Psychrophilic

— Все случилось вчера на тренировке. Я попросил показать прыжки из моей свободной программы, и он ну… упал. — Ну с кем не бывает, Юри. Ты вон тоже шишек себе набил за столько лет. Юри тряхнул головой и посмотрел собеседнику в глаза. — Он не подскользнулся, Такеши. Он просто упал, как мешок картошки. Потерял сознание.  Юри потупил взгляд от такого сравнения. Конечно же он знал, что это была неправда. Тело Виктора всегда несло незримую грациозность. Даже когда вчера Юри дотронулся до его волос, тот еще успел мягко спросить, не начали ли они выпадать. Потом он плавно закрыл глаза и упал на лед так, как будто хотел в него нырнуть. Это движение выглядело сугубо осознанным, и Юри не сразу успел понять, что с тренером было что-то не так. Перед глазами все еще мелькали испуганные лица Юко и парамедиков, в ушах звенела сирена скорой. — Вот именно, он потерял сознание. Всего лишь вымотался и упал в обморок. Пару дней отдохнет и оправится. Не грузись, Юри. Все будет хорошо. Юри пожал плечами. Самое противное ощущение в мире это неуверенность. Не банальное смущение, а именно неопределенность и неуверенность — в чьих то словах, жестах, обещаниях. Всем сердцем он хотел быть уверенным, что слова Такеши правда, но ведь этого никто не мог знать. Ему было противно от этой ситуации, от слез на своих щеках, от того, что его успокаивают. Надо же так выдумать, его жалеют! Его, не Виктора! — Спасибо тебе, Такеши. Я в порядке, честно. На лице старого друга появилась улыбка. — Ну не знаю, не знаю. По-моему, ты все та же истеричная девочка, как и раньше. Он поднялся и похлопал Юри по плечу. Они оба очень хотели, чтобы все вернулось на свои места. Смех дочек Нишигори был подобен высокочастотному радио-шуму. — Юри, сделай четвертной! — А слабо прыгнуть во-о-он туда? — Может, тебе костюм надо розовый? Уже неделю Юри тренировался один, лишь с осмелевшими в отсутствие Виктора тройняшками в качестве зрителей. Финал гран-при наступал через два с половиной месяца, и пропускать тренировки было непозволительно. — Юри, посмотри сюда! Спокойно, будто в изоляционном пузырьке, Юри раз за разом повторял сложный кусок программы. — Юри! Потом остались вращения и… — Юри! Виктора выписывают! Резко повернув голову к бортам ледовой арены, Юри увидел Юко, явно запыхавшуюся после бега. Внезапно колкий морозный воздух стадиона стал самым теплым и родным на свете. — Юко! Когда? Он в порядке? Он здесь? — Нет, но он хочет тебя увидеть! Пошли скорее, часы посещения скоро закончатся! Виктор сидел с книгой в руках на просторной медицинской кровати, одетый в свой любимый бело-красный спортивный костюм. На его лице не было привычного румянца, но на губах играла все та же улыбка. — Юри! — положив книгу рядом, Виктор встал и раскинул руки в приветственном жесте. Сам того не понимая, Юри кинулся к тренеру в объятия. Прошло около полминуты, когда он осознал, что снова плачет и оставляет мокрые следы на плече Виктора. — Тихо-тихо, все хорошо. В тот момент Юри ненавидел всю свою сущность. Он опять разревелся, как последняя тряпка, как ребенок. Почему же он все делает не так? Его опять успокаивают, причем сам же Виктор! Виктор! Освободившись от хватки тренера, он пустился в робкие извинения за свое поведение, но тот его будто и не слышал. — В общем, последние несколько дней, как я пришел в себя, меня все время обследовали. Мне это не очень нравится, но что поделаешь. Втыкали всякие трубки с иголками, даже томографию пару раз делали, представляешь? Не хотелось, чтобы ты меня в таком виде наблюдал, прости. Юри одним усилием воли переборол икоту и начинал снова обладать своим голосом. — Виктор, да ты что, все в порядке! Просто мы все очень переживали, все произошло так внезапно и… И я все всегда знал, что все будет хорошо! И даже Маккачин места себе не находил, а я говорил ему, что ты скоро вернешься, и… И вообще я очень рад, что ты выздоровел! Виктор все еще держал руку на его плече. — На тебя слишком сильно повлияло то, что я на твоих глазах потерял сознание? Почему его голос звучит так странно? — Не знаю. Наверное да. Я почему-то думал… Я думал, может это из-за меня? Виктор рассмеялся, дав заходящему солнцу потанцевать на его серебристых волосах. — Да ты эгоцентричная особа, Юри! Так ладно, хватит уже извиняться, я шучу. А теперь