***
— Зря ты не пришел ко мне, когда я звал тебя, Габриэль. Мы могли бы быть вместе. Трикстер — это архангел Габриэль. Мне не так уж легко было в это поверить, но Люцифер, кажется, знал это наверняка. Правда, Габриэль, как и другие ангелы, которые не сбежали (не считая Люцифера, чьи силы не питались небесами), растерял все свои силы, став обычным человеком. Но Люцу теперь это было даже на руку. Время набирать союзников прошло. Люцифер и так победил. Ему никто не нужен, кроме меня. — Ты знаешь, что мы остались одни? Остальные архангелы сбежали. Кроме Михаила. Его я убил сам. Тебе некому помочь. Расскажи мне, куда ты хотел увести остальных людей и Кастиэля, и я убью тебя быстро. Мне не так уж интересна история Габриэля, которую Люцифер упрямо хочет из него выцарапать. Меня больше беспокоит холод, подбиравшийся к нашему телу. Если бы я управлял им, мои руки уже начали бы трястись. — Ты где-то скрывался все эти годы. С кем-то скрывался. Есть кто-то, кто тебе дороже брата, Габриэль? К кому из этих людишек ты успел привязаться? Забыл, что когда-то ты любил меня более всех остальных? Я жажду крови. Мне нравится реакция Габриэля на Люцифера, его страх, который выдает его гусиная кожа, его кровь, текущая по нашим рукам. Мы находимся в нашем особом подвале, здесь жарко и кровь течет быстрее, чем наверху. Мне не интересна история Габриэля, но мне очень интересен процесс выковыривания ее из него. Я знаю, что Габриэль упрям, вижу в его глазах несгибаемую волю. И Люцифер знает. Но Люцифер умен, очень умен, и он обязательно найдет слабое место. — Знаешь, что меня все последние годы удивляло? Что мои демоны и армия кротов не смогли поймать ни одного языческого бога. Ни одного из всего их пантеона. Я знаю, что не всех перебили охотники, многие из них людям не по зубам. Но кто-то скрыл их. Помог им. Уж точно не люди. Не ты ли? Габриэль выдает себя. Кровь бежит по нашим рукам сильнее, потому что его сердце начинает биться быстрее. Потому что Люцифер прав. — Габриэль, — Люцифер разочарованно качает головой и отступает назад, театрально встряхивая руки. Капли попадают на лицо лжетрикстера, и тот жмурится, смаргивая красные капли. — Фу, какая гадость. На что тебе они? Эта кучка тараканов. Я разочарован. Габриэль продолжает молчать. Я, в общем, даже уважаю такую тактику. С Люцифером нельзя заводить разговор, он умеет выпытывать информацию. Но на самом деле никакая тактика с ним не поможет. Люцифер и вправду разочарован. Поэтому, помедлив пару секунд, выталкивает на первую роль меня. Он чувствует мою тягу к разрушению этого тела и хочет, чтобы я вытащил из Габриэля правду. Он любит наблюдать за тем, как я это делаю. Его это даже возбуждает. Я помню, как надломленно его голос раздавался в моей голове, когда я убил под его руководством в первый раз. «Как я рад, что ты сказал мне да. А теперь скажи еще, Сэм, скажи, нравится это? Нравится тот мир, что я делаю твоими руками?». И я кричал каждый раз, втыкая нож в развороченное тело: «Да! Да! Да!». И после, когда Люцифер дрочил себе моей же рукой, я кричал то же самое. С каждым криком моя совесть умирала. Впрочем, это не значит, что моя совесть умерла окончательно. Я отлично понимаю, что все это типа плохо и папочка бы не одобрил. Но просто мне глубоко наплевать. В этом мы с Люцифером особенно похожи. Я улыбаюсь Габриэлю. Я не собираюсь ничего говорить, все уже сказал Люцифер. Подхожу к стене и придвигаю к нам небольшой столик на колесиках. Широким жестом откидываю