Улыбка на кончиках пальцев

      — Хотела бы я иметь волосы такие же длинные, как у тебя, Лила, — короткие и пока еще неуклюжие пальцы вплетались в каштановые пряди, и девочка ловила себя на мысли, что только Маринетт умеет правильно с ее лохмами обращаться: мать всегда дергала слишком сильно, а отец едва ли заплетал, боясь причинить боль. Оба всегда звонко смеялись друг над другом, а их маленькая наследница щурилась на них своим ничего не выражающим взглядом так, что они вздрагивали и почти моментально прекращали насмешки. Дочь пекарей, живущая совсем неподалеку, мягко расчесывала ее волосы от корней, а беззаботная ровная болтовня расслабляла лучше какао и сказки на ночь; хотелось забыться и вечно нежиться под руками своей подружки. — Мои родители стригут мне волосы коротко, пока я сама не смогу за ними ухаживать. Я тоже хочу такие красивые косы иметь.       Лила бросила взгляд на отражение Маринетт в зеркале, ровное и всегда без изменений, и вывернулась из ее ладоней, коленками вставая на стул, а ладонями держась за его спинку.       — Мне нравятся твои хвостики, — пальчиком она оглаживала пластмассовую божью коровку на одной из резинок и смотрела прямо, ладошками вдруг охватывая белое лицо и растягивая щеки в разные стороны так, что уголки губ потянулись следом. Гримаса выходила отвратной, но Лила осталась результатом довольна. — А еще ты красивая, как принцесса.       Она могла бы выглядеть удивленно, если бы умела, но взамен просто сказала об этом, долго пялясь в завораживающие, но пустые зеленые глаза.       — Не удивляйся, это правда. Я думаю, что, когда ты вырастешь, то будешь еще красивее. И особенно красивой будет твоя улыбка. Мама говорит, она – главное женское украшение.       Маринетт не говорила ничего более, возвращаясь к возне со спутавшимися прядями.       Мамы им обеим читали одни и те же сказки, о прекрасных принцессах, встречавших таких же прекрасных принцев, единственных, кто заставлял их «улыбаться». Обе они смотрели на так же смеющихся родительниц, совершенно не понимая, о чем речь ведется. Марин искренне восхищалась ими, о чем говорила не раз, а Лила на эти сказки мысленно кривилась недоверчиво, хоть снаружи ее лицо оставалось таким же равнодушным. Глупости все это. Какая разница, изгибает человек как-то губы иначе или же ни один мускул на его лице так и не дрогнет. В сказках написано, будто «улыбка» – нечто настолько волшебное, что у принцев от нее замирало сердце и спирало дыхание, и голос, порой, у них начинал дрожать вместе с руками. Мама ее странно изгибала губы в этой самой «улыбке» и говорила, что Лила поймет, о чем она говорит, когда встретит своего единственного, человека, предназначенного Судьбой.       Маринетт все так же заплетала из ее волос косы, а лицо ее оставалось беспристрастным, голос – ровным.       Они росли вместе, взрослели, обменивались ничего не выражающими взглядами, выражая чувства словами. Люди, что старше, говорят, что «эмоции» порой красноречивее слов, но Лиле достаточно было слышать ровный голос Маринетт у себя над ухом, едва различимо для самой себя вздрагивать от ее теплого дыхания и говорить ей о том, как она счастлива с этой девочкой. Ей хотелось, чтобы так всегда и оставалось, хоть и не могло.       Это стало ясно, когда они стали старше.       Дюпэн-Чэн не любила опаздывать, но еще любила поваляться в своей постели подольше, и потому, то и дело прекращая бег, чтобы отдышаться и прокашляться, пока минуты от первого урока продолжали нещадно идти. Третий класс они должны были закончить в одном учебном заведении, что радовало несказанно. Вместе учить уроки и сплетничать об одноклассниках казалось настоящим счастьем, учитывая, что за все те несколько лет, что Маринетт учится здесь, друзья у нее стали появляться лишь сейчас. Лила завиралась довольно часто, по привычке, и девушке приходилось ее постоянно одергивать, но даже это не особо помогало: общаться с патологической лгуньей не хотелось никому. Потому-то Марин старалась не оставлять ее одну надолго, что не нравилось Алье, с которой они были знакомы всего ничего, но ужасно друг другу нравились.       