Ждать

      Когда Юрию исполняется двенадцать, к нему уже намертво приклеилось глупое прозвище — раздражает. Тупо, нелепо и совсем — по его мнению — не подходит созданию с ангельским лицом и отвратительным характером, но его не спрашивают. Просто называют и всё.       Он смирился, когда на очередном, уже сотом или трехсотом соревновании, он видит Его — моментально произносит мысленно с большой буквы, — вживую в первый раз. На фото он уже видел. И на видео. И на каждой трансляции турниров, которую он смотрит ради него (опять с большой буквы в голове). Виктор обязательно был на пьедестале. Юрий вовсе не завидует — восхищается: по-детски, искренне, идеализируя Виктора под совершенное создание (так и есть).        И тогда, на их первой и долгожданной — для Юрия — встрече Виктор, откинув назад длинную светлую прядь, выбившуюся из хвоста, легким взмахом руки приветствует его и весело тараторит что-то в духе:       — Я тебя видел. Ты — Русская фея, — подмигивая, он незаметно подцепляет кончиками пальцев рукав черного свитера, натягивая его до максимума, закрывая светлую кожу, на которой красуется тонкая вереница красных, причудливо сплетенных нитей, (но Юрий уже увидел) и моментально оказывается рядом с ним.       «Ты очень красивый», — хотелось бы сказать в ответ, но Юрий почему-то не говорит.       Виктор смотрит сверху вниз и, добродушно улыбаясь, ерошит светлые волосы. Юрий растерянно улыбается в ответ: не знает, что делать и что говорить. Глаза яркие, кажется, сверкают. Хотя лукавый блеск привлекает внимание больше, чем их цвет. Юрий не может отвести взгляда — вживую, вблизи он красивее (ярче?), — чем на фото.       — Хочешь, чтобы я составил тебе программу? — Голос у него тоже добрый.       Юрий чувствует неприятное покалывание в груди: Виктор просто удивительно добрый. Добрый, аж до тошноты. По-родному добрый. И почему-то это раздражает. Почему — непонятно.       Он переводит взгляд на свою руку, потом на счастливое лицо Виктора, который улыбается: мило, нежно, понимающе. И кивает, соглашаясь с предложением, с ненавистным прозвищем; катается Виктор, бесспорно, хорошо, даже великолепно — грех не согласиться.        Посмотрев ему в глаза, Юрий моментально отворачивается — не выдерживает любопытного взгляда.        Юрию кажется, что его насильно втянули в сказку — всё слишком красиво (как и Виктор), всё слишком по-доброму (даже Виктор), а этим же днем кожа на руке начинает ужасно жечься, ночью — чесаться, а запястье горит огнем.

***

      У Юрия жизнь идет полным ходом (и без Виктора) и только вперед: красивая внешность, фанаты, карьера. Он, наверное, должен быть счастлив, но нет. Совершенно абсолютно несчастлив, даже больше — постоянно зол и недоволен. В его жизни определенного кого-то не хватает. Кого- сам не знает.       Он видит Его: на экране телевизора, на фото в соцсетях, и чувствует подозрительную пульсацию в кисти, словно кто-то скребет ногтями кожу, желая добраться до костей.       А Виктор профессионально чередует заинтересованность, когда они пересекаются на мероприятии, и демонстративное игнорирование самого существования Юрия всё остальное время. Это не раздражает, а злит.