посмотри на меня. Мне надо задать тебе вопрос, ответ на который чрезвычайно важен в нашем с тобой сотрудничестве. Глаза Виктора как обычно сияли арктическим спокойствием, а на светлых ресницах все еще плясал закат. — Готов ли ты выиграть гран-при? — Э-э-э… Ну да. — Ты тренировался сам, когда меня не было? — Да. — Как ты думаешь, твои тренировки эффективны? — Хм… Наверное да. Виктор казался довольным. — Хорошо. И последний вопрос. Ты не против, если на следующей неделе мы отправимся в Москву? — Что? Юри и так в скором времени хотел поехать в Россию, ведь финал Гран-при проводился в Санкт-Петербурге. Он не очень любил надеяться на рейсы в последние дни перед выступлением — с ними вечно что-то шло не так. Тем более, организму всегда была нужна адаптация к европейским равнинам после гористой местности родной Японии. Виктор постарался объяснить все предельно просто — ему надо было вернуться в Москву, чтобы получать наиболее эффективное лечение. Никто не говорил диагноза вслух, и от этого Юри становилось все больше не по себе. В конце концов, он стал просто ориентироваться на самого Виктора, на его поведение и слова. В их отношениях мало что изменилось, за исключением редких дней, когда Юри приходилось тренироваться одному. Тренировки на ледовой арене Лужников были максимально приближены к обстановке на предстоящем соревновании. В подготовке к финальному выступлению оба находились под колоссальным давлением, но Виктор не давал Юри расслабиться даже в редко выдававшиеся свободные минуты. Правда, в один вечер после тренировки он предложил просто прогуляться по набережной. Причина была проста — в Москве пошел снег. — Как ты только можешь любить такую погоду?! Юри по самый нос был укутан в толстый шерстяной шарф, и поэтому его слова звучали невнятно. Нервно сжимая замерзшие кулаки в карманах куртки, он недоуменно смотрел, как Виктор чуть ли не танцевал под падающими снежинками. — Юри, но она же прекрасна! Посмотри, как все стало красиво! Его аккуратные отполированные ботинки оставляли неуловимые следы на тонком слое снега, а он кружился, вытягивался, излучал своими движениями то исполинскую мощь, то хрупкость статуэтки. Наверное, этот человек давно должен был стать для Юри обыденностью, каждодневным бременем. Он не был идеальным, но в то же время был недостижимым. Даже после всего, что они с Юри пережили вместе, Виктор все еще продолжал его удивлять. — А знаешь, Юри? Есть такие животные, которые любят холодные условия, им в них более комфортно. Термин что-то не припомню. — Да уж, Виктор, ты точно один из них! Они медленно, но верно шли от Лужников в сторону центра, вдоль Парка Горького. Видимо, устав от бесконечных вращений, Виктор стал наблюдать за своим дыханием и за облачком пара, которое оно оставляет в воздухе. — Мне здесь гораздо лучше, Юри. Даже хожу легче. Спасибо, что согласился приехать. Юри вздрогнул — это был первый раз за прошедшие пять недель, когда тренер в открытую сказал что-либо о своем состоянии здоровья. Это был тот самый момент, когда он должен был посочувствовать, сказать что-то нужное и поддерживающее, но голова была пуста. Пустота давила на Юри сковывающим приступом вины, и ему осталось только потупить взгляд. Он просто шагал и молчал. А Виктор продолжал: — Знаешь, ты, наверное, единственный человек, действительно заслуживший всю правду, какая она есть. И ничего в ей такого страшного нет и вообще, все нормально. И ты ее получишь! Только после гран-при, ладно? В обозримом будущем со мной все будет прекрасно, и волноваться незачем. Краткая история в том, что я забросил организм и наплевал на какую-либо медицину, за что теперь и расплачиваюсь. — Ну ты и дурак, Виктор. Не останавливая движения вперед, Юри схватил тренера под руку, и крепко прижался лбом к его предплечью. Шерстяное пальто кололо лицо и почему-то пахло хвоей. — За здоровьем надо следить. И снова смех, застывающий паром в воздухе. — Эй, Юри, все нормально. Не переживай так сильно. Пока что концентрируйся на тренировках. Кстати, твои прыжки заметно улучшились! Правда ритм немного сбит, но все можно подогнать. У нас с тобой впереди еще полно времени. — А ты можешь это пообещать? Виктор помедлил, прежде чем дать ответ голосом, способным растопить любой лед. — Ну конечно. С каждой последующей тренировкой Юри старался