Самой Алье нравился парень, что сидел впереди них, Нино, и было очень даже похоже, что это было взаимно. Маринетт заметила первая, что в их голосе проскальзывает интонация, когда они говорят друг с другом. Сейчас, спустя примерно месяц после начала учебного года, она могла назвать Сезер лучезарной девушкой, ее эмоции становились все ярче с каждым днем, постепенно, и Дюпэн-Чэн нравилось проводить вместе время, слушать ее сбивчивые рассказы обо всем, что с ней происходит, как это необычно ново, пугающе и потрясающе одновременно. Алья улыбалась так, что Натаниэль непременно попросил бы дать ему возможность ее нарисовать: для него, начинающего художника, шанс изобразить иное выражение лица казался настоящим чудом. Лила же только фыркала и показушно отворачивалась: у нее эти глупости про эмоции уже поперек горла стояли.       У лестницы коллежа Маринетт затормозила, почти оглушенная криками и руганью, вцепившихся друг в друга Росси и Буржуа у самого входа. Дюпэн-Чэн сначала ничего не поняла, а затем ее осенило: они ругаются.       — Исправь это! — возмущалась блондинка, намертво вцепившись в каштановые пряди. — Я не собираюсь остаток жизни провести с тобой! У меня жених есть!       Лила же, едко и гадко ухмыляясь, говорила, что во Франции однополые браки уже несколько лет как разрешены официально, так что ей как-то нормально. Озлобленные друг на друга, они даже не заметили, как из неоткуда возникла Миз Менделеева, ровным тоном отправляя буйных студенток к ректору.       — И Вы тоже, мадемуазель Дюпэн-Чэн, — говорила она бездействующей девушке.       Лила только тогда ее и заметила. Дышала сбивчиво, пытаясь успокоиться, и замерла пораженно, окончательно забывая, что ей нужен кислород. Все это время Маринетт взглядом жадно впивалась в ее лицо, запоминала эмоции человека, которого знала столько лет, но понимала, что такой ее еще никогда не видела. Девушка никогда не видела злость или ненависть, знакомясь с этими эмоциями впервые. Она слышала, что такие случаи бывают, но не думала, что и впрямь увидит подобное: людей, предназначенных друг другу, но испытывающих лишь отрицательные чувства друг к другу. Росси думала над тем, что Судьба недолюбливает ее так же, как и она ее, раз указала ей на человека, которого Лила не хотела ни на йоту. Итальянка злобно скрипнула зубами и поджала губы, прежде чем ее выражение лица стало выравниваться, а из глаз стал пропадать яркий огонек. В отличие от Альи, ее чувства были сильнее, а потому огнем вспыхнули сразу. Лила ненавидела Хлою заочно с тех пор, как они поступили в коллеж: Маринетт часто жаловалась на то, как донимала ее эта девушка, как издевалась над ней и натравливала на нее других. Первый месяц было тихо, а в этот день Буржуа вывела ее из себя, фактически, спровоцировав.       — Что такого тебе сказала Хлоя? — всю обратную дорогу Дюпэн-Чэн поглаживала ее по плечу. — Ты будто с катушек слетела. Лила, ну же, поговори со мной.       Росси посмотрела на нее как обычно, равнодушно, а потом отвела взгляд и отмахнулась, носком новых туфель пиная камешек под ногой. Ну не могла она сказать, что разозлилась, потому что Буржуа с утра заявила, будто она, Лила, в свою подружку влюблена, еще что-то про то, что они обе так никого и не найдут, а там, того глядишь, и сойдутся. Бред, конечно же, она это прекрасно понимала, какой был смысл на нее внимание обращать? Да и все нормально было, пока Хлоя не начала гадости про Маринетт говорить, что-то про то, какая она неудачница и что такую никто не полюбит, даже если она вдруг улыбнется своими бледными кривыми губами. Тогда у нее лицо будто перестало быть стянуто маской, а чувства оголились, словно провода электропередач, с которых сняли изоляцию. Только все дело было в том, что ей не было никакого дела до своих эмоций, когда она вдруг Маринетт увидела. Внутри все резко вдруг стянулось и сжалось, а сердце замерло почему-то, вмиг забывая о том, что ему должно биться быстро от такого выброса адреналина. Сначала было боязно, что подруга ее испугается, а затем Лиле вдруг подумалось, что Хлоя не права, что Марин потрясающая настолько, что кто-нибудь ее обязательно полюбит так же, как она.       