В знак утешения

      Он запыхался. Быстрые шаги, пробивание сквозь толпу. Никого не замечать, ничего не слышать. Остаться одному, и чтобы каждый человек в этом чёртовом мире просто вмиг исчез. Юрий не хотел никого видеть и бежал, стараясь как можно скорее вернуться домой. И разговоры с Яковом, и попытки вроде как приятелей-фигуристов приободрить мальчишку — всё лишь злило до почти животного оскала. И Плисецкий кричал, срывался, говоря, что это ему не нужно!       «Засуньте эту доброту подальше в свой зализанный зад!»       Его не стали останавливать. А кто бы посмел тревожить столь буйного подростка? И без того неудержимого, а теперь сорвавшегося с цепи? Лишние проблемы и возня — не более!       — Тебя подвезти? — поинтересовалась Мила, уже было вытаскивая ключи из кармана сумки, но Юрий быстро оборвал её:       — Сам доберусь!       Покидая Ледовый Дворец он двигался даже не в сторону метро или автобусной остановки. Он не желал находиться в столпотворениях, средь людей, а потому проделывал весь путь пешком. Толкаясь плечом, кидая разгневанные взгляды тем, с кем встречался глазами. Люди обходили его стороной, отпуганные громким грохотом колёсиков чемодана о тротуар. И это было ему на руку: сгорбившемуся, нахмуренному, скрывающему оскал за чёрной повязкой.       Сдерживающему так и норовящие сорваться вниз по щекам слёзы грусти и обиды.       Юрий не знал, сколько добирался. Ему было неважно. Поднимаясь на свой этаж, доставая из кармана ключи, когда попытался открыть замок. Но руки дрожали, и он чуть было не сорвался, оставив все попытки. Времени! Так мало времени оставалось у него для того, чтобы сдержаться; чтобы не поддаться панике прямо здесь, на лестничной площадке. И вот, ключ вошёл в замок, крутанувшись один раз, второй. За ним — второй замок, справиться с которым было куда легче. И Плисецкий закусывал губу, дыша тяжело и прерывисто. Он слышал чьи-то шаги позади, и не дай Бог кто-нибудь заговорил бы с ним!       Щёлкнул последний механизм. Ручка двери поддалась, и тогда Юрий, закидывая чемодан и сумку вперёд себя, мигом юркнул в дверной проём, громко захлопывая за собой дверь. Его встретили полный мрак и холод одинокой квартиры. Не было и следа того, что кто-то приходил сюда в его отсутствие, хотя это, конечно же, лишь на первый взгляд. Но то не волновало подростка. Он, стянув с себя повязку, облокотился о дверь спиной, медленно скатившись на пол и сжавшись, точно зашуганный котёнок.       Когда первая слеза сорвалась с уголка глаза, остановить себя он уже не смог. Пряча лицо в ладонях, Юрий взревел в голос, пытаясь унять эту ноющую боль в сердце. Он мял ткань толстовки на груди, скалил зубы, глотал слёзы и будто бы задыхался. Голова кружилась от напряжения, ему стало жарко, невыносимо душно. А мысли приводили к тому ничтожному провалу, который он потерпел там, в Японии.       Провал, который заставил его вернуться обратно в Россию. В кромешном одиночестве, под собственные угнетавшие мысли. Он ведь лучше! Талантливее, красивее какой-то там ручной свинки! Так что же было не так?       Почему Виктор выбрал не его?       Глупый спор, потерянное обещание.       Что теперь осталось у Юрия?       Привлечённый сторонним звуком, Юрий поднял голову. Перед ним, в паре шагов, находился маленький объект. Поначалу он не понял, чем тот являлся (всему виной была темнота коридора), но затем он увидел очертание небольших ушек, пушистого хвоста и боков. А за этим — отблеск голубых глаз от упавшего на них света из зеркала.       — Эй, Саймон, дружище, — хриплым голосом подозвал того Юрий, протягивая руку. Питомец, подорвавшись с места, тотчас оказался рядом со своим хозяином.       Обнюхав маленьким розовым носиком кончик пальца, кот «ударился» головой о ладонь подростка, гладясь, позволяя тому себя приласкать. И Плисецкий проводил рукой по длинной шерсти, зарываясь в ней пальцами, за время отъезда совершенно забыв, какого это — чувствовать тепло животного под боком. Родного, понимающего. Твоего. И эта искорка в узком зрачке, будто бы тот осознавал, что творилось с хозяином; будто бы сопереживал.       