простыню, демонстрируя Габриэлю всю нашу общую с Люцифером коллекцию. Я ожидаю немного другой реакции, но он удивляет меня. Его глаза ясные и чистые, не то что мои. Я видел — наша с Люцифером сущность обезображивает черты моего лица. Он смотрит на хирургические инструменты спокойно, намного спокойней, чем смотрел на мертвое тело Кастиэля. Потом переводит взгляд на меня и впервые за час открывает рот. — Мне жаль тебя. Он жалеет Люцифера, не меня. Но его глаза смотрят так пристально, что я почему-то принимаю это на свой счет. Люцифер внутри меня, как ни странно, почти спокоен, безмолвно наблюдает. Я же разворачиваюсь и выхожу из помещения. Я возвращаюсь с картой Америки и тычу ей Габриэлю в лицо. — Где твое убежище? Куда ты хотел увести Кастиэля? — он отворачивается, и я отодвигаю карту подальше, вопросительно поднимая брови. — Ты наивен, если думаешь, что я что-то скажу. Не хочет? Ладно. Я опускаю карту вниз и начинаю рвать ее на мелкие кусочки, зажимая обрывки в кулак. Габриэль с подозрением наблюдает за мной. Правильно подозревает. Я запрокидываю ему голову и, сжав щеки, запихиваю обрывки в рот, следом отправляя скомканные остатки карты. Он пытается глотать, но пересохшим ртом это делать нелегко. Поверх рта идет скотч. Он прерывисто дышит носом — горло почти забито. Я двигаю пальцем и бумага перекрывает дыхание совсем. Габриэль задыхается, тряся головой. Глаза слезятся. Освобождаю ему дыхание. Крупные капли скатываются вниз по его щекам. Так лучше. Глаза уже не такие яркие. Он снова пытается проглотить то, что во рту, кашляя и дергаясь, и в конце концов это получается. — А ведь стоило только указать на ней, где твое убежище. Я резким движением отрываю скотч. Это тоже неприятно, я же знаю, я ведь был человеком. Вот почему Люцифер уважает мои методы пыток. Габриэль снова кашляет, со злостью смотря на меня. — Ты ведь еще не понял, насколько уязвимо человеческое тело, да? — я знал, что так и есть. Габриэль думал, что дело в боли. Но дело не в боли. Не только в ней. Поэтому некоторые свободные люди предпочли бы убить себя или стать кротами, чем попасть ко мне в подвал. — Ты поймешь. Мы с Люцифером знаем слабые места людей. И у Габриэля расширяются глаза, когда он верит мне.***
Мы развлекаемся посменно, то я, то Люцифер. Но Люцифер не дотягивает до меня и признает это, уступая первенство. Мои руки теперь почти все время теплые, и это замечательно. Я весел и часто улыбаюсь. Демонов это пугает, но нам с Люцифером нравится. Они и должны бояться. В этот раз я превзошел самого себя. Продемонстрировать архангелу все несовершенство человечества — что может быть лучше? Такого случая мне более не представится. Я мучаю его голодом, жаждой, не даю дышать, не даю ссать, не даю кончить, не даю слышать, не даю видеть; я бью его палками, ногами, плеткой, камнями, зная, что у каждого удара свой особенный вкус. Я даю ему свободу передвижения, а потом засовываю в коробку. Лью воду ему на голову, а потом жгу его ноги. Режу ему живот и потом показываю ему его внутренности. Он никогда не может предугадать, что я выберу сегодня. Способности Люцифера безграничны. Они не дадут Габриэлю умереть, пока тот не скажет правды. Но тот молчит. Не в прямом смысле, конечно, кричит он отменно, пока не охрипает, а потом воет или плачет. Периодически он находит силы насмехаться над Люцифером, и стоит признать, получается у него отменно, в плохие же дни он опускается до мольб о пощаде, но так и не говорит того, чего мы так настойчиво