О разлуке и связанных с ней неожиданностях

      — Твою ж мать.       Его рейс задержали на целых восемь часов, а значит, домой Виктор попадёт лишь ближе к ночи, до одури уставший и злой. Вечерний Питер встретил его резкой прохладой Невы и промозглым дождём — в принципе, ничего необычного для поздней осени, но Виктор, большую часть года проводивший в разъездах, умудрился накосячить и здесь. Как ни крути, а климат Японии и Санкт-Петербурга всегда различался, поэтому и сейчас лёгкий, совсем не по сезону тренч ни разу не спасал от непогоды, прилипая к спине бесполезной промокшей тряпкой. В тысячный раз пожалев о легкомысленном решении отправить весь багаж домой на пару дней раньше, Виктор лишь спустя десять минут поисков устало рухнул на заднее сидение старенького такси. Водитель торопливо глянул в зеркало заднего вида и осклабился — клиента явно узнал, но ломить запредельную цену или лезть с глупыми расспросами не стал, и на том спасибо. Разглядывая через тонированное стекло потускневшие огни вечернего города, Никифоров впервые за сегодняшний день подумал, что, быть может, всё закончится не так уж и плохо.       В голову сразу назойливым ворохом насекомых полезли варианты того, как можно провести долгожданный отпуск. Срок его свободе был всего-то пять дней, и единственным идущим от сердца желанием было проваляться всё это время дома вместе с Юрой под боком. Ну и, естественно, успеть натрахаться так, чтобы ещё долго не возникало желания даже смотреть в чью-то сторону. Проворачивать подобное мелкий паршивец ещё как умел, не без усмешки отметил про себя Никифоров и достал из кармана джинсов смартфон, надеясь убить время в дороге за какой-то незатейливой аркадой. С заставки ему криво усмехался Юра в растянутой донельзя футболке, лохматый как чёрт, прижатый к стене и от того лишь кажущийся ещё более довольным. Будто, гадёныш, видел насквозь все потаенные желания Виктора и в любой момент готов был сойти с экрана гаджета, дабы воплотить их в реальность.       Он и сам уже не помнил, как так получилось, что они начали встречаться. Наверное, в то далёкое время им руководила простая скука, Юрой же — любопытство. Первоначально ни у кого из них не возникало даже мысли о том, что эти отношения могут вылиться в нечто большее, чем просто секс. Но время шло, а взрывоопасная парочка даже не думала разбегаться — наоборот, Виктор лишь спустя год заметил, что вещей Плисецкого у него в квартире стало едва ли не больше, чем его собственных.       Недостатков в характере Юры было хоть отбавляй, с лихвой бы хватило и на четырёх таких мелких мальчишек, но придавать этому значение отчего-то не хотелось вовсе. В нём привлекало абсолютно всё: его непосредственность, граничащая с наглостью, открытость и острые зубки, которые он не боялся демонстрировать окружающим. Рядом с таким как он само понятие скуки становилось невозможным. И, чего уж греха таить, ему безумно нравилась его внешность: Виктор частенько засматривался на это очаровательное личико, напрочь при этом забывая, что волшебство бесследно рассеется, стоит этому милому существу открыть свой прелестный ротик. Он весь был словно соткан из чистого яркого света, но не того, о который хотелось греться — этим холодным сиянием хотелось обладать, прятать от других, чтобы — не дай бог — никто и никогда не посмел разглядеть в нём то, что однажды увидел в нём Виктор.       Спустя полчаса такси не без труда протиснулось в густо заставленный машинами двор. В окнах его квартиры горел свет, из чего напрашивался вполне очевидный вывод, что Юра всё-таки был дома. На радостях Виктор сунул водиле купюру номиналом побольше, хотя вполне мог расплатиться и без сдачи, и как ошалелый выпрыгнул из машины.       Даже если бы свет в окнах не горел, безошибочно определить, что Юра находился дома, Никифоров смог бы даже не заходя в квартиру: поднимаясь лифтом на десятый этаж, до хрипоты орущую музыку он услышал ещё где-то на седьмом. В их доме, населённом в основном людьми интеллигентными и старой закалки, слушать подобный треш мог только один человек. Хватило всего двух минут возни с замком, дабы заработать от сопутствующих звуков адскую головную боль. Чёртова вокалистка Guano Apes, которую он всей душой ненавидел, орала как резаная, да ещё и с таким усердием, что у соседей дрожали двери. Виктор уже сотни раз успел пожалеть о собственной доброте, когда поддался на уговоры и купил Плисецкому мощную аудиосистему, и теперь всерьёз задумывался о том, чтобы установить в квартире звукоизоляцию. Почему соседи до сих пор ни разу не вызвали наряд полиции или Виктор сам в сердцах не скинул проклятый усилитель с балкона, оставалось той ещё загадкой.       — Я дома! — крикнул он в никуда и сам не услышал собственного голоса.       — Dick, no dick, you got no dick...       «Я убью его однажды, честное слово».       Искренне прося прощения у пожилой учительницы английского, живущей этажом ниже, Никифоров распахнул дверь и хлопнул ей с такой силой, что послышался скрежет креплений, а в носу закололо от осыпавшейся пыли штукатурки. Спустя пару секунд всё резко стихло, и из-за угла выглянула перепуганная физиономия Юры. Из отросшей чёлки, заколотой назад, выбивались едва заметные пряди-пёрышки. Его дыхание, поверхностное и осторожное, было слишком редким, словно парнишка через силу заставлял себя не дышать без крайней необходимости. Растрёпанный, раскрасневшийся, в растянутой чёрной майке, спадающей с плеч — определённо только что бесился.       «Если не чего похуже», — сладко напел мирно дремлющий до этого внутренний голос, для которого появление Юры после затяжной разлуки служило условным сигналом к действиям. Под ложечкой сладко засосало, и изнывающее тянущее чувство в низу живота раскалённой волной захлестнуло всё тело. А Плисецкий всё жался к стене, будто та была мёдом намазана, во всех глаза смотрел на стоящего в нескольких метрах Виктора, будто видел его впервые, и часто хлопал длинными светлыми ресницами. И, откровенно любуясь личиком, ещё сохранившим в себе детские черты, мужчина нашёл силы признаться себе, что ни черта он не выбросит и никого не убьёт. Ну что уж тут сделаешь, если нравится Юре такое?..       — Привет, котёнок. По твоей реакции и не скажешь, что ты соскучился.       Плисецкий презрительно сморщился (он просто терпеть не мог, когда его называли всеми этими слащавыми словечками), открыл было рот, намереваясь ответить что-то как всегда грубое, но тут же захлопнул его под аккомпанемент громко клацающей челюсти. Что же, судя по его реакции, сюрприз с преждевременным приездом удался, вот только Виктор почему-то до сих пор не мог определиться, такого эффекта он ожидал или же нет.       Неладное он почувствовал почти сразу, когда Юра не только не бросился ему в объятия, а глянул исподлобья как-то сердито и будто с подозрением, а на приветствие так ничего и не ответил. Обычно все их встречи после продолжительной разлуки сводились к двум развитиям сценария в зависимости от настроения Плисецкого: он либо посылал своего сожителя на пару ласковых, либо едва не визжал от радости и вешался ему на шею, как соскучившийся по хозяину щенок. Исход же всегда был одинаков — всё заканчивалось спонтанным приветственным сексом прямиком в коридоре. Вообще, конечно, бывало всякое, пару раз доходило даже до драк, но никогда ещё Юра не встречал его такой тяжёлой тревожной тишиной. Это противоречило самой сути вещей, молчание и Плисецкий вообще были явлениями несовместимыми. Он мог капризничать, дурачиться, ворчать, ругаться — да что угодно, но не стоять безмолвно и смотреть таким нечитаемым взглядом.       — Эй, пошутили и хватит, — начал было Виктор и сделал шаг навстречу, а паренёк при этом сжался весь и дёрнулся, из последних сил сдерживаясь, чтобы просто позорно не сбежать отсюда. Его тёмный худощавый силуэт на фоне светлой обстановки квартиры смотрелся ещё уязвимее. Настроение, метавшееся последние пару часов от отметки «отвратное» к «лучше не бывает», вновь начало стремительно ползти вниз.       — Завязывай со своими играми, — процедил он сквозь зубы и кинулся к Юре, жёстко вдавливая его в стену. Острый взгляд пугающих своим холодом глаз неотрывно следил за резко побледневшим лицом мальчишки. Его опущенные ресницы мелко дрожали, а сам он усердно пытался спрятать лицо и задумчиво жевал нижнюю губу. Что-то мучительно давило на грудь, с каждым мгновением сжимая хватку всё сильнее, лишая способности дышать, двигаться и здраво мыслить. Внутри что-то треснуло и с громким щелчком надломилось, переворачивая всё происходящее с ног на голову, будто это как раз он, а не Юра сейчас был загнан в угол. С садистским наслаждением Виктор прижался ещё ближе и, грубо сдавливая пальцами скулы, развернул его к себе. На самом дне обманчиво спокойных глаз вспыхнул опасливый огонёк — попробуй прямо не ответь такому. Растворяясь во взгляде глаз напротив — двух кислотно-зелёных вспышках — он медленно, чеканя каждое слово, произнёс:       — Что такое?       