядывается в рисунок поцелуя крупным планом, скользит взглядом по чётко выверенным линиям. Медленно листает дальше — поцелуй, поцелуй, поцелуй, резкий подъём рейтинга до уровня адской чертовщины, и ему практически не стыдно вглядываться в откровенный фан-арт с Крисом у плеча. Эванс вдыхает через зубы, ощупывает карман с сигаретами, вслепую выуживает одну, зажимает между губ и снова только издаёт странный, но благодарный звук, когда Себастьян молча чиркает зажигалкой. Закуривает, делая шумный долгий выдох, без малейшего стыда стряхивает пепел с обугливающейся по краям папиросной бумаги прямо на ковёр и снова прижимается к коллеге. — Даже совместный просмотр порно не был бы таким… Странным. — Себастьян то ли предполагает, то ли констатирует факт. — Предлагаешь попробовать? Шутка вязнет в пространстве, словно не долетая до адресата. Крис готов поклясться, что эти два слова рискуют заиметь последствий серьёзней, чем какое-нибудь признание в любви. Воздух втекает в лёгкие долго и тяжело, туго, будто бы непригодный для дыхания, и запахи — одеколон, дурь, табак, перепробованный алкоголь, Себастьян — дразнят, щекочут нос, бьют в голову невероятной концентрацией нашатыря. Едва ли, правда, они отрезвляют хотя бы на долю секунды. Каждый увиденный рисунок ярко отпечатывается на сетчатке, и высокий рейтинг раззадоривает своим появлением всё чаще и чаще. Крис слушает своё дыхание, замечает тяжело вздымающуюся грудь Себастьяна, списывает всё на дурь и алкоголь и вновь переводит взгляд на экран. Видит чётко вырисованную железную руку Баки и впервые ловит себя на мысли, что, наверное, хорошо было лишить героя именно левой руки. И оставить правую чувствительной, настоящей: в его голове стремительно развивается удушливо-грязная мысль о том, что удерживать сигарету, впутываться в волосы, давать пощёчины, принимать дурь, ласкать себя — всё это необходимо доверять именно той части тела правши, что никогда не подводила, что осталась живой, из плоти и крови. Эванс коротко затягивается. Мозг быстро перелистывает, словно страницы комикса, увиденные рисунки — во всей красоте, яркости, подробностях. Ложью было бы сказать, что он сам ни разу не интересовался творчеством по пейрингу, в котором фигурирует персонаж Стэна и его собственный. Но сейчас просмотренное воспринимается отчего-то особенно остро, и Крис не знает, что винить в первую очередь. — И как тебе идея? — Себастьян снова разрывает тишину, словно распахивая плотные ночные шторы, без малейшего предупреждения. — Идея дать Капитану бойфренда? Стэн дарит ему немой скептический взгляд. — Идея… Хорошая идея. В смысле, я хотел… Сказать… Что… — язык грозит заплестись, слова пугливо разбегаются в голове, едва Крису хочется их собрать в цельное предложение для оправдания. — Хочешь сказать, что Баки — неплохой вариант для Капитана, да? «Опьяней же ты уже наконец», — думается Эвансу. Он со всей возможной искренностью завидует тому, как легко Себастьяну даётся оперировать словами. Выпили и выкурили они абсолютно одинаково, может, Себу досталось даже немного больше. Только, кажется, голову тот терять не торопится. — Ага. Да. Ох. Неплохой. — Крис снова делает короткую затяжку. — Соглашусь. В конце концов, хотя бы таким образом надо уже наконец узаконить наши отношения. Издевается он, что ли? — К-какие… Погоди, постой, — Крис промаргивается, но ни опьянение, ни прозвучавшие в ушах слова никуда не уходят. Себастьян лишь мягко, глуховато смеётся. Эванс чувствует себя конченным идиотом. — Какие отношения… — Господи, Крис, какой