Все цвета

Эта дуэль не первая, но то, что осталось за сотни хорн от заснеженной Торки, теперь кажется давно забытым сном. Валентин парирует удар и думает о разрушенной Олларии, о пустых улицах и площадях, засыпанных сероватой сухой листвой. Парирует следующий — и вспоминает дорогу среди острых горных вершин, врезающихся в бледное зимнее небо. Еще выпад — и Валентин отшатывается, невольно отступая. На светло-серой кружевной отделке рукава проступает и расплывается темное пятно. Похоже, виконт Сэ все же задел его. Валентин молчит пару мгновений, раздумывая, требует ли данная ситуация каких-либо слов, а потом просто перехватывает украшенный резьбой эфес удобнее, собираясь продолжить. И замирает, заметив то, чего просто не может быть. Темно-серые стены зала, ярко-белое пламя свечей, черные тени. Все привычное, черно-бело-серое. И алая кровь на рукаве — Валентин ни разу не видел цвета, но совершенно точно знает, что это именно алый. Виконт Сэ смотрит на него в замешательстве — похоже, на самом деле вовсе не хотел ранить, — но в черных глазах мелькает решимость: тоже намерен продолжать. — Что здесь происходит? — требовательно интересуется знакомый голос, кажется, генерала Райнштайнера, и Валентин сразу понимает, что их с виконтом дуэль на сегодня окончена — хотели они того или нет. Перед тем, как вернуться к себе в комнату, Валентин снова переводит взгляд на рукав, но кровь больше не выглядит алой, окрасившись в привычный грязно-серый оттенок. * * * Валентин не спит, пробуя найти какое-то решение, какой-то выход, но ему едва ли не впервые в жизни не приходит в голову ничего стоящего. Черный, белый, серый. Все цвета. Других не существует. И если кто-то вдруг начинает видеть ярко-алое, золотистое, желто-оранжевое… это считается ничем иным, как первым признаком начинающегося душевного недуга. И методы, применяемые лекарями в этом случае, не отличаются приятностью или разнообразием. Подумать только, свихнувшийся герцог Придд. Мысль вызывает невеселую усмешку, и Валентин осторожно поднимается с кровати и, бесшумно ступая, подходит к окну. Черное небо и тускло-серые отблески звезд. И никаких цветов. Возможно, он признал бы свое нездоровье. Возможно, доверился бы лекарям. Но одно давнее воспоминание не дает это сделать. Валентин помнит этот разговор так четко, так подробно, словно тот состоялся всего несколько дней, а не лет назад. — Ты когда-нибудь видел цвета? — вопрос Юстиниана, заданный настолько будничным тоном, что Валентин не сразу понимает его истинный смысл. — Конечно, — уверенно отзывается он. Они сидят прямо на траве, чуть влажной от росы, устроившись среди раскидистых кленов неподалеку от замка Васспард. Осенью Юстиниан уедет в Лаик, но пока что в разгаре лето, и дни стоят жаркие и солнечные. — А, ты о тех цветах, — спустя пару мгновений догадывается Валентин. — Нет, другие не видел, — он хмурится и добавляет тихо: — Это же признак душевной болезни, — девять ему исполнится только в конце осени, но об этом он уже осведомлен. — Душевной болезни, — задумчиво повторяет Юстиниан и неожиданно произносит: — Значит, легенду о родственных душах ты не слышал? Валентин отрицательно мотает головой и выжидающе смотрит, заинтересованный непонятной легендой — она может оказаться одной из сказок брата, которые тот часто рассказывает ему, когда они вдвоем, и можно мечтать столько, сколько хочется. Но Валентину не кажется, что то, что Юстиниан собирается рассказать, является выдумкой, и от этого почему-то становится страшно. — Существует древняя легенда о том, что у каждого человека есть родственная душа, — начинает Юстиниан, немного помолчав и оглядевшись — проверяя, что никто не видит и не слышит их. — Только встретить ее сложно, и случается такое довольно редко. Зато, если встретить, можно увидеть мир в цвете — в тех, других цветах. Которых «не существует». И душевный недуг здесь совсем ни при чем. — Но это всего лишь легенда? — серьезно уточняет Валентин. Он напуган — брат не должен говорить подобное, никто не должен, потому что это считается запрещенным и неправильным. Но в то же время он заинтригован происходящим и даже забывает спросить, откуда Юстиниану известно такое. — Не знаю, — Юстиниан смеется и разводит руками. — Отцу не рассказывай, — предупреждает он, а потом откидывается на траву, заложив руки за голову, и едва заметно улыбается каким-то своим мыслям. Валентин проводит ладонью по лицу, заставляя себя вернуться в настоящее. Оконное стекло прохладное и хрупкое под пальцами. — Знаешь, Юстин, — произносит он в темноту. — Кажется, у