Индейские кисточки

Северо-восточный Техас, ранний декабрь, шестьдесят восемь градусов [1] в десять утра и облачно ровно в той мере, чтобы держать солнце под контролем. Стекло опущено, в салон вливается свежий воздух – приятное разнообразие после неистребимых запахов фастфуда и металла, являющихся такой же частью «Импалы», как ремень ГРМ, или коробка передач, или вытертая кожа сидений. Музыка играет фоном – свист ветра в ушах заглушает «Scorpions», но он знает ритм наизусть и выстукивает партию ударных большими пальцами на руле. После четырех чашек кофе он слегка на взводе, глаза широко распахнуты, внутри плещется тревога, заставляя держать ушки на макушке. Впереди мили и мили дороги, до Далласа еще добрых три с половиной часа, по обеим сторонам проносятся фермы, а из интересного за окном разве что изредка попадающиеся лошади. Подпевая едва слышной песне, он открывает бутылку и подпрыгивает, когда кольцо неожиданно громко ударяется о горлышко. Морщится и, лишь слегка сбавляя скорость, скашивает глаза вправо. Сэм удобно свернулся рядом, одна длинная нога подвернута, голень напротив приборной доски, носок ботинка едва касается коврика, ступня другой неловко всунута в пространство, где ковровое покрытие встречается со щитком. Голова откинута, но веки открыты – не так, как у спящего: он смотрит в окно напротив. Губы приоткрыты, нижнюю пересекает шрам – белая полоска на розовом. Прошло шесть месяцев, а Дин не привык. Ни к этому шраму, ни к тому, который идет через Сэмов левый глаз, ни к пылающему клейму на правом плече. Он снова переводит взгляд на дорогу и вспоминает времена, когда они с Сэмом были слишком мелкие, чтобы терпеливо выносить долгие поездки или сидеть на переднем сиденье. Сэм, сжимая кулаки, так пылко обвинял Дина, что тот смотрит в его окно, будто это был смертный грех. Дин обычно отвечал смехом и парой словечек, подцепленных у других охотников. Они продолжали, пока отец усталым тоном не велел Дину следить за языком, а Сэму – прекратить присваивать части чертовой машины. - Вы оба можете смотреть в любые окна, поняли? Это приказ. - Ты смотришь в мое окно, парень? – спрашивает он Сэма, надеясь, что тот помнит. Это будто кидать монетку – вспомнит Сэм или нет. - Ага, – откликается тот. Не совсем то, чего Дин ожидал, но когда он опять косится на Сэма, на губах брата играет ленивая усмешка, а глаза (под слоем безумия) довольные. Когти на сердце разжимаются, Дин подмигивает Сэму и играет бровями до тех пор, пока брат не начинает тихо смеяться. Этот звук не должен значить для него столько, сколько значит теперь, но Дин невольно посмеивается в ответ, вновь сосредотачиваясь на дороге. Естественное побуждение сейчас – потянуться, положить руку Сэму на колено и не убирать ее. Сэм ерзает, придвигается чуть ближе и успокаивается. Дин насвистывает звучащую из радио мелодию, Сэм возвращается к созерцанию пустоты за окном. Тихо, спокойно, дорога, они двое, надежный рокот мотора. И когда Сэм вдруг выпрямляется и говорит: «Дин», это так неожиданно, что Дин выскакивает на встречную. Порядочный всплеск адреналина даже притом, что их машина – единственная на дороге. - Господи, Сэмми, – бормочет он. - Прости, – сонно отвечает Сэм и трет затылок таким родным жестом, что у Дина перехватывает дух. – Ты можешь остановиться? Полгода вопросов. Еще семь месяцев назад Сэм не потрудился бы спрашивать, ограничившись коротким: «Дин, останови машину». А не послушайся брат, он либо пихнул бы Дина к дверце и схватился за руль сам, либо дулся бы рядом, пока Дин продолжал ехать исключительно ради того, чтобы его позлить. Теперь это вопрос, просьба, и, если Дин не согласится, Сэм будет разве что выглядеть слегка разочарованным. Разумеется, Дин редко находил силы отказать ему в чем-либо, а в последние несколько месяцев и вовсе свел отказы на нет. - Зачем? – интересуется он. И в это время уже подруливает к левой обочине, потому что именно в это окно Сэм смотрел и что-то там увидел. В глубине души Дин боится, что брату просто нужно выйти из машины, что это клаустрофобия – хотя Сэм никогда ей не страдал – или последствия посттравматического стресса. Но Сэм дышит ровно, расслаблен, глаза не бегают. Он благодарно улыбается, а как только машина останавливается, толкает дверцу и вываливается наружу. Дин вынимает ключ из зажигания и следует за ним. Ветер сбивает с ног. Гроза, от которой они оторвались за последний час, быстро настигает. Они одновременно хлопают дверями, и Дин поверх крыши машины наблюдает, как развеваются волосы Сэма на ветру. Сэм, вздернув бровь, посылает ему улыбку и обходит машину. А потом легкой трусцой направляется к огороженному полю с красноватыми цветами. Может, сорняки, а может, и нет. Заинтригованный, Дин сует руки в карманы и идет за ним. - Куда собрался? – зовет он брата. Сэм перемахивает старую деревянную ограду, ощетинившуюся колючей проволокой, и выжидательно глядит на Дина. - Чувак, – Дин подходит неспешно, – это частная собственность. Сэм наклоняет голову (прямо как Кас) и смотрит. Дин держится целых пять секунд, потом тяжело вздыхает, вынимает руки из карманов и перебирается на другую сторону. Приземляется почти беззвучно: дурацкие цветы достигают середины голени. Стряхивает гнилые щепки с ладоней о куртку Сэма. А тот, судя по быстрой ухмылке через плечо, замечает лишь само прикосновение. Волосы падают на лоб, затеняют глаза, и на несколько бесконечных секунд непонятный страх встает в Диновом горле комом. Но Сэм просто откидывает волосы назад, поворачивается к Дину полностью и подбородком указывает вглубь красного моря, где трава выше, а цветы гуще. Дин кивает: «Конечно, Сэмми», – и они уходят все дальше от дороги, сталкиваясь плечами едва ли не на каждом шаге. Останавливается Сэм только у подножия маленького, но крутого холма, откуда дороги не видно вовсе. Дин почесывает шею, покачивается под медленный, одному ему слышный ритм – не может стоять спокойно. Сэм смотрит на цветы. Теперь Дин почти уверен, что это сорняки – ярко-красные, смахивающие на шишки бутоны на длинных зеленых стеблях. Но Сэм улыбается, будто это – нечто особенное. - Индейские кисточки [2], – Сэм садится на корточки, ломает стебель, поднимает его вверх. Можно подумать, Дину с высоты своего роста плохо видно. Название, которое говорит куда больше, чем вид глупых цветов. Воспоминание из далекого, далекого времени, когда Дину исполнилось, наверное, восемь, а Сэму четыре. Тогда они тоже были в Техасе, правда, на другом конце штата. Отец (что на него нашло?) рассказал им о цветке, и Сэм сорвал один, а Дин, глазом не моргнув, выдал, будто рвать индейские кисточки в Техасе противозаконно, и теперь Сэма арестуют. Сэм был в ужасе, Джон тоже не в восторге. Дин потирает голову – словно до сих пор чувствует эхо того подзатыльника. Он не уверен, помнит ли это Сэм на самом деле. Четыре года – себя в таком возрасте нелегко помнить даже тому, у кого все винтики на месте. Но все же парня отчего-то привлекли цветы. Дин присаживается рядом, и Сэм – будто ему разрешение дали – плюхается на землю как следует, задницей, поджав под себя ногу, а другую согнув в колене, пяткой зарывается в траву. Сэм в настроении, и они, похоже, тут задержатся, так что Дин, раз такое дело, тоже устраивается удобнее. Ложится на спину, подкладывает руку под голову, дышит глубоко. Сэм моргает на него, взгляд становится пустым и далеким. Дин терпеть не может, когда такое случается. Свободной рукой он берет брата за запястье, вдавливает большой палец в ладонь. Сэм, тряхнув головой, встречается с ним взглядом. Лицо смягчается, в глазах снова узнавание и благодарность. Уголки губ подрагивают. - Дин, – говорит он и растягивается рядом. В одной руке у Сэма цветок, другой он берет