ты идиот, — подтверждает его догадки Себастьян. А потом оглушает, словно молотом по темени: — Ты с парнями когда-нибудь целовался? — Что… Зачем? — Ну, — хмыкает, — раз Капитану Америка нужен бойфренд, то и поцелуи этому бойфренду тоже нужны. — А. Лёгкие то жжёт холодом, то окатывает изнутри плазмой, медленно стекающейся куда-то в самый низ живота. Единственное, что понимает Крис — то, что сознанием, осознающим, что происходит, он всё ещё где-то там, где Себ не показал ему обилие твитов по недвусмысленному хэштегу. Поэтому, наверное, и голова не успевает за словами, а слова — за действиями. — Идиот, твою мать, — слышит он бормотание, едва успевает повернуть голову, чтобы спросить, что не так, и оказывается прерван, — как же ты собираешься иметь бойфренда, если у тебя даже ни одной репетиции не было? А потом он, не успевая ни возразить, ни удивиться, чувствует на своих губах табак-дурь-алкоголь-сладость-Себастьяна. Шершавая, мозолистая ладонь ложится ему на щеку, скользит по шее, пока Крис, потрясённый, приоткрывает губы, впускает и подаётся вперёд. Его собственная рука, не занятая сигаретой, инстинктивно ищет большей близости, большего контакта. Она проскальзывает по чужому предплечью, следует синеватому разветвлению крупных вен, к кисти, и впивается в запястье. — Эй, Капитан, полегче. Себастьян, дрянь, ещё находит в себе какие-то силы нахально посмеиваться. Крис, пользуясь секундным разрывом поцелуя, глубоко вдыхает, скользнув взглядом по зарозовевшему лицу мужчины, и прикрывает осоловевшие глаза, уже сам вжимаясь в его губы своими. Пытается перехватить инициативу, передёргивает плечами от прокатившегося по позвоночнику ручья мурашек, сминает чужие губы, прикусывает, практически насилует, словно навёрстывая упущенное за больше, чем два года почти-что-дружбы. Себастьян отвечает — развязный, раскрепощённый, с тяжёлыми вдохами и выдохами, и Крис чувствует, что внизу живота всё более ощутимо тянет. Сигарета, всё ещё тлеющая, неожиданно напоминает о себе — печёт пальцы, и Крис неосторожно дёргает ладонью — огонёк гаснет, случайно затушенный о чужое плечо. Стэн дёргается, шипит от короткой боли, отстраняется — но Крис не видит в его лице ни капли злобы. — Просил же тебя — полегче. Поздравляю, Кэп, ты теперь преступник. Прожёгший мне рубашку. Себ усмехается, осторожно забирает из чужих пальцев сигарету, а Крис совершенно невольно ловит себя на мысли, что в эти его длинные волосы можно с легкостью вплетать пальцы, можно накручивать их на кулак и дёргать на себя, следя за перекатывающимися на спине мышцами, можно прижимать ближе и шептать на ухо что-нибудь грязное и безумное настолько, настолько, настолько… он задыхается, захлёбывается от своих мыслей и фантазий, ему невообразимо жарко, и Себастьян рядом совсем не способствует улучшению ситуации. Впрочем, им и хуже уже не будет. Крис мгновенно отметает крайне своевременно появившуюся мысль о неправильности, неверности — тянется к его губам сам, но не целует, только дышит, сбито, нервно, пока Себ подсаживается ещё ближе. А затем ловит в губы его стон удовольствия, удивления и неожиданности, когда ладонью, словно покрывающейся мурашками откуда-то изнутри, сжимает очерченный брючной тканью член. — Скажи, у тебя встал уже тогда, когда ты смотрел эти рисунки? — в голове Криса, дуреющего от вседозволенности, тут же находится не оправдание, а настоящее объяснение тому, как тяжело дышал Себастьян. — Или тогда, когда я тебя прижёг? М? — его ладонь надавливает сильнее, ведёт по всей