I ponder of something great My lungs will fill and then deflate They fill with fire Exhale desire
У Чонина тысяча и одна причина, чтобы не подходить к Сехуну даже на сотню метров. Причем большинство этих причин Сехун озвучивает самостоятельно, не прекращая, при любом удобном случае. - Руки от меня, блять, убери. - Отойди, я все сделаю сам, не беси меня, иначе я набью тебе ебло, даун. Сехун не самый лучший вариант для того, чтобы влюбиться. Но Чонин не то, чтобы специально это сделал. И не то, чтобы по собственной воле. * * Чонин наворачивает круги около остановки, не находя в себе сил пойти дальше. Прохожие с подозрением косятся на крашеного в пепельный блонд парня, который тихо матерится, пиная столбы, уже минут двадцать. В каком-то смысле Чонину смешно, в другом — безумно тошно. - Сехун, я тут неподалеку от твоего дома, завернул случайно в Кандонгу, может, мне купить тебе что-нибудь? Кофе, сигарет, упаковку курицы, у тебя же дома вряд ли есть что-то, а с голоду помирать — это как-то совсем нехорошо...нет? - Чонин чувствует себя критически тупо, смотря в телефон с набранным номером. - Сехун, знаешь, я понимаю, что возможно тебе сейчас не очень удобно, но можешь сейчас выйти из дома и подойти к мосту Кванчжингё? Нам стоило бы обсудить кое-что, по телефону так просто не расскажешь, - Чонин стряхивает пепел с сигареты, а потом, судорожно выдохнув, кидает ее на дорогу, где ее через пару мгновений раскатывает колесами автобуса. - Сехун, слушай, дело в том.. - В чем? - раздается за спиной спокойный негромкий голос. Чонина бросает в холодный пот, потом размазывает - так же, как ту сигарету, что он кинул - закапывает в землю, на надгробие приземляется довольная ворона (почему-то с лицом Чанеля), а потом он поворачивается. - Привет, я и не заметил, как ты подошел, - голос парня очень сильно дрожит. - Так в чем дело-то, - тут же перебивает Сехун, натягивая шапку до самых бровей, пряча розовые, покрашенные дешевой краской волосы. Погода мерзкая и промозглая, Чонину кажется невероятным то, что парень вышел из дома в такой день, и еще более невероятным, что именно в тот момент, когда Чонин… - Да ни в чем, честно говоря. Ты, наверное, ослышался, - он мнется, застревая в словах, как в паутине неправдоподобных отговорок. Чанель в его голове громко презрительно каркает и улетает куда подальше. - Чонин. Не еби мне мозги. Что ты там хотел сказать? - Сехун ненавязчиво забирает пачку ментоловых из рук парня, достает одну сигарету и щелкает пальцами, мол, эй, прикури, что стоишь. К тому моменту, как они неторопливо подошли к мосту, Сехун успевает докурить до фильтра четвертую сигарету подряд, надеть толстовку, пожаловаться на жару, снять ее, споткнуться и обматерить асфальт, выронить телефон и обматерить его. - Слушай, вопрос все еще актуален, парень, - он резко останавливается и с усмешкой смотрит на смущенного Чонина, пусть и немного снизу вверх. - И будет довольно неплохо, если ты перестанешь уходить от ответа. Чонин чувствует себя провинившимся школьником, хотя ему уже почти двадцать четыре. - Да ничего важного, честно говоря, - голос тихий, неуверенный, будто и не его вовсе. - Я просто хотел позвать тебя проветриться, ты все время сидишь взаперти, это не дело. - Не дело — это пиздеть в глаза, - тут же обрывает его младший. Чонин теряется в словах, он хочет высказать все и сразу, но страх, что Сехун… он даже не может представить себе, что может сделать Сехун в ответ на его маленькое убогое признание. - Давай ты перестанешь вести себя, как малолетка, и все уже нормально скажешь, all right? Сехун откровенно смеется над ним, как кажется Чонину. Или заранее ненавидит. Потому что так изощренно давить можно только из ненависти или желания развлечься. И он не уверен, что Сехун не может совмещать первое со вторым. Чонин закрывает глаза. Чем дальше, тем больше усилий ему приходится прикладывать, чтобы либо не ударить маленького саркастичного отшельника, либо не вдавить его в перила моста, зарывая руку в волосы, убитые краской. - Хочешь, можем сходить кофе выпить в какой-нибудь охуительно спокойной атмосферке, - продолжает Сехун, ковыряя носком крылатого кроссовка красное покрытие асфальта. - Или сигарет купить. Ну, или, если нет, можем сгонять до Чонногу и поесть курицы в Sambo Chicken.. а то с голоду помирать — это как-то совсем нехорошо. Чонин передергивает, как будто он наступил на слизня, взрывающегося под ногой фейерверком из мерзкой зеленой жижи, полностью