Мечтам свойственно сбываться

Прошло уже несколько месяцев с того момента, как Юри и Виктор начали встречаться. За это время случилось многое, изменившее жизнь брюнета, буквально перевернув всё с ног на голову, наполнив каждый день какими-либо сюрпризами и неожиданностями. Всё-таки возможность настолько сблизиться с человеком, о котором мечтаешь с самого детства, считаешь идеалом, выпадала не каждому. Начиналось всё, можно сказать, невинно: Кацуки боялся показать свои чувства, но благодаря поддержке и многозначительным намекам мужчины, смог-таки раскрыться, чувствуя, что бояться нечего. И когда это случилось, Никифоров, не теряя ни минуты, сам сделал шаг навстречу, не обращая внимания на просьбы и протесты о том, что родные могут всё понять, и полностью переместился в комнату Юри. Брюнет пытался сопротивляться первое время, правда, как-то хило просто потому, что очень смущался перед родителями и, естественно, собой, ведь он никогда ещё не был так близок с кем-то и был далек от отношений, как когда-то до побед на соревнованиях. Но, сказать честно, внутри у парня бушевала целая буря эмоций и чувств, которых, к сожалению, он не всегда мог озвучить. Голова шла кругом от происходящего и небольшого переезда в его комнату любимого человека. Это был один из самых радостных дней и, чего тут таить, Кацуки даже глаз сомкнуть не мог от переполнявшей его, неизведанной до этого влюбленности. Так глупо, если честно, но так он себя ещё никогда не ощущал. В ту первую ночь Юри долго смотрел на лицо Виктора, вслушивался в чужое, мирное дыхание, не совсем понимая, как это могло быть реальностью. Человек, казавшийся когда-то недосягаемым, смотрящий на него с многочисленных плакатов, развешанных на стенах небольшой комнатки, или подмигивающий из телевизора, теперь находился совсем рядом. Стоило лишь руку протянуть, коснуться его, чтобы убедиться, что всё это правда. Не сказать, что оба сразу же ужились друг с другом без проблем, точнее мужчине это удалось намного проще, почти сразу, чем бедному Юри, не привыкшему, когда возле постоянно кто-то находился. Не привыкшему к близости, которой старался ни с кем не допускать. Слишком много стресса для него, непредвиденных прикосновений, от которых сердце пропускало удар, а щеки покрывались румянцем смущения, объятий, заставлявших дрожать, поцелуев, дурманящих разум. Особенно сложно было приспособиться и смириться с чужими привычками. Их довольно-таки много и у каждого разные. Приходилось помучиться. Никифоров почти никогда не убирал за собой, словно все его разбросанные вещи, посуда исчезнут сами собой, за что постоянно получал лёгкий щелбан или подушкой по голове. Юри первое время боялся показать Виктору своё недовольство, не решался упрекнуть за некоторые его действия, но потом понял, что это необходимо, да и сам мужчина не обижался, пытаясь исправиться. Виктор любил выпить, но делал это нечасто по просьбе Кацуки из-за того, что становился практически неуправляемым, совершенно не скрывая своих мыслей, чувств, что в трезвом состоянии ещё как-то контролировал. Открыто говорил всё, что думал, лез к парню, давя всё сопротивление. А если рядом находились посторонние, становилось ещё сложнее, ситуация совершенно выходила из-под контроля, превращаясь в некое представление и новое испытание для Юри, который пока что никак не мог справиться с этим. Но брюнет пообещал себе, что найдет хоть какой-нибудь способ, чтобы ненароком не произошло потом ничего подобного и непредвиденного. Кажется, утихомирить в такие моменты Виктора невозможно, оставалось лишь давать ему то, чего он хочет. Также у Никифорова была какая-то особая мания ходить почти что, а иногда и полностью, обнаженным по квартире, да, теперь не только на горячих источниках. Кацуки очень смущался, до заикания и нервно подрагивающих рук, ему казалось, что он покрывается пятнами смущения не только на лице и ушах, а на всем теле, чувствуя себя каким-то извращенцем, хотевшим при любой возможности прикоснуться к гладкой, неприкрытой коже. Пусть и возникали некоторые неудобства, но, чёрт, разве достоин он таких вот почестей со стороны мужчины? Его словно специально дразнили. Хм, почему же словно? Виктор был ходячим искусителем, при любой возможности пытавшемся подразнить парня, прижимаясь к нему, невзначай касаясь или зажимая где-нибудь в укромном местечке, чтобы наговорить чего-нибудь смущающего, милого или просто поцеловать, а потом отвечать на тихие, неловкие просьбы продолжить, что у него болит голова. Мол, не всё так просто, показывай, как я тебе нравлюсь, а потом, может быть, тебе что-нибудь перепадет. Никифоров, как заметил брюнет, очень любил внимание, которого добивался всеми обычными и необычными способами. Именно внимания Юри. И парень старался, хотя, вернее сказать, неумело пытался хоть как-то показать свою привязанность, периодически балуя мужчину своей стряпней и соглашаясь на приглашения сходить куда-нибудь вместе, поражая искренностью в тихих признаниях. Но этого мало, чертовски мало, как считал брюнет. Да что он мог дать этому человеку?.. Почти ничего. Столько, сколько делал для него Виктор — бесценно. Дарил любовь, такую нужную всегда поддержку, без которой Юри вряд ли бы сейчас стремился к высотам и снова выходил на мировые соревнования. Разве достаточно у Кацуки чувств, поступков, действий, чтобы хоть как-то сделать Никифорова по-настоящему счастливым? Парень не знал до конца, но старался. Ещё одним своеобразным показателем чувств и привязанности у брюнета являлись успехи в фигурном катании. В основном именно там он мог показать Виктору всё, что творилось у него на душе. Сквозь танец, плавные и резкие движения, сопровождающие его, было отчетливо видно необходимое мужчине, ведь только он мог рассмотреть там что-то значимое. Эта необычная связь влияла на каждого. Хорошие результаты, которых было теперь завалом, естественно, радовали, давали толчок к новым высотам, правда вот и неудач никто не отменял. У Юри не всегда получалось достигнуть желаемого, что сбивало всю мотивацию, но бывали и моменты, когда он расстраивал своими действиями и Никифорова. Сегодняшний день не был исключением. Виктор, даже не сняв ветровку после улицы, сидел в главном зале за столом и просматривал первую попавшуюся в руки книгу, что случалось нечасто. Читал на японском он всё ещё с трудом, но усердно пялился в строки, хмурясь, всем видом показывая, что чем-то недоволен. Кацуки смотрел на него и разрывался, не зная, как себя вести, ведь долго вытерпеть в такой атмосфере не мог. Было трудно не слушать веселых речей и смех мужчины, постоянно подбадривающего его после долгой, сложной тренировки. Было больно знать, что именно из-за него у Никифорова теперь плохое настроение, поэтому поспешил сделать хоть что-то, пытаясь побороть в себе смущение и переживания. — Ну не обижайся, — тихо проговорил Юри, усаживаясь рядом и положив голову Виктору на плечо, осторожно, словно боясь, погладил его бедро, скрытое спортивными штанами. А мужчина всё продолжал молчать, смотря куда-то вперед, но точно уже не на написанное в книге, и делал вид, что обращаются вовсе ни к нему. — Ви-ить… — негромко позвал парень, а потом, чуть приподнявшись, легко поцеловал чужую щеку. Хм, это должно было сработать, по крайней мере потому, что Кацуки почти никогда не лез к Никифорову первым. — Я чувствую себя таким виноватым. Брюнет не смог не сжать губы от досады, когда на все его попытки извиниться послышалось лишь короткое хмыканье. Обидно, ведь Юри уже осознал свою ошибку. Он слишком увлекся тем, чем не должен был, то бишь прыжками, вместо того, чтобы отдаться музыке, показать свои чувства, как просил Виктор, желавший на тот момент увидеть страсть, эмоции в танце. Вот только у парня пока этого не получалось. Не было настроя, и сосредоточен он был совершенно на другом. Всё шло вон из рук плохо. И делал Кацуки так не первую тренировку, слишком часто забываясь. Чёрт, ему просто очень хотелось научиться этим красивым и сложным приемам, которые у Никифорова выглядели совершенными, и, вставая на лед, не мог думать ни о чем больше. Мужчина же обещал научить его, но почему-то теперь просил о другом, словно позабыв о своих словах. И вот, до этого ласковый, старающийся быть ближе, общительный Виктор превратился в холодного, как и очередной танец Юри, не видящего ничего человека. Как же это расстраивало, заставляло сердце сжиматься до боли. Никифоров видел в танце парня что-то большее, его чувства, то, чего не каждому дано было рассмотреть среди этих прекрасных движений, поэтому очень щепетильно, бережно, с нежностью относится к этому занятию. Но когда Кацуки не задумывался над действиями, выполняя их на автомате, зацикливаясь на чем-то одном, ничего не получалось. Картина меркла перед мужчиной, как и его взгляд. Брюнет только сейчас начал понимать, видеть, насколько важно всё это, желал исправиться, сделать всё возможное. Вот только Виктор как будто уже не верил. Вел себя просто по-детски, положив книгу на стол и скрестив руки на груди, отмалчиваясь. Юри уже и не знал, что делать. Может, сказать что-то ещё? Как некстати в голове всплыли мысли об ещё одном, похожем сейчас на мужчину юноше, Юрии Плисецком, который вел себя почти так же, когда был здесь. Так он делал только с Виктором, когда тот чересчур наглел. Очень бурный и капризный мальчишка, который, к слову, должен будет ненадолго заехать к ним сегодня, ближе к вечеру, чтобы выспаться и вылететь обратно на родину. Зачем он приезжал в Японию, брюнет до сих пор не знал и не понимал, да и остальные тоже, кроме, может, Виктора. Но тот отчего-то ничего не говорил, пожимая плечами. Повидаться с Плисецким очень хотелось. Сказать честно, Кацуки даже успел соскучиться по нему. Тем более из-за блондина в дом должны были прийти гости, чтобы поздороваться и пообщаться с приезжим. Поэтому стоило справиться с этой неприятной ситуацией поскорее, вряд ли кому-то захотелось бы, собравшись за столом, смотреть на две кислые, не желавшие вести разговор, хмурые мины. В голову ничего не шло, хотелось уже взять одну из подушек, лежащих рядом для удобства, и хорошенько врезать ею по каменному лицу. Но брюнет понимал, что Виктор дуется не просто так, а отчасти даже специально. Да, проблема была не только в этих прыжках, просьбе, а в том, что мужчина также хотел и простого внимания. Они настолько много тренировались в последние недели, что не могли уделить друг другу больше именно личного времени, занимаясь лишь тренировками и оттачиванием умений. И когда же это Юри стал таким внимательным и понимающим? Никогда ведь в людях особо не разбирался. Пообещав себе, что всё же уломает Никифорова, парень сжал пальцы одной руки в кулак, чтобы унять давящее на него напряжение, сглотнул, надеясь, что сам не задрожит от своих действий, и пододвинулся к Виктору ещё ближе, поглаживая чужое бедро уже более смело, если так, конечно, можно было сказать. Он нарочито громко вздохнул, поправляя очки, чуть сползшие вниз. Нет, мужчина так долго не выдержит, это точно. Но ожидания не оправдались. Брюнет даже успел упасть духом, ложась на чужие колени, изучающе смотря Виктору прямо в лицо, будто это помогло