Неужели кот был единственным, кто относился к нему с подобной искренностью?       — Голоден? — спросил Юрий, и кот, будто бы поняв, о чём тот, навострил уши. Подросток улыбнулся, встрепав того по макушке, а затем, поднявшись, направился на кухню.       Пустая квартира, пустые комнаты. Звенящая тишина, которая не покидала это место и днём, и ночью. Когда последний раз он видел родителей? Когда они, не занятые работой, хотя бы просто приезжали домой, навестить сына? Когда лично покупали ему то, что требовалось, а не отсылали денег, желая их «восходящей звёздочке» двигаться только вперёд?       Кажется, Юрий уже не помнил, когда сидел за этим столом с кем-то помимо себя и своего одиночества.       Ему не хотелось есть. Телеканалы крутили однообразный бред, и тогда, поднявшись с места, мальчишка выключил телевизор и вернулся в свою комнату. Резко упал на кровать, переворачиваясь на бок и беря в руки телефон. Подключение к интернету, перелистывание ленты. И новости, лепечущие о том, что «Никифоров Виктор стал тренером японского фигуриста Кацуки Юри!». Раздражало, выводило из себя — в любое другое время. Но стоило Юрию нахмуриться сейчас, складка меж бровей тотчас разгладилась, а сам он, устало выдохнув, отложил от себя мобильный.       Перевернувшись на другой бок, Плисецкий посмотрел на стену перед собой. Провёл по шероховатым обоям пальцами, тут же опуская руку и прикрывая глаза. Ему не хотелось думать ни о чём: оградиться, отпустить. Уже завтра он, переполненный живым огнём, выдаст своему тренеру то, что желает стать лучше. И продолжит тренироваться: более усердно, до боли в ногах. Чтобы показать на предстоявших соревнования, чего стоит; чтобы победить и доказать этому глупому Виктору, что ошибся, выбрав не его.       Больше всего на свете он желал отомстить. Но сейчас — лишь избавиться от противных мыслей, что сковали его, подобно удушающим путам.       Когда его волос коснулись, Юрий даже не среагировал. Он смотрел перед собой пустым взглядом, вслушиваясь в звуки пустоты и тихое шуршание за спиной. Перебирая пряди меж пальцами, некто мягко оглаживал молодого фигуриста по голове, пытаясь успокоить, заставляя прикрыть глаза и отдаться этому приятному чувству.       Юрий слышал чужое дыхание над самым ухом и не противился, когда кто-то, склонившись над ним, прикоснулся сухими и потресканными губами к кончику уха, чуть проводя, еле ощутимо царапая. Горячее дыхание щекотало, приятно согревало, а когда Плисецкий услышал голос, глаза его вновь открылись.       — Отпусти это всё. Оно тебе не нужно, — хриплый, тихий, чуть урчащий. И столь приятный, родной его слуху, что Юрий повиновался.       Повиновался, чуть поворачиваясь и встречаясь со взглядом ярких голубых глаз. Тонкий зрачок подрагивал, бегло оглядывая мальчишку, а лицо того, вытянутое, угловатое, было насколько близко к Юрию, что густые пряди еле как касались кожи на щеках. Плисецкий протянул к ним руку, зарываясь в пепельных волосах, проходя чуть выше, ощупывая подушечками пальцев пушистые уши. Это всё казалось ему сном: диким, но таким реалистичным, что по спине проходили мурашки.       От этой внимательности Юрию становилось неловко; как было неловко от прикосновений руки к уху. Фигурист чуть склонил голову, пряча половину лица в широкой ладони и чувствуя, как длинный, но невероятно пушистый хвост погладил его по ноге.       Самое настоящее безумие.       — Саймон... — проронил Юрий, чуть нахмурившись, чувствуя, как от такой внимательности не кого-то, а самого близкого ему друга он вот-вот опять зальётся слезами.       Когда первая капля сорвалась с уголка глаза, Саймон навострил уши. На вид невозмутимый, но с горящим взглядом, он склонился к лицу своего хозяина, слизывая влажную дорожку шероховатым языком. Осторожно, совсем бережно коснулся плеча юного фигуриста, поглаживая того острыми когтями, чуть ли не щекоча, а затем оставляя ещё один «кошачий поцелуй» на щеке. Почти невесомо, чтобы не причинить боли; чтобы успокоить и усмирить пламя в груди мальчишки.       