Красными красками

Вся жизнь Ханбина сосредоточена на его достижениях, наградах и спортивном развитии. С самого детства всё, чем увлеченно занимался Ким – это бокс. По правде говоря, он до сих пор не может дать ответ, нравилось ли ему это занятие или же это нравилось исключительно родителям. Ему казалось, что он любил музыку, но мама заверила, что мальчики должны любить спорт; бокс, например, и он вроде полюбил. Мама его вообще много в чём заверяла. Ну вот, допустим, что мальчикам больше по душе зелёный или синий цвет, а не красный. Что для парней в качестве питомцев не шпица заводить нужно, а ротвейлера. Говорила, мол, юношам не нравятся романтические комедии, им нравятся боевики или фэнтези. Заверяла, что мальчики книжки не читают – они в баскетбол играют. И вроде бы Ханбин согласен, но красный ему казался въедающимся в зрение цветом, от которого на сердце становилось теплее. Шпицы нравились больше, потому что милые, а от романтических комедий на душе легко было. Да и книги казались интересными. Вот только он парень, а значит, в его гардеробе почти не было красного, пса ротвейлера звали Шота, друзьям советовал фильм для просмотра «Неудержимые», и во дворе был лучшим в игре баскетбол. В своём юном возрасте Ханбин даже и не думал, что лепится чужими руками, превращаясь в безумную идею матери об идеальном сыне. Ему в детстве казалось всё простым. Ну, должен мальчик себя так вести, раз он мальчик, значит, он будет себя так вести. В подростковый период Кима стали посещать сомнения и мысли с вопросами, почему все делают, что хотят, а он любит этот чёртов синий цвет? Он ведь совсем не въедается в зрение, не запоминается. Но, как оказалось, сорвать невидимые печати страшней безукоризненного подчинения. Поэтому Ханбин молча завидовал своим ровесникам, чьи родители не диктовали о том, что они должны любить, а что нет, и повиновался. В какой-то момент Ким даже подумал, что ему, действительно, нравится бокс, а Шота просто замечательная собака, несмотря на то, что наглая. Но в свои двадцать шесть, когда у него уже есть золотая медаль чемпиона по боксу; обои в квартире поклеены в синий; пёс слишком постарел, что порой даже мочится под себя; и в доме нет ни одной книжки, он понимает, что просто застрял в искусственной оболочке идеального сына. Теперь он не боится отлепиться от вязкой и липучей жижи, олицетворяющей всю его скучную юность, но вот только Ханбин и понятия не имеет, что тогда ему делать. В его понимании попросту больше не существует красного цвета и музыки, есть только глубокий и затягивающий в темнеющие недра синий и чёртов бокс. Он даже в депрессию впасть не может оттого, что это не по-мужски. А ведь так хочется, ведь материнский голос настолько звонко бьёт по вискам, что Ким чувствует – вот-вот пойдут трещины, а из них польётся синяя вода, разламывая его фундамент окончательно. Ему нужен хотя бы один глоток свежего воздуха. Поэтому он съехал к своему другу Сон Мино, художнику, под предлогом того, что ему, как мужчине, пора становиться независимым от родителей. Мать приняла такое решение сына с удовольствием, даже и не помыслив о том, что это обычный побег. И теперь у Ханбина есть новая толстовка красного цвета, кепка и носки. Пса он оставил родителям, ведь у Мино аллергия на собак. С другом он на выходные смотрит романтические комедии, а ещё полку заставил классической литературой. Вроде всё становится, как он и всегда хотел, но воздуха всё равно мало. Сбежать оказывается недостаточным. Тень образа, который двадцать шесть лет изображал Ханбин, преследует его, обнимая своими ледяными руками и сжимая до головокружений. Всё с каждым днём становится хуже. Но однажды на пороге их с Мино квартиры появляется Хван Юнсоль, слепая девушка с улыбкой красного цвета, въедающегося в глаза Ханбина. В этот день Мино нет дома, поэтому Ханбин позволяет себе расслабиться и не одевать верх, щеголяя по квартире в одних шортах. У Мино эстетическое зрение, ему не нравится лицезреть изгибы мужского тела, поэтому