бы найти решение проблемы, разглядывая глаза, ресницы, щеки, подбородок. Ему казалось, что уголки губ то и дело чуть приподнимались вверх и тут же сдержанно опускались, но, может, это было всего лишь воображением. К чувству вины с каждой минутой прибавлялось что-то более неприятное. Скорее всего Кацуки уже ничего не сможет предпринять. Подобного вообще не случалось, поэтому и не было известно, как себя вести. Он в очередной раз тяжело вздохнул и на этот раз услышал негромкий смешок со стороны Никифорова, который опустил глаза вниз, встречаясь с обиженным взглядом. Улыбаясь, мужчина положил руку на чужую голову и легко взъерошил чёрные волосы, затем приглаживая, из-за чего парень распластался на полу, расслабляя наконец напряжённое тело. — Какой же ты всё-таки упрямый, — проговорил Юри, привставая и не ожидая от самого себя такого, сел на колени Виктора, лицом к нему, опираясь на стоящий сзади стол. — Прости… Я уже реально испугался, мне… — он замялся, сжимая чужие плечи и начиная неспешно массировать их, чтобы успокоиться и прийти в себя. Хотелось многое сказать, в голове уже всё уложилось, но брюнет словно язык проглотил. Взгляд голубых глаз завораживал и будто сковывал, заставляя нервничать. Даже дышать стало тяжело. Мужчина продолжал молчать, внимательно наблюдая. — Мне тяжело от таких нагрузок, поэтому я не всегда справляюсь. Не обижайся, — Кацуки, не выдержав, опустил взгляд и начал кусать нижнюю губу. Не совсем то, что хотел реально сказать, но хоть что-то. Виктор еле сдерживал улыбку, снимая с зажмурившегося брюнета очки, которые положил рядом, и обвил его руками, притягивая ближе, медленно ложась назад, на пол, удерживая Юри на себе, чтобы тот не решил вдруг встать или сползти. Парень вздохнул, устраиваясь удобнее, и прикрыл глаза, наслаждаясь теплом. Ухом он приложился прямо к груди, там, где сейчас с силой стучало сердце. Теперь оба молча, довольные и расслабившиеся, просто лежали в обнимку, наслаждаясь приятными минутами. — Пожалуйста, слушай, что я говорю тебе, когда находишься на катке, — Никифоров первым подал голос, заставив разнеженного Кацуки вздрогнуть от неожиданности. Он ласково погладил его по спине. — Я тоже очень устаю, а когда меня ещё и не слышат… — Прости, — поднял голову брюнет, извиняюще смотря. Так радостно слышать приятный, спокойный голос мужчины. Виктор с прищуром смотрел на него первое время, а затем кивнул: — Хорошо, — он приподнял парня и встал сам. — А теперь пошли-ка в нашу комнату. Юри слегка ведет от этих слов. Это не такое значительное для многих, «нашу» заставляло каждый раз внутри всё трепетать. — Когда там Юрка приедет? Не знаешь? — поинтересовался Никифоров, оглядываясь назад, чтобы посмотреть на висящие на стене часы. Оставалось всего ничего до пяти. Брюнет, всё ещё находящийся в прострации, пожал плечами, а затем замотал головой. — Да что ж это с тобой сегодня? Не выспался? — обеспокоено спросил мужчина, обхватывая чужие щеки ладонями и поднимая лицо Кацуки вверх, чтобы хорошенько его рассмотреть. — С самого утра какой-то странный. — Д-да, — в противовес этому Юри отрицательно мотнул головой, а затем раскраснелся от своих действий, только поняв, что же сделал. От пристального взгляда Виктора становилось только хуже. Ах, правда, что же с ним? Просто он терялся. Всё ещё терялся рядом с Никифоровым, боялся сделать и сказать что-то не так, и в итоге так напрягался, что переставал что-либо соображать. На него иногда находило такое вот странное чувство, когда он только-только начинал понимать, что всё, что происходит с ним сейчас, реально. Он не знал, как объяснить это кому-то и даже себе, но брюнет готов был расплавиться сейчас от прикосновений этого человека. Виктор. Витя, самый настоящий, живой, стоял рядом и смотрел ему в глаза. Такое может только сниться, не больше. Мужчина удивлялся, не зная, как подступить, что сказать разомлевшему Юри, чтобы тот пришел в себя, поэтому просто легко наклонился к нему, целуя. Раз есть возможность, лучше пользоваться. Соревнования неумолимо приближались, и времени на личную жизнь теперь категорически не хватало. Просто побыть вместе тоже хорошо, вдали от катка, не беспокоясь ни о чем, гуляя на узких улочках, берегу моря, в парке, или просто валяясь дома. Да, они, конечно, находились вместе постоянно, иногда, совсем редко, врозь, но теперь не успевали улучить момента, как раньше, к примеру, поваляться в кровати подольше, обнимая друг друга и общаясь, прерываясь на долгие, чувственные поцелуи, которые переходили по инициативе Никифорова во что-то большее. Кацуки зажмурился, отвечая на умелый, разгорающийся с каждой секундой поцелуй, и боялся даже двинуться. Слишком уж хорошо. У него вдруг возникло чувство, словно Виктор сейчас завалит его обратно на пол или стол, стоящий рядом, настолько сильно он напирал. Юри обвил руками чужую шею, с каждым новым глубоким поцелуем сжимая её всё сильнее и сильнее, приподнимаясь на носочках вверх, чтобы было удобнее. Ноги со временем начали неприятно болеть, а шея ныть, так ещё и мужчина, можно подумать, специально тянул брюнета вверх, но тот просто не мог оторваться от этих жадных, ненасытных губ. Никифоров будто очень давно не прикасался к нему, теперь наверстывая упущенное, гладил тело Кацуки, забравшись одной рукой под футболку, а второй под штаны, оглаживая и сжимая упругую задницу. Когда парень с каждым разом начал опускаться всё ниже и ниже, Виктор чуть присел, поднимая его наверх, чувствуя, как талию обхватили чужие ноги. Многие смущающие раньше действия теперь казались Юри такими правильными и приятными. Чувство, что тебя правда могут удержать, не отпуская, заставляло всё внутри трепетать. Таким крепким и сильным рукам не страшно довериться. Брюнет оторвался от мужчины, отклоняя голову назад, чтобы перевести дыхание, и тот тут же уткнулся в светлую шею носом, вдыхая. Постояв так немного в тишине, прикусывая чувствительную кожу, Никифоров медленно последовал в направлении комнаты и, пнув дверь, доковылял до кровати, бережно опустив Кацуки на кровать, попутно целуя его губы, но уже более нежно, еле касаясь, и наблюдая за тем, как он жмурится и цепляется за его плечи. Не хотелось торопиться, потому что времени ещё, по идее, было предостаточно, а значит, он может сегодня помучить парня подольше. Виктор неспешно проводил руками по бокам, спрятанным под лёгкой футболкой, чуть щекоча, и следом прижался к парню всем телом, касаясь носом щеки. Юри не мог сдержать улыбки, не понимая, за что мужчина дарил ему столько нежности, и гладил лопатки, плечи, прижимая к себе как можно ближе. Такой переход от дерзкого, сильного к нежному, невесомому, просто сводил с ума. Как бы уверенно и даже, можно сказать, опасно Никифоров сейчас не выглядел, руки сдавали его с потрохами. Они подрагивали, и явно не только от возбуждения, делая прикосновения совсем легкими, и это не могло не радовать. Брюнет положил ладонь на щеку мужчины, поглаживая большим пальцем. Ему казалось, что им совершенно не нужно слов, всё было видно в глазах, поступках, касаниях. Виктор отчего-то легко улыбнулся, наклоняясь в сторону небольшой ладони, а затем взял её в свою, медленно целуя каждый палец и заглядывая парню прямо в глаза. Горячо. Кацуки втянул носом воздух и громко выдохнул, наблюдая за чужими действиями. Чёрт, да он умрет когда-нибудь, если будет видеть такие сносящие крышу картины перед собой. Сзади слишком громко раздался дверной звонок, неприятно ударяя по ушам и возвращая в реальность, заставив напрячься. Мужчину похоже совершенно это не волновало, он спокойно, даже не подавая виду, что слышал что-либо, опустился обратно к парню, целуя в полюбившуюся сегодня шею. — В-Вить, — пробормотал Юри, когда звонок прозвучал во второй раз, уже более длительно и навязчиво. Брюнет, кажется, догадывался кто уже вышел из себя, но даже сказать ничего не успел, с его губ сорвался тихий вздох. Желание встать сразу же улетело на задний план, хотя краем сознания Кацуки понимал, что его ждут. — М-м-м, — тяжесть чужого тела вдавливала в кровать, тёплые, чуть влажные губы ласкали, посасывали шею и ключицы, руки гладили бока. Начало плыть перед глазами, мысли в голове затуманивались подступающим возбуждением. Только когда в дверь начали стучаться, и явно не руками, а уже ногами, Виктор, недовольно вздохнув и пробурчав что-то невнятное, поднялся, хмурясь: — Я открою, а ты поскорее накрой на стол, постараюсь их задержать. Выглядел он совсем неприветливо, грозно. Встреть его сейчас кто-то, явно вернулся бы обратно, туда, где был до этого, уходя от греха подальше. Но выражение лица мужчины в мгновение поменялось, как только тот посмотрел на растерянного брюнета. Никифоров легко улыбнулся и, напоследок взъерошив тёмные волосы, поспешно вышел. Юри завис ненадолго, подскочил на месте и поспешил в зал, на ходу поправляя смявшуюся футболку, потянув вниз, вслушиваясь в такие знакомые недовольные крики Плисецкого и весёлые восклицания Виктора. Вот ведь актер… Скрывался за своей беспечной маской, в то время как сам был ужасно недоволен. Интересно, а с брюнетом он тоже часто так делал?.. Хотя, сказать честно, Кацуки за это время научился понимать мужчину, иногда, конечно, не до конца, но всё же. Теперь он мог увидеть намного больше, чем остальные. Парень наскоро расставил тарелки, достал приготовленную ещё вчера и сегодня ранним утром еду, и побежал за бокалами, на ходу надевая очки, что до этого сиротливо лежали на полу. Он совершенно позабыл о том, что должен был подготовиться к приезду гостей. И Виктор теперь спасал его, отлично справляясь со своим делом, рассказывая что-то. Наверняка никто не догадывался, что их отвлекают, но всё же вскоре Никифорову пришлось пригласить друзей в зал, словно к себе домой, предлагая сесть за стол. Теперь и на Юри посыпались приветствия. Он, обнимая Юко, краем глаза наблюдал за Плисецким, подошедшим к нему самым последним. Брюнет был так счастлив снова увидеть это вечно недовольное чем-то лицо, поэтому не мог сдержать глупой улыбки. До этого усердно прячущий взгляд Юрий теперь смотрел на Кацуки пристально, изучающе, его глаза прошлись по чужому лицу, а затем ниже, недолго задерживаясь на шее. Парень неловко переступил с ноги на ногу, не зная, как на это реагировать. — Здравствуй, — чтобы не молчать, поприветствовал он. Уверенности, как назло, поубавилось. — Ага, — вышел из недолгого оцепенения юноша, подходя ближе и приобнимая Юри в знак приветствия, хлопая по спине. — Привет, давно не виделись, — отодвинулся он медленно, будто невзначай касаясь чужой ключицы, и, прежде чем отойти и сесть на свободное место, успел с усмешкой прошептать. — Ну и сильно же у вас комары кусаются. Эти слова заставили бедного брюнета в недоумении плестись в самый край, поближе к Виктору, невольно хватаясь за ворот футболки. Комары? Глупость какая. Кацуки быстро взял телефон, кажется, Минако, лежавший на столе, и направил на себя экран, выискивая что-то на своей шее. И он нашел. Целую россыпь красных засосов, уходящих вниз к ключицам, ярко выделяющихся на светлой коже. Парень отбросил телефон обратно на стол, словно обжигаясь, сел ровно, прикрываясь руками, сразу