По щеке, касаясь кончиком языка краешка губ. И замирая, впиваясь пристальным взглядом в Юрия, который наблюдал за тем сквозь полуприкрытые глаза. Не двигаясь, рвано дыша, чуть покраснев. Но не принимая попыток оттолкнуть того от себя. Рука Плисецкого так и лежала на его затылке, перебирая пальцами, распутывая волосы. И сжимаясь, когда Саймон, склонившись, невесомо коснулся губами губ Юрия.       Мальчишка замер, плотно сжимая веки. Он глубоко вдохнул, ощущая запах собственного одеколона, и чуть приоткрыл губы, давая разрешение. Которым тотчас воспользовались, склоняясь ниже, прильнув плотнее, проникая в рот языком. Встречаясь с чужим, переплетая их, отчего фигурист невольно замычал, вытягивая вторую руку, обвивая ею шею, обнимая Саймона. И тот, отпустив руку, приобнял Юрия за талию, проводя ладонью вниз, к колену, сгибая то, прижимая к своему боку. Но не разрывая поцелуя, не давая вдохнуть, заставляя задыхаться. Чтобы затем, оторвавшись, он громко и прерывисто дышал, глотая воздух ртом, царапая кожу плеч ушастого, пытаясь прильнуть к тому сильнее. И стонал от лёгких укусов шеи.       Юрий откинулся на кровать, отворачиваясь, пряча лицо в подушке и собственных прядях. Он громко выдохнул через рот, закусывая губу и приоткрывая глаза, глядя куда-то перед собой: на потолок и голую стену, на бардак, который оставил ещё тогда, пару недель назад. Освободив одну руку, он что есть силы прикусил ладонь, сдерживая любые звуки, что норовили вырваться из него. Ведь от дыхания на шее становилось жарко, каждый укус оставлял после себя холодные мурашки, расползавшиеся под самой кожей. Он знал, что от острых клыков на нём оставались отметки, но терпел, позволял всё, наслаждаясь колким чувством блаженства, проходящего до самых кончиков пальцев ног.       Ладони проникли под футболку, и кожу живота обдало холодом. Юрий нахмурился, зашипел, а затем подавился воздухом, когда влажные от поцелуев губы коснулись кожи чуть выше пупка. Оставляя ряд коротких влажных следов, проходя выше, задирая вместе с тем чёрную ткань. Плисецкий скрестил колени, изогнувшись, спрятав лицо в своих ладонях. Он до крови закусил губу, разводя пальцы и глядя на Саймона. Тот, привлечённый его вниманием, поднял взгляд вверх, демонстративно кусая мальчишку за левый сосок.       — Н... не смотри на меня, — проронил Юрий, запрокидывая голову, отворачиваясь. Но, заслышав смешок, смутился лишь сильнее, нахмурившись и тихо замычав, стоило зубам прикусить кожу на его груди сильнее прошлого раза.       Руки обводили каждый миллиметр его тела. Оглаживая, перебирая выступавшие рёбра, надавливая подушечками на впалый живот. Юрий не смел отрицать — данность ему нравилась, как нравились кроткие поцелуи, которыми его одаривал Саймон, переходящие в жаркие, страстные, губы в губы.       Плисецкий позволял окунуть себя в это безумие. В котором он, постанывая в голос, позволял трогать себя там, где его ещё никто не трогал; в котором он слышал сладкое урчание, так похожее на его имя. И он громко выдыхал, когда его кожу прикусывали; когда ловкие пальцы поддевали пряжку ремня, расстёгивая её, давая долгожданную лёгкость в паху, стоило Саймону стянуть с него джинсы. Юрий сжался, покраснел, стараясь скрыть собственное смущение, но был тотчас притянут к себе за руку, заставляя подняться, принять положение сидя. И мальчишка прикрывался, старался натянуть на себя покрывало, лишь бы внимательные глаза не рассматривали его с такой жадностью.       Эта нелепость лишь рассмешила Саймона.       — Признаемся честно: чего я там не видел? — и кот укусил его за мочку уха.       