забрызгивая красные конверсы. - Зачем ты надо мной издеваешься, если все слышал сам? Садизм и ирония как смысл жизни? - руки немного дрожат, но не настолько, чтобы это было заметно даже через ткань куртки. - Irony and sadism.. звучит довольно неплохо, но, наверное, не сегодня. Скорее отвага и слабоумие, - Сехун скалится, опираясь на ограждение, отделяющее его от полета в темную воду. - Ты же хотел со мной поговорить — и вот я здесь. - Иди к черту, О Сехун, - слова даются с трудом, язык переваливается во рту, как мельничные жернова, нехотя, медленно. * * У Чонина постепенно входит в привычку ходить по городу без цели — заворачивая в первый попавшийся поворот, спонтанно переходя дорогу и идти абсолютно в противоположную сторону. Смысла он в этих прогулках не видит, разве что таким образом он не находится весь день наедине со своими мыслями, окруженный стенами, покрашенный в цвет молочного шоколада. Давящее одиночество он ненавидит почти так же, как и молочный шоколад. Почти так же, как ненавидит Сехуна. Хотя, пусть Чонин и называет это — в монологах в своей голове — ненавистью, это скорее абсолютно детская обида. Чонин не любит, когда над ним смеются, тем более так откровенно. За прошедшие две недели в пропущенных вызовах отыскать какой-то важный пропущенный звонок насчет подработки, которую Чонин все еще самонадеянно ищет, практически невозможно. Подряд идет заученный до последней цифры номер Сехуна. Чонин не видит смысла брать трубку. Ему проще сбросить очередной звонок и нажать на play в проигрывателе. Одни и те же песни на повторе. Это не может не смущать Чонина, который обычно не может слушать трек больше двух раз, но все остальные он просто проматывает, раздраженно морща лоб. Он сворачивает в первый попавшийся бар и заказывает монтгомери мартини в лучших традициях Хемингуэя. Забрав стакан с бара, он пытается найти свободный столик и боковым зрением замечает Чанеля, отчаянно машущего ему рукой. - Ну, Кай, как дела с твоей розовенькой сладенькой любовью? - раздается в тот же момент, как Чонин садится на диван, и стакан чуть не падает у него из рук. - Чанель-а, будь добр, - цедит сквозь зубы парень, - прикрой варежку. Пока она у тебя есть. Бэкхен хихикает, обнимая Чанеля за шею, за что ему тоже прилетает злобный взгляд. - Нет, ну ответь, мне же интересно. Не каждый день наш малыш влюбляется в малолеток, - продолжает давить рыжеволосый, задумчиво гладя Бэкхена кончиками пальцев по шее. - Я, может, как заботливый папочка, переживаю за тебя. - Я тебе сейчас переломаю руки и ноги, - Чонин закатывает глаза, отпивая первым же глотком чуть ли не всю горьковатую жидкость. - Во-первых, он младше всего на полгода, во-вторых, отъебись, в-третьих, отъебись. И в-четверых, он меня выше. Чонин врет, не на полгода, а на четыре, но обсуждать это с задирой-Чанелем и едким Бэкхеном хочет едва ли. Чанель в ответ только пожимает плечами, чуть прищуриваясь. - Как скажешь, собственно. Знаешь, Кай, выбирая между охуительной историей и конечностями, я выберу второе. Заказать тебе что-нибудь, - он достает из кармана золотистую карту. - Повышение на работе. Отметим? Чонин допивает до дна, со звоном ставит стакан на деревянный столик, медлит пару секунд и кивает. * * - Бэкхен, перехвати его повыше, у меня рука устала тащить в одиночку, - шипит Чанель, перекинув руку Чонина через шею. Чонин в раю. Все в раю немного плывет и очень яркое. Как детская гирлянда, правда, разве что не перегорит, если не выключить вовремя. Чонин сам плывет, как маленькая рыбка по волнам. Волны окутывают его со всех сторон, нежно обнимая клоками белой пены. Пена забивается в рот, глаза и уши, лишая возможности дышать, а волны давят и не дают шевелиться. Чонин мало что помнит после седьмого шота обжигающе-ледяной водки, которую он самонадеянно запил индийским пейл-элем. - Блять, Чанель, если вот он так подохнет, то объяснять все его матери будешь ты, - сквозь пену слышит Чонин и смеется. И давится пеной снова. - Нет, Чанель, серьезно, - в глазах Бэкхена настоящая паника. - Вот что с этим сейчас делать? А если он задохнется? - Прекрати, пожалуйста, а, - Чанель на автомате закатывает глаза, - он не в первый раз так напивается. - Ты его споил, так что ответственность за него несешь ты, - отрезает Бэкхен. - Ну и я тоже, судя по всему, но меньшую. Чонин сидит на какой-то кривой грязной и мокрой лестнице, упав головой на колени. Брендовые зауженные джинсы от guess пропитываются мерзкой жижей.Guess what.