замечая издевательскую ухмылку блондина, и поджал губы, недовольно сверля улыбающегося Виктора взглядом. — У-у, прохладно тут, не находите? — негромко спросил брюнет, пытаясь тем самым отвертеться и уйти поскорее, чтобы надеть водолазку, но всё равно обратил на себя внимание. Он уже хотел было встать, молясь про себя, чтобы никто не заметил смущения и нервозности, но Виктор опередил его, протягивая свою ветровку через стол. — Спасибо, — Юри поспешно схватил её, тут же надевая. Благо одежда мужчины была ему велика и воротник удачно закрывал шею. Стало во много раз спокойнее. — Не заболел? — заботливо спросил Никифоров, будто порываясь подойти, привстал, нависая над столом, и коснулся чужого лба ладонью. Кацуки помотал головой, пряча взгляд и ожидая, когда от него уберут руку. Всё внимание снова перешло к приезжему. Юра практически не изменился. Всё такой же наглый, нетерпеливый, взрывной. Единственное, что привлекало теперь внимание, его более осознанный, изучающий взгляд. Плисецкий повзрослел за это не такое уж и долгое время. Сейчас он рассказывал о своих успехах, вставая, и даже показал пару движений, так, по секрету, заставляя девушек практически не дышать, слушая взахлеб. Правда, похоже, он не совсем для них тут так извивался, публика, конечно, важна, но вот две пары внимательных глаз, сидящих напротив, для него важнее. Им все это и адресовано. Вскоре и Никифоров, загадочно улыбавшийся от чужого выступления, встрял в разговор, как бы невзначай подмечая, что Юри тоже многого добился за этот период, проведенный с ним. И зачем-то часто смотрел только на парня, хотя разговаривал по крайней мере с Юрием, с какой-то чересчур нежной гордостью заглядывая в карие глаза. Есть пока ещё недостатки, которые стоит исправить, но видно, он правда горд чужими успехами. Кацуки краснел, понимая, что не смог бы поднять эту тему вот так просто, а когда Минако и Юко тоже начали активно кивать, задирая подбородки, опустил глаза. Такие забавные, словно защищают его. Блондин только фыркнул в ответ на все слова, мол, не так уж его всё это и удивило, заставив многих громко рассмеяться. Всё такой же гордый, не признающий чужих успехов. — Юри, малыш… — довольно громко позвал Виктор, успев вытянуть руку вперед, но тут же замолк, поняв, что сказал что-то лишнее. Чёрт, он всего лишь хотел чашку попросить, брюнет это отлично понял, вот только почему он ляпнул такое при всех… Обещал же хотя бы в присутствии родителей так не говорить. Остальные, так уж и быть, переживут. Сказать честно, парень не совсем расслышал последних слов из-за болтовни, но понял, что это было что-то не самое хорошее. Отец и девушки смотрели на него не отрываясь, а у Плисецкого, до этого что-то рассказывающего, так и остался раскрытым рот. Юри весь сжался, чувствуя, как начал покрываться румянцем, сжимая поднятую в руке чашку до побеления. Ему, если честно, казалось, что за ним снова наблюдает весь мир, впрочем, как и всегда, когда Виктор выкидывал что-то подобное. — Малыш, который подбегал ко мне сегодня, — продолжил мужчина, словно ничего и не произошло, хоть и видно было, что говорил он уже не в тему, выдергивая чашку, что получилось сначала с трудом. — Помнишь? В красной кофточке. Надеюсь, мы ещё встретим его. Такой милы-ый. Юри усердно закивал головой, всё ещё ощущая тяжесть чужих взглядов. Что же Виктор там сказал такого?.. Не считая таких вот случайностей, которые всё-таки происходили, и не раз, вечер прошел очень приятно. Было так уютно находиться рядом со своими друзьями, родителями, любимым человеком, что периодически смущал своим вниманием, можно сказать, целой семьей. Они общались, смеялись, иногда спорили, даже сыграли в пару несложных игр. Единственным, что тревожило Кацуки всё это время, было поведение Никифорова. Как бы много тот не улыбался, весело говорил, парню было видно, что он обдумывал что-то, иногда просто замолкая и уставившись в одну точку, немного хмурился, смотря на Юрия, а затем снова становился прежним. Юри недоумевал первое время, гадая, но вскоре сослался на то, что мужчина просто устал. Время уже близилось к двенадцати, когда Виктор подметил, что пора закругляться. Все и правда устали, да и тем для разговоров стало меньше, поэтому решили, что пора уходить. Ещё и Плисецкому стоило дать выспаться перед отъездом. Гости начали собираться на выход, помогая убрать за собой еду и грязные тарелки. Девушки пообещали, что придут завтра, чтобы проводить и попрощаться с блондином, а тот, скрывая смущение, нехотя согласился. *** Юрия, как и в прошлый раз, отправили в отдельную комнату, где он на данный момент уединился с Никифоровым, чтобы пообщаться. Брюнет, выйдя из душевой, недовольно смотрел, как мужчина, хлопая юношу по спине, закрыл за собой дверь, смеясь и рассказывая что-то на русском языке. Громко, задорно. Руки поневоле сжались в кулаки. Только бы узнать… Нет. Юри замотал головой, хлопая ладонями по щекам и вместе с тем отгоняя странные, даже скорее неправильные мысли, и последовал по коридору к себе, в соседнюю комнату, негромко хлопнув дверью. Он не настолько ревнив, чтобы лезть в чужой разговор. Наверняка давние знакомые общались о чем-то важном, тем более Виктор, скорее всего, соскучился по своему родному языку, радостный голос и быстрая речь явно говорили об этом. Стоило дать Никифорову воспользоваться подвернувшимся случаем. Мужчина, конечно, довольно часто использовал какие-то небольшие русские фразы, когда был счастлив, зол или задумывался, но в основном говорил здесь только на японском. Кацуки поджал губы, осматривая комнату, раздумывая над тем, чем мог бы заняться до прихода Виктора. Вот только голова была забита совершенно другим и не желала мыслить. «Подумаешь…» — успокаивал он сам себя, не до конца осознавая от чего именно. — «Они просто давно не виделись, вот и трещат без остановки. Ага… Закрылись, ещё и шифруются… Ничего особенного…» И всё же это не могло не нервировать. Парень даже не ревновал, нет, может только чуточку из-за того, что Никифоров был очень близок с Юрием и после долгого расставания нормально общался с ним, а больше беспокоился, потому что видел: с мужчиной определенно что-то не так. У него был потерянный, расфокусированный взгляд. Тревожный. А когда он уходил вместе с юношей, за весёлым, искренним смехом таилось что-то ещё. Кацуки не понимал, что именно, но выражение лица и чужое поведение заставляли задуматься. Виктор не хотел, чтобы Юра приезжал? Странно, ведь Плисецкий наверняка знал его хорошо и вряд ли желал зла… Блондину незачем расстраивать или говорить что-то реально обидное, неправильное. Нет повода волноваться, правда ведь? Может, всё дело и правда в обычной усталости, и все раздумья и догадки не стоят ровным счетом ничего. На сердце всё равно было нелегко. Брюнет надел очки и, взяв с комода одну из книг, уже заранее зная, что точно не сможет прочесть слишком много, сел на небольшую кровать, ожидая. Спать, на удивление, не хотелось, хоть он и встал сегодня рано, да и устал порядком. Но это к лучшему, парню не хотелось ложиться без мужчины. Прошел уже час, затем и второй, Юри к тому времени отложил чтение и взял телефон, чтобы проверить социальные сети. Ему по обычаю писал друг, рассказывая о разных мелочах и том, как побывал в новом парке развлечений, закрепляя каждый маленький рассказик своей фотографией на фоне красочных огоньков, вечернего неба и аттракционов. Парень легко улыбнулся, отвечая ему, а затем залез на другой сайт, пообещав, что и там всё рассмотрит. Конечно же, в глаза сразу бросилось то, чего в данный момент меньше всего хотелось. Никифоров не упустил возможности запостить пару снимков с Юрием, под которыми уже вовсю бушевали фанаты. Уж чересчур близко они находились, приобнимая друг друга за плечи. Кацуки даже толком не рассмотрел их, недовольно положив телефон, который, как он думал, поможет отвлечься, на кровать, облокотившись на стену, и обнял колени, положив на них голову. Виктор словно про него забыл… Мог ведь зайти, пожелать спокойной ночи, чтобы брюнет не нервничал, или предупредить, что задержится надолго в другой комнате. А, в общем-то, что ему мешало просто пойти и сесть рядом? Он у себя дома в самом деле, тем более поговорить с юношей просто с глазу на глаз тоже хотелось, хоть чуть-чуть, но… Нет, не лучшая идея. Мужчина с Плисецким соскучились, общались там о своем, а любопытные уши Юри им вряд ли нужны. Да и что он мог им сказать? Как всегда отмалчивался бы, боясь ляпнуть что-то не то, и просто слушал. Брюнет не знал, сколько просидел так, переходя от одной мысли к другой, стараясь не думать о чем-то неприятном, как вдруг дверь медленно начала открываться. Никифоров был осторожен, сначала заглядывая в комнату, наверное думая, что Кацуки уже спал. Его глаза как будто заблестели, завидев парня. — Меня ждешь? — широко улыбнулся он и закрыл дверь, в прямом смысле закрыл. Послышался характерный щелчок, заставивший Юри неуверенно сглотнуть, кивая. — Не устал? — задал мужчина очередной вопрос, стремительно приближаясь, смотря так, что у брюнета начали сжиматься пальцы на светлом одеяле. Он опустился на кровать, склоняясь к замершему парню. Заведенная за ухо челка упала на глаз, закрывая. Когда Виктор приблизился ещё немного, до носа долетел приятный, обволакивающий запах ромашки и корицы. Похоже, Никифоров принял душ перед тем, как прийти сюда. Лёгкий халат, в который он был одет, чуть сползал с одного плеча, открывая взору ключицы и грудь, а на шее красовались капельки воды. Кацуки сглотнул. — Юри? — Н-немного, — пролепетал брюнет, отводя взгляд. То, как было произнесено его имя, сводило с ума. — А ты? — он пытался собрать мысли в слова, думая, что бы ещё мог сказать, чтобы скрыть свою минутную растерянность. — Как там Юрий? — С ним всё хорошо, — послышался немногословный ответ, показывающий, что Никифоров не был готов об этом говорить. Или просто не хотел. Скорее всего, он был не в духе. Да, так и есть. Всё-таки Юри не ошибался в том, что что-то случилось. Парень невольно вжался в стену, так как отодвинуться больше никуда нельзя было, когда на его ладонь легла чужая, сжимая: — Стой, я… Может, ляжем спать? Выглядишь уставшим. — Ничего страшного, — уверил Виктор, нагло усмехаясь, и потянул Кацуки на себя, прижимая. — Я в полном порядке, — он сцепил руки за его спиной, смотря вниз. — А-а дверь? — Юри наконец поднял глаза вверх, кладя ладони на чужую грудь. Ох, это было так глупо, он же сам всё видел. Эти слова, оба понимают, чистой воды оправдания, заставлявшие мужчину безуспешно давить улыбку. Никифоров ведь понимал от чего такое волнение, но продолжал гнуть свое: — Да не беспокойся ты, я её закрыл. Кому мы можем понадобиться так поздно? Уже точно никто не войдет, — опускаясь чуть ниже, он коснулся губами щеки, легко целуя, и зашептал на ухо. — Войду только я. — Чего? — недоуменно выдохнул парень, чувствуя на себе тёплое дыхание, а затем по комнате разлетелся его тихий смех. Ну и шуточки у Виктора… Вот только тот все никак не отступал, гладил чужую спину, заставляя несильно выгибаться, лопатки, круговыми движениями уходя вниз, к ягодицам, за которые с явным удовольствием ухватился. Он