***

      Теперь в Японии.       В отеле на источниках Юрию нравится. Кацуки под боком — злит, но жить можно.       Вечером сидит на веранде, наслаждаясь минутами покоя (и отсутствием Кацуки), он втягивает свежий воздух. Голова немного кружится: хочется спать. Тихие, почти бесшумные шаги — Юрий уже знает, кто это. Виктор садится рядом, зорким глазом рассматривает его тело, от чего тот, смущаясь, кутается в свободный халат.       — Ты очень красивый, — сообщает Виктор в своей невообразимо легкой манере говорить серьезные вещи с милой улыбкой на лице.       «Это, вообще-то, я хотел сказать!» — но не сказал, ни то и ни другое, потому что от такого простого комплимента у Юрия перехватывает дыхание, лицо краснеет, точнее щеки. Вроде бы он слышал это тысячи раз — мог бы привыкнуть, но нет. Это же говорит Виктор (мысленно тянет имя по слогам)!       Он демонстративно раздраженно фыркает в ответ, когда Виктор кончиками пальцев проводит по его руке, царапая коротко стрижеными ногтями тонкую кожу на тыльной стороне ладони. Нежно. Чересчур нежно. Юрий открывает рот, но сказать ничего не может, а Виктор, наклонив голову набок, смотрит в глаза, и его губы растягиваются в лукавую улыбку.       Неловко дернув плечом, Юрий моментально отворачивается, но руку не убирает — приятно же. Виктор ведет холодными пальцами вверх, пробираясь к кисти, аккуратно обводит её, рисуя на бледной, покрытой красными царапинами коже узоры, кажется, такие же, как у него. Возможно.       Вслед за его прикосновениями плоть горит, и мурашки бегут по спине. Он кладет голову ему на плечо, втягивает запах одеколона и шумно выдыхает, опаляя кожу своим дыханием. Мимолетно дотрагивается влажными губами до шеи, оставив там влажный след. Его голос тихий, слышатся нотки искреннего (а может, и нет — Юрий не знает) сожаления.       — Жаль-жаль… — тихо шепчет в ухо, едва прикасаясь к хрящику, — стоит подождать. — Он тихо смеется над собственными словами.       Юрий кривится от недовольства. «Ждать» — именно то, что не любит. Просто не умеет.       Виктор демонстративно печально вздыхает и моментально отодвигается назад, а через минуту, изящно махнув рукой на прощание, скрывается в комнате.       Юрию кажется, что это какая-то глупая игра — появиться-покрасоваться-подразнить (ли?) и исчезнуть на годик-другой. Виктор так просто эпизодично появляется в его жизни, чтобы задать новую дозу страданий, самобичеваний и терзаний по поводу их — едва ли это можно назвать — отношений.       Уточнение: односторонних едва-ли-отношений.       Отношений вообще-то и нет.

***

      Чертова химия. Чертов Виктор. — Юрий повторяет это каждый день.       Кацуки раздражает — он постоянно рядом с Виктором. Даже на фото. Обновления каждый день, в каждой сети — похоже на издевательство длиной в полгода. Юрий часто меняет телефоны: бьются, тонут, падают с балкона и прочее, прочее. Совершенно случайные стечения обстоятельств.       Сегодня-завтра (и даже послезавтра) тоже самое: Юрий почти цапает ногтями гладкий экран, на котором мелькают счастливые лица на очередной, тысячной, фотографии. Прочерчивает пальцем линии на лице Виктора, а на Кацуки чертит крест. На всякий случай — может, поможет, а рука болит, запястье отдает резью, так что кисть немеет.       Юрий хочет написать что-то в стиле: как дела? как Кацуки (это, если честно, волнует его меньше всего, но спросить хочется — поиздевается)? Но понимает, что уже писал это двести пять раз, даже считает. Вместо этого он пишет: «Знаешь, а ты эгоист»        В этот раз в ответ он присылает фото- что ещё можно было ждать от самого настоящего эгоиста? Когда Юрий видит его, пальцы начинают нервно трястись. Видит улыбку — самую яркую, кажется, самую красивую улыбку которую, он когда-либо видел. Словно Виктор улыбается именно ему. Прямо с той стороны экрана. От этого сердце болезненно ноет, но почему-то ему нравится.       Юрий в двести шестой раз шлет его к черту, но привычно менять не собирается.

