strages vere

      Минсок устал. Глаза красные от слез. Почему?       У всех должна быть пара. Альфа и омега. Плюс и Минус. Равновесие.       Его душа неспокойна, словно бушующее в шторм море. Минсок потерялся в той густой тьме, в которой он живет; ему плохо. Ему больно от этого. Страшно умереть; страшно сейчас стоять и держаться за перила моста. Находиться по другую, небезопасную сторону этой пропасти. Никогда еще он не желал себе смерти, как сейчас.       Душа кричала, молила, но страх сковывал тело, заставляя цепляться мертвой хваткой за перила. Омма умер полгода назад от болезни. А аппа не выдержал смерти любимого мужа и повесился. Минсок остался один, без близких рядом людей. Совершенно один.       Один.       Холодный зимний ветер пробирал до самых костей худое осунувшееся тело. Минсок болен. Болен не физически, он болен душевно. Но помимо этого, он мечтал умереть. Мечтал и боялся одновременно. Омма бы его отругал за такие мысли. И…       И вот снова. По щекам текут горькие слезы. Потому что и смысла жить не осталось. Нет больше той ниточки, что держит его.       А ведь Минсок бы мог стать прекрасным танцором. Он танцевал. Омма привел его как-то в балетную школу, но этот стиль. Слишком многое нужно было отдать. И его отправили в кружок со смесью всех жанров танца. И там, отдаваясь разным мелодиям, он научился многому. Танцы стали продолжением Минсока. А теперь.       Аппа тоже покинул Минсока, так и не проводив его к алтарю, так и не узнав будущего зятя. Их любовь, оммы и аппы, была сильнее смерти. Минсок мечтал тоже о таком. Чтобы вместе, чтобы навсегда. Чтобы любить так, что даже смерть — это всего лишь закрытая дверь, от которой ключ у человека есть всегда.       Пропадать в пропасти отчаяния, запивая все крепким алкоголем вперемешку с горькими слезами, падать, чувствуя, что конец близок. Что нет выхода, как разорвать собственные руки в кровь и умереть.       Жизнь…       Что есть жизнь, и зачем мы живем. Зачем мы каждое утро просыпаемся и каждый вечер ложимся спать? Почему тело так несовершенно, почему ему нужна еда и вода.       Человек без воды может прожить пару дней, а без еды пару недель. В воде появилась жизнь. Ребенок в утробе тоже «плавает» в околоплодных водах.       Сейчас вода под мостом, под ногами омеги, завораживала его. А может оно и к лучшему. Он не спасет никого, не сделает ничего полезного для общества. Единственное, чего он хотел, это подержать на руках кряхтящий кулечек в родильном доме. Единственная мечта. Одинокая мечта о ребенке.       Минсок, кажется, был бесплодным. Судьба распорядилась так, что он потерял свою способность к рождению новой жизни в одно прекрасное майское утро. Его просто сбила машина. А врачи потом рассказали о том, что он не сможет родить. Тогда и жизнь его закончилась.       В тот день он умер окончательно, безвозвратно.       Ветер обдувает худенького омегу со всех сторон. А слезы высохли. Минсок себе все глаза выплакал уже давно. Слезы больше не идут из его прекрасных глаз, и он отпустил себя. Его не волнует больше ничего. Все ради других. Он существует, но не живет.       Минсок отпускает одну руку и чувствует подушечками пальцев свободу. Это ведь не больно. Он просто упадет в воду, она его оглушит, и он не сможет вдохнуть воздуха. Он вернется в воду. Все началось с воды, ей же и закончится.       Интересно, придут ли с ним хоть кто-нибудь проститься?       Или как всех просто сожгут в крематории, а потом поставят дату рождения и смерти. И оставят с таким же пеплом в колумбарии. Вероятнее всего, только одногруппники придут, скажут, что был хорошим человеком. Да и все. Минсок не выделялся особо. Смысл?       — Ты что делаешь? Одумайся! Этим ничего не решить! — Омегу схватили за руку, притягивая обратно к перилам.       — Смысла жить не осталось, откуда в вас это участие. Все вокруг безразлично.       — Смысл есть всегда, неужели все настолько плохо? — мужчина сзади сжимает руки на груди Минсока в замок, чтобы тот точно не упал. — Может, ты расскажешь, и мы попробуем решить эту проблему? Если такое возможно…       — А если уже никак не решить мою проблему, что если моя жизнь никому больше не нужна. Что же тогда… — Минсок снова плачет. Снова из груди вырывается вой. И он впадает в истерику. — Я совершенно один, и теперь точно навсегда. Даже самое важное отняли у меня.       — Я хочу помочь. Тебе сейчас нужна поддержка.       — Жалось отвратительное чувство. У сильных людей этого нет. Вот они и переступают через таких как я.       — Давай поговорим, может есть еще лучик надежды. Смерть ничего не решит. Поверь мне. — И Минсоку этому голосу почему-то верить хочется.       Минсок при помощи своего «спасителя» перебирается через перила и решается на еще один шанс для себя. Вдруг все поменяется.       — Меня зовут Ким Чондэ. Ты, возможно, меня знаешь.       А Минсоку сейчас плевать, кто перед ним; ему страшно. Он только сейчас осознал, что он хотел натворить. Но сил сопротивляться миру в одиночку совсем не осталось. Минсок разрыдался, и его тут же прижали к горячему телу.       От парня, что прижимал его к себе, пахло по-особенному приятно. Легкий аромат терпкого одеколона. И неимоверное тепло. Омега трясся как осиновый лист, часто всхлипывая и сильнее прижимаясь к такому теплому парню. Чондэ гладил омегу по голове и спине, не спускаясь ниже лопаток.       — Давай я отвезу тебя домой, ты отдохнешь и успокоишься.       — Н-нет, не хочу. — Омега простоял так еще с минуту, прижимаясь к альфе и чувствуя его тепло, а потом зашелся в очередном приступе истерики и начал медленно оседать на пол, теряя сознание.       Чондэ не растерялся и подхватил совсем легкого парня на руки. Пришлось везти его к себе, потому что адреса омега так и не сказал.       Он определил, что это омега еще издалека. Явно круглые бедра и сведенные колени. А еще то, как руки сжимали перила несчастного моста. Изящные маленькие пальчики.       Чондэ приехал домой и осторожно поднялся с подземной парковки своего жилого комплекса на свой этаж. Жил он почти под самым верхом, откуда открывался прекрасный вид на ночной город. Он внес в квартиру омегу и положил его на диван в гостиной. Потом принес аптечку и, достав оттуда нашатырь, поднес его к лицу омеги. Тот зашелся в кашле и сам отвел от себя резко пахнущий флакон. А потом схватился за голову.       — Что такое, голова болит? — Альфа засуетился рядом с Минсоком. Но тот отрицательно помотал головой.       — М-можно воды, — просипел омега. Видимо, совсем накричался, что даже голос сел. Альфа пошел на кухню и вернулся оттуда со стаканом воды, потом вынул баночку лекарств из аптечки и высыпал на руку сразу три таблетки, протягивая их Минсоку вместе со стаканом воды. Тот послушно их выпил, но стакан воды из рук так и не выпускал.       Комната была большой и светлой, было видно кухню, скрытую лишь небольшим сквозным шкафом с полками из стекла. Еще была лестница на второй этаже, а там три двери, одна из которых была открыта, что показывало, что альфа живет именно там. Окна были от пола, высокие и завешанные плотными занавесками. Но сейчас открытые.       На стенах висели потрясающие фотографии альфы; вот он поет на концерте в огромной свободной майке, из-под которой виднеются его татуировки, в до безобразия узких штанах с прорезями на коленях. А вот он в кожаной куртке с шипами, с вздернутыми вверх взъерошенными волосами что-то поет. В углу комнаты стояла гитара и огромная стопка листов с текстами и нотами. А вот он со своим оммой и аппой.       Голова у омеги кружилась, но оставаться в доме чужого альфы ему не очень-то и хотелось, все-таки он ему чужой омега.       — Как тебя зовут? — Чондэ приложил к голове Минсока мокрое холодное полотенце. Минсоку стало внезапно так стыдно; альфа представился, а он нет.       — Меня зовут Ким Минсок, и ты меня точно не знаешь.       — Мы на «ты»? — Чондэ улыбался так искренне и солнечно, что и сам омега начал улыбаться в ответ на его улыбку.       — Я могу звать тебя «оппа», если ты хочешь… — Мин немного покраснел, а Чондэ усмехнулся. — Мне кажется, всем альфам нравится, когда их так называют.       — Ну это точно, всем нам, конечно, нравится. Но все же, — альфа перестал улыбаться и посмотрел на Мина, всматриваясь в его лицо. Потом он провел рукой по волосам омеги, поглаживая их. — Почему так случилось, что ты хотел сброситься с моста? Неужели все настолько плохо?       — На самом деле… — Минсок замялся, прижимая ноги к груди. — На самом деле, я совсем неправильный омега. И самое страшное, что я бесплоден с недавних пор. Да и… — омега всхлипнул, утыкаясь в свои колени. — Омма умер от болезни, а аппа вслед за ним. И я теперь совсем один. Все отвернулись. И…и мне…страшно. Мне так страшно теперь. Что со мной будет, когда я выпущусь из университета. Я остался совсем оди-и-и-н. — Омегу трясло так же, как и на мосту, и он завыл словно потерянный волчонок. Чондэ моментально прижал к себе парня. Младший брат часто плакал, и доходило это до истерики, что бедный омега срывал голос. Так и сейчас, альфа уже на рефлексе прижал к себе трясущегося омегу, поглаживая по спине и голове.       — Ну, ну, тише, все хорошо, — омега спустил ноги на пол и прижался всем телом к теплому альфу, утыкаясь ему в плечо.       — Кому я т-теперь н…нужен.       — Так, — Чондэ схватил омегу за плечи, слегка встряхивая испугавшегося омегу. — Прекрати говорить, что никому не нужен. Всегда есть тот, кому ты будешь нужен в независимости от того, можешь ли ты иметь детей или нет. Посмотри на меня, давай, посмотри на меня, Минсок! — Альфа уже начал даже кричать на испуганного таким поведением альфы омегу.       — Да, ты прав. — Ким убрал руки альфы со своих плеч, утирая слезы рукавом своего бомбера. Легкий макияж смылся еще на мосту, но его остатки попали на белый рукав теплой кофты, пачкая ее.       — Даже если твои родители умерли, ты можешь завести себе альфу. Ты вполне привлекательный омега, выйдешь замуж и возьмешь ребенка из приюта. Это же вполне возможно. Почему же сразу лишать себя жизни.       — Ты не понимаешь, я все потерял буквально год назад, в университете скоро выпускной экзамен и стажировка в агентстве. И… у меня самая дурацкая профессия, понимаешь? Да уж куда тебе! Ты же… А кто же ты? — Альфа весело усмехнулся, вновь взъерошивая волосы омеги.       — Я певец, Минсок, и моя профессия, если это можно так назвать, тоже весьма непостоянна. Группа «de margarita infernum» тебе говорит о чем-нибудь? — Брови Минсока поползли вверх, ведь как он мог не узнать. Ну, вот как он мог не узнать своего любимого певца из любимой группы.       — Ох, Боже, я ведь фанат, как я мог. Как стыдно, Боже. — Минсок закрыл ладошками лицо, скрывая свое красное лицо, и хотя от альфы не укрылась то, что омега покраснел до самых ушей, но виду не подал.       — Ну, давай, открой мне свою «самую плохую в мире профессию».       — Ну, я танцор. — Минсок поднял на альфу глаза и тут же снова спрятал их, ибо краска с его лица еще не сошла. Как же он не понял по фотографиям на стене.       — Давай так, я возьму тебя для подтанцовки в свой коллектив? А то… Ох, чего это я, придешь на кастинг к нам в агентство, и все; думаю, ты пройдешь. — Певец прошел на кухню и рукой позвал за собой смущенного омегу. Там Чондэ поставил чайник на плиту и начал доставать сладости для чаепития. Все-таки омегу нужно было отвлечь от ненужных сейчас мыслей.       Омега сел за стол и взял в руки небольшое злаковое печенье. Если честно, то омега не ел ничего с самого утра, потому что думал, что сбросится с моста и все. Зачем ему еда? Чондэ краем глаза следил за несчастным Минсоком, которому просто до дрожи в руках хотелось вселить надежду на светлое будущее.       — Знаешь, — начал разговор альфа, — я человек не верующий, но очень суеверный. Знаю, звучит это глупо, — певец поставил на стол перед омегой чашку с чаем. — Но я часто хожу ко всяким экстрасенсам и провидцам. И знаешь, тот, к которому я в последнее время часто захожу, предсказал мне, что в скором будущем я должен буду спасти чью-то жизнь. Не думал я, — Ким сел на стул рядом с омегой, — что я действительно спасу чью-то жизнь. — Омега покраснел от этих слов и спрятал свое смущение за чашкой. — Все это на грани фантастики и самой дешевой мелодрамы. Глупо. Минсок, — глаза альфы загорелись какой-то невероятной идеей, — а если ты поживешь у меня, придешь в себя в другой обстановке, ведь родные стены хуже яда будут. Как тебе? Конечно, я понимаю, что мы с тобой знакомы всего час, но все же. Почему бы и не попробовать.       — Но, это все… Да и ты являешься моим кумиром… А вдруг слухи… И… — Минсок встал из-за стола, явно намереваясь уйти, но Ким его остановил, легонько хватая за рукав.       — Я дам тебе время подумать, тем более, что дома я бываю всего два раза в неделю, поэтому пересекаться со мной ты не будешь, и если не будешь заглядывать в мою комнату, то будет казаться, что ты живешь один. Ну, а если умеешь готовить, то я не откажусь от вкусного ужина.       — Я… спасибо большое, Чондэ, и я думаю, что смена обстановки может на меня повлиять. Спасибо тебе. — Минсок улыбался, от чего в уголках его лисьих глаз собирались лучики морщинок.       — А из-за слухов не переживай, это частный дом, и здесь живут одни знаменитости, так что тссс, — альфа улыбнулся, подставляя палец к губам.       Внутри Минсока разгоралось что-то неизведанное от этой улыбки, и когда он закрывал за собой дверь, имея от нее пароль и специальный пропуск в дом, то сердце его стучало как бешеное. Ведь он впервые за этот год почувствовал себя нужным и немножечко счастливым.       Ким Чондэ вселял в него надежду не только песнями, от чего обледеневшее сердце омеги начало оттаивать…