внести в программу что-то новое. Не обязательно целое движение, просто один маленький штрих или взмах руки, или поворот головы. Он и Виктор вошли в фазу «полировки» его выступления, доведения до абсолютно идеального состояния. Каждый день они пробовали и отбрасывали новые полутона, рисуя ими по канве танца Юри. — Тебе надо быть более эмоциональным! Попробуй показать всю свою сущность! Не уходи в себя, Юри! Тема финала — любовь. Как же показать свою сущность в свете любви? — Я стараюсь! И вообще-то довольно неплохо! — Сырая версия твоей программы уже довольно хороша, но она… сырая. В ней нет тебя. В ней нет твоего характера. Удиви меня, Юри, направь свои эмоции на зрителя! Самочувствие Виктора стало явно лучше, но вместе с этим возросла и его придирчивость. Иногда Юри даже казалось, что от него просто требуют невозможного. Несмотря на это, взгляд, критика и даже само присутствие Виктора будто добавляли ему сил. Что-то внутри него физически хотело заслужить одобрение этого человека. Этого героя. Юри никогда не понять через что тот прошел, но ему можно довериться. Можно опробовать себя, можно стать мягкой глиной в руках великого скульптора. Полностью отдаться его технике и опеке. И даже не ради победы на гран-при, а скорее ради победы над самим собой. — Так гораздо лучше! — Виктор озарил ученика ослепительной улыбкой. — Правда? Но я упал после тройно…- — Это неважно, я про эмоции! Ты высвободил свои чувства, Юри, этот критерий куда выше баллов за прыжки! Юри довольно стряхнул снежный налет с колен. — Я просто наконец-то задумался, для чего я это все делаю. — И каков же ответ? — Чтобы найти любовь. Виктор кивнул. — Правильно. В голове Юри звенело. До финала гран-при оставалась одна неделя, завтра у него был рейс в Санкт-Петербург. Все будет нормально, он усердно тренировался. Главное — не переживать, а то опять будет последнее место. Помнить тренировки и не повторять ошибок. Кроме того, сейчас мало что зависит от его действий. Просто надо быть собой, и все будет хорошо. Но звон не прекращался. Он раскрыл глаза и уставился на одну из своих подушек. Это не похоже на звук будильника, тогда что же… Юри ответил на звонок минуту спустя. Еще через минуту он положил трубку, уже без капли сна в глазах. Зато в них снова были слезы. Люди в белых халатах шли мимо, поднимались и опускались по лестницам, тихо переговаривались. В хирургическом отделении редко услышишь веселую болтовню персонала. Правда печальнее всего наблюдать не за ними и даже не за пациентами, а за тихо ожидающими в коридорах посетителями. Они — единственное лишнее звено в этой схеме, не понимающие своей роли, не знающие, приносят ли они пользу своим присутствием, но боящиеся уйти. Они не могут уйти. Для многих из них сейчас решается сама жизнь, но они в этом решении абсолютно бессильны. Как же бездарно, бесполезно и глупо! Ведь можно отнестись ко всему спокойно и правильно, быть взрослым человеком во взрослой ситуации! Однако, Юри не мог уйти. Коридор осветился нежными тонами новой зимней зари, и Юри почувствовал, что к нему кто-то подсел. — Он это сделал ради тебя, Кацуки. Он видел в тебе что-то. Подняв мокрое от слез лицо с ладоней, Юри посмотрел на обладателя уставшего голоса. Юрий Плисецкий хмуро смотрел в серую стену глазами, тоже красными от слез и недосыпа. — Виктор отказался заканчивать химиотерапию, когда увидел твои выступления. Говорят, сразу же собрал чемоданы и уехал в Японию. Некоторые говорят, он полюбил тебя. — Юрий, я не… — Думаешь, почему он не стал просить с тебя денег? Почему сразу приступил к тренировкам? Он знает, что сам уже на краю, но в тебе видит безграничный потенциал, Юри. Да, именно в тебе… Все еще борясь с судорогами слез, прыгающими сквозь все тело, Юри выдавил: — Ты приехал ради… Виктора? Юрий опустил взгляд вниз и как будто стал в два раза меньше и незаметнее. — Когда я рос, он был мне старшим товарищем, эталоном, но не более. Я ориентируюсь на него так же, как ориентируюсь на многих других прекрасных спортсменов. Он — великий человек, но таких в моей жизни было много. Я приехал ради тебя, Юри. Юри понял, что окончательно запутался, и не знал, виноват ли в этом стресс или утренний блеск коридора больницы. — Постой, что ты сказал? — Что слышал, бездарь. Скажем так — я знаю, каково быть в твоей