серьезен. Смотрит на него своими бесконечными океанами глаз, переполненными желанием. Юри как бы не был против, но один юноша, находящийся в соседней комнате, смущал. Стены здесь были тонкими, можно было спокойно общаться через, наверное, стены две. Так еще и напряжение от того, что он напредставлял у себя в голове о том, что Юрий как-то смог расстроить Никифорова, все еще не забылось. — Уже месяц прошел, сколько я не касался тебя так, — шептал мужчина, приближаясь к чужому уху, его голос тяжелел с каждым словом. Он специально дразнил, зная как подступить. — Следовало ожидать, что и у моего самообладания есть предел. Кацуки отлично это понимал, но… сейчас как-то неловко, неправильно. Хотя, может, они не так уж и далеко зайдут сегодня, кто знает? — Нам нужно быть тише, хорошо? — прикусив губу, только и смог ответить брюнет. Да разве сможет он остановить Виктора? Вряд ли. Его слова, какими они ни были, будут пропущены мимо ушей. Никифоров ничего не сказал и только ласково провел ладонью по щеке Юри, убирая челку со лба назад. Тот жмурился, задерживая дыхание от легких поцелуев, ложащихся на его нос, щеки, уголки губ. Чужие пальцы взяли за дужки очков, аккуратно снимая, кладя на край тумбочки. Мужчина любил, когда им ничего не мешало, а увеличивающие стеклышки, хоть и прозрачные, не искажали карих глаз. Парень тщательно отводил взгляд, покрываясь румянцем, и неровно дышал. Ничего еще, собственно, не произошло, но сердце колотилось как ненормальное. Он сжимал руку на чужой ткани, прикрывающей грудь. — Сам просишь смотреть на тебя, — послышалось недовольное от Виктора. — А мне в глаза посмотреть не можешь. — Могу, — задетый Кацуки медленно поднял взгляд, смотря в любимые, небесные глаза. Так волнительно. От взгляда Никифорова невозможно было оторваться, отгородиться или спрятаться, да и не хотелось, при этом ощущая себя как-то смущенно, даже непонятно от чего. В такие моменты брюнет начинал чувствовать себя обнаженным, как на ладони. Так беззащитно… Никто до этого не мог раскрыть всего, узнать о Юри больше, чем он хотел сам. Но от этого человека ничего не утаить, всех чувств, переживаний, слабостей, всего того, чего хотелось бы не показывать никому. Парень не допускал никого в свою душу, в его часто сложные для понимания мысли, строил невидимые, спасительные стены. Это слишком личное, слишком тайное, отчасти даже для него самого. Но для Виктора он медленно открывался, поняв, что ничем плохим это не отразится, потому что хотел доверять. И Кацуки доверял. Ведь Никифоров принимал его таким, какой он есть. Можно, конечно, сдаться, отвести взгляд, но брюнет, словно борясь с самым опасным зверем, принял эту своеобразную игру. Мужчина склонился чуть ниже, и поцеловал, сильно, глубоко и уверенно, подчиняя, заставляя Юри жмуриться от удовольствия. Ему хотелось забрать всю инициативу себе без остатка, сделать парня только своим. Наставить на светлой коже отметин, которые показывали бы всем и каждому, кому же принадлежит этот чудесный человек. Еще пара долгих мгновений и Виктор оторвался от мягких губ, чтобы вздохнуть. Кацуки не видел сейчас ничего вокруг, кроме ставшего таким родным лица. Сжимать в ответ крепкое, большое по сравнению с его тело, чувствовать перекатывающиеся под пальцами мышцы, тепло мужчины, разве может быть что-то важнее? Эти руки, которые дарили самые нежные объятия, избавляя от плохого, иногда чересчур сильные, что становилось больно, но без этого всего теперь трудно жить. Столько поддержки Юри не получал еще ни от кого. Будто сговорившись или все же прочитав мысли друг друга, парни одновременно потянулись за новым поцелуем, прижимаясь как можно теснее. Никифоров легко дернул парня за ворот пижамы, заставляя сесть себе на колени. Теперь Юри находился чуть выше, смотрел сверху вниз, чувствуя некое мимолетное превосходство, даже не представляя, насколько сильно на самом деле мужчина стал зависим от него. Брюнет легко улыбнулся и прикоснулся ладонью к чужой щеке, мягко поглаживая и наблюдая, как тянулись к ласке, такой нужной. Он снова поймал на себе взгляд, уже совершенно другой, сейчас до чертиков пошлый, раздевающий, влюбленный, наполненный желанием, более сильным, и чем-то еще совсем необъяснимым, предназначенном только для него. Виктор ни на кого больше так не смотрел. Снова небольшая пауза, оба чувствовали, как внутри перекатывается возбуждение, затуманивая разум. Никифоров, прорычав что-то невнятное, стянул чужую футболку, целуя жарко и властно, проталкивая язык в приоткрытый в сдавленном стоне рот, попутно сжимая сладкую задницу руками, опрокидывая на спину, и навалился сверху. Кацуки несильно царапал лопатки, когда чужие губы опустились ниже, касаясь шеи. Мужчина кусался, совсем легко, прихватывая нежную кожу и посасывая, оставляя следы. Да, вот здесь, где шея переходила в плечо, парень просто сходил с ума, когда Виктор касался тут, облизывая, и даже не пытался сдержать рвущихся наружу стонов. Маленькие, тонкие пальцы, в очередной раз оставили на коже красные полосы. Хм, кажется, кто-то недавно беспокоился о том, что в квартире находился гость? Юри, поздно спохватившись, прикрыл рот ладонью, и его уши предательски покраснели. Никифоров усмехнулся, раздвинул напряженные ноги сильнее, легко толкаясь вперед, полностью подчиняя себе. Он смотрел на лицо брюнета, в его глаза, ловя на себе послушный, немного расфокусированный взгляд. Кажется, Кацуки уже готов ко всему, только бы мужчина был рядом. — Покажи мне себя, прошу. Воздух вокруг будто стал на десяток градусов горячее, Юри жарко, настолько жарко, что ему начало казаться, что он сейчас расплавится. Сбоку сорвалась первая капля пота, скатываясь по виску. Виктор потянулся вперед, чтобы достать до дверки тумбочки, нависая над парнем. Тот завороженно водил пальцами по его виднеющейся груди, спускаясь к накаченному животу, где был наскоро завязан узел, держащий халат закрытым, а потом, вспомнив что-то, остановился, хрипло сказав: — Ты закинул под кровать в тот раз. — Вот черт, — Никифоров закусил губу и свесился вниз, заглядывая под кровать и осматриваясь. — Серьезно? Кажется, он был немного раздражен из-за этой нежелательной заминки. Кацуки, легко рассмеявшись, столкнул ничего не ожидавшего мужчину вниз и слез следом за ним, усаживаясь на чужие бедра и кладя руки на грудь, начиная дразняще двигать бедрами, потираясь о его пах. Парню неловко, но он старался освободить свои мысли, отдаться Виктору без остатка. Без смущения, раскрепощенно. Он может быть таким. И так приятно видеть это удивленное лицо, безмолвно спрашивающее: «И что же происходит? Когда я успел нажать на тот волшебный переключатель, меняющий тебя?» Брюнет привстал, стягивая с себя последнюю одежду, а затем развязал халат Никифорова, раскрывая и помогая избавиться от рукавов. А тот поднял уже вторую руку и потянулся другой под кровать, нащупывая тюбик. Вот же ж, когда это он успел закинуть его туда? Он тоже не уступал, дразня Юри, подкидывая бедра вверх. Терся возбужденным членом о сладкие половинки. Парень что-то тихо бормотал, а затем протяжно простонал, когда помимо движений, на бедро легла рука, погладив, чересчур близко подходя к паху. — Нужно быть тише, — напомнил мужчина и самодовольно ухмыльнулся, толкнувшись последний раз. Ему уже тяжело было сдерживать себя и Кацуки отлично понимал это, тоже улыбаясь и с силой закусывая губу, чтобы подавить голос. Он повел ладонями по своей шее вниз, груди, животу, а затем обхватил пальцами член, начиная неспешно поглаживать, при этом неотрывно смотря Виктору в глаза. Шумно выдохнул и, не разрывая зрительного контакта, взял уже наполовину использованный тюбик, откручивая крышку, выдавил на пальцы прохладный, скользкий гель. Медленно завел руку назад и выгнулся, касаясь колечка сжатых мышц, надавливая. Никифоров втянул носом воздух, прищурившись. Руки против воли начали дрожать. Может, и не видно, но черт возьми, так возбуждающе. Честно говоря, иногда хватало просто посмотреть на это соблазнительное тело, лицо и завестись до чертиков. И как многие не замечали в нем сексуальности? Хотя это к лучшему, да и догадаться не сложно. Юри постоянно скрывал себя, специально часто надевал темную, мешковатую одежду, прячась от всего окружающего, пытался меньше говорить. Но сегодня, что с ним случилось? Такой раскрепощенный, податливый. И не поверишь, что это именно он смущался совсем недавно от обычного поцелуя и прикосновения. Боялся сказать что-то лишнее. Трясся из-за того, что за стеной находился гость, а сам теперь вытворял такое. Вот, паршивец… Брюнет шире расставил ноги, опираясь коленями о жесткий пол, и судорожно вздохнул, когда чужие пальцы начали поглаживать его напряженный член. На кончике выступила вязкая капля смазки, которую тут же размазали по головке. Ладонь прошлась по всей длине, лаская чувствительную кожу, и Кацуки негромко всхлипнул, невольно увлекаясь и раскачивая бедрами. Челка уже давно стала прилипать ко лбу и тело покрылось испариной, делая кожу блестящей от света и по-своему манящей. Виктор сглотнул, подавшись вперед и заглядывая в затуманенные возбуждением глаза. Шумно дыша ртом, парень едва слышно прошептал: — Не смотри… так. — М-м, Юри, — раздался голос, сорвавшийся на октаву ниже. Бархатный, с хрипотцой, до страшного возбуждающий. Он заставил брюнета закусить губу. — Нечестно, — Никифоров приподнялся и тоже завел руку назад, целуя и покусывая припухшие, влажные губы, сев прямо. Кацуки слегка удивился, обнимая мужчину за шею одной рукой, и следом сдавленно выдохнул, когда тот, погладив прогнувшуюся спину, сместил руку ниже, касаясь пальцев брюнета, добавляя к ним свои, проскальзывая внутрь. — Вот черт, — шептал Виктор, склоняясь к уху парня, и проталкивая пальцы еще глубже, задавая свой ритм, из-за чего Юри глухо, едва различимо простонал, отзываясь на вторжение и сильнее прогибаясь в спине, двигая бедрами навстречу руке, ласкающей его потяжелевший, ставший скользким от смазки член. Чувство странное и довольно необычное. Длинные, сильные пальцы мужчины, совсем не как у него, проходили намного дальше, гладили нежные стеночки. — Так хочу тебя, — принявшись ласкать маленькое, аккуратное ухо губами и языком, прошептал Никифоров. Приходилось сдерживать проходившую по телу дрожь. — Так возьми, — без стеснения всхлипнул Кацуки, когда пальцы, выйдя из горячего тела почти полностью, резко вошли до самого конца. Хотелось, чтобы Виктор перестал его мучить, но, если честно, это хорошо. Слишком хорошо. Он чувствовал возбужденный, большой член мужчины, слышал, как Никифоров, весь переполненный желанием, томно и громко дышал ему на ухо, обдавая теплым дыханием. Просто невыносимо… Парень поспешно вытащил свои и чужие пальцы и несдержанно толкнул Виктора обратно на спину. Хотелось подразнить его подольше, не давая желаемого, хотя, если подумать, кто тут еще кого дразнил? Но сил уже совершенно нет, мыслить тяжело. Прекрасно видно: еще немного и мужчина не выдержал бы, набросившись на Кацуки. Руки подрагивали, лаская бедра, он кусал нижнюю губу и смотрел как изголодавшийся, из-за чего внутри все начинало гореть. Никифоров сам обхватил член у основания, помогая