Ты слышишь меня или просто спишь? Почему закрыть глаза так сложно для меня, когда засыпаю? Перевод Autumn Lies Empty–The Silhouette
Мне ни раз говорили, что я слишком чувствительная. Говорили очень часто, так что соответствующая реакция поступала незамедлительно – водопад слёз по загоревшим щекам. М-да, я дала слишком вескую причину так считать. Я это делала не специально. Ну, как сказать. Просто само собой вырывалось. Нельзя сказать, что это мне мешало. Наоборот, когда другие держали в себе всю гадость, затёкшую в них через тонкие нити их одежды, я со всей силы выплёскивала гадкую, нестерпимую, горькую, мерзящую стеклянной гарью обгорелых костей жижу подальше от и без того трепетной душонки. И не думайте, что мне приходилось прятаться за спинами других. Это вовсе вычеркните из списка прибывающих выводов обо мне. У меня есть надёжная защита, которой уже долгое время никто не может дать никакого объяснения; это, кстати, никого не останавливает от пользования данным методом. Магия. Может, в самом начале это была не очень действенная защита. Святая Королева, кого я пытаюсь обмануть… магия и близко нельзя назвать защитой в моём случае. Один раз я хотела произвести впечатление на своего давнего кумира, которого встретила по чистому повелению судьбы; честно говоря, некоторое время я думала, что даже влюблена в него. В итоге я оживила гору. Да, именно гору. Огромный, необъятный, в пудов триста весом камень, который имел повадки пса, скакал прямо перед нашими лицами и следил слюной везде, где только этой слюны ещё не было. После этого я не знала, как буду смотреть в глаза моему кумиру. Ах, да, ещё он сказал, что это действительно впечатляет. Было бы намного лучше, если бы он сказал это без сарказма. Я могла бы сказать, что та же самая гора меня слопала, предварительно раздавив своим необъятным окороком, что избавило бы меня от излишних объяснений о моей дальнейшей судьбе, но понимаю, что вы мне, не поверите. Да и почему я это всё рассказываю? Именно в тот день моя чувствительность и магия закалились.***
Тот трюк с горой не слишком отличался от прочих. Каждая моя попытка наколдовать что-нибудь толковое заканчивалось провалом. Я даже перестала хныкать через минуту: уж слишком горячо воспринимать очередной нокаут было бы слишком даже для меня. Если говорить на чистоту, то не только это заставило меня заткнуться. Сначала я почувствовала запах. Слабый запах серы, горячего металла, расплавленной травы, пепла – всё то, что обычно не предвещает ничего хорошего во все времена. После прямо передо мной расплылись сожжённые участки воздуха, проедая всё больший и больший участок картинки; на минуту я ощутила, что меня туда тянет. Причём не просто тянет, а затягивает. Словно тонкую, смердящую полосу колючей верёвки затянули на шее и силой дёрнули вниз. Сглаживало впечатление почти смертельной мягкости каждого движения ласковых тёмных рук на этой самой верёвке. Пресвятая королева, не кривя душой могу сказать, что почти по добровольному желанию хотела прыгнуть в эту гнетущую тьму. Я бы так и сделала. Не окажись около моего лица окаёмка. Может, я совсем сошла с ума. Эта мысль у меня была тоже. Что ж уже говорить, когда я рассказываю это всё в пустоту. Горящая окаёмка дрожала золотым огнём, как папирус на ветру, переливаясь всеми оттенками солнца, но не сиял, не давал никакого света – наоборот, впитывал в себя окружающую тьму подобно губке, кутаясь и прячась в неё, словно в мантию. Эта маленькая часть солнечного затмения тянула к себе внутрь, обещала одним своим видом всё, о чём только можно только мечтать. Она сводила с ума, подсыпая под ноги невиданное блаженство – и спокойствие в этом блаженстве. И тогда я окончательно потеряла последние капли здравомыслия.***
Владельца злополучной окаёмки звали Дорогой. Не знаю почему именно так. Как по мне, так это самое ужасное имя, которое можно было подобрать. Почему? Внутри её кипел самый настоящий ад, и назвать это всё именем нарицательным и поставить в начале большую букву мог только полный глупец. Это был тот ад, о котором все говорят и которого все боятся. Багровый, раскалённый, щёлкающий, ползучий наполнитель. Не для простых смертных. Раньше я в шутку представляла, как он должен выглядеть. Конечно, легко разглагольствовать, если сам не видел его собственной парой глаз. Запомните: видеть воображением и видеть глазами – две разные вещи. Когда же я сама смотрела на Дорогу и пересекалась с ней неравносильными взглядами, я словно случайно для себя ставила галочку напротив очередной строки: я умру прямо в ней, и это будет славно. Когда я касалась хоть одной из её золотых полос на теле, чувствовалось, как горячо под пальцами. Я буквально сидела рядом с пылающим вулканом; меня спасал незначительный слой запёкшейся старой лавы, изобразивший из себя мозаику на воображаемом девичьем теле. Хватая ртом горячий воздух, мне оставалось только созерцать, как её невидимая оболочка охватывает и меня, источая свет. Это даже светом называть тяжело. Чёрный, смолянисто чёрный наполнитель растворялся и плелся и по моей коже, излучая вязкие лучи отовсюду. Рядом с этим неизвестным существом не могло быть иначе – рядом с нами даже никогда не идёт дождь. Дорога не позволяет какой-то воде испачкать меня. Она всегда заботилась обо мне.***
Избавившись и от её кинжала, и от её самой, команда не потеряла ни капли надежды достичь цели. Какой цели? Мне бы вспомнить... Я наблюдала за собой в зеркале. Каждый чёртов день смотрела в грёбанное зеркало и сдерживалась от желания закричать. Изучала каждую частичку своего лица и тела. Я уже и сама не помню, что хотела найти. Может, как во мне закипает ярость. Может, как во мне всё ещё кипит её бесконечная золотая бездна. В стеклянной глади я всё равно не видела себя. Я видела долгие ночи, когда мы сбегали от глупых мальчишек и лежали, обнявшись, на жёсткой земле, разглядывая ночное небо. - Такое уродливое небо я никогда не видела, - она по-детски заветно складывала в гармошку свой край солнца и смеялась металлически звенящим голосом, исходящим откуда-то из глубины груди. Дорога говорила по-настоящему только со мной. Других она просто не хотела слышать и понимать, того же она требовала и от себя. Красивей её всё равно никого и никогда не было, и я с ней тихо соглашалась.***
Дорога обладала властью над моими снами. Я знала, что именно она каждую ночь вытекает из своего кинжала, пробирается через мокрые травинки в мою палатку. Именно она уводила прочь все ужасы дня и ночи в себя, запирая на неведомый замок, разрастаясь внутри себя всё большим и большим мраком. Что же оставалось мне? Мелькающие облака и цветы под веками. Призрачные прикосновения к моей коже, беспрепятственно проникающие в самые неприличные места. Грозные, резкие движения, перекатывающие меня на ту сторону, которую она хотела. И тминные запястья раскрывающейся бездны с мягкой кожей у моих губ. Те поцелуи, о которых я мечтала.***
Где ты сейчас!? Услышь меня! Ты не могла исчезнуть, просто не могла! Вернись! Дай мне уснуть!