Врать себе

В комнате мерцал, впитав в себя свет ночных ламп, рассеянный дым. Запах был тяжелым и приторным, сладким и горьким, тошнотворным одновременно. Он дурманил и пьянил, погружал в томные грезы, задумчивость, расслабленное состояние, полусон-полуреальность. Фоном изредка посвистывал саксофон на джазовой пластинке и рычали-пели чернокожие певцы; на улице было мертвенно тихо. Тогами лежал на расстеленной постели без рубашки и с бонгом в ослабевшей руке. Лежащий, он был похож на фигуру, сошедшую с полотна времен Ренессанса, со своими тонкими чертами лица, тонкими руками и пальцами, держащими округлый сосуд. В глазах было мутно даже при том, что очки были все еще на блондине. Тогами лежал и смотрел на потолок чужой комнаты, лежал и иногда тяжело вздыхал, закашливался и начинал вдруг усмехаться, бормотать что-то себе под нос и задыхаться от собственных мыслей и чувств. Все они пробирались наружу, будто чудовища в темноте, когда Тогами попадал под воздействие наркотиков или алкоголя. В последнее время чудовища стали слишком свободолюбивыми и неугомонными и тянули руки наследника к нехитрым ключам от клеток, в которые эти чудовища были заперты. Сегодня наследник был пуст. Он пытался схватиться за какую-нибудь ниточку мыслей, но почти сразу ее терял. Он был бледен, как утопленник, но все равно прекрасен в своей мертвенной бледности и каменной неподвижности. Впервые связался он со всеми этими делами в доме у Ясухиро, который выращивал кое-какую траву прямо у себя и когда развлекал таким образом себя, когда одноклассников… Зря, наверное, Бьякуя не послушал тогда голос своего разума, как он делал обычно. Но ведь Хагакуре тогда так на него смотрел, так, что Тогами до сих пор видел его лицо перед глазами. Раздался щелчок дверного замка, и на пороге появился тот, кем и были заняты отголоски мыслей наследника. Шаман закашлялся и заворчал, прикрывая поскорее за собой дверь, чтобы дым не пробрался в прихожую.  — Тогами-чи, мне кажется, ты перебарщиваешь! — недовольно, но с беспокойством проговорил Хагакуре, подходя ближе и замирая около постели с пакетами в руках. — Это уже не похоже на простое баловство! Ты в курсе, что ты в моей квартире?  — Заткнись. Я даю тебе деньги, а ты даешь мне траву и место, где я могу быть один какое-то время, — пробормотал блондин в ответ.  — Н-но Тогами-чи!.. Бьякуя лениво приподнялся на подушке и посмотрел на Ясухиро туманным взглядом, изо всех сил стараясь отразить в нем вселенскую злость и обиду на тревожащего его шамана. Вышло крайне неправдоподобно, и Ясухиро бы рассмеялся, если бы не было этой невеселой ситуации. Тогами выглядел, как надувшийся ребенок. Он, впрочем, им и был, в отличие от своего наркодиллера. Ребенок с большими деньгами, без детства и с тучами внутренних демонов, которые обычно вырываются у каждого подростка постепенно. А у Тогами они вырываться постепенно не могли из-за статуса, имени и многих других «важных» штук, значение которых было абсолютно непонятно Хагакуре. Пнув пакеты с продуктами под стол, шаман со вздохом сел на постель рядом с Бьякуей, выуживая бонг у того из рук. Руки были теплые, и это заставило Ясухиро быстро успокоиться. По привычке взболтнув воду на дне колбы, Ясухиро поднес устройство к губам и сделал глубокий вдох. На трезвую голову разговаривать с таким Тогами просто невозможно. Сегодня он еще более злой и ядовитый, и отчего-то Ясухиро ощущал легкую дрожь по животу, когда смотрел на одноклассника и думал о том, что он сейчас лежит на его постели, ослабевший и полураздетый. Еще один вдох, и шаман устало водит плечами и ложится на постель рядом с наследником, подкладывая локоть под голову. Он уже не помнит, что пошел третий час ночи, его череп наполнили ленивые мысли и туман.  — На тебя не действует эта дребедень, и ты притворяешься перед самим собой, а потом злишься, — хихикнул Хагакуре, отставляя бонг на тумбочку. — И ты только без толку травишь себя. Кто здесь еще дурень.  — А ты, я вижу, становишься чересчур умным и на редкость проницательным, стоит только курнуть травы, — съязвил наследник, поворачиваясь лицом к однокласснику, расслабленно погрузившемуся в наркотическую полудрему. Тогами посмотрел на его умиротворенное и счастливое лицо, которое только от марихуаны бывало настолько безмятежным, и фыркнул. Из упрямства ему нужно было вдохнуть еще дыма, поэтому он сел на кровати и перегнулся через лежащего шамана, который, кажется, совсем засыпал. Но это только Бьякуе так показалось. Чужие пальцы скользнули по его обнаженной спине, и Тогами напрягся, тем не менее предпочитая игнорировать этот жест Хагакуре.  — Уже так поздно, да, пора домой, — несвязно пролепетал Ясухиро, убирая руку. — Уходи, Тогами-чи, ты никогда не поймешь прелестей моей развязной жизни. Ты только смеешься и издеваешься надо мной.  — Ты в своем уме? — Бьякуя тут же оборвал себя, вспоминая, что Ясухиро всегда пьянел слишком быстро. — Ты… Тогами думал о том, что однажды нужно сознаться самому себе в некоторых вещах. Не важно, как это произойдет, но честным нужно быть в первую очередь с самим собой, а потом уже с окружающими, а не наоборот. Хотя Тогами сомневался теперь и в последнем тоже. Ему стало больно думать, в комнате было безумно душно, царила вонь от травы и заливались проклятые саксофоны. Бьякуя нехотя слез с кровати, пиная граммофон, и распахнул окно, высовываясь оттуда наполовину, взъерошивая влажные от пота волосы. Он жадно открывал рот для свежего воздуха, как рыба, выброшенная на песчаный берег. Ясухиро ворочался на кровати, ища с закрытыми глазами бонг, но его все не было, и шаман только разочарованно стенал. Тогами развернулся спиной к окну и посмотрел на одноклассника, который, казалось, погрузился в какой-то мутный наркотический бред. На самом деле он просто был слишком уставшим и обиженным, чтобы вести себя по-человечески.  — Ты, возможно, ничего и не вспомнишь к утру, недомаг, но я все равно хочу поговорить. Может, так на меня и действуют твои травы, кто знает, но выслушай меня. Ясухиро никак не отреагировал на слова наследника и молча лежал на постели, будто уснул.  — Когда ты в первый раз позвал меня сюда вместе с остальными, я подумал: «Если я не приду, то этот придурок потеряет ко мне все остатки уважения и желание говорить со мной». Я прекрасно осознавал, что здесь будет полно дури, алкоголя, и все равно пошел, потому что надеялся, что там ты увидишь, что я тоже могу быть обыкновенным, тоже могу терять над собой контроль и совершать поступки, которые от меня никто не ждет. Но я провалился. Я не смог сделать это. Все смеялись, и ты тоже, а я только сидел и думал, что же такое должно произойти, чтобы и я это почувствовал. Ты посмотрел на меня тогда с какой-то долей разочарования, обиды, и я не придумал ничего лучше, кроме как рассмеяться тебе в лицо и притвориться обкуренным, только я снова не мог сдерживать свою холодность. И я приходил к тебе раз за разом, чтобы ты видел меня другим. А все дело в том, что я просто тебя люблю, черт возьми, но у меня ничего не выходит как надо. Я больше не стану притворяться. И если ты ненавидишь меня за мои злые слова и за мое мерзкое и самодовольное поведение, то я уйду и не стану мозолить тебе глаза. Тогами трясло от вылившихся наружу чувств и мыслей. Он тяжело дышал, опираясь на подоконник, и смотрел на свою вздымающуюся, дрожащую грудь, покрывшуюся мурашками. Хагакуре все так же молчал, но недолго.  — Тогами-чи, холодно, закрой… закрой окно и ложись, уже поздно, — сонно пробормотал наконец шаман и повернулся набок. Бьякуя вздохнул и снял очки, чтобы протереть слипающиеся глаза. Видимо, Хагакуре все равно, или он слишком пьян, чтобы воспринимать информацию. Надеясь на второе, наследник закрыл окно и выключил свет, затем в темноте подошел к кровати, посмотрел на спящего шамана, будто стараясь запомнить его черты. Укрыв Ясухиро одеялом, Тогами лег на постели спиной к нему и вскоре задремал. Утро постучалось в окно острыми солнечными стрелами. Тогами зажмурился, как недовольный ребенок, и отвернулся от солнечных лучей, щекотавших его нос. Сон моментально как сняло рукой, и Тогами открыл глаза, потягивась спросонья. На минуту ему показалось, что он опоздал на учебу, но, в любом случае, было уже слишком светло для легкого опоздания. Пахло какой-то едой. Бьякуя поднялся на ноги и босиком дошел до ванной комнаты, все еще не осознавая, что он не в своих апартаментах, а в идентичных чужих. Там он на автомате воспользовался чужими вещами и прошел на кухню, где колдовал над завтраком Хагакуре.  — Эй, патлатый дурень, что ты здесь делаешь? — вскинув одну бровь, поинтересовался Бьякуя. Шаман развернулся к нему лицом и расхохотался:  — Ну ты даешь, Тогами-чи! Ведь это моя комната! Вечно ты присваиваешь себе все на свете, — по-доброму пошутил он, в момент сокращая дистанцию между собой и наследником. А затем начал покрывать поцелуями бледное лицо Тогами. Тот впал в ступор и от этого даже не мог оттолкнуть Ясухиро от себя с минуту.  — Что ты творишь? — Тогами наконец отшатнулся от Хагакуре и прижался спиной к стене позади себя. Сердце бешено колотилось, на глаза накатывали слезы.  — О чем это ты? Сам ведь вчера все рассказал, а теперь думаешь притвориться, что этого не бы…  — В каком смысле?! Ты ведь уснул и был под кайфом!  — Если бы ты узнал, что это не так, ни за что бы всего этого не сказал. Хоть для чего-то полезного сгодилась моя домашняя травка.  — И ты так просто говоришь об этом, — Бьякуя мотнул головой и уронил ее на грудь, нервно усмехнувшись себе под нос.  — Отчего нет? Ведь я счастлив, Тогами-чи! — Хагакуре ойкнул и отбежал к плите, чтобы выключить газ под сковородкой с омлетом, а затем тут же вернулся назад. — Ты был так мил и искренен вчера, я думал, что это сон, пока не увидел тебя рядом с утра.  — А теперь будешь снова только болтать и действовать мне на нервы, — Бьякуя фыркнул и приблизил Ясухиро к себе за шею, утягивая того в жадный и порывистый поцелуй. Они не могли отпустить друг друга с несколько минут, а потом остановились и только молча смотрели друг на друга. Тогами пообещал себе никогда больше не врать самому себе. Правда приносила слишком сладкие плоды.