пытаемся из него выбить. Это удивительно, но мне не надоедает. Мне не скучно. Мне нравится мучить его. Нравится слушать его. А еще мне нравится трогать его тело. Я не сразу понимаю это. Мне нравится кровь, а кровь внутри тела, поэтому чтобы ее достать, приходится дотрагиваться до него, это логичная цепочка. Но потом я начинаю разделять эти два чувства. Когда я вожу рукой по его телу, залечивая смертельные раны, мне это нравится, хотя в этот момент я не собираюсь резать его вены. Мне кажется, что я уже дотрагивался до этой кожи когда-то. Меня это озадачивает. Но я не останавливаю пытки. Мне нравится пытать его, но вот Люциферу это наскучивает. Люцифер хочет результата. Люцифер сердится. Тогда я наношу Габриэлю глубокие порезы, даю ранам воспалиться, а инфекции развиться. Позволяю ему несколько дней проваляться в бреду в углу подвала. На очередной день я сажусь рядом и начинаю слушать его невнятный бред, вызванный лихорадкой. Люциферу понравилось такое решение, он спокоен внутри, думает о чем-то своем. В бормотании Габриэля нет ничего особенного, до тех пор, пока он не начинает произносить имена — сначала архангелов, а потом языческих богов. И богинь. Я настораживаюсь. Люцифер во мне тоже. Габриэль вдруг вскакивает, уставившись прямо на меня. — Сэм, за что ты так меня мучаешь? — вопрос звучит четко, а он смотрит прямо на меня. Я шокирован. Никто и никогда не узнавал во мне Сэма. Никто не подозревал, что Сэм все еще жив. Все еще существует. Это невозможно. Невозможно, чтобы он понял. Я давно не слышал этого имени от кого-то постороннего. Я вижу лицо Габриэля и понимаю, что мои эмоции отразились на моем лице. Мои, а не Люцифера. И тут Габриэль меняется. Его лицо неуловимо искажается. Нет. Он не понимал до этого. Но теперь понял. Только по выражению моего лица. И это тоже невозможно. Я не нахожу ничего лучше, чем усыпить его. Люцифер безмолвствует. Люцифер ничего не понял. Не понял, что Габриэль прочитал по моему лицу. Что Габриэль смог читать по моему лицу. Но я беспокоюсь. Меня трясет. Я выхожу из комнаты, и Люцифер что-то начинает подозревать. Когда мы поднимаемся из подвала в дом, он перехватывает контроль и ведет меня в ванную. Он встает напротив зеркала и частично отпускает меня. Я вижу его отражение в зеркале, а он — мое. Давно мы не общались вот так, лицом к лицу. — Что с тобой? — Люцифер мягок и заботлив, а я испуган. — Он понял, кто я. Это разве не плохо? — А тебе кажется, что это плохо? Я вру Люциферу. — Я… я не знаю. Я знаю. Мои руки помнят его тело, а мое имя из его уст волнует меня. Я что-то хочу вспомнить, но не могу понять, что. Это же просто трикстер. То есть, я считал его трикстером. Я не касался его. Я только прижимал его к стенке один раз с колом в руке, это все. Я перебираю остальные воспоминания с ним, но не могу понять, что тут не так. Я что-то упускаю. Люцифер внимательно смотрит на меня, а потом утыкается лбом в зеркало. Я чувствую, как наша кожа касается друг друга, как спутываются наши волосы между собой. — Не переживай. Он никогда не выйдет из этого подвала. Пусть даже никогда не скажет правды, так даже веселее. За то, что он предал меня, он заслужил вечные муки. Будет твоей игрушкой. Он ведь понравился тебе, верно? Будет твоим. Какая разница, как игрушка тебя называет. Сэм или Люцифер… Разве это имеет значение? Мы и так одно, Сэм. Его слова успокоили бы меня. В другой раз. Но сейчас они не помогают, потому что я не чувствую целостности с Люцифером. Больше