рай для самоубийц

Он ненавидел его каждой клеточкой своего тела, желая убрать из своей жизни навсегда этого ебанного придурка, который уходил и возвращался, когда ему хотелось, не заботясь ни о чём, кроме своей тощей задницы и длинных красных патлов, которые Фрэнку хотелось выдернуть с корнем. Он мечтал намотать их на кулак и тянуть на себя, слыша под собой жалкие извинение и пьяный лепет, ведь даже когда Джерард и приходил, он был пьян и разрешал Фрэнку трахать его, пока не отключался. Лишь глядя на спящего Уэя, Фрэнк ощущал жалость и какое-то тёплое чувство, от которого хотелось блевать, но потом он отдергивал себя, ведь Джерард был самой настоящей блядью. Он был тем видом блядей, которых имеют без резинки на грязных унитазах в дешёвой пивной возле трассы, приглашают на алко-трэш вписки, чтобы пустить там по кругу. Фрэнк был влюблен в него со средней школы. Он помнил того светлого мальчика, который мгновенно вспыхивал румянцем, стоило им соприкоснуться кончиками пальцев; он покупал Фрэнку кофе и шоколадные эклеры на другом конце города, ведь Айеро как-то обмолвился, что там лучшие десерты. Они вместе встречали рассветы и провожали закаты, мечтали о том, как будут жить вместе в колледже. Как снимут общую квартиру, и какая музыка там будет играть. Как они заведут кота. Или собаку. Или обоих. Они могли стать семьёй. Пока что-то не сломалось. Они оба сломались, но продолжали работать, принося лишь боль друг другу, но не собираясь отпускать. Скрипнула кровать, послышался хриплый стон и тихий голос попросил подать воды. Фрэнк вылил стакан минералки на его лицо — он всё ещё видел засохшую сперму на его щеке. Нижняя губа Джерарда была разбита, покрасневшая и припухшая. Конечно, отсасывать по несколько раз в час дело трудное, и Фрэнку было отвратительно думать о том, как Джи, его Джи, стоит на коленях на обплеванном кафеле и умоляет не кончать на лицо. Но кто будет выполнять пожелания бляди? Ему кинут двадцать баксов, которые он тут же спустит на паленую водку или отложит, чтобы купить дозу. Фрэнк ясно помнил тот день, когда пришёл домой и увидел Джерарда, который смотрел расширенными зрачками куда-то вдаль и напевал себе что-то под нос. По его щекам катились слёзы, а кончик носа был в остатках дури. Он мог спасти его, помочь или хотя бы выслушать. Но Айеро не сделал этого. Лучше игнорировать, что с кем-то из твоих близких происходит что-то плохое, ведь в обратном случае придётся признать проблему и взять на себя ответственность. Фрэнк никогда не был ответственным, он не умел быть опорой, так что Джерард теперь опирался руками о стену, пока его имел какой-то незнакомый мужик, чтобы потом вырваться с помощью наркотиков из этой злоебучей реальности, которая приносила лишь боль. Фрэнк вернулся на кухню, опустился на старый табурет и просто сел, и заплакал не из-за того, что не знал как быть дальше, а лишь потому, что был слаб. Потому что достало каждый день начинать заново, искать что-то светлое в своей жизни, выкуривая сигарету за сигаретой и выбрасывая окурки в форточку. Он устал находить себя только в кровати усталым, самого себя не прощать, потому что он слаб. Он находил рядом с собой Джерарда, который никогда и не уходил. Он был живым трупом, потерявшим себя в пьяном и наркотичном прибое, но он, видимо, всё ещё любил Фрэнка. Только простил ли он его безразличие за последние года два, когда он так нуждался в его помощи, а Фрэнк отшвырнул его, как драного кота, что приносил лишь проблемы. Пошатываясь, с мокрыми волосами и одеждой зашёл Джерард; Фрэнк поспешил вытереть рукавом слёзы. Он следил за шаткими передвижениями Уэя по кухне: он ходил из одного угла в угол, останавливался, смотрел по несколько минут, не моргая в одну точку, так что Фрэнк решил, что он успел принять ещё, а потом подошёл к окну и подкурил. Они оба молчали. В вечерних сумерках пылал кончик сигареты и сизий дым отчётливо виден на фоне окна с грязными стеклами. — Помоги мне, Фрэнк, — наконец сказал Джерард, повернувшись к Айеро, внимательно вглядываясь в родные глаза. — Почему я должен помогать такой бляди, как ты, Уэй? — на этих словах губы Джерарда поджались. — Потому что ты меня любишь, Айеро, — холодно ответил мужчина. В комнате вновь стало тихо. Фрэнк докуривал четвертую сигарету, а Джерард не отрывал взгляда от покрасневших глаз и дерганых движений Айеро. — Фрэнк, помоги мне бросить. Прошу тебя, — на этих словах Фрэнк замер, не донеся огонёк зажигалки до кончика пятой сигареты. — Я устал от этого, понимаешь? Ты не представляешь, каково это жить, когда единственное, чего ты хочешь, так это новая доза, ради которой ты... — А ты не представляешь, как это, когда человек, которого ты любишь готов трахнуться с первым встречным! Каково это мне было видеть, когда ты приходил домой обдолбанный и со спермой в волосах и на лице! Как сегодня, например! Ты пропадаешь на неделю, а я вру твоим родным, что с тобой всё хорошо! Они до сих пор не знают, что их сын конченный торчок! Я пиздец как устал от этого! Я устал от тебя, Джи! — он рухнул на пол, оперевшись спиной о стену, стараясь сдержать вновь подступившие слёзы. Уэй стоял, не решаясь подойти к Фрэнку. — Дай мне бросить, и я уйду, если ты скажешь. Я всё ещё люблю тебя, но я готов уйти. Фрэнк поднял глаза, осматривая Джерарда, внимательно вглядываясь в изменившиеся детали и подмечая неизменные. Он был готов помочь, но отпускать его не собирался. Если он действительно бросит, то они могут начать с нового листа, стерев последние года два из их общей памяти. — Я помогу тебе. Эти слова стали для Джерардом концом череды ошибок и разочарований в себе и началом новой жизни. И Фрэнк поверил собственной лжи, что они смогут забыть это всё. Прошлое тёмной тучей будет висеть над ними, подавляя их внутренний свет, но уверенность в том, что вместе они могут справиться, прибавляла сил для борьбы за счастье.