Doll

У Джина аристократичная внешность: мягкие черты лица, густые каштановые волосы, ухоженные брови, большие глаза, аккуратный нос, пухлые губы, мелодичный голос… Он высокий, широкоплечий, стройный даже сильнее необходимого – и вообще, больше смахивает на героя манхвы, нежели на живого человека. А Намджун никак не может понять, каких его грехов стоит столь жестокое небесное наказание. Большую часть суток Джин проводит почти без движения. Город из окна двадцать девятого этажа завораживает, широким покрывалом расстилая каменные улочки на манер кровеносной системы мимо однотипных коробок-близнецов спальных и торговых районов. Вечерами все это принимает новую форму, обновляется и приходит в движение, словно гигантский дымящийся муравейник. Прожектора и неоновые вывески перемигиваются в хаотично-слаженном порядке, пуская застоявшуюся кровь вверх по венам, разрезают беззвездный глаз ночного неба белесыми полосами света. Каждый раз возвращаясь с работы, Намджун боится отпереть входную дверь и увидеть распахнутую настежь балконную дверь. Сознание рисует картинку раскрытых темно-серых штор, легкое колыхание полу-прозрачного тюля и звенящую тишину позднего вечера. Это, наверное, самый настоящий кошмар, нечто между сном и реальностью. *** Впервые Намджун встретил Джина на одном из благотворительных вечеров. Точнее, это был очень дорогой прием в доме влиятельнейшего политического деятеля настоящего времени. На загородной вилле были не просто сливки общества, не просто сборище псевдоинтеллигентов с единственно верной точкой зрения - своей; пышущая лицемерием богема в вычурных костюмах золотого и бриллиантового блеска. Намджун такие мероприятия откровенно не любит, от концентрации лжи и ядовитых улыбок начинает болеть голова и внутренности скручивает похлеще отвратительного пойла, но, вроде как, положение обязывает. Он хорошо помнит, как подернутый идеально замаскированным безразличием взгляд зацепился за невероятно правдоподобную восковую куклу в стеклянном ящике одной из комнат особняка. В центральном зале было слишком много людей, монотонный гул и звон бокалов через полчаса подмывал лезть на стены, поэтому Намджун решил немного прогуляться, проветриться. Но, кажется, свернул не туда и в своей жизни, и в отдельно взятый её момент. Там, за вычищенным до прозрачного блеска стеклом, сидело настоящее произведение искусства, идеал, воплощенный рукой неизвестного скульптора. Стильно уложенные волосы, густые ресницы, молочная кожа на точеных скулах, изящная шея и широкие плечи под шелковой тканью нежно-розовой рубашки... «Должно быть, это последнее творение автора,» - думал Намджун, в хаотичном порядке соскальзывая взглядом по фигуре куклы, слишком похожей на человека – «после создания такого шедевра нет смысла жить». Парень за стеклом словно живой, того и гляди встанет с мягкого кресла, расправит складки на брюках и сделает шаг вперед. Намджун все никак не мог оторвать взгляда, замерев в ничтожных метрах от стеклянного пьедестала. А спустя несколько часов почувствовал, как удушающие путы неверия пережали ледяным прутом где-то под остротой адамового яблока. На сцене, в центральном зале, куда поздним вечером созвали самых заинтересованных гостей, стояла та самая кукла. Пушистые пряди спадали на лоб в хаотичном порядке, прикрывая вязкий, глубокий оттенок больших глаз цвета темного шоколада, улыбка легкая, почти незаметная, но от того еще более искусственная. Организатор мероприятия держал молодого парня под руку, пока вел в самый центр, вожделенно касался лица и идеально выглаженного воротника. Толпа восторженно вздыхала, оживленно гудела одобрительными возгласами, кто-то пытался назвать сумму, пока господин в черном пиджаке крутил "экспонат" на специальной платформе. Мужчина сказал: «это Джин», сказал: «моя кукла не продается», а Намджуна словно разрядом тока ударило. Толпа загудела, разочарованно подтирая слюни желания. Джин услышал приказ снять с себя рубашку и безропотно подчинился. «Человек,» - подумал Намджун, и от необъяснимой ярости перед глазами поплыл туман. Это человек. В тот вечер Намджуна больше не засекла ни одна