Спорим?

Бар на окраине города полнится запахами. Из приоткрытой двери наружу вырывается горячий воздух, обдавая прохожих терпким, тягучим амбре алкоголя, пота, чужого веселья и, иногда, тоски, но уже совсем родной и страшно знакомой. Бар на окраине города полнится образами. Крупный мужчина средних лет с испариной на лбу, в костюме и ослабленном галстуке, сидит за барной стойкой и, не открываясь, разглядывает плещущийся янтарь в своем почти пустом стакане. Позади него, в укромной нише, скрытой сумраком ночи и скудным освещением, какой-то парнишка прижимает к себе счастливую и безобразно пьяную девушку. Они смеются, а потом вдруг замирают и смотрят друг на друга совершенно особенным взглядом, они сегодня не видят никого вокруг. Бар на окраине города полнится звуками. Негромкий джаз раз за разом разбивается о громкие возгласы. Боковой столик, собрав вокруг себя семерых парней, то и дело жалобно скрипит, когда кто-то из них переваливается через него, чтобы крикнуть что-то бармену или в шутливой перепалке толкнуть товарища. В который раз шумная компания звенит стаканами и что-то громко выкрикивает, у них, конечно же, льется через край, заливает стол, липкие капли летят во все стороны, попадая точно на макушку притихшего Юнги, все это время задумчиво ковыряющего ключами бороздки в деревянной столешнице. Парень поднимает недовольное и слегка смущенное лицо, на что получает только очередной взрыв смеха от своих друзей, машет рукой, мол, ну вас, идиотов, и смывается на улицу, подальше от духоты бара, вязкой, приторной сладостью осевшей на губах. Юнги идет, совсем не смотря под ноги, спотыкается, натыкается на столбы и внешне выглядит как совершенно пьяный или обдолбаный парень, хотя на деле трезв как стекло. Его отчего-то мутит, в груди тянет и жжет. Он хотел напиться, но не смог, не шло. Юнги слышит топот, затем скрип подошв и тяжелое дыхание рядом. – Хён, – голос Намджуна, заботливого мать его Намджуна. Юнги молча идет дальше, игнорирует любые попытки младшего быть сердобольной мамашей и иногда отбивается от его пьяных объятий. Обоим на душе легче. Пока они доходят до общежития, уже занимается рассвет, Намджуна совсем развезло на свежем воздухе, и Юнги, матерясь и обреченно вздыхая, укладывает того в постель прямо вот так, в ботинках, бейсболке и куче побрякушек, а затем идет на кухню, ставит чайник и думает, что спать, наверное, уже слишком поздно. За окном расступаются сумерки, и лучами расползается рыжее солнце. Рыжее. Через полчаса Юнги все-таки дремлет на подоконнике, прижимается виском к стеклу, отчего ему уже даже немного больно, да и тело затекло в неудобной позе, но шевелиться нет сил. Чай безвозвратно остыл, покрылся пленкой и стал совсем непригодным. Юнги тепло, в груди сейчас почти не давит, и ему кажется, что вокруг лимб, не рай, конечно, и не ад, но беспокоиться больше не о чем. Но тут щелкает замок входной двери. Слышится грохот, шаги и смех. Кто-то спотыкается в коридоре, что-то сносит, кроет матом, опять смеется, ему вторят еще несколько голосов, они шикают, будто не перебудили еще всех, кого только можно было, и крадутся, как стадо слонов, в свои спальни. Юнги отнимает голову от окна и, морщась, разминает шею. На него будто бы вылили ушат воды, и теперь с волос и кончика носа стекает и капает на пол реальность. В спальню Мин Юнги идет медленно, оправдываясь тем, что просто старается не шуметь. Юнги боится войти, его потряхивает, он облизывает вмиг пересохшие губы и толкает дверь. В комнате тихо, да так, что Юнги даже почти верит, что там никого, но тут же слышит шорох простыней. Рыжий лохматый Чимин выпутывается из одеяла и сонно трет глаза. – Привет, – Чимин улыбается одной из своих самых дебильных улыбок. Сердце у Юнги ухает вниз. – Виделись… Юнги сейчас совершенно не способен думать. Он отворачивается и прикрывает глаза, но это мало помогает, на сетчатке выжжен солнечный образ, чтоб его, Чимина и Юнги почти воет. Он стоит так еще пару минут, успевает вспомнить сотни объятий, касаний, шуток и двусмысленных фраз. И он не помнит, когда вдруг это все перестало быть для него дружбой. Когда это все стало так важно. Юнги страшно. Он не понимает почему, но точно знает, что крупно попал. Юнги вздыхает глубоко для верности, хочет развернуться и уйти, куда угодно, подальше, но не успевает даже удивиться, когда с размаху натыкается на Чимина, стоящего точно за спиной, а в голове только проскакивает мысль о чертовых рыжих ниндзя. Юнги не успевает вообще ничего, когда Чимин мокро тычется ему в губы своими, затем отступает назад и улыбается шкодливо. – Спорим, ты меня любишь, хён?