Дина за ладонь. Их пальцы тесно переплетаются. Они лежат посреди поля долбаных цветов, в центре ничто, держатся за руки и смотрят в небо, как на шестьдесят второй странице паршивого любовного романчика. Если бы все было так просто. Рука Сэма сухая и теплая. Дин сжимает пальцы крепче. - Лепестки съедобны, – говорит Сэм, поднимая цветок, – но стебель и листья ядовитые. - Ага, – отвечает Дин. Потому что, ну честно, какого черта? Наигранного интереса хватает лишь на такой ответ. - Звучит как метафора. - Сам ты метафора, – лениво огрызается Дин. Брат закатывает глаза (Дин поворачивает голову взглянуть) и подкидывает цветок в воздух. Его уносит ветром, а Сэм, не отпуская Диновой руки, перекатывается на бок. Дин поднимает бровь. Сэм откидывает волосы со лба, шрам через глаз изгибается. Дин тянется потрогать плотную полоску – она рассекает бровь, идет по веку и спускается на щеку. Разгладив кожу, Дин убирает руку, позволяет ей свинцово упасть на грудь. - Не надо, – говорит он Сэму, когда тот открывает рот. - Дин. - Не надо. Сэм кивает практически незаметно и снова переворачивается на спину. Оба молчат, недвижные, обтекаемые ветром, потом Сэм вздыхает, садится, унося с собой ладонь Дина, и свободной рукой тесно обнимает колени. Пальцы находят Диново кольцо и принимаются его крутить. Дин не знает, что это значит: он так привык к этому, что все кажется само собой разумеющимся. В Дине все еще слишком много кофеина, он думает, что если бы не кофе, то можно было бы, пожалуй, вздремнуть прямо тут, на дурацком поле с дурацкими цветами. Он открывает рот обозвать Сэма девчонкой и не успевает. Оглушительный раскат грома, от которого, кажется, сотрясается земля, срывает слова с губ, унося прочь. Сэм подпрыгивает, сжимается, будто ожидая удара. Дин стискивает пальцы, и Сэм смотрит на него. Глаза горят. Дин прослеживает его взгляд в небо – небо, полное исчерна-сизых туч, готовых вот-вот взорваться. - Черт. Они вскакивают на ноги вместе с очередным вспарывающим воздух громыханием, и небеса разверзаются. Спустя буквально три мгновения льет как из ведра. Дин опять чертыхается – во весь голос – и они с Сэмом несутся к машине. Дин безуспешно пытается натянуть воротник на голову, Сэм хохочет. Длинные ноги позволяют ему вырваться вперед, он перемахивает ограду и останавливается, поджидая Дина. Тот бросает попытки сохранить голову сухой, тяжелые капли в считанные секунды прилизывают волосы. В машину они ныряют вымокшие до костей. Стук захлопывающихся дверей тонет в шуме воды по крыше и окнам. Сэм все еще смеется, запыхавшийся после бегства с поля, а Дин хотел бы разозлиться, потому что им все еще ехать три с половиной часа, и все эти часы придется сидеть мокрыми, и они запачкают сиденья… Но Сэм нечасто смеется в последнее время, да еще так открыто, и волосы его облепляют лоб, а глаза светятся радостью и безумием, и он такой сумасшедший, такой настоящий, такой сломанный, что Дин даже дышать не в силах. - Дин, – Сэм ухмыляется, как идиот. – Дин. - Да, – Дин качает головой и невольно улыбается сам. – Да, Сэмми, я знаю. Он заводит машину, включает радио и выруливает на дорогу. Сэм, совершенно расслабленный, откидывается на сиденье, складывает руки на животе. Они уезжают, и поле индейских кисточек прощально мелькает в зеркале заднего вида. Где-то между тем моментом, когда Сэм с распоротой рукой упал на каменный пол после открытия врат Чистилища, и тем, когда они вытащили его из машины и перенесли на кровать в доме Бобби, у Сэма появились шрамы. Самый заметный шел прямо через глаз: рассекал бровь, перечеркивал тонкую кожу века и темным кончиком затрагивал щеку. Еще была идеально прямая горизонтальная полоска в дюйм длиной – на нижней губе. И печать – за последние три года Дин навидался достаточно енохианских символов, чтобы распознать один из них, пусть даже и не зная, что именно он означает – она врезалась в плоть правого плеча. Размером с кулак, белая, прямо-таки сияющая, печать пульсировала, словно живая. - Откуда они, черт побери? – пропыхтел Бобби, когда они затащили Сэма по лестнице, переодели и уложили на кровать в гостевой спальне. Внизу громко просигналил отъезжающий эвакуатор. Дин почувствовал себя немного лучше при мысли, что его Детка рядом, пусть и разбитая вдребезги. - Не знаю, – ответил он. Ложь. Отметины были из Ада, из Клетки. Дину был знаком каждый шрам на теле брата, он знал их все, а этих не видел никогда, потому нашел единственное возможное объяснение. Он только не понимал, почему они проявились именно сейчас. Может, Стена до поры до времени сдерживала и их тоже. Может, они особенно нравились Люциферу. Может, нельзя выдернуть человека из Ада без физических повреждений. Шрамы выглядели старыми, зажившими годы назад. - Принести выпить? – спросил Бобби чуть позже. Тишина была неуютной. - Нет, – Дину требовалась ясная голова к тому времени, как Сэм очнется. Потому что Сэм обязан очнуться. Бобби ушел (сказал, будет искать, как убить Бога), а Дин подтянул к кровати скрипящий стул и тяжело сел. Он не был уверен, что именно заставило глаза закрыться сами собой: шок, усталость или сожаление (Стена пала → Кас свихнулся → Стена пала → Кас свихнулся) – но понял, что уснул, только когда проснулся от звука рвотных позывов. Дин непонимающе похлопал глазами при взгляде на смятую пустую кровать, а потом память, боль и паника настигли его, и он буквально упал со стула, который сам же и придвинул к постели в гостевой комнате Бобби, вскочил и рванулся в ванную. К брату. Сэм стоял на коленях возле унитаза, мокрый как мышь, в одних трусах, и Дин видел, как сокращаются мышцы его живота, как напрягаются жилы на шее. Поморщившись, он все же приблизился, опустился рядом на корточки. - Эй, полегче, ладно? – сказал Дин. – Все хорошо. И потянулся убрать влажные пряди волос от Сэмового рта, прежде чем он их выпачкает. Пальцы вернулись красные. Сэма рвало кровью. Дин почти беззвучно чертыхнулся, подавляя неожиданный приступ паники, потому что паниковать было бесполезно. Вместо этого он, закусив губу, взял Сэма за подбородок. Брат тихо испуганно охнул, но послушно повернул голову. У него были алые губы, белое лицо и яркие глаза – такие яркие, каких Дин никогда прежде не видел, чужие и родные одновременно. Крылось в них нечто такое, от чего и пришло на ум это слово – «сломанный». - Сэмми, - сказал Дин, и глаза Сэма – и без того большие – расширялись, пока не стали почти идеально круглыми. Он открыл было рот, но тут же позеленел и снова сгорбился над унитазом. Теперь Дин отчетливо видел, чем его тошнит – отвратной смесью желчи и крови, а еще от Сэма шли ощутимые без прикосновения волны жара. Сэм задыхался, кашлял, мокрая от пота рука скользила по стульчаку. Кажется, ему было больно. Дин поправил ему волосы и сел позади. Ждать. Заботиться о Сэме. Заботиться о Сэмми. Отлипнув, наконец, от унитаза, Сэм постанывал и слабо держался за живот. Как маленький, вытер рот тыльной стороной кисти, все еще испуганными глазами оглядел ванную, будто в поисках выхода. Дыхание срывалось на каждом вдохе. - Дин, – прохрипел он. – Дин, Дин, Дин. - Да, – откликнулся Дин. – Я тут, Сэм. - Он идет, – Сэм говорил точно как той ночью в Миссури, когда в круге, очерченном кровью Лилит, разверзся пол. - Нет, – заспорил Дин. Он потянулся к брату, но тот шарахнулся прочь, и Дин сжал кулаки. – Нет, Сэм. Он не выберется. Он в Клетке, помнишь? - Ненастоящее, – шептал Сэм, тряс головой, не отводя глаз от ванны, словно Люцифер мог вдруг выскочить из-за занавески. – Все ненастоящее. - Сэм, – Дин сам удивился, когда слово вышло с сухим всхлипом. Ресницы были мокрые, голос срывался. А Сэм закатил глаза и обмяк, будто марионетка с обрезанными нитями. Дин успел подхватить брата, прежде