- Парни, у вас все в порядке? - доносится из-под фонаря буквально в паре метров от. Бэкхен вздрагивает от неожиданности и пытается разглядеть лицо человека в черной мантии, который появился будто бы из ниоткуда. - А что такое? - осторожно спрашивает он, сжимая ладонь Чанеля. - Да, я помочь бы мог, если нужно. - у парня волосы, как отцветшая фуксия, и, если бы он не снял капюшон, Чанель вряд ли смог заметить его, одетого во все черное, даже прямо рядом с собой. - Мне кажется, что мы сможем справиться сами, - быстро говорит он, оглядывая парня скептическим взглядом, и на секунду подвисает, пытаясь сопоставить кусочки мозаики. - Простите за любопытство, но как вас зовут? - Сехун. О Сехун. А что? - Чанель облегченно выдыхает и кидает взгляд на пытающегося то ли выкашлять, то ли выблевать свои легкие Чонина. - Ты же с Каем встречаешься? - тут же тараторит Бэкхен, подходя к парню поближе. - Ну, с Чонином, если тебе так понятнее. Можешь его к себе домой забрать? Пока мы его.. в общем… его ключи где-то выпали по дороге, а запасные есть только у Лухана, а добраться к нему сейчас — это часа три-четыре, если не больше.You're a faggot.
Сехун щурится. - Да, хорошо, - через несколько секунд, едва-едва не растянувшихся на неловкую паузу, отвечает он. - Вызовите такси, а то мой телефон is absolutely dead. * *I ponder of something terrifying 'Cause this time there's no sound to hide behind
Чонин просыпается с космически-мерзкой головной болью. Как будто его, схватив за волосы, привязали к водяному колесу, а лопасти раз за разом били его по голове, обливая тухловатой зеленой водой. Чонин очень не любит зеленый цвет в последнее время. А еще Чонину очень не нравится то, что он не понимает, где именно просыпается. Комната абсолютно незнакома, сквозь плотно сдернутые шторы едва пробивается флюоресцентный свет, вероятнее всего, фонаря. Жестковатая кровать контрастирует с мягкостью огромной подушки, три одеяла и большой клетчатый плед придавливают его, превращая в маленькую мумию. Он едва слышно хрипит, пытаясь размять голосовые связки, и слышит, как в углу комнаты кто-то встает. - Ну что, как голова? - в голосе не то, что ощущается ехидство, он пропитан им полностью. - Не очень-то хорошо просыпаться с похмельем? Чонин только кивает и зарывается в одеяло поглубже. - Если я включу свет, ты не блеванешь на мою кровать, надеюсь? Парень пытается отрицательно помотать головой, но движения даются слишком сложно и медленно. - Значит, блеванешь, - обреченный вздох. - Мудила. Обладатель голоса подходит поближе и садится на кровать, поджимая под себя одну ногу, а вторую — в смешном носке с орнаментом из зеленых гусениц — свешивает с кровати. - Ничего не хочешь рассказать интересного? - у Сехуна взлохмаченные волосы, из которых начал вымываться пигмент, и теперь они приобретают грязно-розовый оттенок. Чонин хрипит и залезает под одеяло с головой. - Например, о том, почему ты динамишь меня так, как будто уже меня трахнул. This person cannot be used twice. Please try to call later. Чертово уже бросает Чонина в холодный пот. Сехуну смешно, Сехун любит играть в провокации.Truth or dare.