нет. Я хочу понять почему. Но мысли путаются. Люцифер отходит от зеркала. Я не прошу его остановиться. Он не отдает мне контроля несколько дней, и я варюсь в собственном соку. Впервые за долгое время я перебираю свои прошлые воспоминания. Воспоминания, когда я был Сэмом. Тем Сэмом. Я пытаюсь найти в памяти ощущение знакомой кожи под своими руками. У меня должно получится. Ведь моя память очень хорошая. Когда я был охотником, то с легкостью запоминал номера машин, лица подозреваемых, свидетелей и жертв, формулы проклятий, ритуалов и обрядов. Формула изгнания демонов до сих пор сидит в моей голове. В Стэнфорде я мог бы получать хорошие оценки, просто пересказывая билеты наизусть. Я помню внешность всех чертовых девочек Дина поштучно, а уж у него партнерш было куда как больше, чем у меня. Я не очень понимаю, зачем мне надо вспомнить. Но не могу иначе. Поэтому я вспоминаю всех, с кем когда-либо спал. Каждую. И каждого. Парней было меньше, так что это должно быть просто. Стэнфорд. Слишком широкий, слишком высокий, слишком тихий. Охота после. Одного я вспоминаю в мельчайших деталях, но в конце концов отбрасываю. Дальше большой перерыв. Встреча с трикстером. Вторая встреча с трикстером. Я обнюхиваю каждую секунду в своей памяти, но нет и признака дежавю. Зато мне неожиданно приятно вспоминать Габриэля, свободного и сильного. Правда, его действия сейчас кажутся бессмысленными. Он пытался убедить меня, что мне нужно отпустить Дина, и тогда все будет хорошо. Я посмеялся бы, если бы мог. Дин мертв, и я его не спас, я его убил. И что с того? Иду дальше. Расставание с Дином. Несколько лет одиночества. И вот тут я наконец нахожу. Вот почему так сложно было вспомнить. Люцифер уже почти сломил меня тогда. Я пытался помочь охотникам с кротами, но было очевидно, что скоро они доберутся до крупных городов, и эта деятельность уже не могла дать мне какой-либо смысл. От кошмаров меня постоянно мутило, я плохо спал, мало ел и много пил. И в итоге переспал с незнакомцем. Я не видел его в темноте своего номера, а может, в темноте своего разума. Но я помню прикосновения. Я помню, как он называл меня по имени. Это был трикстер. Габриэль. И даже в своем обличье! Как же я был пьян, если не узнал его. Я выныриваю из воспоминаний наружу, смотрю на мир взглядом Люцифера. Сколько прошло времени? Люцифер не спешит идти к Габриэлю, и я сижу тихо, не желая напоминать о себе лишний раз. Люцифер умеет препарировать мозги, а я и так все еще ничего не понимаю. Ну было и было. Что с того? Что с того, Сэм? Чего ты хочешь? Габриэль не помогал тебе. Габриэль не друг тебе, не союзник, не брат и не сват. Габриэль никто. Лишь кто-то, знающий твое имя. Люцифер вдруг бесит меня своим позерством. Своей неспешной прогулочкой по окрестностям. Как ребенок, ходит и расшвыривает папочкины изобретения. Разрушает то, что он создал. Я пугаюсь этих мыслей, но от них никуда не деться, они настойчиво зудят под ухом. Я могу скрыть свои эмоции от Люцифера, но для этого нужны усилия. Я эти усилия совершаю. Вскоре Люцифер возвращается к подвалу, и я выдыхаю. А потом вижу Габриэля. Кажется, я пропустил много времени. Габриэль почти сошел с ума. По крайней мере, в его лице мало просвета. Ушла ясность, ушла упертость. Осталась обреченность и загнанность. Люцифер справился. Впрочем, с той почвой, что я оставил, надавить оставалось совсем чуть-чуть. Люцифер без предупреждения вытолкнул меня наружу. «Развлекайся». Я понимаю, что он хочет сказать. Покажи, что