ситуации. Может быть, знаю. Когда-то я потерял очень важного человека. Я вырос без отца, меня воспитывала мама, только ей было на меня наплевать. Моим первым тренером стал мой дедушка, и на льду ему не было равных. Он видел во мне что-то необычное и взял меня под опеку, и уж от него я никогда не слышал жалости или бессмысленной похвалы. Он показал мне, что надо бороться и идти до последнего, иначе все теряет свой смысл. А потом… его не стало. Мне пришлось вернуться в родной дом, к матери и ее бесконечным ухажерам. Я до сих пор ненавижу каждый сантиметр той квартиры и каждую секунду, в ней прожитую. Яков был другом дедушки и ему удалось забрать меня, чтобы продолжить тренировки. Я… Я не знаю, зачем я рассказываю тебе это, Юри. Просто, когда я услышал, что Виктора забрали на операцию, я подумал, что… может быть, тебе нужно будет с кем-то поговорить? По мере своей истории Юрий говорил все тише, под конец чуть не переходя на шепот. Рядом с Юри сидел обычный неуверенный в себе подросток хрупкого телосложения. Юри не мог поверить своим глазам. Неужели это тот самый хамоватый тип из Сочи? Неужели меньше чем за два года Юрий смог настолько вырасти из своего максимализма? — Юрий, мне так жа-… — Не неси ерунды, ты ничего не знал. Просто поверь мне — в какой-то момент ты сломаешься. Это будет не сразу, даже не через месяц, но это произойдет. Однажды ты поймешь, что это все происходит взаправду, и вот тогда тебе станет по-настоящему тяжело. А пока может пойдешь поспишь немного? Ты здесь уже сколько? Два, три часа сидишь? — Два сорок, скоро должны повести в реанимацию. Юри вздохнул и посмотрел на то, как лучи рассвета разбиваются об оконную раму, золотом рассыпаясь на дешевом больничном линолеуме. — Спасибо тебе, Юрий. Ты — очень сильный человек. Юри взял юношу за руку и ободряюще ее сжал. К его удивлению, тот не стал противиться и лишь ответил: — Нужно привыкать к подобным условиям, Кацуки. Нужно учиться жить на экстримах. — Мы прямо психрофилы. — Чего? — Это термин такой. Животные, которым комфортно в экстремально холодных условиях. — Звучит стремно. — Согласен. — И вот на лед выходит Кацуки Юри из Японии! Последние несколько дней были тяжелыми для этого молодого человека, но как мы видим — он в отличной форме! — Вы только посмотрите на этот белоснежный костюм! Тема его программы — любовь, в ней три комбинации прыжков, два вращения и несколько очень сложных переходов! — Да уж, можно сказать, он в самом расцвете своей карьеры фигуриста! Во многом он обязан своему тренеру Виктору Никифорову… А вот и первая комбинация! — Тройной! Четвертной! Прекрасный переход! Идеальное выполнение! Он будто сияет изнутри! Как ты думаешь, а ему сообщили?.. — Вращение-пистолетик! Он великолепно чувствует ритм и эмоции своей музыки! Посмотрите на эти движения, эту хореографию! Сначала чувственно и плавно, а потом дерзко и сильно! — А вот и вторая комбинация!.. Стадион буквально взрывается овациями после того, как звучит финальная нота выступления Юри. Многие рыдают, все еще глядя на белоснежный костюм фигуриста, и только сейчас начинают замечать скрытую негармоничность. Юри спокойно кланяется обеим сторонам и, сойдя со льда, уходит в гримерную, даже не оставшись узнать свой результат. Наверняка он получит золото. Это было лучшее выступление за всю его жизнь. Быстро накинув куртку и джинсы поверх костюма, он протискивается к выходу сквозь толпу журналистов. Он даже не вслушивается в их вопросы — чересчур очевидно, о чем его в такой день будут спрашивать, тем более после вчерашних событий. Через пятнадцать минут быстрой ходьбы он наконец-то выходит на заснеженную Адмиралтейскую набережную. Замороженное облачко дыхания сдувает ветер, и Юри это завораживает. Наконец-то можно спокойно выдохнуть после всех переживаний последних дней. Юрий прав, однажды он сломается, но сейчас ему хорошо, и это нельзя отрицать. Он только что показал всему миру, на что способны его тело, его целеустремленность и любовь. Да и причем тут целый мир? В первый раз в своей жизни Юри точно знал, ради кого он выступает. Он медленно подносит к лицу левую руку, и становится видна черная лента, повязанная вокруг запястья. Его костюм не был идеальным. Поцеловав холодный шелк, он продолжает идти в сторону центра, к Эрмитажу. Он всего лишь был недостижимым.