- Прекрати, - едва слышно выдавливает из себя Чонин. - Я не знаю, зачем тебе это нужно, но прекрати. У Сехуна темные отросшие корни, которые слишком сильно бросаются в глаза, а еще мятая футболка, которая совсем не сходится с теми представлениями о домашнем виде Сехуна, который Чонин себе фантазировал.Sometimes quiet is violent I find it hard to hide it
Фоном играет какой-то незнакомый парню трек, достаточно громкий, чтобы слышать (но не разбирать) слова и получать битами по барабанным перепонкам, но не настолько, чтобы Чонина снова начало подташнивать. - А ты не хочешь меня трахнуть? - Сехун недовольно щурится, болтая ногой и каждый раз ударяясь пяткой об кровать. Чонина очень напрягает то, что слово «трахнуть» звучит слишком часто, но у него все еще слишком мало сил, чтобы ответить что-то достаточно дерзкое и самоуверенное и при этом не закашляться и не подавиться маленькими кусочками чего-то очень мерзкого в его рту. - Я же классный, блять, нет что ли, - продолжает Сехун, подползая по кровати чуть поближе, заставляя Чонина съежиться под одеялом. - И я тебе нравлюсь. Ты же хочешь меня? Чонин мотает головой под одеялом, потому что слова, что говорит этот абсолютно почему-то незнакомый ему парень с розовыми волосами, звучат, как угроза. - Ка-ай, - голос мягкий, тягучий, как мед, Чонина передергивает от того, как звучит его кличка на этих губах. - Давай обойдемся без вранья, you know. Чонин doesn't know. Вернее, doesn't want to know, поэтому только продолжает мотать головой, пока кровь стучит в ушах. Все это кажется странным наркотическим трипом, в котором кроме Чонина и Сехуна, стягивающего с него одеяло, никого нет. От Сехуна пахнет полынью и мелиссой, кориандром и лакрицей. А еще очень сильно — спиртом. Чонина немного мутит от запаха спирта, но розововолосый парень попросту скидывает одеяло на пол - Чонину негде спрятаться. Сехун подползает ближе, упираясь острым коленом Чонину между ног, зарывается рукой в сухие ломкие волосы и оттягивает назад, открывая шею. Чонин резко выдыхает от боли. Сехун смеется. - Кай. К-а-й, как в сказке, да? - от дыхания в шею у Чонина перехватывает дыхание, но оттолкнуть парня он не может. Да и не уверен, что хочет. - Такой маленький мальчик, который спас свою семью от великанов, да? - Это мальчик-с-пальчик, - севшим голосом шепчет в ответ. - Кай — из другой сказки. - Из нашей? - лицо Сехуна прямо напротив, глаза в глаза, прятаться некуда. Его губы испачканы чем-то зеленым — Чонин почему-то начинает недолюбливать зеленый цвет — и слишком-слишком близко. Чонина немного мутит, но Сехун слишком мягкий, сладковатый. И теплый. Его нельзя оттолкнуть, попросить уйти, тело отторгает эти мысли. Сехун обнимает Чонина, а потом аккуратно прижимается к его губам своими. - Нашей. Когда Сехун аккуратно снимает с Чонина боксеры и спускается ниже, шурша смешными носками об одеяло, у парня пересыхает во рту. Когда Сехун аккуратно облизывает губы (и не только губы), Чонин сдавленно стонет, пытаясь избавиться от давящего горячего комка в груди, а потом стонет в голос, когда Сехун со специфическим незнакомым до этого момента Чонину, но очень пошлым звуком, берет глубже в горло. И не справляется, сжимая холодную простыню во влажных ладонях. Когда Чонин кончает, Сехун громко сглатывает, вытирает рот о вытянутую домашнюю футболку и улыбается. - Как дела? - спрашивает он немного осипшим голосом, и Чонину хочется то ли смеяться, то ли плакать. - Хорошо, а у тебя как? Диалог слишком бессмысленный, бытовой и точно не сходится с тем, что Чонин представлял в своих возможно иногда даже слишком откровенных фантазиях, стоя в душе. - Ну, такое, - Сехун смеется и встает с кровати, в то время пока парень, растерянно поискав взглядом свои боксеры, прячется под одеяло. - Пойду в душ, пожалуй. Gonna wash ma mouth-a with soap. Чонин чувствует себя последним придурком, потому что голова все еще мерзко раскалывается при любом движении, тело слишком ватное, чтобы встать и уйти наконец домой, чтобы