он частенько ворчит, если не замечает на соседе хоть какого-то предмета одежды. Ханбин насыпает в стеклянную миску хлопья и заливает их молоком. В его мыслях пустота, а в квартире на средней громкости играет джазовая музыка, которая нравится матери, но, по правде, не очень нравится самому Киму. Почему он её слушает? Да просто, привык. Порой Ханбину кажется, что своих собственных желаний, предпочтений он не знает и не понимает. Иногда такая абстрактная опустошенность сводит с ума, заставляя забиваться в серый, обшарпанный угол, сдирая верхний слой кожи, а иногда она заполняет его до краев, давая возможность умиротворённо закрыть глаза и выдохнуть облезлый воздух. Так что Ким не может сказать точно, навязанные матерью стандарты настолько делают жизнь невыносимой или же спасают от собственных огорчений и неудач. Опустив ложку в миску и набрав взбухшие хлопья, Ким подносит столовый предмет к пухлым губам и, не успев съесть, слышит рваный стук в дверь. Безэмоционально выдохнув, Ханбин кладёт в тарелку обратно ложку и встаёт, не спеша идя к двери. Стук повторяется. Парень открывает дверь и без интереса смотрит на юную особу, стоящую в коридоре и сжимающую в длинных пальцах ручку сумки. У неё длинные тонкие волосы натурального чёрного цвета, слишком бледное лицо с худыми щеками и ярко очерченными скулами, напоминающими острые лезвия. Тонкий нос с едва заметными веснушками, маленькие губы бантиком и совершенно пустые, холодные глаза, смотрящие сквозь человеческую плоть. Ханбин безмолвно глядит на девушку, дожидаясь хоть каких-то слов с её стороны, пока та нелепо кусает губы и смотрит в район юношеской груди. - З-здравствуйте? – неуверенно выдыхает девушка, потеряно ища прозрачным взглядом «опору». Ханбин не сразу соображает, что что-то не так. И до него доходит только тогда, когда он случайно стукается локтем о дверь и болезненно стонет. В ту секунду девушка заметно дергается и вновь начинает беспорядочно шарить взглядом. Слепая. - Здравствуйте, - тут же отзывается Ким, отвешивая мысленно подзатыльник за невнимательность. И услышав мягкий голос Ханбина, пропитанный отчаяньем и скрываемой безысходностью, на устах девушки расцветает широкая улыбка, заставляя Кима с задержанным дыханием смотреть на неё и непроизвольно впитывать этот красивый изгиб губ в память. - Я слышала, что здесь живёт молодой и талантливый художник, рисующий картины на заказ. Я хочу нарисовать свой внутренний мир, - оповещает тонким голосочком девушка и протягивает руку, представляясь, - Хван Юнсоль. Красивое. Ханбину кажется, что его продуло из-за открытого окна, иначе ему никак не объяснить озноб и щекочущее чувство в животе, от которого к горлу подступает лёгкая тошнота. Он хочет тактично пожать девичью руку и тоже представиться, но, протянув руку, замечает, как трясутся пальцы. И Ким искренне пугается за своё состояние. Но всё же находит в себе силы обхватить вспотевшей ладонью тонкую руку Юнсоль, несильно сжимая её. - Ким Ханбин, - представляется он и думает, что у Хван очень холодные пальцы. Ханбин никогда в своей жизни не врал. И всегда считал, что ложь ни к чему не приведёт. Ложь во благо, ради удовольствия, для своего спасения – абсолютно любые враки для него чужды. Более того его атакует парестезия, когда язык желает отпить из чаши греха. Вот и сейчас, Ханбин нервно сжимает пальцы, стараясь избавиться от назойливого покалывания, и кусает губы, пытаясь игнорировать онемевшие ноги. Он не хочет вводить в заблуждение Юнсоль, но как-то непроизвольно с его уст слетает, мол, это он тот самый художник, это он будет рисовать её внутренний мир. В какой-то миг внутри Ханбина скручивается всё в болезненную спираль от мысли, что он вот так просто передаст хрупкую Хван в руки скупого на эмоции Мино. Хотя ложь это. Он просто хочет заполучить чуть больше её внимания, чем кто-то другой. Откуда в нём появилось такое желание – непонятно. Ханбин вообще испытывает такое сжигающее кожу любопытство впервые. Ханбин в очередной раз обманывает