Юри, сжимая другой рукой влажное бедро. Рот приоткрылся в немом стоне, когда брюнет осторожно опустился, касаясь входа головкой и тихо зашипев, проталкивая ее внутрь. Он первое время медлил, привыкая и кусая губы, гладил широкую грудь и иногда прикрывал глаза. А Виктор терпеливо дожидался, вообще не понимая, откуда взялась вся эта выдержка, смотря на такого раскрытого, развратного парня. Который всегда выглядел, да простит его Кацуки, маленьким и беззащитным, и что всегда удивляло мужчину, милым. Правда, очень милым, настолько, что скулы иногда начинало сводить от улыбки. Даже сейчас, он такой хорошенький, хоть и слегка хмурый и взмокший. Никифоров любовно провел по его влажному под челкой лбу, убирая набок. — Ты как? — Юри опустился еще ниже, облизывая губы и тут же прикусывая, посмотрел вниз из-под полуопущенных ресниц, невесомо оглаживая чужую грудь, следя за своими движениями, словно в прострации. — Ты еще спрашиваешь, — выдохнул Виктор и чуть подбросил бедра вверх, навстречу, снова ожидая, чувствуя чужую дрожь. Кацуки видел, как мужчина с силой стискивал зубы, чтобы в очередной раз не толкнуться слишком сильно, не торопясь, чтобы не сделать больно. И от этого становится еще приятнее. Очередная своеобразная забота. Время, словно специально шло нарочито медленно, дыхание каждого с каждой минутой тяжелело. Вскоре брюнет замедлился, понимая, что устал, так еще и рвущиеся с губ стоны приходилось давить в себе. Ноги дрожали. Он в очередной раз опустился до самого конца и остановился, сжимая пальцы на чужой груди. Виктор до этого просто завороженно наблюдавший за Кацуки, понял, что уже можно действовать более свободно, и потянул брюнета за руки вперед, заставив поставить их, упираясь на пол, по бокам от своей головы. Мужчина снова приподнялся, касаясь губ, и теперь сам начал двигаться, ладонями обхватывая чужие, напряженные ягодицы, сминая руками и слегка раздвигая, чтобы было удобнее, глуша поцелуями чужие и свои громкие вздохи и стоны. Его толчки с каждым разом становились все сильнее, Никифоров срывался, поняв, что парень уже полностью привык к нему. Поэтому вскоре остановился, приподнимаясь и невесомо шлепая по чужому бедру, безмолвно прося встать с себя. И Юри встал, тут же утянутый в объятия и новый горячий поцелуй. Он делал медленные, маленькие, нерешительные шаги назад, не в силах удержаться от такого напора со стороны Виктора, пока не впечатался в стену. Брюнет дрожал, уже почти ничего не соображая. Его сердце отбивало удар за ударом, с каждым касанием губ о чужие губы, от сильных рук мужчины, что ласкали его тело, гладили щеки. Кацуки не хотел думать сейчас, но он не мог, снова атакованный часто посещаемыми его мыслями. Он искренне не понимал, почему Никифоров до сих пор терпел его характер, вечные опоздания, неловкость, нерешимость… Выбрал среди стольких людей, окружающих его, именно Юри. Бессмыслица какая-то, не правда ли? Ведь он полный неумеха, у которого все валится из рук, забитый в себе парень, да и к тому же особой красотой не блещет. Рядом с Виктором и подавно… Но они все равно рядом, настолько близко, что хочется кричать. Мужчина сделал шаг назад, чтобы поднять Кацуки, прижимая к стене, удерживая руками за бедра, и снова вошел, наконец совершенно не сдерживая себя, трахал брюнета, сильно и размашисто, кусая за шею, ключицы, плечи, а затем почти сразу целуя. Челка прилипла ко лбу, губы приоткрылись в сдавленном стоне. Где-то глубоко внутри Юри понимал, что стоит быть тише, но думать сейчас чертовски тяжело, хотелось просто отдать себя полностью, плавясь от желания. Хотелось еще больше, сильнее, жестче. Он накрыл ладонью член, поглаживая и сжимая. Низкий и тихий с хрипотцой голос Никифорова просто сводил с ума, заставляя терять голову, громко стонать в голос, переходя на жалобный скулеж. Стонать прямо в рот Виктору, когда тот, отдышавшись, в очередной раз целовал его. Парень знал, что мужчина обожал, когда он вел себя громко в постели. Тому нравилось властвовать, даже иногда не замечая этого. И Кацуки чувствовал себя чертовым мазохистом, потому что откровенно тащился от подобных моментов, когда у мужчины срывало крышу, подчиняя себе, позволяя много того, чего никогда бы, наверное, не позволил ни с кем другим. Обои неприятно терлись о спину, но брюнет уже не замечал этого, лишь большой, пульсирующий член, двигающийся внутри, пошлости, которые тихо шептались на ухо, прерываясь на тяжелое дыхание и низкие стоны, дрожащие, сильные руки, держащие его. Он утопал в чувствах, что просто проливались через край, не в силах удержаться. Да и сам Никифоров сейчас думать совершенно не мог. Ему уже было все равно, слышали их или нет, это сейчас не главное. Слишком уж долго он не чувствовал парня настолько близко. Просто не передаваемое ощущение, когда любимый человек дрожал в руках, прижимался как можно ближе, обхватывая руками шею, с силой царапая спину, и хватался за плечи своими маленькими, аккуратными пальцами. А видеть таким именно Юри вообще что-то невероятное. Виктор слишком уж резко вышел, не давая одуматься, развернул парня спиной к себе и тот, почти не соображая ничего, схватился за первое что попалось ему на глаза, за невысокий комод, ложась на него грудью. Мужчина подошел сзади, проводя пальцами по линии позвоночника, чуть нажимая и заставляя выгнуться, опустил руку вниз, к животу, и потянул вверх, из-за чего Кацуки приподнялся на носочки, чтобы было удобнее. Брюнет сам подался навстречу чужому члену, сжимая внутри, издавая странные, смущающие звуки. С его собственного обильно стекала смазка и Никифоров, выдыхая, обхватил чувствительную плоть, поглаживая большим пальцем головку, и вместе с этим начал двигаться. Юри закатил глаза, чувствуя, что уже близок к разрядке, кусая губы, подаваясь назад, навстречу мощным толчкам. Виктор тоже почти на пределе, он в порыве шлепнул парня по заднице, оставляя красный след, приводя в себя, и жестко трахал, из-за чего Кацуки трясло. Брюнет цеплялся за гладкую поверхность комода, пытаясь удержаться, ему казалось, что он вот-вот свалится вместе с ним, настолько сильно они оба тряслись. Ноги подкашивались, а стоять на носочках уже не было сил. Мужчина что-то невнятно пробормотал и, с силой стиснув чужие бока, склонился, хрипло шепча на ухо, прикусывая, продолжая размашисто входить в разгоряченное тело: — Я мечтал об этом с самого утра… — Д-да… Я за-аметил, — еле выговаривил брюнет, давясь очередным стоном. Движение руки на члене увеличивались, как и звук хлопающих о его задницу бедер. Пришлось закусить кожу на вперед выставленной руке. Это, действительно, было слишком громко. Колени дрожали, дышать было совсем тяжело, но сильная рука продолжала держать его, не давая упасть. Юри издал то ли всхлип, то ли стон, выгнулся, запрокидывая голову, и кончил, дрожа всем телом, выстанывая имя своего любовника. Виктор ждал, замедляясь, и, когда парень упал на комод, шумно дыша, вышел из расслабленного тела. Он, шипя, надрачивал свой член и через пару быстрых движений кончил себе в ладонь, попадая немного на чужую спину. Не удержавшись на ногах, Никифоров вытянул руки вперед, хватаясь за край комода, пачкая, и наваливаясь на неподвижного Кацуки. Теперь в комнате стояла тишина и лишь тяжелое дыхание прерывало ее. Отдышавшись и немного придя в себя, мужчина вытер чужую спину и руки о лежавшую рядом футболку, краем сознания понимая, что потом получит за это, но тут же отогнал от себя эту мысль. Он подошел к парню и легко коснулся его волос, приглаживая, предупредив, что сейчас поможет. Брюнет все еще влажный, совсем не реагировал на окружающее и только, прикрыв глаза, размеренно дышал. Виктор и сам устал, ноги все еще плохо держали, но поднял Юри и понес к кровати, отодвигая одеяло, укладывая. Взял краешек и бережно укутал его, а потом и сам, убедившись, что Кацуки удобно, плюхнулся рядом, чуть нависая над полом, потому что полностью не умещался. Он смотрел в потолок, иногда закрывая глаза. В голове было пусто, мысли разбегались, но так классно ощущать усталость. Именно такую усталость и валяться в тишине. Через некоторое время брюнет, тихо постанывая, перевернулся на другой бок, пододвигаясь к Никифорову, и уткнулся тому носом в плечо. Виктор, не задумываясь, тоже перевернулся, положив руку на чужую талию, обнимая, прижимаясь лбом к темным волосам. Мужчине нравилось сжимать этого человека в руках и знать, что все хорошо. Вообще, на самом деле именно в такие моменты он и наполнялся позитивом. Ничто не могло сравниться с этим прекрасным чувством осознания, что любимый человек рядом. И он твой. Только твой. — Ты немного перестарался, — недовольно и слишком тихо проговорил Юри, щипая Виктора за бок, но совсем легко, лениво. Но довольная, удовлетворенная улыбка говорила об обратном. — Я же не встану завтра… Никифоров только и мог, что тоже улыбнуться, выслушивая его недовольства. Да он выслушал бы все, черт возьми, что ни сказал парень. Кацуки, только накрывшийся одеялом с головой, не часто, а точнее, можно сказать, никогда не жаловался или показывал, что ему что-то не нравится, поэтому было приятно. Это один из признаков доверия. Наступила тишина, которая затем нарушилась тихим смешком. Юри сначала просто усмехался где-то под одеялом, но потом открыто засмеялся, из-за чего одеяло начало трястись. — Что такое? — удивляясь, поинтересовался мужчина, не представляя, что могло рассмешить брюнета, похоже, разглядевшего что-то веселое в кромешной тьме. Вот только что? Кроме голых тел там, по идее, больше ничего не было. Кацуки выглянул, открывая только глаза, и прошептал: — Юра нас убьет. Повисло молчание. На комоде мирно тикали часы. Виктор задумался. Сказать честно, он не волновался ни о чем до этого, но почему-то сейчас до него начало доходить, что, все же, слова Юри могли бы быть правдой. Боже, да теперь из этой комнаты просто нельзя выходить, нет, Плисецкий, которому наверняка не дали нормально поспать, от них ничего не оставит. Но сейчас смысл думать об этом? Они пока в безопасности, в своем укрытии — комнате, до утра. — Почему нельзя было подождать, когда он уедет? — Потому что. Думаешь, если бы он уехал, что-нибудь получилось? — Никифоров печально, устало вздохнул, начиная ерошить черные волосы, пропуская через пальцы. Из-за следующих слов Юри недовольно надулся. — Ты съел сегодня много и пропустил вечернюю пробежку, придется отрабатывать. И запомни, никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, — продолжил мужчина, не давая Кацуки даже слова вставить. — Пословица есть такая. Мудрая, — зачем-то добавил он напоследок. Брюнет лишь покачал головой. Мудрые его слова, не мудрые, злого Юрия этого не отменяло. Он даже не знал, на кого больше обижался сейчас, на мужчину с его желаниями или себя за то, что не смог отказать. Никифоров тем временем очертил чужое ухо пальцем, заводя волосы за него, уже догадываясь, что все его слова должного успокоения не дали. — Ты сам виноват, — усмехается Виктор, смотря на недоумевающего Юри. — Говорил быть тише, — он склонился шепча, с каждым словом снижая громкость голоса. — А сам стонал так, будто хотел, чтобы и до первого этажа долетело. Рот парня