все в порядке, Сэм, что ты пришел в себя. Я не хочу развлекаться. Пытать. Я не могу. Я стою, не зная, что делать. Я хочу поговорить. Но как говорить так, чтобы Люцифер ничего не понял? Я даже не могу показать, что я Сэм, не выдавая себя Люциферу. Даже не так. Что я тот самый Сэм. Я вспоминаю, как Габриэль в бреду выпалил мое имя, и думаю о том, что он, наверное, тоже не знал, как. Что, если изначально дело не в Люцифере, а во мне? Он ведь спал со мной. Что, если Габриэль хотел поговорить со мной. Я вдруг злюсь и просто ударяю его по лицу с размаху. Если даже он специально попал в руки Люциферу, если допустить на мгновение, что он хотел связаться со мной, почему он молчит? Ждет знака первым? Ладно, пусть будет. Злость заставляет работать мои мозги, и я, хватая его за волосы, выдыхаю ему прямо в лицо: — Как же ты мне надоел. Все последнее время я пытаюсь вбить всего лишь один важный урок в твой долбанный неандертальский мозг, но ты даже его усвоить не можешь. Люцифер сидит внутри спокойно. Но он внимательно слушает. Габриэль сглатывает и задает вопрос. Голос хриплый, надтреснутый, тихий. Я вижу во рту рану на его языке. Я не трогал его языка, но Люциферу, видимо, надоела его болтовня. — Урок? Какой урок? — Навязчивая идея спасти твоих друзей не приведет ни к чему хорошему, Габриэль. Море боли и крови, вот что тебя ожидает. Поэтому подумай хорошенько и скажи наконец. Где они? Скажи, Габриэль, скажи что-нибудь. Ты ведь, ты понял, и если ты понял, то… — Кали очень красивая богиня. Мы с Люцифером аж подскакиваем, пусть и по разным причинам. Но дальше он несет полный бред. — Она такая гибкая и у нее такие нежные руки… Но она сильная. Самая сильная в этой вселенной. Если кто-то и разрушит этот мир, то это будет она. Не Люцифер. — Где ее искать? Где искать Кали и остальных? — Люцифер перехватывает управление в секунду. Он хватает Габриэля за плечи. Тот стонет, его кости переломаны уже по несколько раз, и я видел, что Люцифер не лечил его, поэтому теперь даже такое не самое грубое действие доставляет ему боль. Но потом Габриэль вдруг смеется так сильно и истерично, что я понял, что он и вправду сошел с ума. От ран во рту и сухого горла его смех режет слух своей неестественностью. — Где ее искать… Ее не надо искать, она сама тебя найдет. Ты такой тупой, Люцифер. Как пробка. Габриэль давно уже не ругался на нас. И это было последней каплей в и так небольшом терпении Люцифера.***
Крики не прекращалась. Долго. Очень долго. Под землей не чувствуется хода времени. Но и вправду — куда Люциферу спешить? Я не смотрел на это. Я думал. Как давно я не шевелил своими извилинами. Габриэль много нес чуши во время пыток, но никогда не заикался о языческих богах. Никогда не пытался даже соврать. Люцифер и вправду свалял тут дурака. Габриэль просто не знает. Он и вправду не знает, где они. Либо вообще с ними не знаком, либо просто не имеет такой информации. Пытки бессмысленны. Когда ты ничего не знаешь, сказать тебе нечего. А Габриэль к тому же знает, что не сможет сбежать и что Люцифер не даст ему ни смерти, ни покоя. Даже если он соврет от боли, Люцифер быстро узнает правду, и станет еще хуже. Вот он и не врет. Просто молчит. Даже сойдя с ума. Нет никакой тайны. Оказался ли он здесь именно из-за меня или просто решил попытаться достучаться до меня, когда увидел, или просто случайно назвал мое имя — я не знаю, но это и не так важно. Важно, что он откликнулся на мою немую просьбу о разговоре. Что ты пытался сказать