Как она.       И отмахнулась. Глупости какие. Маринетт в отличие от нее повезет, она встретит своего единственного и проживет с ним всю жизнь, не тужа, счастливо и в достатке, словно принцесса из сказки. Лиле подумалось, что за последние годы ее подруга похорошела: щеки больше не настолько пухлые, но глаза такие же большие, как в детстве, и это небо в них все так же ярко светит даже без эмоций, да и губы у нее красивые, что бы там Буржуа себе не воображала. Едва заметные веснушки на аккуратном носике казались ей очень даже милыми, да и характер у Дюпэн-Чэн был точно слаще, чем у прочих, хоть и неидеальный. Ее устраивало, и Лила была уверена, что найдется кто-то, способный рассмотреть все те прелести Маринетт, что видела она.       И нашелся.       Парнишку, что к ним вскоре перевелся, звали Адриан Агрест, и был он тем самым «женихом», о котором говорила Хлоя. Выглядел мальчик дружелюбно, хотя Лиле все равно не нравилось, что притащила его Буржуа. Лила сказала ей какую-то едкость, на что Хлоя едва заметно оживилась, но затем снова вернула свое безразличное выражение лица, устраивая пакость ее подруге. Только итальянка хотела обрушить на одноклассницу весь свой гнев, как в дверях появились девушки, коим тем места принадлежали, и этого не потребовалось: Маринетт сама была не промах и могла справиться с нападками Буржуа самостоятельно спустя столько лет практики. Правда, она приплела и ни в чем не повинного – кроме того, что являлся другом Хлои, – паренька, но Лила почему-то не сказала ничего. Ей на секунду показалось, будто подружка нахмурилась, но проморгалась и пришла к заключению, что все же померещилось. Маринетт сокрушалась, что сын такого великого человека оказался таким неприятным типом, а девушка не спешила ее разубеждать.       Маринетт сама все поняла, когда время пришло. В те секунды, которые стояла у лестницы коллежа, слушала его искренние извинения и объяснения. Лила дожидалась ее внизу вместе с родителями подруги: все вместе они собирались отправиться в их пекарню и выпить горячий чай, который был необходим после этого дождя. Росси не понимала, что пялится, жадно смотрит на каждое движение их губ, и ей показалось, будто смех паренька оглушил ее, даже если она стояла довольно далеко от них. Чета Дюпэн-Чэн радостно перешептывалась, ликуя, и Маринетт, подошедшая к ним с чужим зонтиком в руках, недоуменно на них покосилась.       — Что? — непонимающе моргнула она своими сияющими глазами.       — Ты улыбалась, — за них ответила Росси, мысленно радуясь, что сейчас не может показывать никаких эмоций. Глубоко пораженная – даже больше, чем ее подруга – она почему-то вспомнила все те сказки, в которых принцы влюблялись в улыбчивых девушек. Как и думала: улыбка у Маринетт оказалась красивой.       Лиле неловко было в компашке из подружек и двух парней, в классе сидевших перед ними: они шутили и смеялись, а ей нужно было врать о том, что ей весело, как и привыкла. Единственным человеком, из-за которого она проявляла хоть какие-то эмоции и из-за которого ее лицо не было похожим на маску, была Хлоя Буржуа, которой с ними либо не было никогда, либо обед с ней превращался в очередной скандал. Недавно эта девушка к Лиле подошла и предложила попробовать, может, Судьба их вместе свела не просто так, и несколькими неделями ранее она, может быть, и согласилась бы, а теперь почему-то не могла. На лице Буржуа красовалась насмешка, такая, что Росси даже перестала взгляд отводить.       — Что-то не так? — спросила она, сощурившись.       — И все-таки ты в нее влюблена, — самодовольно проговорила блондинка, и от взгляда ее ледяных голубых глаз у итальянки по спине холодок пробежал. У Маринетт глаза тоже голубые, но они другие, будто бы теплее. — Глупо.       Лила стиснула зубы, снова скосив глаза в сторону. Больше ей спорить с этой девушкой не хотелось.       — Знаю, — не размыкая зубов произнесла она.       — У вас с ней не выйдет ничего, — будто бы предупредила Хлоя. — Она встретила Адриана. Кто в здравом уме променяет Агреста на кого-то другого?       — И это я тоже знаю, — на лице девушки читалась такая горечь, будто она лимон съела. И нервно усмехнулась. — Только вот она вовсе не поэтому его не оставит. Маринетт – не ты. Ей плевать на то, кто он. Ей повезло, Адриан к ней неравнодушен. Как и она к нему. Никто не променяет эту возможность выражать свои чувства и эти эмоции на что-то другое.       — Ты и себя мучаешь, и меня заодно, — нахмурилась Буржуа. — Все усложняешь.       — Очевидные вещи говоришь, Хлоя, — пожала она плечами, — слишком очевидные. Последую твоему примеру и скажу: ничего у нас тобой не выйдет.       — Мазохистка, — хмыкнула девушка напоследок. Лила знала это, но поделать с собой ничего не могла.       Она знала, что Хлоя права, что лучше было бы Судьбе не сопротивляться и сделать все так, как было за них предрешено, только вот смотрела на сияющую и все больше с каждым днем расцветающую подругу и понимала, что больше самой себе врать не может. Росси смотрела на нее, а внутри все замирало, прямо как в тех книжках, только вот было это вовсе не приятно, и это тягуче-вяжущее чувство будто разъедало изнутри. Это было даже забавно, потому что внешне выражение ее лица никак не изменилось. Изнутри она почти умирала, а, глядя в глаза Маринетт, говорила, что счастлива за нее. Лила противилась собственной Судьбе, и та будто бы в наказание истязала ее: вот она, смотри, рядышком совсем, сиди, смотри, а руками не трогай, ни-ни-ни, не твое это, девочка, твое в тебе взглядом сейчас дыру прожжет, а твоя драгоценная подружка даже не заметит. Итальянка ногтями впивалась в ладони, держа руки под столом, пока другие, чисто из вежливости, изредка к ней обращались. Девушка действительно хотела вернуть то время, когда не было Адрианов и улыбок, были лишь тонкие пальцы в длинных волосах и ласкающие слух слова. Маринетт говорила тогда, что счастлива с ней, но сейчас, когда Лила на нее смотрит, она выглядит в разы счастливее, и это видно. Росси страшно, что тогда подруга врала. И еще больше она боится, что Маринетт ее когда-нибудь оставит.       Ее пальцы нервно сжимали и мяли юбку, пока Дюпэн-Чэн собиралась на свидание. Сегодня она решилась, в этот день она собиралась рассказать Адриану о своих чувствах, чтобы все было, как надо. Лила кивала на ее радостные ликования (из-за того, что она так много времени с этим парнем проводила, эмоции стали проскальзывать даже когда его не было), неохотно помогала с выбором одежды и нанесением макияжа, и глаза ее, наверное, без общения с Хлоей и из-за всего с ней происходящего казались еще более пустыми.       — Ты влюблена в него? — безэмоциональным тоном спросила Росси, незаметно для себя стиснув зубы.       Маринетт замерла, глупая улыбка не сходила с ее лица, и кивнула:       — Я думаю, что да. Все-таки он предначертан мне. Мы должны быть вместе, — и глаза снова мечтательно загорелись. — Это как в сказке, Лила, так… волшебно! Так… невероятно! У Адриана такой приятный смех, у меня от него мурашки по телу, а сердце будто…       — Я рада, — резко оборвала ее девушка, отведя взгляд, когда не смогла найти в себе силы смотреть на это ее выражение лица. Прекрасная.       Маринетт вглядывалась в ее лицо, пытаясь понять, что не так, посмотрела на руки и недоуменно глянула на подругу.       — Почему мне кажется, что ты лжешь?       Если бы рядом была Хлоя, Лила бы замялась, но та, к счастью, сейчас наверняка нежилась в пенной ванне в своем особняке. Она оставила вопрос девушки без ответа, поднимаясь и вдруг присаживаясь у зеркала, после чего вновь заговорила, смотря в отражение:       — Я хочу обрезать волосы, — двумя пальцами она пережала пряди чуть ниже мочек ушей, — вот досюда.       