чем тот приложился головой о кафель, однако и сам не удержался под весом бессознательного тела. Тяжело сел на пол, врезавшись спиной в дверь, Сэм лег сверху грудой длинных конечностей. Дин проверил ему пульс (слишком быстрый), провел по влажным отросшим волосам. В ванной стояла ужасная вонь, Сэм был бледен, его только что тошнило кровью, и чертова Стена пала. - Все будет хорошо, – сказал Дин сквозь зубы, словно мог превратить ложь в неопровержимую истину, только лишь тем, что произнесет ее вслух. – Обещаю, парень. Все уладится. Следующие две недели накрыла пелена жара, страха и боли. Большую их часть Сэм провел в ванной, скорчившись над унитазом, а Дин сидел сзади, держал ему волосы и поглаживал большим пальцем влажные завитки на затылке. Когда Сэма не рвало, он ворочался в едва теплой ванне со льдом, и Дин придерживал его за плечо и колено. Сэм был очень слаб из-за температуры, Дину почти не приходилось прилагать усилий, чтобы удерживать его в воде. Но Сэм задушено вскрикивал, давился воздухом, мокрота застревала в горле, и глубокий мокрый кашель трепал его так, что вода плескала через край. Когда Сэм вел себя тихо, а жар спадал настолько, что можно было ограничиться грелками со льдом подмышками, в промежности и на затылке, к лечению добавлялись капельница с физраствором и несильные антибиотики. На самом деле Дин сомневался, что антибиотики помогут (все же едва ли это был вирус, который смогли бы вылечить созданные людьми лекарства), но физраствор предотвращал обезвоживание. Хуже не стало бы. На худой конец, лекарства мешали воспалиться грубо заштопанной ранке на руке. Сэму не нравились иглы, и Дин ставил ему капельницу, только если был уверен, что брат в состоянии видеть и узнавать его. Бобби держался рядом, приносил новые простыни и одежду, когда Сэма тошнило на постель, или кровь, сочившаяся время от времени из носа и ушей, пачкала воротник. Он хотел бы делать больше – Дин знал. Но Сэм не слишком хорошо переносил его прикосновения, хотя явно ощущал себя потом виноватым и скороговоркой бормотал извинения, цепляясь за куртку Дина, или пытаясь выдернуть иглу из руки, или норовя выбраться из ванны. И все держал блестящие от жара глаза широко открытыми в отчаянных попытках не уснуть. Когда же бодрствовать не оставалось сил, и ему становилось хуже в поздние ночные часы, Сэм начинал бредить, звал Дина, метался, ворочался. Столбик термометра полз вверх. В конце концов у Сэма сдавал голос – каждой чертовой ночью – и тогда он лежал тихо и неподвижно, только дышал тяжело через рот, и по лицу струились слезы. - Дин, – повторял он снова и снова, – не давай мне спать, Дин, не давай мне закрыть глаза. Дин, Дин, не давай, Дин. Но как раз в отдыхе Сэм нуждался больше всего, и Дин уговаривал его, убаюкивал как можно чаще – а потом заново, когда Сэм с воплем просыпался. Заботиться о Сэмми. Дин понимает, что смотрит сон, – по двум причинам. Во-первых, эту комнату он видит впервые в жизни (слишком чистая, чтобы быть жилой, слишком роскошная для мотельного номера). Большое квадратное помещение с черным мраморным полом, в огромном, врезанном в стену камине весело пляшет пламя. А во-вторых, здесь Кас. Он выглядит абсолютно нормальным: по обыкновению непроницаемое лицо и слишком пристальный взгляд. А вот одет по-другому: плащ на месте, однако под ним джинсы и голубая рубашка. Ангел сидит на диване перед овальным кофейным столиком – прямо напротив устроившегося в кресле Дина. - Дин, – голос Каса такой же напряженный, как взгляд. – Мне очень жаль. - Я знаю, – отвечает Дин. - Ты не понимаешь, – Кас наклоняется вперед, ставит локти на колени. Руки сцеплены крепко, до побелевших костяшек. – Я очень, очень сожалею. - Кас. - Нет. Я не ведал, что творил. Я коснулся, почувствовал. Но не понял. Сэм… - Заткнись, – тихо рычит Дин, смотрит, прищурившись, на бывшего лучшего друга. – Просто заткнись, Кас. Ангел сглатывает и медленно выдыхает. Сжимая кулаки, впивается ногтями в собственную кожу. - Мне неизвестно, что они делают. Я не знаю, каков их план. Не знаю, кому они подчиняются. - Неважно, – говорит Дин, хотя понятия не имеет, о ком речь. Возможно, о левиафанах, но их давно уже не видно и не слышно. Дин закрывает глаза, и комната начинает кружиться. Когда он поднимает веки, то сидит на столе, ближе к Касу, и Сэм тоже тут. Брат стоит в арке, ведущей в фойе, – просто стоит и добродушно улыбается, упираясь ладонью в гладкую стену. Встретившись с Дином взглядом, он улыбается шире, и Дин машинально отвечает улыбкой. - Дин, – зовет Кас, и Дин сдвигается так, чтобы заслонить от него Сэма. – У тебя обувь кровоточит. - Чего? – он смотрит вниз. Под подошвами расплываются пятна, кровь течет по твердому дереву, пятнает алым кремовый ковер. С удивленным проклятием Дин отшатывается, но кровь тянется за ним. Кас смотрит на него. - Трещины кровоточат. И вдруг Кас уже не сидит перед ним, он возле Сэма, и брат испуганно отступает. Вокруг синих глаз Каса разбегается черная сетка, словно жижа струится по кровеносным сосудам. А Дин не может двинуться, не может ничего сделать. - Сэм, – шепчет он, и громче не получается, как ни старайся. – Сэм, Сэм! Кас подушечками пальцев касается Сэмова лба, и Сэм кричит. Кричит, кричит, кричит. - Сэм! – шепотом орет Дин. Кас улыбается вязкой черной улыбкой, а Сэм все кричит. Сэм кричит. Сэм кричит. Дин не понимает, что проснулся, пока не спотыкается о собственный ботинок и не валится к Сэму на кровать. Брат подскакивает со сдавленным криком, переходящим в сухой всхлип, а потом просто хватает ртом воздух. В дрянном свете парковки из окна видно плохо, но они находят друг друга. Сэм в холодном поту и дрожит так, что под ним трясется кровать. Он безостановочно повторяет имя Дина и слишком крепко впивается пальцами в его обтянутую рубашкой спину. Дин обнимает его, тайком проверяя пульс и температуру. - Дин, Дин, Дин, – хриплым сорванным голосом бормочет брат. – Я слышал их. Я думал… нет, не думал. Слышал. Я слышал, как что-то треснуло. Это, наверное, кость. Дин закрывает глаза. Губами находит Сэмов висок, макушку, переносицу. Да, интимно, однако в свете происходящего вполне для них обычно. Сэм продолжает лепетать – уже практически неразборчиво – а затем Дин касается его губ, и Сэм затихает, откликается, кладет ладони ему на щеки так осторожно, будто Дин хрустальный. Поцелуй сухой, теплый и дрожащий, но Сэм расслабляется, и Дин тоже. - Это не кость, – говорит он. – Ты целый. Сэм сглатывает и упирается подбородком ему в плечо. - Наверное, ударился. Дин хмыкает, ерошит ему волосы. - Это не кость. Что снилось? Сэм прижимается ртом к его шее. Он все еще вздрагивает. - Кажется, я знаю, что это. Тварь, на которую мы охотимся. Она в Форт-Уэрте. - Мы в Форт-Уэрте, Сэмми, – мягко говорит Дин. – Помнишь? Сэм задумывается на мгновение, поднимает голову. Они сидят щека к щеке. - Да. Точно, помню. Индейские кисточки. - Ага, – соглашается Дин. Цветы были двумястами милями западнее, но все же. – И как ты думаешь, что это? Они охотились по наводке Бобби. За последние три месяца пятнадцать людей нашли разорванными в клочья – небольшими группами, все в радиусе пяти миль от церквушки и кладбища. Единственное, что их объединяло – помимо схожих ранений – то, что в полицейских рапортах значилось как «металлические осколки». - Абаасы, – говорит Сэм. Он садится, проводит рукой по лицу, пропускает пряди волос сквозь пальцы и наклоняется включить бра. Дин моргает от света, а затем еще раз при виде острого облегчения на бледном лице брата. У Сэма черные синяки под глазами, но он вполне бодр, даже, пожалуй, на взводе. Глаза светятся безумием, страхом и врожденным упрямством. - Такое слово существует? – интересуется Дин. Сэм – уже поднявшись на ноги – рассеянно кивает. И становится на постель, пригибаясь, чтобы не стукнуться о потолок макушкой. Дин смотрит озадаченно. Что это Сэму вздумалось прогуляться по кровати? Но Сэм просто доходит до края и спрыгивает (топ-топ, ноги ударяются одна за другой), бредет к столу, где ждет его ноутбук. - Абаасы, – повторяет он. – Демоны. Или духи… Тюркская мифология. У них железные зубы, Дин. Вот что находили на месте преступления. Может, они хрупкие. Надо посмотреть. Дин ждет, что Сэм усядется за свой чертов компьютер, но тот хватает салфетку, оставшуюся со вчерашнего ужина, и начинает рисовать. - Хочешь сказать, мы сможем вынести этих тварей, если будем бить по зубам? Сэм кивает, но это не ответ. Лоб нахмурен, Сэм полностью сосредоточен на своем занятии. Дин становится позади и заглядывает через плечо: брат набрасывает монстра. Дин старается не смеяться. Сомнений нет, он в жизни не видал худшего рисунка. Абаасы в исполнении Сэма предстает клыкастой рыбой-ежом на микрофонной стойке. - Парень, – говорит Дин. - Закрой рот, – Сэм откладывает карандаш. – Оно красивое. - О да, – торжественно соглашается Дин. Эту мазню и близко не получается воспринимать всерьез, однако Сэму она зачем-то понадобилась. – Чего тебе вдруг вздумалось рисовать? - Не знаю, – отвечает Сэм. – Увидел. Нарисовал. Что-то откликается? - Нет. - Ладно, – не огорчается Сэм. – Абаасы. Думаю, это они. Абаасы передвигаются группами по семеро. А в рапортах упоминается, что такие преступления одиночке не под силу. Не так уж много монстров бегают кучками. Смысл в этом, конечно, есть. Просто странно, что Сэм подхватился после кошмара с ответом на вопрос, что за загадочное чудище терроризирует Форт-Уэрт. - Эй, – невинно начинает Дин, – а чего тебе вообще абаасы на ум пришли? Сэм закидывает голову набок, смотрит на Дина вверх ногами. Левая рука дергается к правому плечу, накрывает печать. Метка Люцифера – вот и все, что Сэм сказал ему тихим напряженным голосом. Клеймо Люцифера. Что означает, разумеется, что Люцифер здесь, или же Сэму мерещится что-то, напоминающее о Клетке. Впрочем, что бы ему ни виделось, Сэм продолжает безотрывочно смотреть на Дина. Дин тоже стискивает его за плечо – поверх ладони. - Стадион полный, – бормочет Сэм. – Надо найти наши места. Дин хмурится. У Сэма отстраненный взгляд. - Сэм, – настойчиво зовет Дин. Сэм, тряхнув головой, моргает. Глаза медленно проясняются. - Что? - Абаасы, – повторяет Дин. – Почему ты про них подумал? Сэм облизывает губы и пожимает плечами. - Читал. У Бобби. Давно. Лет пятнадцать назад. Когда вышел из больницы в Миннеаполисе. Помнишь? А как же. В Миннесоте Сэм с пневмонией провел в интенсивной терапии полных две недели – после того, как провалился под лед. Жизнь его висела на волоске, и Дин места себе не находил. Но брат выкарабкался, хотя и с трудом. Еще бы Дину не помнить. - Помню, – отвечает он тише, чем намеревался. - Думал во сне, пока не стало плохо. Вспомнил. Надо проверить. Опросить очевидцев. Поговорить с копами. Посмотреть на тела. - Надо, – соглашается Дин. – Я знаю. Только завтра, хорошо? Уже поздно. - Хорошо, – Сэм смотрит на часы, там четверть пятого утра. – Ладно. Спать? - Конечно. Они забираются в постель – одну, Динову. Сэм тесно сворачивается в клубок на боку, Дин вытягивается на спине позади, уложив руку на живот. Он знает, что, к тому времени, как они проснутся, Сэм успеет облапить его руками и ногами, но начинается все вот так. После болезни у Сэма появились признаки навязчивого поведения. Он принимал душ дважды в день и принялся скрупулезно тренироваться по утрам и вечерам. До вещей дотрагивался исключительно два раза, разобрал библиотеку Бобби по алфавиту (полностью игнорируя гнев владельца, которому разрушили всю систему), разложил одежду по цветам – и свою, и Дина. Он делал уборку как минимум два раза в неделю и проводил ровно четыре минуты за чисткой зубов. Не наступал на трещины в деревянном полу. Сдирал с губ сухую кожицу, пока те не начали кровоточить. Дин промокнул кровь и протянул Сэму гигиеническую помаду. Брат улыбнулся ему. Этого было достаточно. Дин просыпается поздно, с ощущением, что впервые за долгое время как следует отдохнул. Сэм, тесно прижавшись сзади, пускает слюну ему на плечо, его рука лежит поверх Диновых бедер. Ладонь Дина на Сэмовом запястье. - Сэмми, – говорит Дин просто так и до того тихо, что едва слышит сам себя. – Сэм. Они нашли друг друга во сне. Вот что они делают. Находят друг друга. - Господи, – стонет Дин, однако вовсе не имеет это в виду. Бог не слышит, а Дин лежит в объятиях брата на мотельной кровати. Он боится, что сходит с ума. Но, по крайней мере, – Дин смотрит на своего спящего поехавшего крышей брата – он будет не один такой. Дин не знал точно, сколько времени Сэм мучился галлюцинациями, но заметно это стало спустя тринадцать дней после того, как у Сэма упала температура. Как-то во вторник утром Дин вошел в гостиную, все еще мокрый после душа, и нашел брата на полу. Сэм, жутковато неподвижный, сидел по-турецки, пялясь на стоящее у стены кресло. Дикие глаза были затуманены, мутны, губы блестели от слюны. И он говорил, повторял одно и то же слово. Совершенно беззвучно, но Дин все равно понял, что это за слово: «Нет». Откуда-то он четко знал, что Сэм сейчас далеко-далеко, заблудился в собственной голове, а раз так, надо вытряхнуть его оттуда. Дин опустился рядом с братом на пятки и осторожно тронул за колено. - Сэм? Он не ответил, не моргнул, не сдвинулся ни на дюйм, только губы все твердили: нет, нет, нет. Вблизи было видно, какие у него глаза – дымчатые, стеклянные, налитые кровью. Кожа бледная, почти прозрачная, словно кто-то стер с лица все краски. Дин нахмурился, в желудке старым приятелем зашевелился страх, омывая холодом легкие и ребра – так, что вся грудь заныла. - Сэм, – позвал он громче. – Сэмми, парень, ну, давай же. Сэм немного склонил голову на бок, совсем чуть-чуть, волосы упали на лицо. Но Дин чувствовал, что он сам, его слова, тут не причем, это все Ад. Пульс на шее Сэма выбивал стакатто, слишком быстрый, если учесть, как тихо Сэм сидел. Собственное сердце тоже колотилось, грозя проломить заледеневшие ребра. - Сэм, – повторил он. – Сэм, выбирайся оттуда. Сэм оставался таким же тихим и далеким, смотрел в никуда такими же широко раскрытыми, но невидящими глазами, и это пугало до чертиков. - Бобби, – заорал Дин после пяти минут попыток выдернуть брата обратно в реальность, добившись лишь более уверенного наклона головы. – Давай сюда! Вверху приглушенно скрипнули по дереву ножки стула, прогрохотали тяжелые шаги. Через пару секунд раздалось куда более отчетливое ворчание – Бобби спускался по лестнице. На Дине были только джинсы, однако он не собирался ради какой-то рубашки отходить от брата. Бобби переживет, ему все равно. - Чего? – сварливо отозвался Бобби, показавшись на пороге. Впрочем, при виде Сэма он мгновенно сбавил обороты. - Не знаю. Он был таким, когда я его нашел. Он меня не слышит. Бобби, помрачнев, приблизился, скривился, усаживаясь возле Дина. От него пахло виски и ирисками, к которым Бобби пристрастился в последнее время. Дин слышал, как конфеты щелкают на зубах. - Сэм, – твердо сказал Бобби. – Мальчик, ты здесь? Сэм не реагировал. Бобби легонько сжал его за плечо, и Сэм дернулся, как от удара, резко вдохнул открытым ртом – словно ему вдруг понадобилось больше кислорода. Глаза по-прежнему были стеклянные, но дыхание изменилось: Сэм задышал часто, рвано, со всхлипами. Дин понял: что бы там ни виделось Сэму, они сделали только хуже. Не надо было его трогать. С другой стороны, какая-никакая а реакция. Дин взял его лицо в ладони, взъерошил кончиками пальцев волосы, подушечками больших пальцев погладил по щекам. Сэм