Игры разума

Все чаще и чаще Ванда думала о том, что никому не нужна. С битвы с Альтроном прошел месяц — целый месяц с похорон Пьетро, целый месяц с момента, как Клинт Бартон вдохновил ее сражаться, когда у нее буквально опускались руки от отчаяния, и она была на грани истерики. Вот, казалось бы, жизнь наладилась. Максимофф обрела уверенность в себе, в своих силах, в способностях. Лишь боль от потери иногда жгла ее. Но однажды в небольшой квартирке, предоставленной Старком, раздался звонок. Ванда, с мокрыми после душа волосами, бросилась к мобильнику и ответила на звонок: — Слушаю, Ванда Максимофф. — Здравствуй, это Клинт, — раздался знакомый хриплый голос. — Надеюсь, я тебя не побеспокоил? — Нет, нет, что ты, — торопливо ответила Ведьма, вытирая волосы, — чем могу помочь? — Ванда, меня мучают кошмары. Я постоянно вспоминаю наше сражение, плечом к плечу. И эта боль… Она не оставляет меня. Днем все отлично, но ночью видения возвращаются, — Ванда была шокирована, услышав в голосе обычно хладнокровного стрелка дрожь, которую не смогла скрыть телефонная связь. Будучи псионичкой, она сразу почувствовала, что Бартон говорит правду. — Но чем я могу помочь? — спросила девушка, прекрасно понимая, что сейчас скажет мужчина. — Ты обладаешь даром… Даром копаться в мыслях, даром, который буквально может свести с ума и выпрямить все извилины в мозгу. Помоги мне, пожалуйста. Моя жена все равно хочет отправить меня к психоаналитику, а я не выдержу этого старого идиота, который возомнил себя дедушкой Фрейдом, — ведьма хихикнула, а сама подумала: «Чего и следовало ожидать. Он хочет и помнить, и забыть». — Хорошо, Клинт, попытаться можно… Приезжай, — тут Ванда назвала адрес, — к 8 вечера. Лучше всего, если мы будем этим заниматься именно вечером, когда твой мозг начинает уставать, чтобы было проще. — Спасибо, милочка. До вечера, — и раздался щелчок — Бартон повесил трубку. Ванда стояла, зажав во внезапно вспотевшей ладони мобильник. Было странно слышать от уверенного в себе мужчины просьбу помочь. Время пролетело незаметно. Ванда нервничала — ведь всегда непросто делать добро, даже если очень хочется. Но вот, ровно в восемь часов, в дверь позвонили, и Максимофф, сдерживая дрожь в коленках, открыла. На пороге стоял Бартон, в немного запыленной куртке, растирающий виски. — Проходи и располагайся на диване, — сделала Ванда приглашающий жест, и мужчина вошел в квартиру. Бросив куртку на стул, он лег на диван и стал следить за Алой Ведьмой. А та заварила зеленый чай с ароматом зеленого яблока, сделала пару глубоких вздохов и пододвинула стул к дивану, протянула Бартону кружку с чаем. Тот сделал глоток и воззрился на девушку, а та произнесла: — Итак, давай начнем нашу терапию. Расскажи мне о своих кошмарах, — Клинт непонимающе посмотрел на нее поверх кружки: — Я думал, ты будешь копаться у меня в подкорке, выискивать проблему… — Ванда лишь вздохнула и сказала: — Спрошу только одно, для уточнения: ты ведь был уже под гипнозом? Расскажи об этом. А потом я начну, как ты выразился, копаться у тебя в подкорке, — лучник отдал ведьме кружку, потер лоб, пытаясь сосредоточиться: — Ну, это было уже давно. Наш отряд еще не был официально сформирован. И я оказался под гипнозом одного психа, Локи… Он сводный брат Тора, того придурка с красной тряпкой, который изображает плащ. И Локи, он хотел поработить нас или уничтожить, что-то такое… И подчинил меня себе… Я мало что помню, помню только, что дрался с Наташей. Да еще перебил кучу народу. А потом резко вернулся в нормальную жизнь — после того, как Романофф ударила меня о железные перила. Вот, в общем, и все, — Ванда кивнула, показав, что слушает и понимает. Затем произнесла: — Закрой глаза и расслабься, — когда Бартон выполнил приказ, Ведьма сделала легкий пасс рукой, послав энергию. Энергия накрыла глаза лучника красной пеленой; подобно тому, как вставляют нить в ушко иглы — так энергия протянулась от виска Клинта к виску