Дюпэн-Чэн удивленно захлопала глазами. Ее темные волосы по-прежнему доходили ей лишь до плеч и были убраны в незамысловатые хвостики.       — Зачем? — попыталась она поймать взгляд подруги в отражении. — У тебя же такие шикарные волосы, Лила, зачем тебе их обрезать?       — Мне с ними неудобно, — оборвала она. — За ними нужен уход, а мне надоело. Не умею я с ними обращаться.       Маринетт погрустнела и опустила взгляд. Вспомнилась вдруг маленькая Лила на стульчике, пытающаяся растянуть ее губы в улыбке и говорящая, что она красивая, как принцесса. Адриан ее теперь называл так же, а подруга фыркала почему-то. Дюпэн-Чэн никогда над этим не задумывалась, но сейчас ей это казалось странным.       — Ты тоже это помнишь, Маринетт? — вновь заговорила Росси. — Наше детство. Ты всегда меня расчесывала, и я думала о том, что ты – единственная, кто делает это правильно. У тебя ужасно выходили те косички, если начистоту. Но они мне нравились.       Девушка непонимающе посмотрела в отражение, а Лила все продолжала:       — Помнишь? Ни ты, ни я тогда не могли эмоций выражать. Помнишь, мы часами говорили? О чувствах, которые испытываем, и пытались описать их словами? Хотела бы я вернуть то время.       — Но это ведь никуда не делось! — встрепенулась дочь пекарей, вскочив с места, игнорируя трель собственного телефона. — Мы все еще подруги, ничего не поменяется, если…       Лила покачала головой, встречаясь с девушкой взглядом через зеркало, и Маринетт мгновенно замолчала. Обе они знали, что как раньше уже не будет. Дюпэн-Чэн смотрела на вибрирующий в руке телефон и почти не слышала громкую музыку, которую он издавал. Что-то не давало ей ответить на звонок одноклассника, и в голове крутилось, будто случится нечто ужасное, если она это сделает. Они молчали, Маринетт кусала губы, глядя в спину своей подруги детства, и впервые почувствовала, что совершенно не понимает ее, почувствовала, как стали они друг от друга далеки, хотя она-то всегда думала, что они близки больше, чем кто-либо.       — Каждый раз, — молвила Лила едва слышно, когда телефон замолчал, — когда ты касалась моих волос, мягко чесала их, гладила и заплетала, краем глаза я смотрела на тебя. Представляла, что однажды я скажу что-то, а ты улыбнешься так же ярко, как сейчас улыбаешься Адриану. Или рассмеешься как-то так, как смеешься над его шутками. Я не знала, как бы это выглядело, но так мечтала увидеть…       Маринетт забыла как дышать, вслушиваясь в каждое слово подруги.       Лиле казалось, что во рту невыносимо горько, а горлу подкатил ком; когда она продолжила, ее голос почти хрипел:       — Тогда мне казалось, что это нормальное желание, что мне просто было любопытно, действительно ли ты так похожа на принцессу и будет ли твоя улыбка похожа на их улыбки, чтобы каждый, кто ее видел, влюблялись в нее. Оказалось, что да, — Росси безуспешно попыталась сглотнуть. — Сейчас же, когда я думаю об этом, то… думаю, в глубине души я всегда надеялась, что это именно ты предназначена мне судьбой, Маринетт. И я ненавидела Судьбу за то, что все решено было за меня. За всех. За то, что мне не сделать тебя счастливой, и за то, что не могу тебя отпустить. Я вижу твою улыбку, и мне больно от того, что предназначается она не мне. Слышу твой смех – а он режет мне уши, хотя он у тебя такой красивый. Просто не для меня. И не из-за меня.       