вздрогнул, слабо подался назад, но в целом не противился. - Сэмми, – настойчиво и ясно позвал Дин. – Я тут. Все хорошо. Ты слышишь меня? Здесь только я, ты и Бобби. Ничего страшного. Возвращайся. Он уговаривал, заговаривал, негромко и утешающе, бесконечные «Сэмми», и «я рядом» и «посмотри на меня, Сэм, я здесь». Скоро дыхание Сэма замедлилось. Спустя несколько минут он моргнул, раз, другой. Еще десять минут (под конец которых у Дина начал срываться голос) – и Сэм сделал долгий дрожащий вдох, мотнул головой и посмотрел на Дина. По-настоящему посмотрел, прояснившимися глазами. - Дин? - С возвращением, парень, – голос Дина дрожал от облегчения. Пальцы почти навязчиво гладили брата по щекам и волосам. Сэма била мелкая дрожь, словно он только что пробежал миль тридцать. Путешествие в подсознание вытянуло из него все силы, он даже не мог прямо держаться. Начал клониться вперед, и Дин подхватил его. Сэм тут же оперся подбородком ему на плечо, слишком холодные пальцы вжались в поясницу. - Прости, – тихо сказал Сэм. Дин покосился на Бобби, который скептически дернул бровью, и провел ладонью по Сэмовой спине. - За что? Ты не сделал ничего плохого. - Я потерялся. Что верно, то верно. Дин крепче прижал брата к себе. - Ничего. Ты же не специально. Ты не виноват. Все нормально? И Сэма вдруг словно прорвало, слова потекли потоком, много слов, больше, чем Дин слышал от него за несколько недель. - Обычно случается ночью, когда ты спишь. Я просыпаюсь, хочу идти в туалет или еще куда-нибудь, а потом сорок пять минут вдруг пропадают, а я помню только… – Сэм запнулся, а Дин почувствовал себя так, будто с него кожу живьем содрали. – Это против моей воли. Не могу контролировать. Дин, там всегда Люцифер. Болтает, смеется надо мной, трогает меня, и я знаю, что его на самом деле нет. Знаю, Дин, правда, клянусь. Я не сумасшедший. Он отстранился, взглянул кристально честными глазами – это, впрочем, ни на йоту не изменило мнения Дина, что у Сэма как минимум половина шариков за ролики заехала. - Не сумасшедший. Я знаю, что там ненастоящее, но иногда трудно отличить. Иногда непонятно, по-настоящему ли здесь. - Господи, – выдохнул Дин, потому что просто не мог подобрать других слов. Он подозревал нечто подобное – особенно в те неловкие моменты, когда Сэм реагировал (по крайней мере физически) на что-то невидимое. Дин помнил Ад, помнил, что было после. И хотя он видел дыбу всякий раз, когда закрывал глаза, галлюцинаций у него никогда не случалось. Непонятно и оттого страшно. - Он сейчас здесь? - Нет, – Сэм стрельнул глазами в сторону Бобби, прежде чем снова перевести взгляд на Дина. – Сейчас нет. Так легче. Когда я могу… – ладонь на спине Дина потяжелела, – дотрагиваться. До тебя. - Сэм, – вырвалось с болью. - Становится хуже, – Сэм шептал отчаянно, униженно. – Дин, становится хуже. Кажется… кажется, становится хуже. Дин сглотнул, качнул головой в бессильном отрицании. Положил руку Сэму на затылок, снова притянул к себе. Силы, позволившие Сэму выговориться, стремительно истаяли, и Дин с радостью принял его вес – с радостью, что может сделать хоть что-то. Что бы Сэм ни вспомнил или вообразил, где бы ни блуждал… чем бы это ни было, но оно высосало его досуха. - Тебе надо поспать, – сказал Бобби, заставая Дина врасплох. Он и забыл уже, что Бобби здесь. Дин повернулся взглянуть на него, но Бобби смотрел на Сэма, сжав губы в узкую полоску. Такое же выражение поселилось на его лице после гибели Руфуса. «Он не умер! – хотелось завопить Дину. – Прекрати его оплакивать!» Но он ограничился тем, что сощурил глаза. Сэм шевельнулся и, продолжая держать Дина за бока, оглянулся на Бобби. - Извини, что беспокоишься из-за меня. Сэм и Бобби почти не разговаривали все это время: один был слишком напуган, второй не знал, что сказать. - Вы всегда заставляете меня беспокоиться, – нарочито легким тоном отозвался Бобби, мученически закатывая глаза. – Никогда не знаешь, в какую передрягу вы вляпаетесь. - Такие вот мы непредсказуемые, – глубокомысленно отозвался Дин. Уголки Сэмового рта дрогнули, и лед в его груди начал таять. - Ага, – сказал Бобби. – Что-то в этом роде. Сэм, правда, ты выглядишь так, будто вот-вот задрыхнешь на своем брате. Надо отдохнуть. Несколько долгих секунд Сэм смотрел на Бобби неуютно пристально, затем кивнул. Сэм был прав. Ему стало хуже, и он уже не мог этого скрывать. Когда дело заходило слишком далеко, Сэм терялся в своих видениях, впадал в знакомый уже Дину ступор. И с каждым разом приступ тянулся все дольше, а вернуть Сэма в реальность было все труднее. Каждый раз Дин пугался до чертиков, а Сэм приходил в себя таким вымотанным, что почти сразу засыпал. Дин тоже выматывался – до ломоты в костях, – но продолжал проводить минуты, часы, гладя брата по щекам и бормоча успокаивающую чепуху. Это всегда помогало – вот и все, что имело значение. Шло время, Дин научился распознавать приближение приступов. Всегда знал, что Люцифер рядом с Сэмом, когда тот сжимал пальцы поверх шрама на плече или обращал внимание на вещи, которые вовсе не стоили внимания. На стену, например, или на пустой стул в кухне. Сэм больше не заговаривал об этом – ни разу после того отчаянного признания, – а на все вопросы отвечал лишь извиняющимися взглядами. Но, главное, он держался. Да, Сэм был странным, Сэм был чокнутым, однако он ел, спал, жил, и то, что он видел несуществующие вещи, его не останавливало. Он справлялся. Они все справлялись. Пока Сэм немелодично напевает в душе, Дин берет салфетку с его глупой мазней и звонит Бобби. Дверь в ванную приоткрыта, и Дин ловит себя на том, что бросает туда взгляд каждые несколько секунд. «Он в порядке, – напоминает он сам себе. – С ним все нормально». - Дин, – Бобби поднимает трубку. – Где вы? - В Форт-Уэрте, – отвечает Дин. – Сэм считает, что мы охотимся на абаасы. Слышал о таких? - Не в Штатах, – бормочет Бобби, – но это уже не удивляет. Легенды гласят, что они духи подземного мира и передвигаются группами по семеро. - Ага, – Дин закатывает глаза. Что общего у Сэма и Бобби, так это пунктик на раскопке информации. Столько лет прошло, а ни один из них почему-то не догадался, что, когда Дин интересуется: «Что это такое?», он на самом деле имеет в виду: «Как это убить?» - Есть идеи насчет их слабых мест? - Нет, – честно признается Бобби. – По правде говоря, никогда не слышал, что бы они кому-то попадались. Охотники собирают информацию столетиями, но никакой конкретики. Известно, что они создают хаос и околачиваются возле кладбищ. А утихомирить их можно кровавой жертвой. - Чего-чего, а кровавых жертв у них навалом, – ворчит Дин. – И что-то не похоже, чтобы они утихомирились. Раз это призраки, они должны бояться железа. - У них железные зубы, – напоминает Бобби с едва заметным раздражением. – Если заставите кого из них укусить себя за задницу, и это сработает, дайте мне знать. Дин издает смешок. - Обязательно это выясним. - Похоже, вам придется экспериментировать, мальчики. - Возьмем всего понемногу, – вздыхает Дин. Он ненавидит эксперименты, слишком много их было с тех пор, как Люцифер на время вырвался из Клетки. Это вечно заканчивается грязно. Грязно и кроваво. И кровь обычно их собственная. - Отзванивайтесь. - Хорошо. На секунду воцаряется тишина, Дин уже готов дать отбой, но ждет вопроса, и Бобби его не разочаровывает - Как твой брат? Дин смотрит на вырывающийся из щели пар. Он думает о Сэме, который говорит про ломающиеся кости; о Сэме, который вжимается в него, прячась от того, от чего нельзя спрятаться; о робко улыбающемся Сэме с индейской кисточкой в руках; о Сэме, который кричит, борется, падает вновь и вновь, но каждый раз поднимается. - Хорошо, – говорит Дин. – Хорошо. - По-прежнему ненормальный? - Как мартовский