Белая ложь

Тики никогда не был глупым, тем более недогадливым. За легкой ухмылкой всегда бурлила трудная умственная деятельность: мужчина думал, анализировал, будь то даже непринужденное общение с Роад. Что тут говорить о врагах — Тики с дружелюбной улыбкой на темных устах вырывал чужие сердца. Без сожаления. Могут ли вообще Нои ощущать сожаление? Об этом Микк тоже часто размышлял. Вроде каждый из них мог испытывать необъятную ненависть, особенно к Чистой силе, но что насчет любви, нежности, благодарности, сочувствия? К этим словам доступ в душе Тики был натвердо запечатан, что ни один тиз не проберется, не выгрызет в этой стене даже миллиметровую плешь. Оно, наверное, было к лучшему, ведь ни к чему им эта человеческая блажь. Только отчего тема слабостей рода человеческого так влекла Тики? Да, он не чувствовал угрызений совести, горечи раскаяния, но он с упорством поехавшего маньяка хотел понять: каково это. Если раньше мужчина мог списать необъяснимую тягу к человеческому на свою неопределенность между Ноем и, непосредственно, человеком. Говорил, мол, последний хотел сострадать и жалеть обделенных. Но теперь, когда он поборол ту дрянь в себе, почему не осталось одно действительное желанное и нужное для него чувство — удовольствие? Не знал. Не понимал. Не мог разобрать. Одно сплошное «не» в этих буднях и попытках перебить всех экзорцистов. Масла в огонь подливал вроде как племянник. Некровный, но все же сын Шерила — Вайзли. Не успел он пробудиться и обзавестись лишними глазами, как уверенно сказал: в Тики еще живет человек. Тот самый простой мужик в потертых вещах и легкой щетиной на пыльном от работы лице. Слова резанули по сознанию, но Тики вида не подал. Зато понял одно и очень важное: Мудрость Ноя умел и читал мысли. Личное пространство Тики любил, а когда о его внутренних рассуждениях может узнать кто угодно, личного пространства точно и не бывало. Оно было общим, его и Вайзли, что раздражало до поломанных сигарет в длинных пальцах и упреков в сторону племянника. Как бы тот не говорил, что ни за что не сунет носа в личную жизнь Тики, последний не верил. Не верил ни единому слову Вайзли, хотел вывести парня на чистую воду, только тот не поддавался, не хотел колоться. И это еще больше бесило Микка. Скрипом зубов и движением желваков на скулах выражалось все негодование Тики. Проучить Вайзли по-настоящему было нельзя. Тот был Ноем. Тот был сыном Шерила. Тот был братом Роад. Тот был частью их большой семьи. Приходилось искать спокойствия, а Вайзли, словно насмехающийся, нарывался составить ему компанию. Лепетал, что не будет мешать и просто посидит рядом. «Просто посидит и послушает мои мысли», — думал Тики, но Вайзли не прогонял. В такие вечера, он чаще всего сидел в удобном кресле и читал книги. Одну за другой, находил новые эмоции, представлял, как это, наполниться гаммой чувств. Вместе с ним, Тики уверен, представлял и Вайзли, который молчал, почти не двигался в позе лотоса, уставившись куда-то в кирпичную стену. В мгновения, когда Тики перелистывал страницы, его глаза устремлялись на светлую макушку, прямую спину и сосредоточенный вид. Вайзли хорошо врал, что совсем не читает мысли Тики. Микк определенно бы поверил, будь он человеком. Только от человека в нем ничего не осталось — ложь Вайзли воспринималась спокойно, но никогда она не была для Тики правдой. Порою он специально читал страницы вразнобой — путал Вайзли. Улавливал на его лице крохотную тень смятения, когда тот сосредоточенно читал книгу вместе с Микком. Своеобразно, конечно, но так же следил за развитием сюжета, поэтому такие подвохи с головой выдавали его. Тики едва не смеялся в голос и жалел, что таких моментов слишком мало. Он хотел еще больше: больше непонимания в глазах племянника, больше нахмуренных бровей, больше судорожных вздохов со стороны Вайзли. Когда всего этого не было, Тики почти расстраивался. Почти. Только попыток вывести Вайзли на чистую воду не прекращал. Наоборот, такие моменты вынуждали мужчину выдумывать более изощренные, а порою и извращенные способы. В один из таких вечеров, Тики закончил читать раньше обычного. Последнее слово мелькало в голове отголосками всей истории. Неожиданно даже для себя он спросил неподвижного Вайзли: — А ведь красиво умерла, да? Вайзли от громкого голоса вздрогнул, лениво повернул голову на Тики, отвечая: — Все бы люди так принимали смерть. Знаешь, как часто бывает: зареванные, сопливые они все еще хотят жить. Противное