Юнсоль, объясняя ей, что для продуктивной работы им стоит видеться максимально часто. Ему нужно знать её внутренний мир, чтобы изобразить его на холсте. Хван считает, что это логично, поэтому без лишних препирательств договаривается с Бином о встречах. Наверное, он сходит с ума, потому что ему кажется, что в бесцветных глазах Юнсоль отображается огромная сила, крепкий дух и непоколебимость. Несмотря на свою слепоту, девушка старается изо всех сил и двигается вглубь квартиры Мино каждый раз, не соприкасаясь холодными пальцами со стеной в надежде нащупать путь. Ханбина это восхищает, но он всё равно украдкой следит, чтобы она не споткнулась или не завернула в другую сторону. По правде, Киму не ясно, зачем Юнсоль изображать на холсте свой внутренний мир, когда увидеть его самой всё равно не удастся. Но он имеет чувство такта, поэтому не спрашивает её об этом. На самом деле, Ханбин вообще не из тех людей, кто много разговаривает или пытается лучше узнавать новых знакомых через вопросы. Ему проще наблюдать, отвечать на вопросы и просто сосуществовать рядом. Поэтому первое время Юнсоль чувствует себя неловко рядом с Кимом, который почти всё время молчит и лишь изредка задаёт наводящие вопросы для картины. Это глупо, думает Ханбин на третий день их знакомства. Чаще всего Юнсоль сидит на крутящемся стуле и улыбается, смотря сквозь Ханбина и слыша, как грифель карандаша оцарапывает бумагу. Юноша же в свою очередь вырисовывает какие-то каракули, которые без бутылки разобрать сложно, но он старается. За три дня Ким успевает понять, что слепая девушка ему симпатизирует своей искренностью и силой воли. У неё доброе сердце, она много рассказывает Ханбину о бездомных животных, звонко смеётся на потуги Кима выдать забавную шутку и напоминает ему красный цвет. Юнсоль такая же яркая, запоминающаяся и въедающаяся в глаза. Как так вышло, что с первых минут знакомства эта заурядная на первый взгляд девушка запала Ханбину в душу, ничего для этого не делая? Он сам не знает. Вроде не такая уж и симпатичная, лицо сухое, острое и слишком худое; не особо открытая, хоть и болтает без остановок; чувство стиля отсутствует, тут даже говорить не о чем; да и к тому же слепая. И всё же что-то цепкими захватами в ней окутало Ханбина и проникло внутрь, как душистый аромат. - Каким цветом рассвет? – спрашивает Юнсоль, прикрыв веки и вдохнув поглубже запах свежезаваренного Ханбином кофе. Юноша всё это время безмолвно наблюдает за ней, припечатывая в память мелкие детали её внешности и запоминая с каким изяществом она всё время поправляет длинные волосы. - Красным, - отвечает Ким первое, что приходит ему на ум. На устах Хван появляется едва заметная улыбка. - Внутри меня иссохшие земли, прячущиеся за толстым слоем всепоглощающей боли, что приносит мне моя… - говорит вновь о том, что хочет изобразить на полотне Юнсоль, но запинается, не зная, как свою слепоту назвать более тактично. Словно она сама себе вслух может сделать больно неаккуратными словами. Ханбин не предпринимает никаких попыток оборвать её, мол, всё понял, не стоит продолжать, и незамысловато водит затупившимся карандашом по чистому листу бумаги. Хотелось бы ему уметь рисовать, как Мино, чтобы изобразить не внутренний мир, а саму Юнсоль на нём, но увы. - Травма, - всё же находит подходящее слово Хван и сжимает пальцами керамическую кружку, надеясь, что Ханбин не заметит проскользившую в её сердце тоску, - и под покровом тьмы по пустынной земле ходят львы, словно единственные мои друзья. - Почему львы? – интересуется Ханбин, слушая Юнсоль с всепоглощающим любопытством. Вообще ему совершенно не понятно, что описывает девушка. Он просто всё записывает и кривыми каракулями рисует, что может. Она говорит, что это внутренний мир. Ханбин никогда прежде не представлял какой-то там внутренний мир, как что-то имеющее определённое видение. По сути, он даже не представляет, чем именно является этот самый загадочный внутренний мир. Вкусы, предпочтения? Или может, взгляды на