заяц, – соглашается Дин. – Но все еще Сэм. - Ладно, – тянет Бобби. – Хоть так. Хоть? Неуместное слово. - Ага. Смотаемся в город, поглядим, что удастся разузнать. Может, не совсем вслепую на них попрем. - Осторожнее там. - Хорошо, – Дин кладет трубку. Дин дремлет, лежа головой в изножье кровати, когда Сэм выходит из душа в полотенце, обернутом вокруг бедер. Он улыбается Дину и направляется к стоящей на его кровати сумке. Дин прижимается щекой к простыням, следит, как сползает полотенце, как ослабевает заткнутый за край угол. Спустя секунду полотенце шлепается на пол, но Сэм только бросает быстрый взгляд через плечо. У него странноватые понятия о приличиях с тех пор, как Стена пала. Дин поначалу дергался по этому поводу, потом привык. Сэм – шесть футов четыре дюйма твердых, как камень, мышц. Дин смотрит на ямочки повыше Сэмовых ягодиц, мысленно закатывает глаза и садится. Трудно утверждать, что они не перешли черту – со всеми этими засыпаниями в одной кровати, объятиями и редкими касаниями губ, но Дин уж точно не беспокоится по этому поводу настолько, как должен бы. Он ловит себя на мыслях о том, что хочет знать, как выглядит Сэм, когда разгорячен, распален, как он выглядит, когда кончает. Низ живота наливается жаром, в джинсах твердеет. Сэм – его, и Дин чувствует, будто уже должен был бы видеть такие вещи. Он выпадает из задумчивости, когда Сэм прикрывает свою роскошную задницу боксерами. - Наверное, ФБР уже занялись этим делом, – Сэм вытаскивает брюки и, надевая, дважды подпрыгивает на одной ноге. Для натягивания штанов это вовсе необязательно, зато очень забавно, и Дин смеется, пока Сэм не швыряет в него подушкой, продолжая говорить: - Все-таки пятнадцать человек мертвы. Представиться федералами не получится. Дин с ворчанием поднимается, зевает, ерошит волосы. - Репортерами тоже нельзя. Нам надо в морг. Позавчерашние трупы еще должны быть там. - Ну, – Сэм зашнуровывает черные блестящие туфли. – Одна из жертв была главным корабельным старшиной. Дин вникает целых три секунды, потом лицо расплывается в такой широченной ухмылке, что болят щеки. - Чувак… Чувак, ты серьезно? Сэм улыбается: - Подумал, что тебе понравится. Самое любимое шоу Дина [3], даже более любимое, чем «Доктор Секси». Лучше только порно. - Сэм? – Дин указывает на него. – Ты чудо. Тот пожимает обтянутыми белой рубашкой плечами. - Одевайся, – говорит он Дину. – Пора взглянуть на пару трупов. - Сэмми, – Дин заходится в экстазе, – вот те раз! Спустя полчаса они наведываются к ксероксу, а еще через десять минут Дин демонстрирует новехонький бейдж патологоанатому в местной больнице. - Агент Хэммет, – серьезно говорит он. – Служба криминальных расследований ВМС. Это агент Килмистер. Он указывает на Сэма, который кивает и выдавливает вымученную улыбку. - ВМС? – с улыбкой переспрашивает патологоанатом. Он немолод, примерно возраста Бобби, в длинных густых волосах больше седины, чем коричневого. У него широкая ухмылка, зубы в пятнах от кофе, а вокруг витает явственный запашок травки. Эдакий состарившийся хиппи. Дин ищет символы мира на цепочке, но не находит. Он немного разочарован, когда парень не называет его чуваком, как Джефф Бриджес [4]. Впрочем, его зовут доктор Лайфсон [5], что в некоторой степени компенсирует разочарование. - Вчера здесь были парни из ФБР. - Совместное расследование, – говорит Дин. Лгать легко. Всегда было легко. – Мы присоединились, когда стало известно, что в список жертв попал старшина Ланнинг. Кстати насчет старшины, вы не возражаете, если мы… - Конечно, конечно, – легко соглашается Лайфсон и ведет их к холодильникам. – Правда, боюсь, от него мало что осталось. Воистину так. Ланнинга разодрали на клочки. Такое ощущение, что над ним поработал Фредди Крюгер, протащив вдобавок по горящим углям. - Опознавали по зубам, – говорит Лайфсон. Дин чувствует, как Сэм подходит ближе, пожалуй, чересчур близко, чтобы это выглядело нормальным. К счастью, патологоанатом явно за свободную любовь: он только ухмыляется и снова смотрит на груду мяса, костей и крови, которая некогда была человеком. - И это еще не самый худший. Я долго работаю с полицией, но такое вижу впервые. Кучка серийных убийц собралась вместе, и все такие изуверы? - Иногда люди просто больные, – говорит Дин. - Вы не находили ничего странного? – тихо спрашивает Сэм. Дину хочется обернуться, коснуться его, успокоить, но когда они работают, Сэм страдает молча. Ему трудно находиться рядом с другими людьми, однако на охоте он должен оставаться профессионалом, и Дин ему позволяет, пусть даже брату приходится туго. - Ага, – запросто кивает Лайфсон. – Разумеется. Кусочки железа. Не знал бы наверняка, сказал бы, что зубы. Правда, не думаю, что в стоматологии нынче в ходу железные коронки. Он идет к длинному прилавку вдоль стены, выдвигает ящик, достает закупоренную мензурку, и там, внутри, вылитый человеческий клык, только железный. Лайфсон протягивает мензурку Сэму – тот отшатывается, так что Дин берет ее сам, рассматривает и передает брату. Сэм хмурится. - Токсикологические отчеты? – спрашивает он. - Все чисто, – говорит Лайфсон. Теперь он разглядывает Сэма с любопытством, наверняка гадая, что с ним такое, но Сэм, кажется, не замечает. И все-таки Дин забирает у брата зуб и возвращает патологоанатому, переключая его внимание. - Спасибо, – говорит Дин. – Возможно, мы еще вернемся. Но, надеюсь, ублюдки попадутся раньше. - Надеюсь, – эхом откликается Лайфсон. – Если понадобится помощь, обращайтесь. Сэм одаривает его той самой жуткой натянутой улыбкой, Дин улыбается более естественно, и они уходят. И оказываются в самой гуще явившейся в больницу школьной экскурсии. У Дина сердце подскакивает к горлу, когда толпа уносит их с Сэмом друг от друга, и он не очень-то морально готов распихивать детей, чтобы добраться до брата. Он, конечно, видит Сэма, ведь тот на фут выше всех на свете, но это слабое утешение. Глаза Сэма распахнуты так, что ему, наверное, больно, рот открыт. Он сутулится, сжимается, обхватывает себя за плечи. - Черт, – шипит Дин. – Черт подери! Секунды растягиваются на вечность, но, в конце концов, они снова рядом. Брат тянется к нему, и Дин – плевать на взгляды – изо всех сил сжимает Сэма за руку, ведет к стене и прислоняет к ней, пока Сэм не упал. Снова идет дождь, медленный и ровный, и пусть Дин знает, что на щеках Сэма не слезы, ему все равно паршиво. Дин кладет ладонь брату на шею, наклоняет голову. Они стоят, прижавшись лбами, и Сэма бьет дрожь. - Все хорошо, Сэмми, – бормочет Дин. – Это люди. Просто люди. - Я знаю, – отвечает Сэм нетвердым голосом. – Знаю… Прости, не могу… Трудно дышать. - Понимаю. Сэм сжимает его руку, другую кладет Дину на бедро, под пиджак, – большая горячая дрожащая ладонь. - Смотри на меня, ладно? Только на меня. Проходит несколько минут, прежде чем Сэм обретает контроль над дыханием, и лишь тогда Дин отпускает его и отходит. Сэм неохотно убирает руку с его пояса, утирает лицо и делает глубокий вдох. - Ненавижу, – шепчет он. – Ненавижу быть таким. У Дина екает сердце. - Я знаю. Но какой большущий шаг вперед. Смотри, ты же держишься на ногах. Сэм смеется, и Дин делает вид, что не замечает, как сильно этот смешок напоминает всхлип. - Давай, – говорит Дин. – Идем. Впереди долгий вечер. - Ага, - мямлит Сэм. А потом, увереннее: – Да, идем. Они возвращаются на стоянку, к «Импале», приткнувшейся у гигантского «Хаммера». Дин косится на великана. - Не комплексуй, детка, – утешает он, поглаживая свою машину. – Эта штука слишком огромная. - Это лично ее мнение, – невозмутимо добавляет Сэм. Их взгляды встречаются над крышей «Импалы», и Сэм играет бровями. Дин ухмыляется. Все-таки, сегодня хороший день. Изучать особенности в поведении Сэма стало для