меня появилась возможность проверить правдивость твоей древней легенды. * * * В трактире жарко натоплено, светло-серые блики скользят по стенам, а вино в бокалах выглядит темным, почти черным. Валентин аккуратно отодвигает массивный стул с резной спинкой и устраивается с самого края стола. Виконт Сэ тоже здесь — подозрительно замолкает, заметив своего недавнего противника, а после продолжает прерванный разговор как ни в чем не бывало. Его собеседники, братья Катершванцы, смеются и переспрашивают что-то. Слов толком не разобрать, но Валентин и не пытается прислушиваться, полностью поглощенный совсем другим. Шейный платок виконта Сэ. Самый обычный шейный платок, еще мгновение назад темно-серый, наливается оттенком, знакомым и незнакомым одновременно. Лиловый. Валентин уверен, что это лиловый, хотя никогда раньше не видел ничего подобного. На гербе Дома Волн изображен спрут на волне, и Валентин отстраненно думает о том, что глубокая затягивающая вода точно должна быть лиловой. Странная, несвоевременная мысль. Лиловый вспыхивает невозможной яркостью и гаснет, превращаясь обратно в темно-серый. Валентин рассеянно сжимает в ладонях бокал и никак не может решить, что же делать дальше. Если рассуждать серьезно — ему необходимо сообщить о своем… состоянии генералу Ариго и отправиться к лекарю. Вот только то, что ему известно о методах лечения, совсем не обнадеживает. И все же, если он действительно болен, то не должен подвергать своих людей опасности, поскольку отвечает за них. «Я понаблюдаю еще», — мысленно дает он себе слово. — «И если почувствую себя странно или необычно, то сразу…» Продолжать не хочется, и Валентин решает сосредоточиться на ужине и предстоящей разведке, а не на открытой яркости алого и мерцающей глубине лилового. * * * Лед покачивается и скользит под ногами, то и дело пропадая неровными краями под водой. Ледяным ощущается все — пронизывающий ветер, неспокойная река, выстывшее небо. Валентин медленно продвигается вперед, вглядывается в очертания двух силуэтов на берегу. Генерал Ариго и виконт Сэ. Валентин не различает лиц с такого расстояния, но он почти уверен, что на одном из них сейчас застыло напряженное, а на другом скептическое выражение. Валентин вглядывается в ночное небо, прежде чем продолжить путь, и это становится непоправимой ошибкой. Небо больше не черное. И даже не темно-серое. Оно синее, такого густого, насыщенного оттенка, что невозможно отвести взгляд. Валентин делает неуверенный шаг, еще один, а потом оскальзывается и оказывается в воде. Течение не слишком сильное, но река и правда кажется сплошным обжигающе холодным льдом. «Не нужно, я умею плавать», — хочет крикнуть Валентин, поняв, что виконт… нет, не виконт Сэ — Арно — бросился за ним в реку. Но вода захлестывает, тянет на глубину, такая холодная, что перехватывает дыхание, и несказанные слова затихают где-то глубоко внутри. До берега совсем недалеко, но когда они оба выбираются на осевший весенний снег, Валентин чувствует, как липнут к лицу намокшие волосы и каким неожиданно теплым ощущается тесно прижавшийся к нему Арно. — Благодарю, — едва слышно выдыхает Валентин, облизывая непослушные губы. — Скорее обратно в лагерь, — встревоженно торопит их генерал Ариго, и Валентин подчиняется. Единственный торопливый взгляд на небо заставляет разочарованно выдохнуть — нет больше никакого синего. — Что ты там все высматриваешь? — сердится Арно, но в его недовольных интонациях Валентин вдруг явственно различает страх и недоверие. Возможно ли, что?.. Внезапная догадка требует проверки, и теперь Валентин точно знает, как именно выразит свою благодарность Арно за сегодняшнее. * * * Терпкий запах «Змеиной крови» смешивается со сладковатым ароматом цветущей черемухи. Ее пышные белые гроздья покачиваются на ветру, льнут к распахнутым ставням. Арно все же принял его приглашение после того случая на реке, и теперь что-то неуловимо изменилось. Валентин не уверен, дело в нем самом, в Арно, в невозможных проблесках оттенков или в чем-то другом. Словно древние выдумки непостижимым образом превратились в реальность, заставляя Валентина незаметно разглядывать растрепавшиеся светлые волосы и шейный платок. Тот самый или нет, Валентин не знает — все одинаково серое, выцветшее, и сложно решить, стоит ли видеть иное. Арно чуть хмурится, явно размышляя о своем, и Валентин первым разбивает повисшую тишину: — Как тебе ход нынешней кампании? — Не то чтобы очень удачно, — Арно усмехается, но в этом нет ни намека на веселье, скорее, тщательно скрываемая тревога. — Недавно