Трель телефона раздалась вновь и в этот раз была будто настойчивее. У Маринетт на лице было такое пораженное и жалостливое выражение лица, что Лилу чуть не стошнило. Она знала, что будет так, и была к этому готова. По крайней мере, ей так казалось. Сейчас ей хотелось только уйти, только вот жаль, что она ей так настроение подпортила перед самым свиданием. Ничего, Адриан поведет ее на какую-нибудь романтичную прогулку, они сходят в кино, и он будет вести себя с ней так сладко, словно принц, сошедший со страниц книг со сказками, что Маринетт будет счастлива. Ее подруга будет улыбаться и смеяться, застенчиво краснеть и мило заикаться, никто перед таким не устоит, а Лила забьется под одеяло и попытается с этим справиться. Может, на следующий день уймет гордость и подойдет к Хлое первая, они опять в пух и прах разругаются, но, возможно, смогут помочь друг другу. Ей не нравится это: быть с тем, кто столько лет унижал милую девушку, что всегда была рядом с ней, но, скорее всего, в этом случае у Буржуа не останется на подобное времени. Да, возможно, так будет лучше, для всех них. Просто Лиле думается: а не станет ли ей еще больнее, когда она завтра столкнется со стервозной блондинкой? Не разрыдается ли прямо в коридоре коллежа и не будет ли ее голос дрожать умоляюще?       Лиле казалось, что у нее глаза щиплет, и быстро моргнула. Она смотрела на замершую с телефоном в руке Маринетт, выдохнула и поднялась с места.       — Извини, — она ступила к выходу, — я пойду. Ответь ему уже, не заставляй волноваться. Повеселитесь там.       Росси шла медленно, вслушиваясь в тишину, нарушаемую только трелью телефона.       «Адриан…»       Шаги Лилы стали более уверенными и резкими. Все правильно, так и должно быть. Это она тут по ошибке, второстепенный персонаж, которому надлежит вовремя покинуть сцену. Именно это она сделать и собиралась.       «Адриан, извини, я не смогу никуда с тобой пойти»       Росси замерла у самой лестницы, и Маринетт, быстро за ней шагавшая, для верности схватила ее за руку. Лила тупо смотрела на постепенно угасающие глаза, на лицо, которое с каждым словом становилось все более равнодушным.       «И завтра – тоже. И в любой другой день. Я пойду с тобой куда угодно, но только если Лила и другие пойдут с нами»       Итальянке казалось, что ей сейчас снится один из тех глупых снов, что изредка ее посещали. В них Маринетт оставалась с ней. Глупости же. Глупо. В реальности такого просто быть не могло. Однако девушка крепче стиснула ее руку, и Лила захлопала глазами. Нет, не сон.       Ох, как кружится голова…       Убрав телефон, девушка потянула ее к зеркалу, усадила обратно и стала расчесывать своей расческой длинные волосы, как делала это в детстве. Лицо ее было такое же ровное, как тогда, но движение были теперь куда увереннее, чем раньше. Лила смотрела на нее через зеркало, хотела спросить, но слова будто в горле застряли. Маринетт поняла и так, пальцами зарывшись в волосы, ответила, не дожидаясь расспросов:       — Может, я влюблена в него, — голос у нее был ровный, — но люблю я тебя.       Лиле казалось, что она сейчас от нехватки кислорода задохнется, вон, в голове уже все в кучу смешалось: ей уже думается, будто девушка, которую она любит много лет, испытывает ответные чувства. А затем из нее все разом вылетело, потому что Маринетт определила свой подбородок на ее макушку и смотрела в зеркало, пальцами массируя затылок.       — Не отрезай волосы, они мне нравятся очень. Если хочешь, каждый день тебя заплетать буду, как раньше. Или что-нибудь другое плести научусь. Хочешь?       Итальянка кивнула, все еще пораженная, а Маринетт выдохнула:       — А что касается улыбки…       Она согнула ноги в коленях, встав рядом, и пальцами коснулась лица, глядя в зеркало. Получилось нечто похожее на то, что в детстве проделывала с ней Лила, но эта улыбка казалась более живой: указательными девушка тянула за уголки, а остальными чуть прижимала щеки так, что глаза чуть щурились. Очень похоже было на то, как Маринетт в самом деле улыбается, только фальшь чувствовалась все равно. Лиле от этого почему-то не было больно, напротив, внутри будто разливалось приятное тепло.       — Как ты это делаешь? — Лила попыталась повторить. — Вот так?       Весь вечер они «улыбались» друг другу, и когда Росси касалась лица своей дорогой подруги, ей думалось, что эта неестественная, но искренняя улыбка намного приятнее тех, что она видела ранее.