приоткрылся при вздохе, он смог только тихо произнести имя мужчины, тихо, дрожащим голосом. Ну разве можно такое говорить? — Это все ты… — проговорил он через несколько секунд молчания, заглядывая в голубые, чуть щурящиеся от улыбки глаза. — Сам меня… — он закрыл лицо ладонями, краснея до самых кончиков ушей. Вот ведь. Еще и виноватым его сделал. Бедный Кацуки просто не смог бы отказаться и тем более сдержаться. И все из-за кого? А Никифоров только посмеивался над ним и поцеловал в открытый лоб. Так забавно наблюдать за чужим смущением. — Мне снова надо в душ, — обреченно пробормотал брюнет, чтобы перевести тему и смыться отсюда. Его настолько смутили слова Виктора, что он не знал, куда себя девать. Да не мог же он быть таким громким. Не мог же? Он привстал на дрожащих руках, но ладонь мужчины, надавившая ему на грудь, не дала этого сделать. Никифоров понимал, что Юри сейчас не очень приятно двигаться, тем более он утомился, поэтому, пересиливая свою усталость, решил позаботиться о своем парне. В самом деле, от этого будет приятно им обоим. — Лежи, я помогу, — Виктор открыл одеяло и вылез, усаживаясь и потягиваясь. — А вот мне всегда было интересно… — решил он сменить тему, чтобы Кацуки перестал так волноваться. Пусть хоть на секунду отвлечется. — Почему каждый раз мы с тобой оказываемся не на кровати, а где-нибудь на полу, например? Брюнет, похоже, все еще не пришедший в себя, удивленно вскинул брови: — Может, потому что она маленькая? И правда ведь, они помещались на ней только тесно прижавшись друг к другу или обнявшись, увы, на большее кроватка Юри не была способна. Она вряд ли выдержала бы что-то большее, чем обычный сон. Но это парней изредка совсем не волновало. Мужчина был только рад от того, что мог стиснуть парня в объятиях, не отпуская, ну, а Кацуки радовался просто тому, что есть. Лежать на большой или маленькой кровати — разницы нет, главное, чтобы Никифоров был рядом. — Ну, может быть, — пожал плечами Виктор и, встав, склонился к брюнету, поднимая вместе с одеялом. Тот пискнул что-то, обхватывая мужчину руками, чтобы ненароком не свалиться, прижимаясь лицом к груди. Никифоров понес его в ванную, еле открыв дверь и начиная рассказывать о том, что узнал от Юрия, даже не заметив, как свет, горевший в соседней комнате, наконец погас. *** Юри долго не мог раскрыть глаз, когда проснулся. Всё тело казалось тяжелым, неподъемным, что уж говорить о накрывающем сверху одеяле. Думая о чем-то отдаленном, парень лениво провел рукой по белой простыне, подмечая, что на кровати слишком свободно. Полежав немного, он вдруг резко подскочил, испуганно смотря на часы, запоздало почувствовав боль в спине и заднице, которые тут же протестующе заныли. Он, заплетаясь в собственных ногах и терпя, поспешил к шкафу с одеждой и только когда схватил в руки спортивные штаны, вспомнил всё ещё непроснувшимся мозгом, что этим утром тренировки не будет и Виктор не ждет его уже как минут десять на катке. Брюнет облегченно вздохнул, всё-таки взяв одежду, и поплелся к кровати, прихрамывая, снова плюхаясь на подушку и накрываясь одеялом с головой. Мужчина с Юрием уже, скорее всего, сидели за столом и общались. Пора бы выйти и присоединиться к ним, может, чем-нибудь помочь, попрощаться в самом деле, ведь до отъезда блондина осталось не так уж много времени. Но Кацуки просто напросто не мог. Боялся. Ему стыдно будет смотреть Плисецкому в глаза, вообще приближаться к нему. Черт, лучше провалиться уже куда-нибудь, испариться, это намного лучше, чем потом получить в свою сторону испепеляющий, злой взгляд или что-нибудь похуже. По телу прошли мурашки от воображаемого юноши, прожигающего в нем дыру. А вдруг и Вите уже досталось? Парень тихо простонал в подушку. Он одновременно был рад сегодняшней ночи, ведь это, правда, был один из свободных моментов, когда их никто не трогал и они оба не были измотаны очередной тренировкой, после которой вырубались практически сразу, только дотронувшись до подушки. Но в то же время смущение и укор перебарывали сейчас всё, заставляя с силой сжимать руками одеяло. Ему, правда, очень стыдно. Не факт, конечно, что Юрий всё услышал, но было бы слишком странно и нереально, если бы так и случилось. — О-ой, — захныкал Юри, когда снова попытался перевернуться, сразу же бросая всякие попытки из-за неприятной боли, чувствуя себя немного одиноко. Всё-таки на этой маленькой кровати не хватало ещё одного человека и его поддержки. Никифоров обязательно бы утянул в объятия, нашел нужные слова, чтобы его успокоить. Брюнету встать тяжело, что уж говорить о выходе за пределы этой комнаты? Кацуки вздрогнул, возвращаясь из своих мыслей, когда спереди послышался звук открывающейся двери. Он поднял голову, чуть щурясь от того, что никак не мог согнать остатки сна. — О, проснулся. Доброе утро, — негромко поприветствовал его Виктор, тут же оказываясь рядом и усаживаясь на краешек кровати. — Как себя чувствуешь? Парень чуть не замурлыкал, когда мужчина ласково погладил его по голове, массируя, переходя на шею, спину, а следом и задницу, сжимая через тонкую ткань одеяла. Мужчина уткнулся носом в темные волосы, из-за чего брюнет промямлил что-то невнятное в подушку, а затем через силу перевернулся, начиная тянуть Никифорова на себя, и тот с удовольствием поддался, наклоняясь к нему и аккуратно ложась рядом. Жаловаться сейчас совершенно не хотелось, да и Виктор и без того отлично знал, что Юри всё-таки будет не очень удобно некоторое время. — Прости, что оставил тебя одного, Юрке тоже нужно внимание. — Ничего, — качнул головой брюнет, пододвигаясь к мужчине, утыкаясь носом ему в грудь и обвивая руками. Он так хотел это сделать, что не смог сдержать облегченного вздоха. — Доброе утро. — Может, тебе что-нибудь принести? — поинтересовался Никифоров и, когда получил отрицательный ответ, продолжил. — Твои родители уехали совсем недавно, попросили позаботиться о доме и Юрио, пока их нет, — он снова начал гладить Кацуки, только теперь по плечам и боку, залезая под одеяло, чтобы коснуться его голой кожи. Парень отозвался моментально, подставляясь под ласки, и сжал пальцами чужую футболку, легко пахнущую кофе, прикрывая глаза, которые тут же раскрыл. — Только не говори мне, что ты просто взял и ушел, оставив Юру одного, — хотелось расспросить про вчерашнее, но Юри не знал с какой стороны подступиться. — Вы не поссорились? — Неа, я просто за телефоном зашел, — недовольно проворчал Виктор, сжимая брюнета, чтобы тот не смел отодвинуться. — Может, полежим немного? Время ещё есть. Кацуки только качнул головой, поспешно высвободившись из крепких объятий, и встал, пресекая все попытки мужчины утянуть его обратно в постель, отбиваясь от цепких рук. Хорошо, конечно, поваляться так, но нельзя бросать гостя одного. Плисецкий наверняка разозлится из-за этого. Никифоров тем временем, недовольно хмурясь от потери тепла, наблюдал, как парень, чуть прихрамывая, подходил к шкафу, стоял некоторое время у него, а затем, хлопнув ладонью по лбу, запоздало вспомнив, потопал обратно к кровати и взял свалившуюся на пол одежду. Кажется, Юри совсем не выспался, раз соображал через силу. — Беги скорее, он, наверное, заждался, — обеспокоенно посмотрел брюнет, помогая Виктору встать, потянув за руку. Тот воспользовался этим, резко дергая Кацуки на себя, обхватил его щеки руками, заглядывая в карие глаза. Один из больших пальцев коснулся нижней губы, поглаживая, и парень замер, почти не дыша и не зная, как реагировать, терялся, замечая, как зрачки чужих глаз увеличиваются, смотря на него. Он уже приготовился ко всем возможным случаям, пролетевшим в голове, не представляя, чего ожидать, но мужчина так и продолжал стоять. — Ну и противный же ты, — медленно проговорил Никифоров и вздохнул, поцеловав Юри в лоб, задерживаясь на мгновение. Брюнет, не удержавшись, ожидая чего-то большего, сам приподнялся, запечатав на чужих губах поцелуй. *** Когда Кацуки, одевшись и умывшись, наконец спустился вниз, Юрий с Виктором сидели за столом, снова разговаривая на русском. Кажется, между ними проходили довольно серьезные разборки. Парень, чтобы не мешать, просто тихо сел рядом с мужчиной, заметив на столе лишнюю чашку чая, похоже, предназначенную для него, и ухватился за нее, сжимая. Атмосфера здесь витала, мягко говоря, не из приятных, невесомо давила на каждого. Русские вроде не спорили и не ругались, но в их иногда чересчур громких словах читалась тревога, с нотками злости, особенно в голосе блондина. Что же произошло? Совсем недавно всё вроде бы было хорошо и в комнате стояли тишина и спокойствие. Юри перевел взгляд на мужчину, который совсем недавно счастливо улыбался, и выражение лица того, только темневшее с каждой минутой, особенно когда Плисецкий в очередной раз начинал говорить что-то необычайно тихо и серьезно, тревожило настолько, что парень мгновенно опустил руку, сжимая чужую под столом, даже не понимая, кого успокаивает и поддерживает сейчас больше: себя или Виктора. Никифоров ненадолго отвлекся от разговора, разворачиваясь к брюнету, и улыбнулся мимолетно, легко, тут же возвращаясь к изначальному состоянию. Сердце начало сжиматься в груди. Так неприятно от всей этой ситуации, а от понимания, что предпринять ничего нельзя, становилось только хуже. Кацуки сейчас отдал бы всё, чтобы понять, о чем говорят давние знакомые. Он, конечно, даже в таком случае не смог бы встрять в разговор и разрядить обстановку, сказать что-то стоящее, но зато потом, позже, знание ситуации хоть как-то помогло бы успокоить Виктора. Даже маленькое слово может сделать легче. Парень чувствовал, что дело тут явно не чисто. Рука, которую он сжимал, тоже несильно сжалась, мужчина быстрым движением раскрыл его ладошку, переплетая пальцы. «Всё в порядке», — говорил этот жест, вот только Юри от этого спокойнее никак не становилось. Вскоре и Никифоров, и блондин замолкли, кажется, исчерпав все слова, разговор с каждым разом замедлялся, словно спотыкался обо что-то, а теперь совершенно не шел. Виктор в конце концов кивнул, разрывая тишину уже более бодрым, громким голосом: — Тогда… Юрий перебил его, нарочито громко хлопая по столу руками, вставая: — Тогда мне пора собираться, — он развернулся, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж. Бедные ступени почти что трещали под его ногами. Брюнет в недоумении смотрел то на первого, то на второго, не понимая и не зная, что делать. Лучше посидеть немного с мужчиной или же поспешить за Юрой и проследить, чтобы тот ничего не разломал по дороге в комнату от переполнявшей его злости? Кацуки никогда не видел, чтобы они настолько сильно ругались. Юноша с Никифоровым всегда очень быстро успокаивались и мирились. А сейчас… Это даже пугало. В итоге после недолгих раздумий парень выбрал второе. Виктор, с которым можно было поговорить и позже, явно сейчас не был настроен ни на что, кроме тишины. Юри в этом убедился, когда был перебит кивнувшим мужчиной, который начал поглаживать пальцами виски: — Не беспокойся, я подожду вас здесь. Он скоро успокоится. Брюнет не решился ответить, беспокойно протянул к нему руку, но тут же убрал, тяжело вздыхая. На сердце тревожно, а в голове крутятся