Максимофф, которая тоже прикрыла глаза и расслабилась. Будапешт, 2009 год. Он лежит в груде металла, которая когда-то была модной инсталляцией. Тетива привычно натянута, привычно касается уголка губ стрела. Он выслеживает эту рыжую уже третий день. И до сих пор не преуспел — но сегодня, когда Романофф взорвала музей… Сегодня с ней нужно кончать! Вот она, триста шагов до нее… Бартон прицеливается, ухмыляется углом губ… И не может отпустить тетиву, потому что Романофф прячется, потому что она отстреливается, потому что она красивая… Потому что сердце у Бартона дрогнуло, и он не спускает тетиву. Он горько поплатится за эту слабость, непозволительную для профессионала. 2010 Скромная свадьба. Наташа — подружка невесты, невеста порядком округлившаяся, но Бартон смотрит на нее с такой неподдельной нежностью, что не возникает сомнений в его намерениях, что свадьба — по любви, по обоюдному желанию. Приглашенных немного, играет мелодичная и нежная песня, молодожены начинают тур вальса… Клинт счастлив как никогда. Столкновение с чем-то новым. Холодный металл касается грудины, кончик посоха упирается в ребра. Холод, обжигающий холод. А затем пустота. Страх. Кончились стрелы, а читаури все наступают, Наташа где-то внизу со Стивом. Стив не даст ее в обиду, обязательно прикроет. А семья? Они в безопасности, пока хватает отваги Мстителей, пока хватает сил сражаться, пока в костюме Тони есть энергия — они устоят. Летит, паля без остановки, самолет. Летит прямо на него, закрывшего собой мальчика. Обычного, ничем не примечательного мальчишку. Но Клинту он напомнил собственного сына. И сейчас они оба со страхом, да что там — с ужасом! ждут, когда их тела будут изрешечены сотнями пуль. Бартон начинает постанывать, лицо его принимает испуганное, жалкое выражение, зубы его стиснуты, а кулаки сжаты так, что ногти до боли врезаются в ладони. И Ванда чувствует страх и панику своего «пациента», но не прерывает их связи. Но между ними вклинивается Пьетро, молодой, безбашенный. Вклинивается только для того, чтобы поставить блок, щит в виде поставленной на бок машины. Но пули, целые очереди пуль, все равно проникают в его плоть с таким отвратительным хлюпаньем, что Бартону даже кажется, что он слышит этот звук. Он поворачивается и видит искаженное болью, но все равно слегка самодовольное лицо Максимофф, слышит его голос: «Что, зрение подводит?» И Ртуть падает, чтобы больше никогда не встать — его голубая с серым майка вся в бурых пятнах крови. Бартон, лежащий на диване, издает громкий стон, рука его на автомате взлетает и врезается в подбородок ведьмы. Та вскрикивает от боли, и связь прерывается. Головная боль терзает обоих. Бартон мучается еще и угрызениями совести, поскольку Ванда держит у «подбитого» подбородка влажное полотенце. Оба молчат, затем лучник немного хрипло произносит: — Вот это мне и снится. Снится боль в сухожилиях, от которой я и просыпаюсь, чувство вины, которое заставляет не спать, а идти на кухню. Боль от потери человека, с которым я только-только начал хорошо общаться, доверился ему, — и Бартон смотрит на Максимофф, но она молчит. Спустя какое-то мгновение, говорит: — Чувство вины — это нормально. Но нужно это воспоминание сделать таким же… Спокойным, чтобы оно не тревожило тебя. Я пока не знаю, что предпринять, но я добьюсь того, чтобы ты спал спокойно, и просыпался только от криков своих детей. Это — мой долг, — Клинт удивился ее уверенности, но не стал вдаваться в подробности. — Завтра нужно приезжать? — спросил Клинт, сам удивляясь неловкости, с какой прозвучал вопрос. Ванда взглянула на него и смотрела довольно долго — лучнику даже показалось, будто ее глаза покраснели. — Да, приезжай завтра. Боль будет жечь тебя. Советую выпить зеленого чая на ночь. Желательно, как мой, — лучник кивнул и порывисто обнял ведьму. Та только удивленно посмотрела на него, но не сказала ни слова. Только когда за ним с легким стуком закрылась дверь, Ванда поняла, что