камера в особняке. Джина, к слову, тоже. *** Первое время было очень сложно. Желание найти мотивы собственных действий ежедневно обгладывало воспаленный разум, лишая четкой уверенности в собственном здравомыслии. Намджун не понимал, зачем выкрал молодого паренька, живую игрушку из особняка обезумевшего богача, зачем притащил в свою квартиру в самом центре Сеула вместо полицейского участка, а Джин просто молчал. Он выглядел отстранено, почти безразлично, и после пробуждения в чужой квартире подал голос лишь однажды. Принимая сидячее положение на мягкой кровати для гостей, Джин медленно огляделся и спросил: - Теперь Вы мой хозяин? Намждун в ту ночь так и не смог заснуть. Упершись взглядом в игру светотеней на широком потолке, он отчаянно размышлял, как правильнее будет поступить, и как теперь, черт возьми, жить дальше. *** День за днем в широком окне один и тот же промозглый пейзаж: мелкий дождь эпизодически захватывает бездушный город врасплох и темным покрывалом укрывает крыши домов. Намджун вычеркивает красным маркером даты на календаре (и чхать ему на то, что плохая примета, хуже быть уже не может) и из последних сил старается держать лицо. Прошла уже неделя, а в доме ровным счетом ничего не изменилось. Чертов день сурка! Джин встает рано, даже раньше пунктуального хозяина квартиры, бесшумно выскальзывает из комнаты, принимает душ и садится перед окном в гостиной. Он никогда не ест за одним столом с Намджуном, ничего не просит и не спрашивает. В глазах - отсутствие эмоций, на лице - легкая улыбка, которая пугает почти так же сильно, как и сложившаяся ситуация в целом. Первые несколько дней Намджун был уверен, что Джину просто нужно время для адаптации к нормальной жизни и чужим лицам, что непривычно спокойная обстановка выполненной в черно-белых тонах квартиры поможет расслабиться и открыться. Он взял несколько выходных и полностью посвятил их наблюдению за парнем, исподтишка, не донимая своим присутствием растерзанную душу. Джун просто оставлял нужные вещи на видных местах, тенью следовал за предельно спокойным гостем. Затем старался разговорить парня, задавал всяческие вопросы, начиная от элементарных навыков и заканчивая личными данными, семьей, но так ничего и не добился. Время шло, а вместо решения в голову Намджуна стали приходить по истине отвратительные мысли. *** Джин всегда уходит спать в районе 11 часов: приглушенный звук шагов по дорогому паркету и щелчок дверного замка. Намджун закрывает глаза и отчетливо видит/слышит как с мягким шелестом ползет вверх футболка, домашние штаны сменяются на короткие шорты для сна, как скрипит чистое постельное белье и прогибается кровать под хрупким телом. Он сильнее сжимает челюсть и делает глубокий вдох. Кожа на тонких запястьях и в районе выступающих ключиц бледная, почти прозрачная, прохладная и идеально мягкая. В свете городских огней парень выглядит ирреальным, словно на белых простынях лежит не человек, а мифическое существо или призрачный мираж. Корни слегка отросли черным, и пушистая челка накрывает густые ресницы, небольшую морщинку меж беспомощно заломленных бровей. Джин не стонет, не плачет при погружении в бессознательное, не делает ничего, о чем можно было бы прочесть в бульварном романе. И только лишь скрежет зубов жгучим отпечатком расползается в памяти. Бруксизм, насколько известно Намджуну, чаще всего проявляется в результате стресса, внутреннего дисбаланса, тогда, когда человек подавляет себя, в сознательном состоянии постоянно сдерживая рвущиеся наружу эмоции. А что с людьми, которым внушили нечто отвратительное, безумное? Разве это не знак того, что где-то глубоко внутри этой заблудшей души еще осталась частичка реального «Я»? На часах давно за полночь. Джин, должно быть, видит уже десятый сон, болезненно скручиваясь в позу эмбриона под широким одеялом. А видят ли куклы сны? Намджун сильнее сжимает подрагивающими пальцами фильтр сигареты и выдыхает едкий дым в узкую полоску приоткрытого окна. *** Джин слегка приподнимает уголки губ в искусственно обворожительной полуулыбке, точь в точь восковая кукла, и склоняет голову к правому плечу.

