Воронье гнездо.

2:27 — Я думаю, они опять скажут нам о футбольном матче, и придётся рисовать новые плакаты, декорации делать, кричалки придумывать, названия командам, вот это вот всё... — Грейс лежала на своей кровати, которая стояла возле противоположной от меня стены. Она водила руками в воздухе, иногда скидывая с себя одеяло или садясь на кровати, при этом говоря. За футбольный матч и всё то барахло, что нужно было делать для него я не беспокоилась. Грейс была человеком творческим, да к тому же ещё и хорошим художником. Она бы управилась с плакатами сама, за какой-то час-два, так что жаловаться ей не к чему. В комнате было темно. Лунный свет проникал сквозь длинное окно, линией вился по полу и выхватывал из темноты на другом конце комнаты огромный и старый шкаф. — Я не считаю так, Грейс. У мисс Остин отличная фантазия, и она, несомненно, должна что-то придумать, — Кира подала голос со своей кровати, стоявшей у той же стены, что и моя, напротив кровати Грейс. Мисс Остин. Из-за этого имени в комнате воцарилось молчание, прерванное лишь печальным вздохом Грейс. Александра Остин была главенствующей в этом Мракобесии (а нужно ли нам настоящее название?). Её лицо никогда не выражало радость, лишь грусть, надменность. В её осанке и взгляде постоянные сталь, холод. Немного жестока (только для блага воспитанников) и пессимистична. Главный психиатр, все воспитанники первым делом попадают на сеанс к ней. Гордится своей работой, образованием. И нет, это не пожилая строгая женщина, как привыкли считать многие. Это молодая женщина, опрятная, стильно одевающаяся и гордая. У неё нет детей, мужа, потому что она считает это пустой тратой личного времени. Важнее ей всего карьера. Её боится каждый здесь. Стук её каблуков, её широкую и размашистую походку в ночных кошмарах видел когда-то каждый. Каждый, но не я. Мы с ней похожи, я равняюсь на неё. Мы понимаем друг друга. Грейс её не любит, потому что она её пугает. Кира уважает её, но только за то, что та помогла ей избавится от одной из трёх личностей и сделать так, чтобы им хотелось вставать на «слепое пятно» только в стрессовых ситуациях. Дальше мы сидим в молчании. Веки уже щиплет, глаза сами собой закрываются. Я осознаю, что сильно хочу спать. Ложусь головой на подушку и понимаю, что сейчас она мягче всякого овечьего пуха. Падаю в чёрную пустоту.

***

Я просыпаюсь от громкой возни где-то в комнате и лучей солнца, бьющих в лицо. Неохотно открываю глаза, разглядываю комнату, залитую светом, чтобы хоть как-то прогнать сон. Я привстаю, моргаю и тут же чувствую себя бодрее. И тут я замечаю чью-то спину под моей кроватью. Свешиваюсь вниз. — Как это понимать? — спрашиваю и тут же вздрагиваю. Голос звучит слишком нормально. Откашливаясь, переспрашиваю. Теперь он звучит обычно. Хмуро, будто недовольно. Из-под кровати выглядывает Кира. Я смотрю в её большие, несчастные и серые глаза и понимаю, что она уже давно проснулась, оделась и собралась. В отличии от меня. — Квин! Ты проснулась, наконец-то, — девушка садится на пятки и трясет у меня перед лицом пакетами с карамельными конфетами. Я удивленно смотрю на них. — Грейс принесла утром, сказала спрятать, иначе ей шею намылят, — я смотрю ещё более удивленно. В этот момент в комнату заходит Грейс, уже собравшаяся. Выжидающе смотрит на меня. У меня к ней уйма вопросов, но я понимаю, что задерживаю всех и соскакиваю с кровати, подбегаю к шкафу, беру одежду, открываю дверь комнаты, выходящую в коридор, отделяющий его от ванны. — Квин, ты сегодня какая-то злая. Нет? — спрашивает у меня Грейс, и я, стоя на пороге, медленно разворачиваюсь к ней. Прожигаю девушку взглядом. Хмурюсь ещё сильнее. За нами наблюдает Кира, по-прежнему сидящая на полу. И Грейс, и Кира знают, что я злая постоянно. Хожу так каждый день, пропуская мимо ушей вопросы о том, как у меня дела. Но что больше всего раздражает — это постоянные расспросы о том, чего я такая злая и агрессивная. Всё время хочется вмазать спросившему, разбить лицо в кровь, но только не Грейс. Она часто делает это по неосторожности, хоть её и предупреждали. Она ведь сама просила, чтобы меня поселили к ним. Я не знаю, на что ей сдалась тогда девушка, быстро выходящая из себя, не умеющая контролировать эмоции, девушка с расстройством личности, в конце концов. Я захлопнула дверь комнаты и вышла в прохладный коридор, где босым ногам тут же стало холодно.

***

Мы втроём идём по мрачному и серому холлу, где каждый наш шаг отдается гулом. Здесь всё такое. Всю нашу дорогу Кира рассказывает о том, что ночью прибыла ещё парочка новеньких. Я так и не спросила у Грейс про карамель. У столовой опять толпа народу. Я резко задумываюсь над тем, что мы все мелкие воронята. Мы все из одной коробки попали сюда. Все. Двери открываются, поток учащихся хлынул внутрь. Мы с Кирой и Грейс садимся за свой стол. Я уже чисто на автомате беру ложку в руки, начинаю есть и думать, думать и есть.

Мы. Все мы — воронята под крылом огромной вороны-матери. Мы мрачные, хмурые, ни чем непримечательные и копошащиеся в огромном вороньем гнезде. Гнездо — наш друг, помощник и попутчик. Гнездо похоже на нас, а мы — на него. И даже когда мы все истлеем, один за другим, навсегда теряясь в непроходимой соломе и грязи, оно останется нашим верным другом. Гнездо, гнездо, гнездо...

Гнездо особенное. Оно не отворачивается от нас всех, даже если у нас у всех есть небольшие проблемы с мозгами. Потому что наши мысли такие же серые и мрачные, как стены Гнезда. — Мы воронята из одной коробки, живём и лечимся в одном сером гнезде, — говорю я, вырываясь из своих фантазий в реальность. Тут же замечаю, что ем рисовую кашу, на которую падают тонкие лучи солнца, и где-то в голове проносится мысль, что я только что заела кашу солнечным светом. — Воронята? Интересное сравнение, конечно, — отвечает Кира, Грейс улыбается мне.