сидит, обхватив его кружку, и смотрит в пространство. Вернулись ее собственные воспоминания, ее собственная боль. Бартон лежал в постели и никак не мог уснуть. Ныл правый висок, в глаза как будто насыпали половину Сахары. Рядом спала, уставшая от забот, жена. Клинт со вздохом повернулся на бок и попытался уснуть. Ванда выпила уже три таблетки от головной боли, но та все не проходила. Оставалось только выпить еще чая, чтобы измотанная таким сеансом, Максимофф рухнула в кровать. Ведьма и рухнула… Чтобы проснуться через час с громким криком и болью в сухожилиях. Картины Отто Дикса не помогали — современный экспрессионизм вообще не хотел приводить нервы Ванды в порядок. Она сидела, укутавшись в плед с псевдолеопардовыми пятнами, держала в неожиданно холодных пальцах кружку с чаем, желая, впрочем, чтобы этот яблочный чай превратился в яблочный же сидр. Но таких способностей, к ее большому сожалению, у нее не было. Ванда вспоминала сон: свою боль, когда поняла, что брат умер, а вслед за этим — прикосновение к ладони холодного металла, имитировавшего сердце у Альтрона. Сейчас Ведьма думала только об одном: откуда появилась эта тянущая, ноющая боль в сухожилиях? Ее заклинания не требовали слишком большого напряжения. «Бартон, — осенило ее. — Его энергетика, его сны… Провались пропадом!» Связь оказалась слишком тесной — намертво связала Ведьму и лучника. Раз проснулась Ванда, то Клинт спит сном праведника. Максимофф сама не заметила, как все же уснула, держа кружку с остывшим чаем, укутанная в плед. Проснувшись в полдень, Ванда поняла, что чай пролился из наклоненной чашки прямо на плед. Бурча под нос проклятия, она бросила его в машинку, и выпила еще одну таблетку. До следующего сеанса оставалось порядка шести-семи часов — было время проанализировать все воспоминания, как ее собственные, так и лучника. Анализ занял все время девушки, и отвлеклась она только, когда в дверь позвонили. Открыв, Ванда увидела Бартона, вполне довольного жизнью. Зависть ведьмы была такой сильной, что ей захотелось напустить на Клинта бессоницу. — Ну что ж, продолжим заниматься твоими проблемами, — сказала Максимофф, как только лучник лег на диван. — Точнее, НАШИМИ проблемами, — и, когда Бартон оторопело посмотрел на нее, произнесла со вздохом, — мы теперь ментально связаны. Но связь обратно пропорциональна: если ты спишь спокойным сном всю ночь, то я просыпаюсь от той самой боли в руках и с криком злости, неприятия и отчаяния. Клинт помолчал — ему нечего было на это сказать, он чувствовал себя виноватым. Он надеялся, что обычный щенячий взгляд сможет извинить его. Ведьма лишь вздохнула и повторила вчерашнюю процедуру, правда, без чая. На этот раз она решила не трогать воспоминания о битве с Альтроном, а найти общие светлые воспоминания — у каждого человека найдется такое воспоминание, общее с другим человеком. Клинт стал отцом. Пока лишь во второй раз. Жена жива и здорова, новорожденная девочка еще неказиста: маленькая, сморщенная и кричит. Но что-то в наемнике понимает, что девочка будет такой же красивой и доброй, как мать. Ванде и Пьетро — восемь. Они близнецы, но мальчишка не устает напоминать, что он родился раньше на 12 минут. Рядом сидит отец, с суровыми чертами лица — он то и дело осаживает Пьетро. Отец рассказывает им, кто они. Оказывается, не только Пьетро обладает невероятными способностями, но и сама Ванда. И этого не нужно бояться, более того, этим нужно гордиться. Отец поочередно целует их и уходит к маме. Ванда и Клинт невольно улыбаются с закрытыми глазами. Семья — все, что у них есть. Но улыбка тут же исчезает с губ Максимофф — она теперь одна. Она будто вот-вот заплачет или закричит, но Бартон каким-то инстинктивным движением хватает ее за руку — связь их не прерывается. И это прикосновение столь непривычно, что Ванда, незаметно для себя, приоткрывает еще одну створку своей памяти, надеясь на такую же взаимность от лучника. Она одна среди хаоса, устроенного Старком