жизнь, принципы? На самом деле у Ханбина совершенно нет гармонии с самим собой, он и понятия не имеет, что же строится и вырастает башней внутри него. Ему просто вроде как въедается красный цвет в глаза и Юнсоль. - Единственное, сохранившееся воспоминание, когда я могла видеть – это мультик «Король и лев», - коротко объясняет Хван и тоскливо улыбается. Ханбину нечего сказать, поэтому он записывает все детали и сам себе кивает, пока Юнсоль нервно облизывает губы и размышляет о чём-то своём. - Я бы хотела, чтобы мои друзья содрали с меня чёрный слой боли, напустив на мой мир красные лучи, - почти неслышно добавляет девушка, отчего Ханбин улавливает её внутреннее содрогание. Её сила воли слишком неустойчива. И Киму, правда, жаль, что он ничем ей не может помочь. Ханбину очень хочется увидеть внутренний мир Юнсоль, поэтому он, начертив на бумаге непонятные каракули, несётся в один из дней к Мино в мастерскую и, неразборчиво городя какую-то нелепицу, тычет жалкую бумажку другу в лицо и просит переписать этот ужас в нечто красивое и трогательное. Мино долго и недоуменно смотрит на непонятные рисунки и чешет затылок, не зная, что сказать другу. С одной стороны, он может нарисовать то, что просит БиАй, но с другой – ему жаль потраченного времени для того, чтобы эта картина висела в спальне слепой девушки. Для него это будет неоцененная по достоинству работа. - Зачем? – единственное, что спрашивает Мино, пытаясь понять Ханбина. Некоторое время Ким мнётся и не хочет признаваться в том, что Юнсоль запала ему в душу, что напоминает ему его любимый красный цвет, но всё же решает поделиться с другом. - Я хочу увидеть её искреннюю улыбку, - честно признается БиАй и смущенно отводит взгляд. Мино же не слишком реагирует на признание, продолжая бездвижно сидеть в кресле и нечитаемо взирать на младшего. - Нельзя было найти подружку попроще? – в конечном счете, беззлобно вздыхает Сон и устало потирает лицо широкими ладонями. Несмотря на свою творческую натуру, Мино никогда не был мечтателем и романтиком, зато он всегда видел эти черты в Ханбине, который, казалось бы, вообще чёрствый как сухарь. - Она мне не подружка, - мгновенно отвечает Ким и покрывается пунцовыми пятнами, а на устах расцветает мечтательная полуулыбка. А ведь ему хочется, чтобы Юнсоль стала для него подружкой. Интересно, думает ли она о нём в таком ключе? - Ладно. Так уж и быть. Но ты будешь должен. Ханбин реально обожает своего друга. Пока Мино работает над картиной, Ханбин работает над сближением с Юнсоль. Сама же девушка считает, будто помогает художнику в написании её внутреннего мира. Ханбин открывает её для себя медленно, но с каждым новым днём становится заложником её цвета всё сильнее и сильнее. Ему одновременно хочется и не хочется избавиться от этого местами саднящего, местами тёплого чувства. Пока Ким изучал её черты характера, Хван непроизвольно проникалась им. Теперь Ханбин знает, что у Юнсоль аллергия на морепродукты, что у неё есть старший брат, что она закончила школу для инвалидов, что она боится грозы, и что она любит горячий шоколад. Ханбин отпечатывает в памяти, как Юнсоль крутит кончиком носа, когда ей прохладно. Как прикрывает тонкой ладошкой уста, когда ей смешно. Как прижимает коленки друг к другу, когда ей неловко. И как от удовольствия зажмуривает глаза, когда слышит классическую музыку. Она с ужасающим проворством отпечатывается внутри Ханбина. Он не успевает защищаться. Внутри Ханбина взрываются непривычные для него чувства, дробя собой рёбра, когда её пустой взгляд случайно соприкасается с ним. У него исчезает вся храбрость, которой, ему казалось, он обладает, в те минуты, когда Юнсоль протягивает ему руку, чтобы сжать ладонь в приветственном жесте. Ханбину с каждой новой встречей всё тяжелее дышать, но он берёт себя в руки и делает жалкие вдохи. Его воздух странным образом напоминает её цветочный парфюм. И внутри него такие противоречивые чувства, что ему кажется, будто он сходит с ума. Юнсоль одновременно дарует