Юрий тихо выдохнул сквозь зубы и уткнулся в грудь сидящего перед ним. Он облизывал собственные губы, поддевая их передними зубами, закусывал внутреннюю сторону щеки и утопал в ласках, которые ему дарили: нежных, сводящих с ума, выбивающих из реальности       Сглотнув, мальчишка смотрел, как рука с тонкими пальцами прошлась по его животу вниз. Как когти оставляли за собой еле заметный белый след, который тотчас пропадал: его не желали ранить, оставить отметины. Саймон был осмотрителен, аккуратен и будто бы даже скромен по отношению к телу своего хозяина. И это будоражило его лишь сильнее.       Но не сильнее лёгшей на его член ладони, несильно сжавшей возбуждённую плоть.       Юрий прижался к Саймону всем телом, царапая, пытаясь зацепиться, потому что иначе, как ему тогда казалось, он бы непременно упал. Куда — понять было невозможно, но подростку вмиг показалось, что под ними целая пропасть. Болото, в которое погружался Юрий, и двигаться в нём было нельзя. Иначе не выберешься, потонешь насовсем, задыхаясь, отдавая жизнь. И, быть может, коту то было не страшно. Но у него, Юрия, простого человека, точно не было тех самых девяти жизней.       — Са... Саймон... — тихо шептал Юрий, громко сглатывая, чувствуя, как рука то чуть сжималась, то разжималась, давая плоти отвердеть полностью, прежде чем начать движение.       И тогда, запустив руку в светлые волосы, питомец поцеловал его в макушку, проводя ладонью от шеи к подбородку, чтобы фигурист отпрянул, посмотрел на него мокрыми глазами. Саймон улыбался, утешая мальчишку банальным: «Всё хорошо», и одаривая новым поцелуем в губы, завлекая, отвлекая и начиная двигать рукой по члену.       Не сдерживая себя, Юрий стонал в голос. Кусал губы и кожу на предплечье Саймона, царапал его плечи, прятал лицо, чтобы потом, поднимая за подбородок, его завлекали в поцелуй. И он тонул, погружался с головой, не думая ни о чём, кроме как о тёплых ярко-голубых глазах: таких родных уже столько лет, но одновременно незнакомых, затуманенных, искрящихся похотью и лаской.       И он не помнил, в какой момент всё закончилось. Картина в его воспоминаниях обрывалась, оставляя после себя лишь вспышку жара в теле и боль в голове. Он помнил, как сквозь сон кто-то провёл по его голове рукой, вороша волосы, а затем скрываясь. Юрий спал сном сладким, мирным и спокойным. Бестревожным. И, кажется, смог наконец отпустить те грусть, тоску и боль, что окутали его по приезду; что были с ним всё то время, пока он возвращался домой.       — Юра. Ты чего это всё ещё спишь?       Открыв глаза, Плисецкий увидел перед собой Бабичеву. Та сидела рядом с его кроватью на корточках, удивлённо хлопая большими глазами. На её голове шапка, плащ был расстёгнут, шарф нелепо висел, не полностью снятый. У неё были ключи, Юрий помнил это. Он сам ей дал.       Чтобы приходила и кормила его кота, пока мальчишка в отъезде.       Юрий принял положение сидя, сонно осматриваясь. Всё как и вчера, когда он уснул: разбросанные вещи, собранный чемодан. Он в уличной одежде, грязных джинсах и смятой ото сна футболки.       Почесав шею, Юрий встрепал волосы на затылке, а затем взглянул на утреннюю гостью.       — На тренировку? — сонно поинтересовался мальчишка, на что Мила, слабо улыбнувшись, выдохнула.       — Ну слава богу... Да. Яков уже ждёт. Пока ходишь в ванную, я сделаю чего-нибудь перекусить.       Девушка весело улыбнулась своему маленькому приятелю, а затем, поднявшись на ноги, вышла из комнаты.       Плисецкий, проводив её взглядом, нахмурился. «Какой дикий сон»,— невольно пронеслось у него в голове, и он было выдохнул, но замер, встретившись взглядом с голубыми глазами своего питомца.       Кот сидел на столе рядом с окном, откидывая от себя тень. И смотрел на своего хозяина, внимательно и пристально. Или ему лишь казалось, что взгляд кота стал несколько иным?       «Бред», — подумал Юрий и, поднявшись, подошёл к своему питомцу. Протянул руку, давая тому понюхать, как это бывало обычно. И Саймон повторил вчерашнее: коснулся носом пальцев, гладясь после этого головой о ладонь.       Просто очередной странный сон.