и Тором. Сейчас произойдет что-то ужасное, и велика вероятность, что Ведьма умрет, как и ее брат. Но потом между ней и окружающим ее хаосом врывается Вижн. Она напугана и удивлена — напугана тем, что ее внезапно подхватывают на руки и сейчас понесут через падающие с неба камни, удивлена — потому что думала, что про нее все забыли. Вижн странный — вроде бы человек, одетый. Но его глаза, хоть и смотрят абсолютно по-человечески, но видно в них скорее компьютерные коды, чем настоящую заботу. И с ним Ванде внезапно становится очень спокойно — будто и нет всего пережитого ею ужаса. Бартон стоит перед директором Фьюри. Жутко темно, и лучник еле удерживается, чтобы не пошутить про разговор с одноглазой темнотой. Но, либо Фьюри читает мысли, либо отлично видит в темноте, чтобы заметить мимолетную улыбку Бартона, потому что интонация, с которой зачитываются инструкции, становится укоризненной. Лучник тут же исправляется, подтягивается — в конце концов, отныне он — агент Щ. И. Т. Какой-то полоумный ворвался на базу, Коулсон со свойственным только ему спокойствием бьет тревогу. Холодный приказ Фьюри — и Соколиный глаз отправляется на разведку. «Псих! Дьявольски сильный псих!» — думает Клинт, вовлекший чудака в красном плаще в драку. Провала миссии нет — не было ведь и миссии. Сквозь их головы почти одновременно проходит осознание того, что они похожи — оба столкнулись со страхом и ужасом, у обоих есть (или было), кого любить и о ком заботиться, оба теперь — Мстители. Оба столкнулись с чем-то новым. И они связаны для обоюдного лечения мыслей. Клинт и Ванда сидели вместе на диване, на котором только что лежал лучник, и пили чай. Благодатную тишину нарушил Клинт. Он посмотрел на Ванду и негромко произнес: — Расскажи что-нибудь о себе. Я читал твое дело, но лучше узнавать человека, когда он сам о себе говорит, — Максимофф покачала головой: — Нет, Клинт. Я не хочу об этом рассказывать… Моего личного дела вполне достаточно, — Бартон не настаивает — раз не хочет, то и глупо заставлять и просить. Он только пожал теплые пальцы Ведьмы, выражая свое понимание. И от этого прикосновения Ванде стало так тепло и приятно, что она положила голову к лучнику на крепкое плечо, не думая о том, что он скажет, ведь у него жена, трое детей… Но Бартон молчит. Прощаются они тоже в молчании. В его взгляде вопрос, в ее — ответ. Да, завтра еще один сеанс. Обнялись на прощание. Дверь захлопнулась, а Ванда, несколько изможденная этими сеансами, пошла в душ. «С этим пора кончать, — подумала Ведьма. — Кажется, он идет на поправку. Да и моя боль проходит…» Максимофф прикрыла глаза, чтобы вспомнить очень крепкий мужской запах, исходящий от Бартона, и крепкость плеча под головой. Но вместо этого… Груда кирпичей, дерева и металла. Это все было когда-то их домом. А сейчас они погребены под завалом. Родители не выжили — десятилетняя девочка сама видела, как мать отбросило волной взрыва. Рядом лежит брат, но Ванда не допускает мысли, что он умер. Пьетро жив, он тяжело дышит. И тут рядом втыкается еще один снаряд, с красными крупными буквами «СТАРК». Брат и сестра лежат, в страхе глядят на снаряд. Они боятся пошевелиться — ведь одно, самое маленькое движение может спровоцировать взрыв. Они шевелятся только тогда, когда конечность сводит очень уж сильно. Их вытаскивают саперы, убедившись, что снаряд не опасен. От всего пережитого Ванда начинает плакать. Слезы текут по щекам и взрослой Ванды, она даже не заметила, как выключила воду и ступила на холодный кафель. Обливаясь слезами, она ставит чайник. Яблочный чай ее успокаивает. Она уже только вздрагивает и всхлипывает — истерика прошла. Тут раздается громкий стук в дверь, и Максимофф, неприлично хлюпая носом, открывает. На пороге стоит Бартон. — Я каким-то чутьем почувствовал, что с тобой что-то не так, — объяснил Клинт. — И я не собираюсь уходить, пока не буду убежден, что с тобой все порядке, — Ванда рассеянно кивнула и предложила: — Пойдем