Юра судорожно вздохнул, разглядывая исподлобья возвышающего над ним Никифорова и, казалось, не дышал больше. Только растерянно пролепетал невнятное:       — Витя...       ... И вслед за громким металлическим клацаньем повисла такая глухая тишина, что стало слышно, как где-то в соседней комнате довольно урчит их кот.       — Рот открой.       В ответ раздалось несогласное мычание, и мелкий негодник попытался извернуться и сбежать в комнату, вот только Виктор оказался сильнее: схватил его за руку с такой силой, что мальчишка едва не упал на колени от боли. Одарил Юру таким взглядом, что у того душа ушла в пятки, а самого его бросило в холодный пот. Такого страшного взгляда у Никифорова он не видел даже, когда притащил к нему домой без его ведома подобранного на улице кота. Даже когда разбил фигурку медведя, которую Виктору на День рождения подарил Кацуки... естественно, совершенно случайно. Даже когда этот самый кот, который жил у них и по сей день, в кровавые тряпки разодрал любимый костюм Виктора для выступлений, да ещё и, словно для убедительности, нагадил на него сверху.       Момент для демонстрирования нрава был выбран явно не самый подходящий, поэтому Юра, скрепя сердце, промолчал, и несмело открыл рот. В его длинном, поблёскивающем от слюны языке красовался аккуратный металлический шарик пирсинга. От простоты открывшейся ему истины Виктор почувствовал себя вдруг последним идиотом, который сейчас не знал, смеяться ему или плакать от облегчения.       — Из-за этого ты от меня так и шарахался?       — Я не с-шарахался! — рявкнул Юра и сразу замолк, украдкой поглядывая на откровенно веселящегося Никифорова. Сквозь бледные щёки начали пробиваться пятна нездорового румянца. — Просто я теперь... немного... с-шепелявлю.       Виктор ржал так, что перед глазами плясали чёрные круги, и он долго ещё не мог разогнуться и отдышаться. Плисецкий мстительно пнул его под колено, фыркнул:       — Смес-шно, да, сволочь? Для тебя ведь старался! Нечего приез-жать раньс-ше срока!       — Да понял я уже, понял. — Мужчина примирительно приобнял Юру за плечи, с чувством поцеловал в висок и даже не скривился, когда получил ещё пару тычков под рёбра. — Просто ты меня действительно удивил. Очень хотелось тебя увидеть, поэтому я закончил все дела и приехал на пару дней пораньше.       — Так и сказ-жии, что просто сбез-жал, — промямлил Юра куда-то в плечо, сильнее впиваясь пальцами в премерзко скрипящую под ногтями мокрую ткань.       — Хорошо, так и скажу, — горячее дыхание обожгло губы, и по всему телу ледяной волной пронеслась колкая вереница мурашек, притаилась и закопошилась где-то под сердцем. — А теперь иди сюда.       Тяжёлая ладонь легла ему на затылок и требовательно надавила, заставляя приподнять голову. Юра покорно наблюдал за изменениями на лице Виктора и, казалось, почти не дышал, пока тот перебирал пальцами его рассыпчатые волосы. Наконец не выдержал, выдохнул рвано и сипло сквозь стиснутые зубы, впился напряжёнными пальцами в плечи и припал к горячим губам, неловко сталкиваясь при этом зубами. Виктор ответил так же жарко, грубо толкнулся внутрь языком и наткнулся на округлую твёрдость пирсинга. Потёрся о него требовательно, дразня самым кончиком чуть выступающую штангу и срывая с губ напротив придушенное:       — Вить...       Очертив худощавые бока, Виктор скользнул ладонями под майку, чувствуя, как под его прикосновениями напрягается плоский живот. К тому времени Юра уже успел то ли хорошенько замёрзнуть, то ли возбудиться — мягкая кожа сплошь покрылась мурашками. Его тело как всегда жадно реагировало на подобного рода прикосновения: дрожало, подавалось навстречу робко и в то же время требовательно, тёрлось бесстыдно о руки, живот и бёдра, желая получить очередную порцию ласки.       — Ещ-щё, — требовательно всхлипнул мальчишка, откинулся всем телом назад и склонил набок голову, призывно заглядывая в лицо Виктору. Лямка старой растянутой майки при этом картинно медленно сползла с его плеча, позволяя в полной мере насладиться завораживающим контрастом чёрной ткани и нежно-молочной кожи. Виктор при этом себя почувствовал так, будто ему в брюки залили кипяток. Никак провоцирует, засранец.       — Ради меня старался, говоришь? — вкрадчиво прошептал мужчина, потёрся носом о висок и жадно вдохнул слабый запах шампуня. Этот до дрожи знакомый аромат разжигал внутри неконтролируемый пожар. Сердце в груди опасливо замерло и, вздрогнув, обвалилось куда-то вниз. — Продемонстрируешь?       Юра взглянул на него с вызовом, и Виктор с трудом выдержал этот тяжёлый, пробирающий до мурашек взгляд. Сглотнул вязкую слюну, ощущая, как болезненно раздирает саднящее горло, и не смог сдержать неуверенной робкой улыбки, когда мальчишка криво ухмыльнулся, разглядывая его уже с неприкрытым голодом. Словно кто-то разом повернул тумблеры, выключая тем самым все внутренние барьеры.       — Так бы сразу, — полы плаща натянулись в руках едва ли не до треска, и Юра, заставив партнёра наклониться, потянул его в ближайшую комнату. — Пойдём.       — Спальня в другой стороне.       — Похуй.       Виктор последовал за ним как в бреду, не видя ничего вокруг абсолютно. Только краем глаза заметил, как из смежной комнаты вышел, потираясь спиной о дверной косяк, их наглый чумазый кот и вытаращил на него огромные глазищи. Мужчина искренне не понимал, как Юра мог находить это безобразное исчадие ада хоть чуточку милым. От одной мысли о том, что этот чёрт станет невольным свидетелем их любовных утех, позвоночник обожгло премерзким холодом.       И какого фига он вообще думает о подобных глупостях?..       Пользуясь тем, что Плисецкий был слишком увлечён лобызанием его шеи, Виктор шикнул на ни в чём не повинное животное, мстительно пнул его носом ботинка и закрыл дверь перед самым носом, с нескрываемым злорадным торжеством наблюдая за ошарашенной кошачьей физиономией.       — Командовать парадом буду я, — елейно пропел в самое ухо Юра и, до треска натянув в руках ворот плаща, потянул его вниз. Тяжёлая мокрая ткань поддавалась неохотно, липла к телу и сдвигалась на жалкие миллиметры, будто сама уже успела стать продолжением кожи.       — Как жаль, что у тебя всего один подчинённый, — на выдохе обронил Виктор, падая в кресло; Юра уже устроился между его ног и поглаживал ладонями внутреннюю поверхность бёдер. Сейчас ещё не успевшее до конца согреться тело ощущало жар ответных прикосновений как никогда остро.       — Мне хватит, — криво усмехнувшись, прохрипел Юра и провёл пальцем по выпирающему бугру на джинсах. Скользнул вверх и завозился с ремнём, практически уткнувшись носом Виктору в пах. От горячего оседающего дыхания кровь к члену хлынула с удвоенной силой. Глухо звякнула пряжка, почти беззвучно поддалась молния, и Плисецкий с нескрываемым торжеством хмыкнул, оттягивая пальцем край резинки трусов и резко отпуская её. Кожа сладостно заныла как от удара плетью. — Приподними бёдра.       Мужчина безоговорочно послушался, с не иначе как маниакальной жадностью наблюдая за тем, как Юра стаскивает с него джинсы вместе с трусами. Не смотреть на белёсую растрёпанную голову у себя между ног было просто невозможно, и парень, словно предугадывая подобную слабость своего партнёра, то и дело пристально поглядывал на него исподлобья. Будто видел как на ладони все потаённые желания Виктора и знал, что порой ему достаточно одного такого взгляда, чтобы его начинали хотеть.       Проклятая мокрая одежда всё никак не хотела сниматься. Юра, казалось, только заметил, что увлёк Витю с самого порога и даже не дал стащить ему ботинки. Раздражённо фыркнув, он бросил наполовину снятые вещи болтаться в районе коленей, а сам оседлал мужчину и, придвинувшись вплотную, лизнул того во взмокший висок (от дождя или пота?). Нетерпеливо поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее, и не смог сдержать нервной, засевшей в уголках губ полуулыбки, когда почувствовал, как трётся о ткань его футболки зажатый между их животами член Виктора.       — Мне так тебя не хватало, — тихий несвязный лепет, срывающийся с его губ, стократным эхом отзывался в ушах у Виктора. Парень призывно качнулся на его бёдрах и, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, вжался губами во влажные губы напротив. Очертил контур языком и попробовал разомкнуть их, прося пустить его внутрь. Никифоров жарко выдохнул в ответ и подался вперёд, повинуясь просьбе партнёра. Они сталкивались зубами, кусали друг друга едва не до крови, а один раз Виктор с непривычки зацепился за шарик пирсинга и потянул за него с такой силой, что, как ему показалось, он мог в лёгкую вырвать всю штангу. Он с силой зажмурился и попытался осторожно отстраниться, из-под опущенных ресниц поглядывая за лицом Юры.       — Больно?       — Совсем немного.       Даже в тусклом свете стоящей поодаль настольной лампы было заметно, как стремительно разрастается нездоровый румянец на его щеках. Разглядывая это прекрасное лицо с горящими от желания глазами, Виктор боролся с нездоровым желанием подразнить его чуть дольше или же, наконец, дать то, чего они оба так сильно хотели.       Никифоров положил ладонь ему на шею и хотел притянуть к себе, но Юра лишь фыркнул, ужом вывернулся в руках и стёк обратно на пол. При этом откинул назад голову, то ли пытаясь убрать лезущие в лицо пряди, то ли чтобы смерить Виктора полным неприкрытой насмешки взглядом. «Всё же последнее», — с какой-то приятной усталостью отметил мужчина, на мгновение расслабившись — и чуть не подавился воздухом, когда Юра внезапно взял его член в рот и, слегка помусолив головку во рту, заглотил его почти наполовину. Виктор сдавленно охнул: от столь напористых ласк, от которых он уже успел порядком отвыкнуть, его вело. Ему в буквальном смысле было дурно, но прекращать происходящее не хотелось даже под страхом смерти. Он словно со стороны, в замедленной съёмке наблюдал за тем, что с ним происходит, но ощущения от этого почему-то становились лишь в десятки раз острее. Больше всего не давала покоя эта проклятая штуковина у Плисецкого во рту: он всё время чувствовал, как она проходится вдоль его члена, трётся о головку и игриво цепляет уздечку. Сосал Юра жадно, будто действительно мог соскучиться по этому делу, активно двигая головой и работая языком, выпуская член изо рта лишь изредка, чтобы отдышаться и дать себе отдохнуть.       — Достаточно… хватит, — просипел Виктор, хотя совсем не хотел, чтобы Юра останавливался. Тот лишь несогласно замотал головой, поцеловал головку с громким причмокиванием и начал работать рукой ещё активнее. Осоловевшим взглядом Никифоров прошёлся по фигуре Юры, стоящим перед ним на коленях. Из общей картины он выделил видневшиеся из-под задравшейся футболки ягодицы и изящные бледные лодыжки. Свободной рукой мальчишка задрал выше полы рубашки Виктора, обнажая полоску твёрдого напряжённого живота. Кажущиеся чугунными яйца вот-вот норовили взорваться.       — Я проглочу, — сказал Юра под звонкий лязг штанги и высунул язык, прижимаясь им к пунцового цвета головке.       После этого Виктор не помнил уже ничего. Он кончал долго, почти болезненно, и вместо облегчения от наконец-то полученной разрядки он чувствовал лишь мучительное опустошение. Низ живота и конечности скручивало жгутами в судорогах. Среди расползающихся перед глазами чёрных пятен в последний момент он успел разглядеть облизывающееся лицо Юры и его беззвучно двигающиеся губы.       — Ты слыс-шись, Тигра скребётся? Надо открыть, его кормить пора.       Он не слышал ничего абсолютно. В голове всё шумело, а голос Плисецкого, который говорил ему в самое ухо, доносился до него словно сквозь толстый слой ваты. Поэтому вместо ответа Виктор лишь неразборчиво промычал и сгрёб лежащего на нём мальчишку в охапку, утыкаясь носом в его растрёпанные волосы и наслаждаясь их ароматом. Парень важно засопел и начал болтать в воздухе босыми ногами, больно ударяя своими костями Виктора по голеням. Мужчина уже ставшее привычным наказание перенёс с поразительной стойкостью и, казалось, вообще не обращал на него практически никакого внимания.       — Я так тебя люблю, Юр, если бы ты знал.       Мальчишка замер в его руках, казалось, даже дышать перестал. Только слышно было, как неистово колотится его крохотное сердечко практически у Виктора в ладонях. Наконец-то нерешительно поднял взгляд и посмотрел так доверчиво, тепло и открыто, что Никифоров почти почувствовал, как они начинают тонуть в излучаемой ими же нежности.       — И я тебя, — смущённо улыбнулся он и покраснел совсем как девчонка, когда Виктор поцеловал его в лоб.