Fallen

      Он всегда сидел на стуле с высокой спинкой и красивыми, обитыми бархатом подлокотниками, который больше напоминал трон, а моё место всегда было у его ног, и никак иначе. Мне это нравилось, но иногда я представлял, какой вид открывался оттуда.       Он смотрел так насмешливо, отбрасывая со лба густые чёрные волосы, а на его запястье блестела тонкая золотая цепочка, и его жесты были так вдохновенно-прекрасны, что невольно хотелось повторять за ним. Но всё, что разрешалось мне, был наклон головы и взгляд в пол. Я разглядывал его колени, потому что смотреть совсем вниз мне казалось если не унизительным, то чрезвычайно бесполезным и скучным занятием, но стоило мне поднять взгляд и посмотреть в его глаза, я мог получить пощечину.       Он так любил кофе, что его не приправленный сахаром противно-горький вкус вызывал у него неожиданный подъём настроения, и это было, несомненно, хорошим событием. Его тонкие длинные пальцы всегда были холодными, и горячая чашка согревала их. Он ненавидел сигареты, и всякий раз, когда я осмеливался закурить, он пинком ноги в грудную клетку опрокидывал меня на пол и обманчиво мягко спрашивал:       - Снова куришь? И всякое желание сделать хотя бы одну затяжку пропадало. Сигарета выпадала из ослабевших вдруг пальцев и укатывалась куда-то под стул, а я не мог оторвать глаз от его совершенного лица, забывшись.       Я любил слышать его раздражённое рычание, видеть его нахмуренные брови, когда он был недоволен мной, но ни слова не говорил. Он не любил болтать, считал, что это пустая трата сил и времени. Для него слова не значили ничего, и порой я говорил, что ненавижу его, ублюдка, он склонял голову набок, но равнодушно изучал меня взглядом.       Мы не использовали стоп-слова, и пределов в наших играх не было, потому что мы не играли. Мы были словно двумя параллельными реальностями, и такой невыносимо холодный человек никак не мог быть мне, импульсивному и эмоциональному, парой. Но я отчаянно любил его, и он любил меня, но мы никогда не держались за руки, не смотрели друг другу в глаза, и не было всех этих присущих всяким любовным отношениям розовых соплей. И посмей он хоть раз сказать, что любит, я бы разочаровался и ушёл. И дело было не в нехватке острых ощущений, но в чём-то другом.       Разве не является настоящей любовью то, что можешь делать любимому человеку больно? Меня тошнило от одной мысли об отношениях, где царили нежность и полное взаимопонимание. Мы же совсем не знали друг друга, и изученные привычки не говорили ничего.       Он был слишком одинок, и ему комфортнее было в своём одиночестве, а потому я никогда не пытался быть близким. Не для него, не в этой жизни.       Его руки скользили по моей обнажённой спине, и каждый раз моё дыхание замирало, а его хрупкие с виду пальцы, но на деле необычно сильные, путались в моих длинных волосах, чтобы с силой потянуть за них, заставляя посмотреть на него, но если я это делал, пусть даже по немой просьбе, моё лицо разбивали об колено.       Чёрт, этот мужчина знал тысячи способов причинить мне боль и искалечить моё тело. Мы не считали то, что мы делаем, бдсм-практиками, потому что ничего подобного здесь не было. И в нашем сексе не было ведущего и ведомого, мы оба только в эти моменты могли быть полностью раскрепощёнными и неограниченными; мы оба наравне пытались сделать друг другу больно.       Он слишком легко выводил меня из себя, и перед ним я был бессилен в своей злости. Я сжимал кулаки, мог сказать ему что-то хлёсткое, но в результате всё оборачивалось отчаянными объятиями и уверенным «Ну и куда ты уйдёшь?». Я пытался оттолкнуть, что-то крича про то, что ненавижу эту зависимость и его, но меня будто не слышали: в чувство меня всегда приводил сильный удар в челюсть, после которого рот наполнялся кровью, а я уже не знал, что говорить. И желание сопротивляться вмиг пропадало. Да и я бы не смог. Меня связывало его горькое, безмолвное отчаяние, лишая всякой воли, и я падал на колени всякий раз, когда он уходил. Мне лишь оставалось смотреть вслед, надеясь, что он вернётся.       