спать. Ни тебе, ни мне не нужна тяжелая голова, не способная соображать. Оба свалились на кровать, как мешки с картошкой. Раздевшись и укрывшись, Бартон и Максимофф заснули. И, конечно же, они не могли знать, что от виска к виску протянулась красная ниточка, связующая их мысли. Ванда блуждала в каком-то холодном, темном лесу. И казалось, что не будет из него возврата. Она поняла, что этот лес отражает ее сознание. Но вдалеке брезжил свет, и она, не раздумывая, побежала на него. Холодные и скользкие ветви били ее по лицу, но Ванду это уже не заботило. Свет сиял все сильнее, почти ослеплял. Максимофф попала прямо в объятия Клинта. Он обнял ее, как сестру, как девушку, которой нужно помочь. Бартон дернулся во сне и подвинулся к Ванде, обнял ее за талию, чувствуя ее холодную кожу и запах геля для душа с розовой водой. Он сильный и надежный — так характеризует его про себя Максимофф, понимая, что звучит это отвратительно. Но других слов она не может, или не хочет, подобрать. Она льнет к груди Клинта, судорожно цепляется пальцами за бицепсы… И доверчиво откликается на прикосновение его губ. Они целуются и в реальности, точно даже не осознавая — оба не контролируют свои сны. Из ниоткуда появляется пушистое одеяло, прямо рядом с ними. Ванда улыбается Клинту так, как будто это — привычное для них дело. Улыбка заводит лучника, и у него мелькает мысль, что Ванда гораздо симпатичнее Лоры. Одеяло постелено, Максимофф в одной своей тонюсенькой ночной рубашке опускается на него и тянет за собой Бартона. И у того не мелькает ни одной протестующей мысли, наподобие того, что он женат, что у них с Лорой трое детей. Нет, есть только желание обладать: он абсолютно уверен, что это — конечный из серии сеанс. На Ванде задрана ее рубашка, а рука Клинта мягко гладит ее бедро чуть грубыми подушечками пальцев. Бартон уткнулся губами и носом в ключицу Максимофф, а Ванда лишь жадно дышит, ловит ртом воздух. Их движения осторожны, есть что-то у каждого от пластики кошачьих. Ванда желает поделиться всей своей нерастраченной любовью. Проникновение очень осторожное и нежное, такое, что Максимофф успевает только вздрогнуть и выдохнуть. Они обнимаются, сливаются в единое целое. Сейчас нет никого и ничего. Есть только они и их желание исцелиться от мыслей, которые мешают жить. Бартон покрывает поцелуями плечи и шею Максимофф, постанывая от вожделения. Ванда тихонько стонет, впивается пальцами в его плечи. Тихий стон. Ее. Литые, крепкие мускулы напряжены, дрожат приоткрытые губы. По ее лицу катится пот. С его губ срывается протяжный стон, Клинт прямо-таки чувствует, как с этим стоном воспоминание о гибели Пьетро становится менее ярким, менее терзающим. И вроде бы даже становится легче. Губы Ведьмы и лучника встречаются в последнем поцелуе. Общий, громкий стон. Он утыкается головой в ее грудь и обмякает, выскальзывает… Оба угасают, остывают… Ванда проводит пальцами по лбу Клинта, который сполз с нее и теперь лежит рядом с закрытыми глазами. Он больше не болен, а если что-то и случится, то она всегда поможет лучнику. Как он помог ей преодолеть страх и встретиться с роботами лоб в лоб. Они так и засыпают — в неудобной позе, обнявшись. Ниточка тончает и вскоре обрывается. «Врач» и «пациент» спят крепким, здоровым сном. Наутро они разговаривают: негромко, не повышая тона. Клинт объясняет спокойно, но не равнодушно. А Ванда молчит, она все понимает, и всего лишь парой-тройкой реплик обрывает Бартона: — Перестань винить себя во всем. Моим долгом было исцелить тебя, заглушить, а затем и развеять, чувство вины. Наш ментальный секс был всего лишь частью терапии, конечной частью. Я не отбираю тебя у Лоры. Я возвращаю ей здорового мужа, — у лучника вырвалось лишь краткое «Спасибо». И он ушел, захватив с собой бумажный стаканчик с яблочным чаем. А Максимофф, улыбнувшись уголком рта, налила себе чашку чая, легла на диван, укрылась пледом и воскресила в своей памяти их общий сон. Все было хорошо.