***

      У него на руке чертова татуировка (такая же, как у Виктора — он это знает и помнит), и это именно то, что не входило в его планы на будущее. Юрий серьезно очень зол. Или счастлив. Или всё же зол. Он не определился и вряд ли сможет.       Юрий прикрывает черным браслетом красные нити от Виктора, от Кацуки, вообще ото всех — лишнее внимание ни к чему. Он смотрит в зеркало на Виктора за спиной. Он упорно рассказывает что-то Кацуки, который стоит с умным (почти) лицом и кивает на его слова. Юрий держится ровно минуту, а потом грациозно втягивается, выгнувшись в спине, чем привлекает к себе внимание.       Виктор продолжает говорить, сбивается на секунду, — он всё еще следит за ним. Юрий собирает волосы в хвостик, вытянув руку вверх; рукав водолазки сползает, случайно продемонстрировав узор на руке.       Заметив это, Виктор замирает и, хлопая глазами, безмолвно двигает губами. Но через пару секунд вновь быстро говорит что-то Кацуки, не забыв на прощание погладить его по спине, от чего тот покраснел и скрылся из зала, и подходит ближе.       Юрию нравятся тренировки, особенно, когда его — не Кацуки, а именно его — тренирует такой человек, как Виктор.       Разминка очень важная часть — знают оба. В пустом зале тихо, спокойно, можно расслабиться, но он не может. Юрий держится руками за ограждения, привычно наклонившись вперед, вытягивает ногу назад. Виктор проводит ладонью от бедра до щиколотки, обхватив её ладонью, немного тянет вверх, а он чуть морщится, но моментально подстраивается, выгибаясь в спине. Помощь Виктора — тоже очень важная часть.       Прикосновения холодных ладоней остро ощущаются на коже через тонкую ткань спортивного костюма. Юрий прикрывает глаза, пытаясь думать о тренировке — не получается.       Когда Виктор наклоняется к уху и шепчет, Юрий убеждается — сегодня определенно не тот день, когда он может сосредоточиться.       — Тебе идет, — делает внушительную паузу, подбирая слова, и проводит ладонью по руке, скользит холодными пальцами под браслет, немного царапая рисунок — красивая, — вновь произносит свободно, словно разговор о какой-то мелочи.       «И такая же, как у тебя!» — мысленно добавляет Юрий, пафосно фыркнув, чтобы не показать своего смущения.       Виктор садится на лавку позади и тянет руки вперед, игриво перебирая в воздухе пальцами — так и просит обнять себя. Юрий смеется — его эгоизм поражает и забавляет, — делает шаг вперед и встает между его ног. Он осторожно проводит ладонями по его волосам. Они мягкие, и, не удержавшись, Юрий вплетает в них пальцы, укладывает их назад. Виктор, тихо ухмыльнувшись, поднимает голову и, уперевшись подбородком ему в живот, обнимает за талию. Виктор очень красивый — даже не будет искать сравнения, — просто красивый. Самый красивый.       Смотреть на него сверху вниз забавно — Юрию нравится. Виктор берет его руку, прикасаясь губами к светлой коже на ладони. Он смотрит в глаза не отрываясь, подмигивает: лукаво и насмешливо. Целует выше, добираясь языком до татуировки, и обводит языком царапины, и вновь целует. По спине пробегают мурашки, и жутко стыдно, но Юрий не отворачивается — не может. Он внимательно следит, как Виктор очерчивает каждую линию, и почему-то коленки подгибаются — готов свалиться на пол.       Юрий усаживается на колени, уперевшись щиколотками в деревянную лавку, и вновь проводит рукой по немного растрепанным волосам. Склонившись к его лицу, он прислоняется своим лбом к его, а свободную ладонь кладет на грудь Виктора. Чувствует, как его сердце бьется часто-часто, и дыхание становится неровным. Медленно и боязливо дотрагивается до его губ: мягкие, сладкие от какого-то масла — и скользит по ним языком. Он закрывает глаза — страшно и ужасно стыдно.       Когда Виктор крепко обнимает его за талию, едва ли не до боли, прижимая к себе, Юрий облегченно выдыхает — ждать он всё же умеет.