Прикосновение к вечности

Фары... Камни... Темнота... Бесконечные белые коридоры... Свет... Тишина... Кажется, там еще были люди и писк приборов, всегда сбивающих с нужного настроя. И пусть все эти звуки, неотступно сопровождавшие показания медицинского оборудования, были необходимы врачу, но шум... Либо стерильная тишина, либо музыка - другого он не принимал. И все равно, все это было там, на переломном рубеже практически идеальной жизни. Все. Такое маленькое слово, способное вобрать в себя весь мир виртуоза среди мясников. И это все было до этой всепоглощающей темноты. Она топила, затягивала, вбирала в себя до последней клеточки - вязкое болото, где ничто преломляется, превращаясь во Вселенную. Вселенную, где нет ничего, кроме своей необъятной, ощетинившейся темноты и путешествия далее, на одном месте по замкнутому, закольцованному пути. Один проход за другим. И тела нет, а в душу никогда и не верил. Один, будто все это только ради него и для него. Кстати, разрешите представить, вот она ирония судьбы, собственной персоной - впервые в жизни Стренджа это все его совершенно не радует. Он забывает об этой пустоте, когда наконец-то обретает возможность разлепить веки. Вот только пустота о нем забывать даже и не думает, таясь не то внутри, не то совсем рядом - протяни руку и... Но об этом после. После осознания. После еще ряда чертовых операций, хирургов-практикантов, набранных не иначе как по объявлению. И, конечно, после другой мишуры, названной каким-то дегенератом гордым словом реабилитация. Стивен смеется, смеется зло, почти навзрыд - ведь по нему самому теперь вполне можно писать учебник по психологии. Хотя нет, слишком банальный случай. Он бы сам за такой никогда в жизни не взялся. Слишком избито и претенциозно. Так скучно, что даже горчит. Как там пишут? Человек проходит пять стадий. Пять гребаных стадий принятия неизбежного. Отрицание и гнев пролетели со свистом, как пробка из дорогого шампанского. Но как же... Как это все прекрасно и понятно написано в лучших медицинских журналах и книгах, и как мучительно становиться своими голыми ступнями на это кинжальное лезвие. И до последнего отрицать. До последнего! Последнего чего? А вот на стадии торга или откупа начался перехлест с депрессией... Может ему еще удастся войти в историю медицины. И так не хочется верить, что именно пациентом. И вновь темнота ложкой выскребает в груди место для себя. Себя любой, пусть то будет окрас, состояние или пустотный характер. Дыра ширится и ни один доктор на этом свете не сможет найти тех инструментов, чтобы зашить ее до состояния аккуратного тонкого шрама, или, более предпочтительного, келоидного рубца. И вновь перед ногами доктора Стренджа простирается истоптанная вдоль и поперек закольцованная дорога в никуда. И Стивен просто перестает подпускать к себе людей. Он еще не до конца рассыпался внутри, чтобы принимать жалость. А даже если достигнет этой стадии... Надежда приходит внезапно. Она режет тупым скальпелем по коре головного мозга и прошивает все внутренности. У этой надежды есть название или имя, доктор не знает как правильно, да и какая пока разница, если затылок щекочет предвкушение с пометкой Камар-Тадж. Последние деньги и силы. Последние огарки надежды, так заботливо собранные в искалеченных кистях, тают с каждым новым отрицательным кивком. Стивен знал, где-то там, глубоко внутри он знал, что это все... Что? Красивая надежда для отчаявшегося, почти сломленного нейрохирурга. Стрендж чувствует, как он в нем умирает. С каждым неудачным сжатием или рандомным, до рези в глазах, абсолютно простым действием, о котором девяносто процентов населения земли даже не задумывается, используя неосознанно. А он... Дрожь усиливается. И хочется либо разрушить весь этот мир до основания, либо раствориться. Но только прямо здесь и сейчас. Безвозвратно... И только доктор почти закрывает дверь, она вновь распахивается с ноги. Или открывается следующая - Стивену, в общем-то, все равно. А на ее пороге стоит "древняя", "учитель", как ее называют тут с исключительным благоговением. На деле это хрупкая, но ужасно самоуверенная бритоголовая женщина, рассказывающая про альтернативную медицину, как о великом феномене. Чуде, с вашего позволения. На этом моменте жизни доктор уже сомневается - так ли его случай банален, ведь стадии снова перемешиваются, возвращаясь. Исключая наверное только стадию откупа. У них нет того, что нужно ему, поэтому она попросту бессмысленна. Отрицание на этот раз перемешивается с гневом. А депрессия приносит с собой нечто похожее на принятие. До тех самых пор, пока древняя не демонстрирует теорию на практике. И в этот самый миг главное не сойти с ума от открывающейся реальности в ее разнообразии и многогранности. В ее устрашающем великолепии. В том смысле, что начинает схватывать края раны, незримо штопая дыру в груди. И пусть это до бесконечности равнодушное небо даст сил продержаться какую-то бесконечность, пока ему вновь не откроют дверь, в которую уже стучится он сам. Настойчиво, не обращая никакого внимания на проходящих мимо людей. Все просто, господа. Все гениальное – просто. Как пробуждение скрытых способностей, под давлением безысходности, вкупе с пронизывающим до костей ветром. Как фотографическая память, что не изменяла ему с интернатуры. Как право выбора там, где его, казалось, и не существует. В мерном танце снежинок, на которые никак не может налюбоваться древняя, перед своим уходом. В слезах, что блестят не только в глазах действительно любимой. В петле, что он выбирает на этот раз для себя сам. А вместе с пониманием наконец-то приходит принятие... Принятие того, что в прежнюю жизнь ему дверь навсегда уже закрыта - опечатана многочисленными шрамами на его собственных руках. Но доктор Стрендж уже выбрал бесконечное множество новых. Он выбрал прикосновение к вечности.