бесчисленные мысли. Быстро поднявшись, чтобы не натворить глупостей, Кацуки поспешил наверх, сжимая руки в кулаки и тут же разжимая, затем осторожно стучась в нужную дверь, тем самым спрашивая разрешения войти. Парень всё ещё не был уверен в своих силах и не знал точно, что будет делать и говорить, но стоять в стороне не собирался. Никто в этом доме не будет грустным или рассерженным, Юри обязательно всё исправит. Он, не дождавшись никаких признаков ответа, сам отворил дверь, проходя в просторную комнату. Плисецкий сидел на разложенном в самой середине футоне и расправлял помятые, скомканные вещи, складывая в небольшой чемодан. Он всего на пару секунд поднял взгляд и фыркнул, надув губу. Это было так забавно, что брюнет еле сдержал в себе подступающий смешок. Каким бы независимым и сильным Юрий не казался, он всё ещё оставался обычным юношей с теми самими заскоками, преследовавшими каждого человека в процессе взросления, которые, как было известно, зачастую ни к чему хорошему не приводили. Его легко задеть или обидеть, несложно завести и разозлить. Развеселить тоже много времени не займет. Просто стоит быть осторожнее и терпимее постараться понять, подобрать правильные слова. К каждому же есть подход. Настроение слегка приподнялось, придавая сил. Кацуки прошелся по деревянному полу к блондину и сел рядышком, подворачивая под себя ноги. Хотелось сказать что-то, но вот только парень не знал, что именно, потому что не был в курсе произошедшей ситуации. Вдруг своими словами только подольет масла в огонь? — Давай помогу, — кивнул он на одежду и, заметив, как Плисецкий, хоть и нехотя, кивает, взялся за дело. В комнате было очень тихо и неловко, но Юри не подавал виду, спокойно, будто так и должно быть, сворачивал чужие джинсы, начиная тихо напевать какую-то до боли знакомую мелодию. Правда, он не мог вспомнить на данный момент откуда она, да и не это сейчас было самым важным. Заметив, что движения юноши стали более плавными и спокойными, брюнет первым начал разговор, понимая, что скоро просто взвоет от напряжения. Сначала Юрий отвечал нехотя, через силу, но затем с каждой минутой начинал чувствовать себя более спокойно и раскрепощенно. Теперь они тихо общались, переходя от одной темы, известной им двоим, к другой, обсуждая здешние кафе, находящееся неподалеку. На вопросы о том, зачем Плисецкий приехал в Японию, тот только молчал, обдумывая ответ, и отводил взгляд, начиная переводить тему. Так продолжалось, пока беседа не дошла до больной для них темы — будущем соревновании. Кацуки даже сообразить не мог, как они так перескочили на нее. — Кстати, видел твое выступление, — не смотря на парня, выдал Юра, зачем-то расправляя штаны и снова начиная сворачивать. — Неплохо. Юри сжал рубашку, которую держал в руках, его губы дрогнули, но он вытянул их в улыбку, сдерживаясь от комментариев, посчитав, что будет лучше, если он промолчит. Ну что ж… «Неплохо» от великого Плисецкого уже что-то. Целое достояние. — Но не думай, что обошел меня, — продолжил блондин, ухмыляясь. Его до этого тусклые глаза словно зажглись огнем, азартно сверкая. Он развалился на футоне, убирая челку с лица. — Раз Виктор теперь с тобой. — Я и не думал, — улыбка брюнета стала ещё шире. Чужие слова невольно задевали. — Он, конечно, во многом помог мне, но и я тоже работаю над собой, — он немного помялся, раздумывая, и добавил, — поэтому не расслабляйся. Юрий только хмыкнул. Кажется, он хотел сказать что-то ещё, но молчал, то ли не желая больше задеть, то ли не в силах подобрать слов. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь чужим дыханием. На самом деле Кацуки не знал, какого именно ответа от него ожидали, теперь боясь, что сказал что-то не то. Но пока всё проходило вполне гладко, поэтому парень, собравшись, решил перейти в наступление, чтобы узнать об интересующей его проблеме. Сказать честно, сейчас Плисецкий был чересчур тихим, и это невольно настораживало ждущего какого-то подвоха Кацуки. — Ну так… а что у вас произошло? С Виктором, — осторожно, будто невзначай спросил он, складывая клетчатую футболку и положив поверх остальных. Столько одежды, будто Юрий сюда не на пару дней приезжал, а минимум на неделю… А хотя откуда Юри знать, сколько юноша здесь пробыл? Плисецкий замер, всё его настроение, сразу видно, резко упало, и он со всей силы захлопнул крышку чемодана, чуть не прищемив руки испугавшегося, подпрыгнувшего от неожиданности брюнета. Тот сразу же пожалел о своих словах. Ну вот кто его за язык тянул? Молчал бы лучше, а потом узнал всё от мужчины. Хотя странно, что до этого юноша спокойно говорил о Никифорове, а тут завелся не на шутку, поджимая губы. — Тебя не касается, — гневно ответил Юра, закрывая чемодан и вставая. Кацуки последовал его примеру, желая уже оказаться где-нибудь в другом месте, но точно не здесь. Может, тихонько сбежать через окно, пока блондин будет вовсю бушевать? — Не лез бы лучше, куда не надо, — юноша надвигался на пятившегося назад парня, который тут же, сделав очередной шаг, почувствовал спиной стену, ощущая мимолетное чувство дежавю. — И, кстати, насчет того, что произошло у вас. С Виктором, — выделив последнее слово, словно передразнивая Юри, он тыкнул парня в грудь, а затем схватил за ворот футболки, сжимая и чуть приподнимая, приближаясь настолько близко, что брюнет даже без очков мог разглядеть каждую светлую ресничку, обрамлявшую глаза. — Ещё раз вы вытворите что-то подобное рядом со мной, — указывая в сторону соседней комнаты, что не дало больше сомнений думать, о чем именно говорит Плисецкий, чьи уши невольно раскраснелись, — и я вас обоих убью, — скривился он, отпуская светлую футболку. Блондин явно давно сдерживался, чтобы не сказать всего этого, настолько ядовитыми и громкими оказались теперь слова, до сих пор отдающиеся у Кацуки в голове неприятной болью. Всё-таки парень не смог справиться со своим намеченным заданием, а даже, кажется, сделал хуже, надавил на больное. Юрий взялся за ручку чемодана: — Помоги рюкзак перетащить, — он пнул предмет, о котором говорил, и вышел. Оставшись в одиночестве, Юри наконец смог нормально вдохнуть в легкие воздуха, сжимая пальцы в кулаки от напряжения. Хотел как лучше, а в итоге стоит у стены и гадает, как же он ещё не умер. Тело, словно свинцовое, стало в разы тяжелее, не желая двигаться. Осознание того, что Плисецкий всё отлично слышал, давило. Брюнет спустился вниз по стене, пряча лицо в ладонях. Стыд-то какой. Он уже начал думать, что всё обошлось и этот мирный разговор так и останется в их памяти до следующей встречи. Но, сказать честно, Кацуки показалось, что блондин всё-таки не был обижен на него слишком сильно, не желая ссориться, сдерживаясь. Не дай Юри толчок к плохому, может, Юрий так и молчал бы насчет этого случая. Всё дело, скорее всего, в этом тайном, неизведанном разговоре, что произошел раннее, заставившем сорваться. Спустился брюнет почти сразу, прихватив с собой тяжелый рюкзак, в который, как казалось по ощущениям, запихали кирпичей. Такое же грузное беспокойство, которое Кацуки пытался побороть в себе, никак не хотело уходить, заставляя с каждым шагом нервно сжимать пальцами грубую ткань и хмуриться. Наверняка, если заговорит сейчас, обязательно начнет путаться или голос задрожит. Но увиденное не оправдало ожиданий, что сами строились в голове, заставляя парня судорожно, но всё-таки больше облегченно вздохнуть. Он проследовал к Виктору с Юрием, что беспечно беседовали, в шутку пихая друг друга в бок, и встал, так и не дойдя до них, наблюдая. Теперь Юри понял, что совершенно ничего не понимает. Он уже настроился на напряжение, думая, что мужчина снова будет молчать, одаривая каждого холодным взглядом, а Плисецкий по обычаю хмуриться, давя своей убийственной аурой. Брюнет просто стоял, продолжая держать рюкзак в руках, чувствуя себя полным идиотом. Он что, один тут настолько сильно волновался? Боже, у бедного Кацуки скоро нервов не хватит из-за этих двоих, слишком уж много переживаний. Никифоров не сразу заметил парня, так как стоял к нему спиной и тихо шептал что-то Юрию, склоняясь к его уху совсем близко. Юноша сначала слушал, кивая, а затем чуть ли не подпрыгнул, обзывая его, но вместе с тем смеясь. Громко и явно не притворно. Блондин потянулся к чужой голове, похоже, желая дать подзатыльник, но Виктор умело увернулся, хватая чужую руку и задирая вверх. Началась явно неравносильная борьба, Юра весь напрягся, пихая мужчину, чтобы хоть как-то с ним справиться, из-за чего тот, не удержавшись, попятился назад, чуть не напоровшись на вовремя отскочившего вбок Юри. Виктор ойкнул и, развернувшись, быстро забежал за брюнета, хватая того за плечи и начиная притворно хныкать о том, что блондин его обижает. Кацуки мялся, смотря на Плисецкого, пытающегося как-то обойти его, и не замечая больше той враждебности. В конце концов устав мотаться туда-сюда, Юрий прижался к парню, чуть не выронившему рюкзак, вытягивая руки вперед и пытаясь достать через него мужчину, что продолжал дразниться. Юри, очнувшись, пихнул рюкзаком юноше в живот, и тот схватил его, удивленно хлопая глазами, явно не ожидая такого. Никифоров рассмеялся и, подойдя к брюнету, обнял его со спины, положив голову на плечо: — Поймал, — тихо-тихо прошептал он, целуя Кацуки в щеку, чего не мог видеть Юра, отошедший, чтобы поставить свои вещи рядом с чемоданом. — Сколько там времени? — поинтересовался Плисецкий, возвращаясь обратно, и пристально посмотрел на Виктора, словно ведя с ним мысленную беседу. Мужчина отвечает не сразу, только через пару секунд: — Ещё минут десять и пойдем, — а затем сжал парня в своих объятиях ещё сильнее, заставляя краснеть. — Прости за то, что мы устроили, — попросил Никифоров, взъерошив темные волосы, и потянулся другой рукой к волосам блондина, успев чуть погладить. Юрий тут же начал отклоняться, шипя и отбивая руку от себя, недовольно поправляя свою прическу. А Юри по привычке потянулся к чужой ладони, оборачиваясь слегка, и смотрел в голубые глаза. Кивнул в знак того, что всё в порядке. Он не в обиде, только беспокоился сильно. — Слушай, я тут вспомнил, — юноша задумчиво указал пальцем наверх. — Я у вас вроде бы футболку оставил, не принесешь? — Когда ты успел-то? — удивился брюнет, решив, что молчать так долго уже как-то неприлично, легко толкая Виктора в бок, чтоб тот наконец перестал на нем виснуть. — Принеси её, пожалуйста. — Да мы вчера зашли в твою комнату ненадолго, а я её там оставил после душа. Мужчина скорчил недовольную рожу, пародируя, кажется, Плисецкого, но подчинился, поднимаясь на второй этаж. В комнате он осмотрелся, вспоминая, где нужная вещь могла быть, но видел лишь разные мелочи и одежду, которую они с парнем не успели собрать со вчерашнего. — Ты уверен, что оставил её здесь? — громко прокричал он, надеясь, что его услышали, подходя к комоду, получив одобрение из коридора. Тут его взгляд упал на пол. Вот же она, черная футболка, явно не его и не Кацуки, с виднеющимся кусочком тигра с одной, свернутой стороны. Никифоров осторожно поднял её, снова повышая голос, чтобы убедиться на всякий случай: — Она у тебя с тигром? — С тигром! Виктор кивнул сам себе, но