Его пальцы скользнули по лакированной поверхности антикварного письменного стола – он просто обожал такие вещи – пока не наткнулись на аккуратно сложенный ремень, и я напрягся. Подвигал связанными руками, они немного затекли, но я не смел жаловаться.       - Ну что ты так на меня смотришь? – наклонил голову набок он. – Ты знаешь, почему я это делаю, неправда ли?       Я вперился в него недовольным взглядом, настолько, что им определенно можно было бы убить, но он лишь усмехнулся и подошел ближе. Я скользнул взглядом по его бёдрам, но первый удар выбил из меня дыхание, и я дернулся, утыкаясь лбом в мягкую обивку дивана. Второй обжёг ягодицы, и еле слышный стон вырвался из моего рта помимо воли: я никогда не хотел показывать свою слабость, но под конец всегда сдавался и готов был уже на все. Так было и в этот раз. Неслабые удары обжигали, но я подставлял под них задницу, испытывая откровенное и непотребное наслаждение.       Удары сменились поцелуями, а я уже давно тёк как последняя сука, пачкая смазкой диван и себя самого. Я скулил, подавался навстречу прикосновениям, кажется, даже умолял взять меня, и резкое вторжение в моё тело оказалось болезненным, но таким желанным, что я тут же позорно кончил, но он не останавливался. Синяки на бедрах от его крепкой хватки давно стали привычными и практически не сходили, а я лишь шире раздвигал ноги и насаживался сам. Хрипло дышал, стонал, кусал губы, а он не издавал ни звука. Долгожданный оргазм оказался таким сильным, что я рухнул на диван, выпачканный своей же спермой, а лёгкие поцелуи вдоль позвоночника позволили расслабиться и облегченно выдохнуть. Хотелось спать.       - Великолепно, - выдохнул я, зная, что через час мы снова будем ненавидеть друг друга. Наши поцелуи будут холодными, объятия отчаянными, взгляды – насмешливыми, но ничего из этого не имело такого же значения как то, что я был нужен сейчас. Тёплые и нежные поглаживания по спине, тихое урчание на ухо – это стоило долгих ожиданий.       - Что я сделал на этот раз? – лениво спросил я. Тихий смешок, и рука шлепком опустилась на ноющий зад.       - Ты должен был прийти ко мне ночью. В мою спальню. Я промолчал, и меня резко развернули на спину, мои удивленные глаза смотрели в его горящие страстью и откликами недавнего наслаждения, а жадный поцелуй стал неожиданностью, но я ответил на него с не меньшим жаром. Бедро нежно сжала сильная рука, и я вновь не смог сдержать стона, с большим стыдом понимая, что возбуждаюсь. Мне хотелось быть ближе, стать чем-то большим, и я знал, что он любит меня также, как я его, но в один внезапный момент что-то изменилось. Что-то щелкнуло, и я не сразу осознал, что плачу, лишь собирающие капельки слез чужие губы заставили обратить внимание на это.       - Я сделал тебе очень больно? – неожиданно мягко, но я отрицательно покачал головой и, кажется, вцепился в его рубашку изо всех сил, и меня прорвало. Я всхлипывал, сбивчиво что-то говорил, просил о чём-то, а меня гладили по голове, ласковые пальцы перебирали волосы, и я потихоньку засыпал, наплакавшись. Я знал, что буду проклинать себя за несдержанность на следующий день, но никогда не думал, что все повернется таким образом.       Он всегда сидел на стуле с высокой спинкой и красивыми, обитыми бархатом подлокотниками, который больше напоминал трон, и впервые моё место было не у его ног, а на его коленях.