я получил письмо от брата, — продолжает он. — Ну, граф Савиньяк, конечно, просил о нем никому не рассказывать, но, думаю, ты вряд ли станешь болтать, — Арно откидывается на спинку стула, вертит в руках наполненный бокал. — Мне не нравится происходящее, но поскольку я сам не располагаю необходимым опытом, то полностью полагаюсь на генералов. — Я многим обязан генералу Ариго и считаю за честь сражаться под его началом, — Валентин настороженно вглядывается в окружающие предметы — неровное пламя свечей, небрежно скинутый на спинку стула плащ, густую листву за окном, — но все остается серым, черным, белым, словно и не было никогда никаких оттенков и других цветов. «Неужели я ошибаюсь, и причина вовсе не в Арно, а в том, что я и правда постепенно схожу с ума?» — Я хотел бы принести тебе свои извинения за то, что считал предателем, — неожиданно произносит Арно и подается вперед, тянется, легко касается затянутой в перчатку ладони Валентина. Пламя свечей вспыхивает и рассыпается золотистыми искрами. Оно больше не белое, не бледно-серое, не тусклое. Оттенок теплый и живой, совсем не похожий на остальные. Арно застывает, неверяще смотрит на оплавившийся воск. — Полагаю, ты тоже это видишь, — спокойно решает Валентин. — Вижу что? — Арно резко вскидывается, отшатывается и продолжает с вызовом. — Не представляю, о чем ты, — он выглядит рассерженным, но Валентин улавливает нотки паники в голосе. Неудивительно, если Арно известны лишь общепринятые факты. Это ему повезло, и Юстиниан рассказал о легенде. Другие могут не знать. Поэтому Валентин не считает нужным настаивать, и яркое золотистое пламя снова становится блекло-серым. * * * Сражение выматывающее, тяжелое, но такого не мог предугадать никто. Ливень захлестывает, не дает видеть, что происходит вокруг. Черно-белые мундиры талигойцев все перемазаны одинаковой серой грязью и глиной. Ураган постепенно затихает, но ливень продолжается. Люди Валентина в безопасности, а вот Арно давно не видно. Кажется, он направлялся к генералу Ариго, но… Внутри все сжимается, когда Валентин замечает Кана сквозь потоки воды. Тот с жалобным ржанием останавливается рядом и бьет землю копытом — вымокший, с растрепавшейся гривой… и без всадника. Он пришел, потому что запомнил Валентина и его мориска, и теперь явно требует от них помощи. Валентин без раздумий взлетает в седло и подхватывает Кана под уздечку. — Мой герцог, вам не стоит уходить отсюда! — окликает его кто-то, но он не оборачивается. — Веди, — негромко приказывает он Кану, и тот, словно понимая, что от него требуется, пускается рысью в ливень, увлекая Валентина за собой. * * * Арно они находят не сразу. Несколько раз Кан теряется в потоках воды, увязает в грязи и жиже — луг превратился в болото, а дождь все не прекращается. Наконец Валентин замечает знакомый силуэт возле кочки, возвышающейся над водой. Он спешивается и бежит вперед, почему-то вспоминая, какой алой выглядела его собственная кровь тогда на рукаве. — Арно!.. Это действительно он — живой, раненый, но живой. Валентин выдыхает с облегчением, бегло осматривая его, — кажется, задето плечо и рука, при такой погоде не разобрать. Словно услышав его мысли, дождь прекращается столь же внезапно, как и начался, и первый луч солнца скользит по лугу. Арно открывает глаза, растерянно моргает и садится, почему-то недоуменно оглядываясь вокруг. — Какая трава зеленая, — словно в полусне произносит он, касаясь ближайших стеблей здоровой рукой. И Валентин тоже видит — ему кажется, что они оказались в зеленом океане, и он смотрит широко раскрытыми глазами на то, как светло-серые блики солнца поблескивают в сероватой воде, а вокруг простирается бесконечная свежая зелень травы. — Да, — подтверждает он тихо. — Зеленая. Арно вздрагивает и смотрит на него, часто дыша. Нужно отвести его к лекарю, срочно, но… — Ты, — шепчет Арно, цепляясь за его рукав, и вдруг весь мир вспыхивает разными оттенками. Оба удивленно выдыхают и неверяще оглядываются, испугавшись одного и того же — что они вдвоем потеряли рассудок в этой битве. — Это же невозможно, — растерянно произносит Арно. — Я не хочу, чтобы я… чтобы меня… — Это — не сумасшествие, Арно, — голос Валентина звучит спокойно и уверенно. — Я расскажу тебе, что это, но — позже. Нужно доставить тебя к лекарю, — он думает, что теперь им обоим придется скрывать это всю жизнь — скрывать то, что они видят. Но в данный момент каким-то непостижимым образом он счастлив — потому что Юстиниан оказался прав. — Я… верю тебе, — решает, наконец, Арно и улыбается в ответ.