потом резко остановился посреди комнаты, смотря на скомканную вещь, чувствуя начинающие терзать его смутные сомнения. Боже… Не этой ли футболкой он вчера вытирал свои руки? О. Нет. Мужчина поспешно развернул одежду и тут же свернул, обреченно закрывая глаза. Он идиот. Вот только сказал бы ему это кто-нибудь раньше. И ведь не выкрутиться никак. Виктор услышал за дверью шаги и испуганно дернулся, оглядываясь по сторонам. Нужно скорее спрятать эту вещь от греха подальше. Не тащить же её Юре. Он судорожно пробежался глазами по комнате, дергаясь и не зная, куда же лучше направиться, и поспешно кинул одежду в шкаф, захлопнув дверку как раз тогда, когда в комнату заглянул Юри. Мужчина выпрямился, сцепив руки спереди, и просто встал, смотря на парня. Наверняка это выглядело странно и глупо со стороны, вызывая улыбку. Кацуки непонимающе смотрел на него, а потом сделал пару шагов вперед: — Не нашел? Никифоров отрицательно замотал головой, сжимая губы. И он не ошибся, когда заметил на себе подозрительный взгляд. В комнату как раз ввалился и блондин, осматриваясь: — Ну как? Виктор снова замотал головой, чувствуя себя ужасно глупо. Очень хотелось засмеяться, но он сдерживал себя, смотря в обеспокоенные карие глаза. Ой как ему влетит. Вдвойне. Теперь не только от Плисецкого огребать, но и от своего парня. — Ну да, в таком беспорядке хрен что увидишь, — Юрий покачал головой, недобро усмехаясь. Правда, не понятно больше с отвращением или какой-то тоской. Он обошел всё, заглянул под кровать на всякий случай, а затем подошел к комоду, обреченно смотря на пол. — Я же помню, что клал её сюда. — Может в другой комнате? — поспешно предложил Кацуки и блондин неуверенно кивнул в ответ, выходя. Парни направились за другом, делая вид, что тоже ищут потерявшуюся вещь. Когда Юрий отошел чуть дальше, брюнет дернул мужчину, продолжавшего глупо улыбаться, за футболку вниз и, нахмурившись, прошептал: — Что случилось? — Да так… — Никифоров помялся на месте и также тихо и немного неуверенно ответил. — Я вчера случайно вытер тебя ей… — он даже не успел договорить всего, что хотел, всё-таки не выдержав, и громко засмеялся, хватаясь за живот. Выражение лица Юри было непередаваемо. Тот вжал голову в плечи, пунцовея, по неволе обнимая себя руками. Парня словно облило ведром ледяной воды. — Эй, вы чего? Совсем идиоты? — склоняя голову набок, юноша высматривал в своем чемодане вещи, думая, что скорее всего положил нужную вещь сюда. — В-Вить, — нерешительно пролепетал Кацуки, понимая, что не может сейчас найти слов, чтобы объясниться перед Плисецким. Он знал, что Виктор что-нибудь придумает, поэтому умоляюще смотрел на него, поджимая губы, чувствуя на себе внимательный взгляд Юрия, ждущего объяснения на их поведение, кажется, начинающего о чем-то догадываться. Или это у напуганного брюнета разыгралось воображение. — Она у тебя, наверное, внизу чемодана лежит, чего беспокоиться? — давя в себе смех, мужчина приобнял вздрогнувшего Юри за плечи, успокаивая легкими поглаживаниями. Если он продолжит так себя вести, то и блондин начнет нервничать или, что ещё хуже, разозлится. — Пошли уже, нельзя заставлять девушек ждать. Плисецкий пытался возразить, но Никифоров тут же перекрыл его слова новыми аргументами, заставляя замолчать, а парню негромко пообещал, что разберется и отправит потом несчастную футболку по почте. *** До аэропорта друзья добрались на небольшом фургоне Такеши, который по просьбе Юко согласился помочь. Поместились все еле-еле, прижимаясь и сидя друг у друга на коленях, но от этого поездка оказалась ещё веселее. Виктор с Юрой вели себя как обычно, громко разговаривали, шутили и спорили, поэтому Кацуки хоть немного, да успокоился, с улыбкой наблюдая. Вот и стоило им так странно вести себя ранее? Прощались они долго, всей толпой обнимая смущенного Юрия, желали удачи и до последнего махали руками вслед улетающему самолету. Было весело и одновременно грустно, даже вечно шумные, неугомонные тройняшки замолкли, а Минако обнимала их, пытаясь обхватить руками, и шмыгала носом. Брюнет стоял, первое время разрываемый противоречиями, а потом развернул голову в сторону Виктора, задумчиво устремившего взгляд вверх. — Я подумаю, — услышал он тихие, еле слышные слова, сорвавшиеся с чужих губ. *** В этот же день Кацуки вышел на лед и на этот раз смотрел только на Никифорова, слушал только его, сосредоточившись, не отвлекаясь на свои недавние переживания. Конечно, ему было тревожно от произошедшего, от услышанных слов, но он примерно догадывался до их смысла. Быть может, Юрий снова просил мужчину вернуться в Россию?.. Скорее всего. Это самое логичное, что приходило в голову. Но не сейчас. У него ещё будет время разобраться. Главное сейчас не налажать и сделать всё как надо. Парень понимал — это необходимо, все их общие старания всегда вели к лучшему, главное только понимание друг друга. Поддержка. — Покажи мне себя настоящего, — облокотившись о забор и склонив голову набок, попросил Виктор, когда закончилась обычная разминка и отработка некоторых движений. Его задумчивый, словно смотрящий сквозь взгляд всё не уходил и нервировал. — Твоя тема любви разве не прекрасна? Раскрой её. Юри кивнул и заскользил в середину катка, раздумывая. Любовь… Тема довольно-таки интересная, приятная, вот только выставлять её напоказ было не так уж и легко, особенно такому неуверенному парню, как он. Хотя, сказать честно, благодаря чувствам, поддержке, которую Никифоров давал ему, брюнет становился значительно сильнее. То, что Кацуки раньше не мог позволить себе, было раскрыто перед ним. Парень посмотрел на заново задумавшегося мужчину и в голову тут же пришла шальная мысль. Он покрылся легким румянцем, останавливаясь и вставая в начальную позу, ожидая. Виктор не сразу среагировал, поэтому дернулся, чуть помотав головой, прежде чем включить музыку. Послышался негромкий щелчок, через пару секунд должно было заиграть пианино. Сегодня Юри покажет их будоражащую мысли ночь. Самое то, чтобы привлечь внимание мужчины, завладеть его взглядом. Это, скорее всего, невозможно, особенно в исполнении брюнета, но тот постарается изо всех сил. «Смотри на меня», — мысленно просит Кацуки, прикрывая глаза на мгновение. — «Не смей думать о ком-то другом, когда я рядом». Он собрался и на выдохе провел руками по шее, вместе с льющейся из колонок музыкой опуская их ниже, по груди и животу, невесомо очертил бедра, что, кажется, было лишним, заставившим тут же покрыться румянцем, начиная медленно скользить назад. Парень вспоминал, представлял лицо Никифорова, когда тот нависал над ним, чувствуя, как сердце начало биться быстрее. Ох, не к добру всё это, но останавливаться уже нет смысла. Раз взялся, надо продолжать. Юри резко поднял руки вверх от груди, словно показывая всплеск, всплеск чувств, когда Виктор говорил, насколько влюблен в брюнета, а затем забрал их обратно, кружась. Всё выходило даже лучше, чем представлял себе Кацуки. Все движения были плавными, когда нужно — резкими, как раз в такие моменты он старался вспомнить что-то более смущающее, чтобы передать всю эту энергию в тело. Парень в скором времени прошел больше половины своего танца, при этом непрерывно смущаясь, краснея, иногда даже жмурясь, но продолжал, отдаваясь музыке, своим настоящим чувствам, сидящими внутри. Он выставил ногу вперед, прогнулся, словно в чужих руках, повел пальцами по кисти другой руки вверх. Кацуки чувствовал, что сейчас самое время, и на свой страх и риск чуть развернул корпус, приготовившись. Прыжок. Юри насчитал три оборота и удачно приземлился на одну ногу, чуть сгибая колено. Ещё прыжок, уже более легкий. Брюнету казалось, что у него сейчас получится всё, за что бы он не взялся, настолько был переполнен вдохновением. Жаль только, что нельзя было пока увидеть чужого выражения лица. Кацуки резко остановился, проделывая последнее движение руками, медленно, тягуче опуская вниз вместе с замедлявшейся, затихающей мелодией. Его дыхание сбилось, волосы растрепались во все стороны и прилипли в некоторых местах к вспотевшему лицу. Парень смотрел на Виктора и широко улыбался, понимая — всё получилось. Голубые глаза светились неподдельным огнем азарта, интереса, обожания и чего-то ещё, совсем необъяснимого, чего Никифоров дарил только Юри, сердце которого в такие моменты готово было остановиться или же просто вылететь из грудной клетки, настолько сильными были удары. По залу пронеслись одинокие, но такие значимые для брюнета аплодисменты. Мужчина счастливо улыбался и Кацуки тут же сорвался с места, полетел вперед, даже не замечая, что с силой врезался в несчастный заборчик, приподнялся на коньках и обнял его. Эмоции и чувства просто переполняли. Он давно ждал этого взгляда. Именно такого, необъяснимого, но до боли приятного. Вдохновляющего. Объятия обжигали, а тихий шепот на ухо заставлял дрожать: — Никому не позволю увидеть тебя таким. Все действия Виктора, взгляд, кричали только об одном: «Он мой, только мой Юри и ничей больше». Никифоров не стеснялся показать это, рвался доказать каждому, что только ему принадлежит этот робкий брюнет. Собственнически, без стеснения раскрывал свою привязанность при всех, пусть то были малознакомые ему люди или друзья, даже не боясь осуждений со стороны других, множества стран, которым иногда выдавалось увидеть проявления его чувств. Может, иногда он перегибал палку, ревнуя, и казалось, что всё уж чересчур слишком, но… Кацуки его. И тот это отлично знал и понимал. — Ты невероятный… Парень вместо ответа расслабился, схватив мужчину за ворот темной водолазки, и притянул к себе, чтобы поцеловать. Легко, почти невесомо, смотря на удивленно раскрывшиеся, завораживающие глаза. — А к черту, — громко сказал Виктор, когда Юри чуть отодвинулся, вздохнув, и теперь сам тянул того вперед, проведя языком по чужой нижней губе, глубоко целуя шумно задышавшего брюнета. — Пошли отсюда, — он чуть оттолкнул опешившего Кацуки, заставив отъехать, наскоро перелез через забор, скользя на ботинках, и поднял его, осторожно, медленно, чтобы не поскользнуться, потащив к выходу из катка. — Ви-ить! — Юри, не сразу сообразивший, что произошло, начал хлопать Никифорова по спине ладонями, а затем повис на нем, понимая, что опоздал и сделать что-то вряд ли уже сможет. Из-за коньков было неудобно, и брюнет боялся задеть ими мужчину. — Куда ты меня тащишь, а? Мы ещё не закончили… — Мне кажется, ты надел кофту наизнанку, — хмыкнул Виктор, выходя на зеленый коврик у сидений и последовал дальше. — Надо переодеть. Кацуки раскрыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут же закрыл, не в силах сдержать улыбки, слушая болтовню и возмущения Никифорова о том, что ему теперь нужен недельный отпуск после такого выступления. В жизни неуверенного Юри происходило как хорошее, так и плохое, но он никогда не жаловался. Всё, через что ему пришлось пройти, казалось своеобразным даром, ведь все действия, поступки в итоге привели к самому наилучшему, казавшемуся нереальным повороту. Он, даже не понимая за что, получил возможность дотянуться до своей мечты, до Виктора. И брюнет сделает всё, чтобы эта мечта никогда не выскользнула из его рук.