мне, Габриэль? При чем тут Кали? Она порождение твоей порушенной психики или и вправду существует? Но я знаю, что никакой языческий бог не сравним с Люцифером. Если она существует, она никто перед ним. Мысли путаются, когда я снова слышу снаружи крики. Я пытаюсь абстрагироваться, но получается все хуже. Я сдаюсь и смотрю на Габриэля глазами Люцифера. Лучше бы не смотрел. Он жив только потому, что этого хочет Люцифер. Но это нечто уже никогда не будет человеком. Почти не осталось кожи, которую я так любил ощущать. Я чувствую злость, переполняющую Люцифера. Габриэль сумел задеть и его за живое. Как у него это получилось — докопаться до обоих одновременно, я не знаю. Талант ковыряться в нервах, не иначе. Я поражаюсь своим мыслям. Я воспринимаю его как… как раньше бы воспринимал людей. Но сейчас — это не прошлое. Прошлое не вернуть. Дин мертв, я сказал «да», человечество почти вымерло. Мне это не нужно, хочу крикнуть я. Мне не нужно возвращаться к прошлому! Тут Габриэль умудряется повернуться и смотрит на меня в упор. Люцифер управляет сейчас моим телом, не я. Но он смотрит на меня. На Сэма. Его глаза залиты кровью и слезами, но они полны боли, и я думаю, что такие же глаза у меня были в ту нашу общую ночь. Я уже вспомнил, как Габриэль был нежен, как целовал мои ноги и обнимал со спины, как ребенка. Он больше ничего не смог сделать, тот Габриэль. И этот не может. Нет никакого великого плана, подумал вдруг я. Нет никакой Кали. И богов. И не ради меня Габриэль обрек себя на все это. Просто увидел мое тело и, наверное, что-то проснулось в нем. Что-то он чувствовал ко мне, этот Габриэль, раз нашел меня той ночью. Раз почему-то связался с нами, охотниками, хотя был архангелом. Раз пытался помочь мне примириться со смертью Дина. Какая ирония — я окончательно сдался Люциферу, когда хрустнула его шея под моими ногами. Габриэль был прав, нужно уметь отпускать людей. Нельзя замыкаться на одном человеке. Кроме Дина у меня был Габриэль. Всегда был. А я и не знал. Ушел тогда, по утру, оставив деньги на тумбочке, решив, что это обычный проститут, и ушел говорить Люциферу «да». Впрочем, Габриэль и сам меня не остановил. Он сожалеет теперь? Впрочем, нам обоим уже поздно сожалеть о прошлом. Но кое-что я могу сделать для Габриэля прямо сейчас. Отплатить ему за то, что он открыл мне на кое-что глаза. Я перехватываю управление так легко, что даже не успеваю удивиться. Я знаю, что не смогу схватить оружие, знаю, что не успею ударить. Но у меня есть моя сила, моя, не архангельская. Пусть я и не пил демонской крови, но ведь мне и не нужно изгонять демона. Мне нужно всего лишь остановить одно-единственное человеческое сердце. Я с усилием сжимаю руку в кулак и глаза Габриэля гаснут. Я успеваю уловить, как смерть накрывает его зрачки. Как какая-то пушинка, опадая, падает на белок, не вызывая никакой реакции. Все это в одно лишь мгновение. Люцифер отбрасывает меня внутрь так далеко и так сильно, что я почти чувствую удар о пол его сознания. Он схлопывает, запирает меня, и я — просто плоский лист под прессом его ярости. Время останавливается для меня. Я один. Габриэля больше нет. Но я понимаю, что я могу поднять эту плиту, что лежит сверху. Я никогда не узнаю, решил ли Габриэль-затейник прозорливо и специально сравнить меня с богиней разрушения и богиней-освободительницей, или он и вправду к тому времени съехал с катушек. Но… — Какой же ты тупой, Люцифер. Самовлюбленный ублюдок. Я поднимаюсь и мои руки очень теплые.