длине органа, и Стэн прикусывает нижнюю губу; его ресницы вздрагивают. — Пошёл ты, Крис. — О, спасибо, что не Капитан, — язвит Эванс, вместе с этим ощущая, как ласкает слух обращение по имени. Едва слушающимися пальцами он расстёгивает молнию его брюк — с пуговицей Себастьян разбирается сам, — и приспускает с боксерами до середины бедра. Чужой член, крепкий, горячий, налитый, ощущается в его руке до невозможного правильно. Крис сплёвывает на ладонь, оборачивает её вокруг гладкого ствола вновь и ведёт вверх-вниз, ощущая, как ещё больше раскаляется тяжесть внизу собственного живота, хотя казалось бы, что горячее уже некуда. Себастьян выдыхает со стоном — хрипло, словно как-то беспомощно, и Крис, ускоряя движения руки, другую кладёт ему на шею и притягивает к себе — срывает с губ ещё поцелуй, ещё и ещё, а затем чувствует, как к его ласкающей ладони присоединяется и ладонь самого Стэна. И да, наверное, так будет лучше. Проще. Вернее. Себастьян задаёт ритм — и Крис ему подчиняется, уже ведомый, прячет лицо в чужой шее, а затем проводит по коже языком и смыкает губы на адамовом яблоке, надкусывает, словно настоящий запретный плод. Себастьян вздрагивает — будто бы всем телом, закатывает и закрывает глаза, когда Крис выцеловывает, вылизывает его шею, кусает мочку уха. Свободной рукой Себ поворачивает его лицо к себе — касается припухших губ своими, а затем считает вдохи в голове, жмётся губами к шее Криса, мелко дрожит, парализованный судорогой удовольствия, и с низким долгим стоном кончает в обе ладони. Тепло, мокро, жарко. Пьяно, почти горячо, одурманивающе. Стэн рвано дышит ему в шею, а Крис избавляется от сковывающей ледяной неловкости одним только движением — гладит его по щеке, пока он, вытирая испачканную руку прямо о свои брюки, с чужой ладонью проделывает то же самое. Затем чуть отстраняется и неуверенно тянется к джинсам Криса — тот позволяет, не вмешивается, за движениями его рук следит завороженно, зачарованно, а затем вдруг дышит чаще-чаще-чаще, когда тёплая ладонь, отодвигая резинку, проникает под боксеры, даже не снимая их, и оборачивается вокруг ствола. — Сожми ещё… — слова тают во рту, пенясь на губах нечленораздельными звуками, будто Крис безнадежно тонет, — ещё… И не думает, что этого станет достаточно. Этого — и того, что Себастьян коротко поцелует его (он ловит себя на мысли, что каждый поцелуй сегодня — словно тот же самый, первый). Крис изливается в его ладонь, вжимается в его губы так, будто этот поцелуй — последний, и только где-то на периферии сознания позволяет проскользнуть вопросу: а не это ли — то самое слишком, которого он так опасался в их взаимоотношениях? — Всё… Всё в порядке, всё хорошо, — вдруг бормочет Себастьян, будто отвечая на этот самый вопрос. Неловкость и стыд накатывают удушливой волной, но Стэн напротив улыбается — всё такой же раскрасневшийся, всё такой же, всё такой же, и Крису от того, что ничего действительно не стало хуже, хочется улыбаться в ответ до боли в скулах. — Дайте бойфренда Капитану Америка. — Облизывает губы, подаётся вперёд и коротко целует вновь. Ненасытность бурлит в груди с удвоенной силой напополам с каким-то ещё тёплым и крайне приятным чувством. — Но только ему, потому что… — тут слова отчаянно хотят протолкнуться по горлу назад, боясь быть произнесёнными, потому что догадка всё ещё на уровне догадки, а не факта. — Потому что… — Потому что своего ты только что поцеловал, Крис. — Себастьян широко, открыто улыбается и лениво моргает. — Идиот ты, Эванс. Ещё по сигаретке?