зрелище. Вайзли повел плечами, точно разминая затекшие мышцы после неподвижного положения. Тики только широко улыбнулся, почти растягивая рот до ушей — разве что зубы не показал. — Ты вроде умный, Вайзли. Книга отложена на маленький столик рядом с креслом, а рука Тики подперла его же подбородок. Весь его вид говорил: он доволен, чертовски доволен, аки кот, стащивший дорогущий клубок ниток у хозяйки. — Вроде? Ты сомневаешься во мн… Вайзли не успел договорить, замолчал внезапно и странно глянул на Тики. Видимо, понял, как сглупил, ляпнул, не подумав. Веселье для Тики, попытки придумать оправдание для Вайзли. Вайзли нетупой, даже не близко. Умный, один из самых смышленых Ноев, но почему-то именно сегодня его разум дал сбой, трещину в обороне, и вся его ложь вылезла наружу на потеху Микку. А тот в издевке молчал: открыто разглядывал Вайзли. Его уже сутулую спину, рассеянный взгляд и дергающийся третий глаз. И когда Тики собирался поддеть племянника, указать на его ошибку, Вайзли вдруг заговорил: — Я эту книгу в своем прошлом перевоплощении читал. Помню, чем она закончилась. И вновь Тики почти поверил. Улыбнулся в ответ, по-доброму так. Притворился конечно, и Вайзли это понял. Один понимал, что ему удалось раскрыть ложь. Второй осознавал, что его уделали. Вайзли, не желая больше выслушивать сарказм из уст Тики, — а он был уверен, что Микк попросту не удержится и не упустит шанс — развалился на кровати Тики, не спрашивая разрешения, и перевернулся на спину. Потер виски кончиками пальцами, зажмурился и заканючил: — Голова-а боли-ит. — От чужих мыслей? — учтиво спросил Тики, показывая высокую степень заботы о подростке. — Я не читаю чужие мысли, — как отрезал, но Тики показалось, что на секунду Вайзли высунул светлый язык наружу, открыто насмехаясь над ним. — А я тогда не брат Шерила, — явный намек на неправдоподобность слов Вайзли. — Правда? Мне кажется, что он очень огорчится, когда узнает об этом, — теперь насмехался Вайзли. Он подполз к краю кровати, свесил голову вниз и смотрел на Тики в упор всеми глазами. Неотрывно, между тем облизывая свои сухие губы. Такое поведение Тики не напугало, не удивило, но оставило приятный осадок. Микк решил принять игру приемного племянника, откровенно подыграть ему. Пятерней провел по темным волосам и с напускным разочарованием произнес: — Ты даже не представляешь насколько. Я тут подумал, что он не перенесет такого удара, — произнес Тики вслух, а мысленно договорил: «Я подумал, но ты, Вайзли, и так это слышал». Перепалка напоминала тягучее течение желе. И Тики, и Вайзли были не против испачкаться в этом желе, добавляли туда ингредиентов по вкусу: сарказм, провокации и интриги. Дошло до такого, что Тики без стыда специально думал о Вайзли в интимном контексте. Ему было до судорог интересно: как отреагирует Вайзли? Стушуется, уйдет, не двинется с места? Вайзли не двинулся. Только согнул в коленях ноги, улыбнулся пошло и сказал будничным тоном: — Голова, кажется, прошла. Еще бы не прошла. А Тики продолжал: мысленно раздевал Вайзли, нарочно рисуя парня в самых пикантных позах. Вайзли с разведенными коленями; Вайзли, стоящий перед ним на коленях; Вайзли на его коленях. В реальности тот лишь стер улыбку с лица, прикрыл веки и судорожно сжал согнутые ноги. Поджарые бедра вскинулись на его, Тики, кровати, но звуков Вайзли не издавал. Игра продолжалась. В мыслях Тики провел пальцем по сжатым губам племянника, вниз по шее, выпирающим ключицам и до самого пупка. Сухими подушечками пальцев Микк вновь вернулся ко рту Вайзли, послушно открытому, будто приглашающему. И Тики принял приглашение. Двумя пальцами толкнулся в жаркую глубину, где язык Вайзли тут же прошелся по фалангам пальцев, смочил их слюной. По спине Тики пробежали мурашки — не в мыслях, а наяву. Пальцы на ногах поджались, а ладони, показалось, вспотели, когда он дорисовал картину до конца: Вайзли, выпускающий изо рта пальцы и ниточка слюны, что потянулась следом. Тики взрослый мужчина. Представлял, да и делал вещи намного похуже, но осознание, что эти картины видел не один он, будоражило сознание, заставляло приливать кровь к паху. Когда Микк поднял заинтересованный взгляд на Вайзли, понял: не у одного его кровь бурлит в жилах. В области паха ширинка племянника заметно топорщилась, но взгляд бесстыдный, выжидающий. Прежде чем продолжить мысленное представление с Вайзли в главной роли, Тики обратился к нему: — Как хорошо, что ты не читаешь чужие мысли. Да, Вайзли?