Дина работой. Прежние причуды никуда не делись, но к ним добавились новые. Сэм дважды трогал все предметы, наклонял голову вбок, совсем как Кас, мог проводить часы в неподвижности и молчании, а еще у него начала непроизвольно дергаться рука, отчего он порядочно бесился. Он все время почесывал печать на плече и обрел склонность к головным болям. Он занялся математическими вычислениями – такими сложными, что Дин (который всегда был неплох в математике) не узнавал большинство символов. Дин решил, что таким образом Сэм пытается себя утомить, перегрузить чем-нибудь мозг, но не похоже было, что он стал лучше спать. Тем не менее, Дин заказал для него через Интернет огромную доску и повесил на стене гостиной. Теперь Сэм передвигался очень осторожно, словно обдумывал каждый шаг. Задавал вопросы о прошлом – о вещах, которые должен был помнить. Еще ему явно не нравились открытые пространства: он старался ходить ближе к стенам. Имена, похоже, задерживались в его голове лучше прочего. Дин, и Бобби, и Кас, и Джон, и Мэри, и Сэмми. Он тихонько бормотал их под нос, как будто боялся забыть. От неожиданных движений он подпрыгивал, неожиданные звуки пугали еще сильнее. Большую часть времени он чего-то боялся, но изо всех сил старался казаться нормальным. Он начал тенью бродить за Дином по дому и саду. Говорил в последние дни мало, если не считать коротких злых перепалок с Люфицером, но отвечать на простые вопросы мог. И с честностью, от которой у Дина заныло сердце, сказал, что ему плохо, когда он не может видеть брата. Так что Дин взял в обыкновение оставлять дверь ванной приоткрытой – в конце концов, чего Сэм у него не видел – и громко петь в душе, заглушая шум льющейся воды. Чтобы Сэм его слышал. Знал, что он здесь. Что он настоящий. По утрам они вместе тренировались (Дин просто смотрел, как брат изнуряет себя бесконечными отжиманиями, приседаниями и подтягиваниями), большую часть дня вместе чинили «Импалу». Сэм, впрочем, не помогал, пробормотав что-то насчет нежелания копаться во внутренностях (Дин понадеялся, что имеются в виду внутренности машины). Он держался как можно ближе к Дину, так близко, насколько можно было без опасения получить чем-нибудь падающим по голове. Время от времени с его губ срывалось что-то бредовое, совершенно непоследовательное, никак не относящееся к разговору, который вел Дин, стремясь заполнить тишину, но, в основном, Сэм просто молчал. Неуверенное странное присутствие рядом. Дин в своем собственном модусе не-совсем-нормальности обнаружил, что хочет больше касаться Сэма – убеждаясь, что его сердце по-прежнему бьется, пульс толкается под кожей, волосы щекочут щеки, от чего Сэм в конце концов не выдерживает и заправляет длинные пряди за уши. Дину надо было видеть, как брат ест и спит – вне зависимости от того, как редко случалось то и другое. Надо было постоянно напоминать себе, что Сэм все еще Сэм – даже с новоприобретенными заморочками – все еще тот младший брат, которого Дин знал всю жизнь. Но он никак не мог отделаться от ощущения, что грянет новая беда, и они не смогут справиться, навсегда потеряют Сэма где-то там, откуда больше никто не сможет его вернуть. Так что Дин дотрагивался, и Сэм дотрагивался в ответ. Все начиналось как бы случайно. Успокоить Сэма после кошмарного сна – когда он просыпался в таком состоянии, что надо было прижать его и держать крепко, пока он не навредил себе или Дину. Положить ладонь на лоб, проверяя, нет ли жара. Позже, когда Сэм начал вставать на ноги, он полюбил ходить бок о бок с Дином так, чтобы можно было касаться руками. Случись Дину возиться с «Импалой», Сэм обвивал длинными пальцами его лодыжку. Когда Сэм становился бледным и безучастным, терялся в глубинах своего разума, Дин трепал его по волосам, гладил по щекам, прижимался лбом к его лбу, сражаясь с отчаянным страхом. Дин начал спать с ним рядом, поверх одеяла – чтобы быть в пределах досягаемости, если Сэму что-то понадобится. В конце концов, это помогало Дину удерживаться в рассудке. Однажды ночью Сэм подхватился от кошмара, до того жуткого, что даже кричать не мог, и целый час трясся у Дина на груди. А потом вздернул подбородок, вгляделся в лицо брата и вдруг приник к его губам. Было хорошо, очень хорошо. Хорошо, тепло и по-настоящему. Дин зарылся пальцами в его волосы и вернул поцелуй. - Ты не даешь мне рассыпаться, – сказал Сэм позже, лежа на спине и глядя в потолок. Дин повернулся на бок. - Ты сам не даешь себе рассыпаться, – возразил он. – А я просто немножко помогаю. Я такой маленький супер-клей. Он свел указательный и большой пальцы, показывая, какой маленький, и Сэм засмеялся, морща шрам через глаз. Дин почувствовал себя полным болваном, зато Сэм смеялся. Это того стоило. - Бобби сказал, эти твари создают хаос, – сообщает Дин Сэму, когда они возвращаются в отель. Сэм, наклонив голову, задумчиво жует салат. - Все сходится, – говорит он. – В городе последнее время творится черте что. Ограбления, аварии, дороги закрывают. С транспортом сплошной кошмар. Это было в газетах. А одного благонадежного сенатора, между прочим, воинствующего гомофоба, застали в собственном офисе с его заместителем. С заместителем очень даже мужского пола. - Жуть, – говорит Дин сквозь непрожеванный чизбургер с беконом. - Ага, – соглашается Сэм и отодвигает тарелку. Половина салата с курицей осталась на месте, но Дин ничего по этому поводу не говорит, хотя и хочется. После захода солнца они отправляются в эпицентр всех убийств – на кладбище. Сэм прячет три ножа (два из них серебряные) в ножны на боку, берет заряженный солью дробовик и фонарик. Дин заталкивает в джинсы кольт, прихватывает фляжку святой воды и еще один серебряный нож. Он как раз захлопывает багажник, когда воздух прорезает жуткий вопль. Они смотрят друг на друга и срываются с места. Сэм, разумеется, успевает первым, и Дин видит, как брат оттаскивает от девчонки-подростка существо на добрый фут выше его самого. Они тяжело валятся на землю. Дин поспевает как раз вовремя, чтобы тремя выстрелами из кольта снять еще троих абаасы. Пятая тварь прыгает на него с громким шипением и отбрасывает в дерево, но Дин умудряется вонзить серебряный клинок прямо в сердце чудища. Абаасы падает, истекая черным, Дин переступает его, держит пистолет наготове. Нож Сэма уже торчит в животе первого монстра. Их двенадцать – подростков или чуть старше – сбившихся в кучку. Пострадавшая девочка все еще кричит, зажимая окровавленный живот. Сэм вскакивает на ноги и становится между детьми и последним абаасы. Волосы у него взлохмачены, губа разбита. Дин пристально смотрит на детей. - Какого черта вы до сих пор здесь делаете? Выметайтесь! Бегите! Окрика хватает, чтобы привести их в чувства. Один из парней подхватывает стонущую девочку на руки, и дети исчезают. Дин кивает и поворачивается к монстру. Но тот просто смотрит, не двигаясь. Он выглядит почти как человек, только с железными ногтями и (что выглядит особенно жутко) с железными глазами на слишком бледном лице. Абаасы высокий, гораздо выше Сэма. У него длинные темные волосы, одет он во что-то вроде робы, как у монахов или сектантов. Сэм стоит с серебряным ножом, Дин перезаряжает кольт, однако чудовище не шевелится, и они тоже выжидают. Спустя минуту неловкой тишины Дин переступает с ноги на ногу, косится на Сэма. - Э, чувак, что тут творится? Сэм бросает на него взгляд и снова возвращается к созерцанию монстра. - Не знаю. - Вы Винчестеры, – вдруг говорит абаасы негромким низким густым голосом. Странные глаза перебегают с Сэма на Дина и обратно. – Сэм и Дин. Порой эта непрошенная популярность здорово раздражает. - Приятно познакомиться, – отвечает Дин. – А как зовут тебя? - У меня давно нет имени, – говорит абаасы. – У моих братьев