Шторы

            19 октября 2016 год       Дождь замывал следы прохожих, скрывая их неосторожные шаги мимо дороги, когда они, в обход уже образовавшихся луж, спешили на работу, может быть, куда-то с друзьями, с детьми в колясках, которые обязательно требовали бы прогулки, даже в самую отвратительную погоду. И я была в их числе. Не сказать, что сильно похорошевшая или изменившаяся, но определённо не пьющая, по крайней мере, не в таких количествах, и более довольная собой Рейчел.       С того злополучного дня, когда я была уверена, что умру рядом с порогом моего дома — того самого дома, который я любила, который обставила своими же руками, с особой нежностью подбирая тон для занавесок в спальне, цвет пола в ванной и фактуру деревянной мебели в кабинете Тома — умру на пороге моего первого дома, с того дня прошло уже больше трёх лет.       С одной стороны может показаться что это серьёзный срок для того, что бы забыть всё, откинуть прошлое назад, куда-то за плечо, как откидываешь волосы в особенно ветряную погоду, и не оборачиваться. Казалось бы, всё это так просто, и уж за три года точно можно было бы предпринять что-то подобное, ведь люди переживали и куда более страшные вещи! Но с другой, не было ни одного дня, ни одной недели, месяца, года, да что уж там, порой и часа, когда бы я не вспоминала удивлённые и непонимающие глаза Тома, его поднятые брови и открывающийся рот, который безрезультатно пытался хватать воздух. Я не могла забыть об этом ни на секунду, Проигрывая в голове это раз за разом, прикидывая: "А не было ли какой-то другой возможности, что бы уйти, что бы всё закончилось по-иному?" Чтобы Тома судил суд, а не я и Анна.       Анна. Интересно, как она сейчас, как она переживает всё это. Как воспитывает ребёнка. Ребёнка убийцы, изменщика, обманщика, ужасного человека. Как она воспитывает ребёнка, чьего отца сама добивала, сидя перед ним на коленях и ввинчивая тому в шею отвёртку. А, может быть, она об этом даже не вспоминает? Как выборочная потеря памяти. Её мозг постарался избавиться от травмирующих его фрагментов, стереть их начисто, ведь как иначе жить?..       Если так задуматься, то у меня и впрямь всё складывается не плохо. После того, как я вернулась обратно в Лондон, я ещё немного пожила у Кэти, постаравшись съехать как можно скорее, хотя она упорно уговаривала меня остаться: уж очень сильно у неё развито чувство сострадания, которое тогда мне казалось безумно похожим на жалость, а ею я была сыта до тошноты. Мне удалось найти более подходящую работу, которая бы была всё же ближе к моей квалификации, снять маленькую квартирку в пригороде, в которую я первым делом купила шторы приятного белёсо-мятного цвета, ведь они были абсолютно не похожи ни на одни из занавесок в доме номер двадцать три по Бленхайм-роуд.       Прошло уже три года, и спешить ранним туманным утром до станции под проливным дождём, среди толпы таких же спешащих людей, движимая целью добраться до работы, а не приехать в Лондон, чтобы бездумно скитаться по улицам, опустошая бутылку за бутылкой, мне казалось абсолютно нормально. Порой я даже чувствовала себя счастливой, более юной на вид, возвращающей себе всё то, что потеряла уже так давно. Но было кое-что, что мне пугало каждый день, без этого не протекали будни и не начинались выходные.       Ещё тогда, после того, как я побывала на могиле Меган и её дочери, когда увидела в силуэте того священника, Скотта, что-то пошло не так. Я чувствую его взгляд на своей спине, я вижу его силуэт среди прохожих, его профиль в поезде, повернув голову к мужчине, что читает газету. Он не покидает меня, не оставляет до того момента, пока я не вернусь домой и не закрою окна своими мятными шторами как можно плотнее. Но разве я заслужила это?