забыть все и сделать вид, что ничего не было. Он просто лежит под жарким влажным одеялом и слушает шум воды. Сехун возвращается с влажными волосами кислотно-зеленого цвета, стаканом воды и двумя белыми таблетками в протянутой руке. - Держи, получше будет, - только и говорит он, когда Чонин, запрокидывая голову, закидывает в себя горьковатое лекарство. У него слегка немеют губы, но Чонин не обращает на это внимания, возвращая стакан Сехуну и утыкаясь лицом в ладони. Сехун включает подряд плейлист из незнакомых Чонину андеграундных рэпперов и вполголоса зачитывает текста. СехунAnd it's that we're all battling fear Oh dear, I don't know if we know why we're here Oh my, too deep please stop thinking
Когда Чонин приходит в себя, он тихо стонет. Губы ссохшиеся и кровят немного. Сехун прибегает чуть ли не с другого конца квартиры, судя по звуку торопливых шагов. Чонин не знает, как Сехун вообще его услышал. - Ты в порядке, боже, блять, боже, скажи, что ты в порядке, - Сехун твердит имя господа всуе, но Чонин не религиозен и не обращает на это внимания. Он только кивает и пытается открыть глаза. Получается не с разу и с большим трудом. Чонин еще не успевает ничего спросить, как Сехун падает на колени рядом с ним и сжимает его почему-то ледяные руки. - Прости меня, пожалуйста, прости, - шепчет он, а его пальцы мелко дрожат. - Прости меня просто за всё, что случилось, ведь я даже и не был осознан. Сехун рассказывает сбивчиво, путаясь в словах, вчера у него становится завтра, Чонин с трудом понимает, то, что ему говорят. Сехун рассказывает, что перепутал таблетки нечаянно. Он правда не хотел, он даже и подумать не мог. Просто они лежали рядом. Сехун рассказывает, что Чонин был в отключке около десяти часов. Сехун рассказывает, как Чонин просил вытащить вены из его кистей тонкой иголочкой, потому что они мешаются. Чонин морщится. Сехун рассказывает, как Чонин кусал его за ключицы, выцеловывал узоры на животе, ребрах, а еще вот тут, и тут, и здесь тоже.- Покажи на кукле, где дядя тебя трогал.
Чонин активно краснеет с каждым следующим предложением парня и в какой-то момент просто останавливает его взмахом руки. - Достаточно, - голоса нет, шевелятся одни лишь губы. Он собирается с мыслями. Все плывет, думать сложно, болят разбитые костяшки пальцев — Чонин не помнит, но догадывается — болят колени, раскалывается голова. - Ты хочешь кушать, наверное? - тихо спрашивает Сехун, виновато прищуриваясь. - Обычно хочется, когда отпускает, а после такого жесткача так тем более. Чонин кивает, Сехун встает с пола — Чонин успевает заметить пару засосов у него на внутренней стороне бедра и краснеет еще гуще — и уходит на кухню и гремит посудой, хлопает дверью холодильника, шипит, когда случайно обрезает кончик пальца. Чонин сворачивается в комок и утыкается лицом в ладони, ощущая абсолютно дежавю. Он тихо смеется, дергаясь всем телом, сжимая пальцами выбеленные волосы, чувствуя, как от них веет холодом. А через несколько минут он встает с пола — пусть и с трудом — улыбается немного грустно, собирает по комнате свою одежду. Любой поворот или наклон отдает резкой колющей болью где-то внизу спины. Чонин не хочет думать о том почему, так же как и не пытается даже напрячь память, чтобы вспомнить. And now I just sit in silence Чонин удаляет номер Сехуна в тот же момент, как за ним захлопывается дверь подъезда, размазывая себя в серости мертвого пустого города, а в течение нескольких дней отписывается от всех его аккаунтов в социальных сетях, чтобы не пересекаться даже в виртуальной реальности. А Кандонгу почему-то становится бермудским треугольником на гугл-картах в смартсфоне Чонина, который он избегает абсолютно любыми способами. А Сехун только приподнимает брови немного удивленно, когда приносит рамен в комнату, обнаруживая лишь полный порядок, разложенные по местам вещи и маленькую розовую валентинку на столе, вырезанную из обложки его тетради с текстами. «Прости, но мне кажется, что я все же из другой сказки.»