- Не смей плакать! Область выше поясницы резко прошибает тупой болью от столкновения с шершавой поверхностью выбеленной стены. Джин проглатывает очередной всхлип вместе с жгучими слезами и кусает пухлые губы, сдирая нанесенный в несколько слоев блеск, неизменно розовый, в цвет идеально выглаженной рубашки. - Кукла не может плакать! У нее нет чувств, нет своего мнения! Она лишь изображает то, что угодно её хозяину! – носок дорогого лакированного ботинка прилетает куда-то в область живота, затем под ребра. Предусмотрительно, ведь синяки на этом месте почти не проявляются. – Ты кукла! – широкий каблук впивается в худое бедро, пачкая кристально белую штанину пыльными разводами со следами мокрой грязи. – Кукла! - Джин прижимает острые коленки максимально близко и старается защититься от точных, жестоких ударов, сыплющихся, кажется, со всех сторон сразу. Сердце бьется где-то под горлом в приступе истерики, гонит набатом стучащую кровь к поврежденным местам. – Кукла!

- Почему ты такой? – Намджун смотрит на парня с немой усталостью, с изможденным неизвестностью желанием достучаться и понять. Надежда в его взоре кажется Джину такой нелепой, такой неуместной и далекой, что и говорить не приходится. *** Намджун изо дня в день твердит, что Джин - живой человек, не кукла, не чья-то дорогая игрушка, коей его нарекли обезумевшие от скуки и собственной ущербности нет, не люди, монстры. Он встряхивает парня за плечи и смотрит прямо в черную бездну расширенных зрачков, говорит, что у людей есть право выбора и свобода. Как мантру повторяет, что нет никакого хозяина, что Джин свободен. - Тогда почему я все еще здесь? - тихое, но от того не менее жесткое в ответ, и Намджун чувствует, как уходит почва из-под ног, как тело срывается вниз, прямо в жерло одного из адских котлов. Следующие несколько дней он не ночует дома и погребает собственный разум под стопками рабочей документации. На осознание уходят чертовы секунды, но часами растягивается внутренний бой за непринятие. ***

Удары прекращаются неожиданно, стихают морской бурей, оставляя после себя обманчивый вид безмолвия. Штиль на море. Джин лежит на холодном полу небольшой комнатки и мелко дрожит, давя в себе болезненные всхлипы. - Вставай! – властный голос пускает стаю мурашек по ослабевшему телу, но парень знает, что невыполнение приказа карается гораздо более серьезным наказанием. На негнущихся ногах Джин поднимается, дрожит всем телом, цепляясь длинными пальцами за подол шелковой рубашки, и не отрывает взгляд от пола. Он просто хочет, чтобы все это поскорее закончилось, чтобы телесная оболочка растворилась в ядовитых красках окружающего пространства и от столь ненавистной боли не осталось ровным счетом ничего. - Посмотри на меня, - парень крупно вздрагивает, словно от очередного хлесткого удара. Ему хочется закрыть глаза и уши, просто раствориться морской пеной посреди бескрайнего океана, как это сделала русалочка. С восходом солнца исчезнуть с лица земли, навсегда покидая тех, кому, в сущности, не было до него никакого дела. Только вот даже как такового солнца он не видел уже очень давно. Месяц, а, может, полгода? - Ну же! Джин зажмуривается на одну лишь секунду и отчетливо слышит, как что-то внутри ломается, тонкая нить веры лопается аккурат посередине, безвозвратно погружая измученный разум во тьму. Парень поднимает голову и упирается совершенно пустым взглядом в мужчину средних лет, стоящего напротив. Над ненавистью всегда преобладает страх, над надеждой – удушающее смирение, реальность, в которой он вот-вот сломается и потеряет последние крупицы уверенности. На лице – идеальный макияж, несмотря на растрепанную причёску и вновь содранный тонкой кожурой персика блеск. Несмотря ни на что, он все еще красив, хорош собой до умопомрачения, и это, наверное, единственная причина, по которой молодое сердце все еще бьется именно в этой груди.

- Прошу, посмотри на меня, - Намджун садится на колени перед кроватью и несмело тянется широкой ладонью к бледной щеке. Ему хочется верить в то, что все еще можно исправить, что «безвыходное положение» это, в общем-то, не про них.

Губы безвольно растягиваются в искусственной улыбке, застывают, словно намертво приклеивая пластиковый изгиб бывшей когда-то нежности. Джин ничего не чувствует: ни мокрых разводов на щеках с подтеками макияжа, ни наливающихся кровью ран, ни головной боли. В одно мгновение все куда-то исчезает вместе с ничтожными остатками надежды и еще секунду назад дрожащие руки отпускают шелковую ткань. Чувства? Это лишнее.

*** Намджун мечется по комнате раненым зверем, чувствуя, как медленно сходит с ума от фальшивых, идеальных улыбок, от молочной кожи и пронзительного взгляда, как предательски дрожат руки от желания прикоснуться. Он же обещал себе, что не станет таким же, как кучка погрязших в собственной похоти и желчи богачей, никогда не сделает ничего против воли человека. Но парень в его квартире столь прекрасен, столь болезненно провокационен в своих играх, тонкой грани между шуткой и намеком... В его жестах прослеживается аристократичное изящество, аккуратность и девичья грация, в улыбках множество недомолвок. Он кладет руку на колено Намджуна, медленно поглаживает темную ткань длинными пальцами, сверлит глубоким взглядом и ничего не говорит. И Джун бы привык, правда, не стал обращать лишнего внимания, да только сердце заходится в болезненной агонии, переодически пропуская удары о крепкие решетки грудных костей. В такие моменты взгляд у Джина снисходительно-понимающий, словно все внутренние войны Намджуна для него как на ладони. Ни одному секрету, сколь бы грязен и омерзителен он ни был, не скрыться от пронзительного взора окантованных ночью очей. *** У Джина взгляд совершенно пустой, безэмоциональный, такой стеклянный, что становится страшно. Намджун видит в его глазах лишь зияющие пасти мертвого холода и замирает в ничтожных сантиметрах от красивого лица. Рука дрожит и безвольно падает вниз. О какой надежде может идти речь?

Мечты? Их не может быть у куклы.

*** От бессилия парень сползает вниз по холодной стене и зарывается пальцами в густые волосы на затылке. Джин медленно утягивает Намджуна за черту, поблескивая фантомом дьявольских огоньков в зеркальном отражении. Грань между безумием и адекватностью стирается, и теперь уже невозможно сказать, кому в этой квартире в первую очередь нужна психологическая помощь. *** А он кукла. Просто кукла.