ему свежий воздух и отбирает его. Она как разъедающие слизистую ментоловые капли в нос. И Киму страшно, ведь раньше единственной его болезненной любовью был красный. Юнсоль же замечает некоторые детали в Ханбине, которые заставляют её усомниться в его специальности художника. У Хван есть некоторые знания касательно художественной теории, и когда она заводит беседу, употребляя какие-либо термины, Ханбин теряется и переводит тему разговора. Она не слышит, чтобы Ханбин рисовал, не слышит запаха красок, не слышит его продуктивной работы. В один день из их встреч она решает поговорить с ним об этом. - Так странно, ты совсем не похож на художника, - говорит Юнсоль, чувствуя, как в ту же секунду воздух между ними электризуется. Некоторое время Ханбин молчит, чем заставляет Юнсоль нервничать. - В каком смысле? – уточняет Ким, пытаясь мысленно что-то придумать, чтобы отвести от себя излишние подозрения. - Мне всегда казалось, что художники виртуозные люди, а ты… - начинает девушка и замолкает, пытаясь правильно подобрать слова, чтобы не задеть юношу. Но эта пауза ударяет по Ханбину сильнее, чем само высказывание. Он ведь не художник, поэтому ему плевать, что он не виртуоз. Подумаешь, Ханбин даже не понимает, что значит быть виртуозным. В какой степени это хорошо или плохо. Но то, как Юнсоль запнулась – неприятно. - Приземлённый что ли, - наконец, говорит девушка. Ханбин молчит и пристально смотрит на Хван, не вникая в суть произнесённых слов. Что значит приземленный? Конечно, он знает определение этих слов, но какой смысл вкладывает в них Юнсоль, когда произносит? Что она хочет этим сказать? - У всех людей разный характер независимо от рода деятельности, - говорит Ким в свою защиту и нервно сглатывает. Врать очень тяжело и неуютно, но лучше причины для встреч с Юнсоль, чем притворная роль художника – он не придумал. В конечном счёте, он обязательно скажет ей правду, но не сейчас, может, чуть позже. - Да, так и есть, но всё же… - мямлит Юнсоль и теребит пальцами края платья. - Всё же? – хмыкает Ханбин. У него на душе кошки скребут, но он мастерски делает вид, что его абсолютно ничего не беспокоит. - От тебя не пахнет красками. Твои прикосновения слишком грубые и… - она осекается, закусив губы, и думает, что звучит совершенно бестактно. А вдруг она ошибается и Ханбин, действительно, тот самый художник, который сможет запечатлеть её ласковых львов, спасающих от гнетущей черноты, - в общем, сложилось такое впечатление, что ты совсем далек от художества, - заканчивает Юнсоль и мысленно молится, чтобы Ханбин не разозлился и не обиделся на неё. - Хочешь сказать, что я тебе лгу? – задает бессмысленный вопрос Ханбин. Он ведь и так ей лжёт. Если бы она узнала, что Ханбин не тот самый художник, к которому Хван пришла, а обычный боксер, до сих пор не решивший, нравятся ему боевики или романтические комедии, то улыбалась бы она ему так же красиво и тепло? Какая ей разница, кто будет рисовать её внутренний мир – Ханбин или Мино – если свой ритм ей может подарить лишь Ким из них двоих? - Нет, что ты… - неуверенно бормочет Юнсоль, чувствуя, как учащается её пульс. - Я работаю над картиной, когда ты уходишь, - бестактно перебивает её юноша, придвигаясь на крутящемся стуле ближе к ней. Возможно, ему стоит показать то, что скребёт внутри него, в надежде вырваться наружу. Это ведь не так сложно, правда? - Тогда, зачем я прихожу к тебе каждый день? – искренне удивляется Юнсоль. Она чувствует на себе всегда внимательные и пристальные взгляды БиАя, но никогда не задумывается о том, почему. Кто может разглядеть в такой ущербной инвалидке женщину? Юнсоль даже ни на секунду не думает, что Ханбину может быть просто приятно быть рядом с ней. Из-за отсутствия таких предположений и мыслей, Хван даже и не пытается прочувствовать что-то к нему. Ей, безусловно, комфортно рядом с ним. Её сердечко трепещет, когда она слышит его уникальный голос, когда чувствует его улыбку, но ей страшно впустить что-то сильное внутрь себя. Поэтому она не позволяет себе запоминать его запах георгин. Она вообще ничего себе не позволяет. Потому, когда её пальцы дрожат из-за желания протянуть руку и изучить подушечками пальцев изгибы его лица, она яростно сжимает платье или кружку, которую добродушно с кофе ей вручает Ханбин. Кому-то просто нельзя влюбляться. - Может, ты мне нравишься, - шепчет Ханбин, чувствуя, как вместе со словами замирает его сердце. А нежный орган Юнсоль резко срывается с места и, оцарапываясь, катится в самый низ, разбиваясь в уродливую красную лужицу. - Это не смешно, - нервно выдыхает она и пытается сдержать влагу, наполнившую глаза. Сейчас ей невыносимо хочется прозреть, чтобы увидеть его лицо, чтобы хоть что-то понять, ведь его вечно монотонный тембр и ощущение пристального взгляда на себе совершенно ни о чём ей не рассказывают. - Я разве смеюсь? – спрашивает он, а в его голосе нет и тени усмешки. У Юнсоль внутри всё трясется, потому что она понимает, насколько обременительной может быть. Ханбину это не нужно. - Я могу лишь стать обузой для тебя, Ханбин, - слезливо отвечает Хван, надеясь, что он поймёт, почему нет. Но Ханбин мало того, что не понимает, почему, он вообще не осознает, что ему говорят «нет». У него, по правде, большие проблемы с взаимопониманием. У него не получается читать по глазам, губам и распознавать намёки. Ханбин из того распространённого типа людей, которым нужно говорить всё прямо и на простом языке. Единственное, что понимает Ким из слов Юнсоль – она боится своей слепоты. Но ведь Ханбин не боится, тогда, к чему эти предрассудки? - Что за глупости? – улыбается он и наклоняется, чтобы трепетно поцеловать. Его губы тёплые, влажные и мягкие. А поцелуй имеет привкус горького кофе, который недавно выпил Ким. Ханбин не углубляет поцелуй, довольствуясь лишь непорочным прикосновением губ, как в слащавых дорамах, и отстраняется. На щеках Юнсоль застывает румянец, а бесцветные глаза блестят от влаги. Она хочет что-то сказать, но её губы дрожат. А Ханбин думает лишь о том, что, кажется, внутри него порхают те самый бабочки, мерзко щекоча все внутренности, отчего его даже начинает мутить. Не то, чтобы это отвратительно, просто не так приятно, как пишут в книгах. Это чувство заставляет не взлетать в небеса, а сковывать себя упругими нитями желания заполучить, как можно больше человека, которому принадлежат эти нити. И мерзко именно, потому что Ханбин никогда прежде не был жадным. - Я… мне п-пора, - голос Хван хриплый и дрожащий, но Ханбин списывает это на смущение. Он улыбается, боясь сделать ещё более дерзкий шаг в её сторону, поэтому лишь позволяет ей встать и направиться к выходу. - Увидимся завтра, Юнсоль? – окликает её Ким. Юнсоль вздрагивает и кусает губы, стоя к Ханбину спиной. Ей страшно. Очень страшно. Поэтому она медленно выдыхает и, заикаясь, отвечает: - Д-да. Но на следующий день Юнсоль не приходит. Как и через неделю. Более того, она вообще больше не приходит. У Ханбина щемит в груди, виски сдавливает в приступах беспомощности, а живот постоянно скручивает в болезненном спазме. Только сейчас он понимает, что ничерта не знает Хван Юнсоль, которая казалась ему красным Ангелом, с добрым сердцем и безграничной тоской по увядшему зрению. Ханбин даже не знает, где её искать, не знает, почему она так и не приходит. И когда Мино приносит ему ту самую картину, где львы разрывают чёрную боль и впускают красный рассвет, Ханбин понимает, что соприкасается спиной с бездной. Такой всепоглощающей и пустой. Юнсоль стала красным мазком в сердце Ханбина. И это его первый и последний вдох. Он ставит картину в дальний угол и накрывает её черной материей, чтобы красный цвет больше никогда не попадался ему на глаза. Выкидывает толстовку, кепку и носки, чтобы уж наверняка. А ещё он прячет себя и своё сердце в холодном синем цвете, проклиная тот день, когда Юнсоль постучала в его двери. И лишь Мино, с грустью смотря на укрытую чёрной тканью картину, вздыхает и бурчит себе под нос: - Зря только время потратил.