тоже. С упавшим сердцем Дин наблюдает, как все шестеро абаасы поднимаются на ноги – невредимые и такие же огромные. На лицах двоих играют одинаковые злобные усмешки, остальные четверо становятся за главным. - Дерьмо, – комментирует Дин. Абаасы улыбается. - Вы же не думали, что все будет так легко? - Надеялись, – честно отвечает Дин. Демон обводит собратьев медленным взглядом и опять поворачивается к охотникам. - Нас нельзя убить, – говорит он. – И из-за вас мы лишились пищи. Вы будете хорошей заменой. Но мы так много слышали о вас, Винчестеры. Просто убить вас было бы неуважением с нашей стороны. - Звучит честно, – вставляет Дин. Он не глуп, он понимает, что они оплошали. Эти твари древние, очень древние – Дин чувствует это. Абаасы ступает вперед, тянет руку к Сэму, и тот отпрыгивает. Дин низко, горлом рычит, загораживая брата, снова берет монстра на прицел. - Пуля тебя, может, и не убьет, но больно сделает, – грозит он. – Держи руки при себе. Абаасы растягивает рот в улыбке. - Сожалею, – говорит он. – Мне просто любопытно. Знаешь, мы можем чувствовать души. Мы относим их господину, однако сперва оцениваем. Твоя полна вины, но лишь часть этой вины заслужена. А душа твоего брата искалечена. Я только хотел выяснить, насколько сильно. - Лучше не надо, – настаивает Дин. - Он сияет. Он как маяк. - Он мой! – рявкает Дин. – Занято! Очередная жуткая улыбка. - Вы оба видели ваш западный ад. Оба там побывали. Наша преисподняя примет вас с радостью. Сэм коротко выдыхает, и Дин делает шаг назад – очень не хочет убирать пистолет и в той же мере жаждет дотронуться до брата. Он спиной натыкается на грудь Сэма да так и остается. - Нет, – говорит он. – Никаких преисподних. Уж поверьте, помоги нам Господь, мы как-нибудь найдем способ надрать вам, гадам, задницы. - Тогда сделка, – без угрозы говорит абаасы. – Мы прекращаем охоту на три дня. Если за это время вам удастся найти способ нас изгнать, мы уйдем в свой мир. Если нет, мы тоже вернемся в наш мир, но с вами обоими. Дин открывает рот, чтобы гневно, без раздумий отказаться, но Сэм его перебивает. - Согласны, – говорит он. Дин глядит на брата, как на умалишенного, а Сэм не отводит пронзительных глаз от абаасы. - Но Дина вы не получите. Только меня. Иначе никаких сделок. - Очень хорошо, – демон соглашается легко, и это наводит Дина на мысли, что его душа абаасы не слишком интересует. – Три дня. Без лишних слов все семеро растворяются в воздухе. Дин чертыхается и засовывает кольт обратно в джинсы, Сэм подбирает нож, прячет его и тот, что держал в руке, обратно в ножны. Дин в ярости. Сэм, разумеется, замечает. - Дин, они убивают людей. Должны же мы что-то сделать. - Ты понимаешь, что сейчас натворил? - Да, – отвечает Сэм, – понимаю. Но… это ведь того стоит, правда? - Сэмми. - Нет, Дин, это мой выбор, ладно? Я… я сейчас не особо много значу. Не думаю, что будет такая уж потеря… - Господи, Сэм, – у Дина голос слабеет от жалости и шока, потому что Сэм искренне верит в ту чушь, что вылетает у него изо рта. - Лучше я, чем кто-то другой, – упрямо продолжает Сэм. Дин решительно шагает к брату, обхватывает ладонью его затылок и целует в губы – сильно и зло. Порой единственная вещь, которая заставляет Сэма слушать, – прикосновение. Сэм ошарашен, но немедленно откликается, вдавливает ногти в Динову куртку. Дин проскальзывает глубже, тихо мычит, когда Сэм неуверенно втягивает его язык. Разрывая поцелуй, оба тяжело дышат. Дин сгребает Сэма за грудки, встряхивает раз, другой и прижимается лбом к его лбу. - Я не собираюсь снова тебя терять, эгоистичный ты болван, слышишь? Мы найдем способ их укокошить, а потом я надеру тебе задницу. - Дин, – шепчет Сэм. - Ты не совсем здоров, но это не значит, что ты стал не нужен. Ты не… Сэм затыкает ему рот самым приятным способом, и Дин отвечает так, словно хочет вцеловать в него эти истины сквозь осмос. Или митоз. Или какие там еще есть клеточные структуры. Все равно. Не важно. Ведь Сэм тут, рядом с ним. Сэм был снаружи, стоял на солнце – руки в карманы, взгляд в небо. Дин, отерев машинное масло с ладоней о джинсы и захватив пиво из холодильника, подошел сзади. Открыл пиво. - Как дела? – спросил он. - Я читал книгу утром, и она рассыпалась у меня в руках, – тихо сказал Сэм, – а потом собралась обратно. Но так, что ни слова больше не понятно. - Ого, – откликнулся Дин. - Кажется, я напугал друга Бобби. Дин вздрогнул. И Сэма, и Бобби очень беспокоило, что печать на Сэмовом плече может оказаться чем-то вроде связующего знака, оставленного Мэг на его коже несколько лет назад. Чем-то, что может привязать к нему Люцифера, или позволить Люциферу видеть его глазами, или сделать еще что-то столь же пакостное. Сэм согласился на предложение Бобби привести друга – доктора и заодно специалиста по заклинаниям, рунам и связующей магии. Он вел себя хорошо, охотно снял все рубашки и сел на кушетку, чтобы парень мог взглянуть на его плечо. А потом доктор дотронулся до печати, и Сэм ударился в панику: вскочил и с воплями забился в угол. «Это просто метка! – кричал он. – Просто метка! Без магии! Я от нее избавлюсь!» При этом он с такой яростью терзал печать ногтями, что за три секунды, понадобившиеся Дину, чтобы подскочить и прижать его запястья к стене, грудь и плечо успели покрыться глубокими царапинами, а кровь стекала по груди и боку. Только через час Сэм окончательно пришел в себя, и Дин смог уговорить его выйти из угла. Дин промыл и забинтовал ему плечо, а потом медленно, но уверенно привлек к себе. Ласково говорил с ним и гладил, пока Сэм, уткнувшись лбом ему в ладонь, не пробормотал сдавленное «спасибо» и не отключился. - Ничего ему не сделается, – убежденно сказал Дин. – Он охотник. Видал и похуже. Сэм посмотрел на него. - Но ответа мы так и не получим. - Он успел ее разглядеть, – возразил Дин, – и провел ритуал, пока ты был в отключке… Нет, он тебя не трогал, – быстро добавил, заметив испуганные глаза. – Я не разрешил ему тебя трогать. Честно. В общем, он сказал, это просто шрам. Сказал, похоже на древний символ, значит что-то вроде «светоносный». Это просто… просто клеймо. Сэм покачал головой, грустно улыбнувшись. - Он всегда был собственником. Дин прикусил язык. Он ненавидел саму мысль, что Сэм знает об этом, знает, как сильно Люцифер жаждал обладать им. Что Сэм провел с Люцифером сто восемьдесят лет – в семь раз дольше, чем Дин знал Сэма. - Он ушел, Сэм. Его больше нет. Сэм соскользнул на землю, сел, согнув колени и свободно обвив их рукой. Перенес вес так, чтобы опираться боком на ногу Дина, привалился головой к его бедру. Дин сделал долгий глоток из бутылки. - Я боюсь снова там проснуться, – тихо признался Сэм. Дин закрыл глаза и уронил свободную руку Сэму на голову, положил ладонь ему на затылок. - Такого не будет, – сказал он. Пообещал. – Ты никогда туда не вернешься. Я не позволю, не отпущу. Этого не случится. Да? Сэм промолчал, и Дин трепал его по волосам, покуда брат не поднял голову. - Да? Сэм долго изучал его лицо. - Да, – наконец, ответил он. – Да. Они возвращаются в мотель после полуночи. Темный номер весь в синих и черных тонах. Дин проходит между кроватями, наклоняется включить дрянную лампу на столе у стены. И тут брат вдруг оказывается позади, прижимается к нему, вытягивает руку вдоль руки Дина. Динов локоть оказывается прямо в сгибе локтя Сэма, чувствуется даже через слои одежды. Большая ладонь обхватывает пальцы Дина, сжимает их в кулак. Дин, недоуменно хмурясь, позволяет Сэму прижать их руки к его ребрам. Пальцы Сэма лежат на костяшках Дина, нажимают под рукавом куртки. Кожа сквозь ткань рубашки теплая. - Сэм? – спрашивает Дин. Получается ненамеренно тихо, словно что-то подавляет его голос: не то атмосфера, не то ощущения от тела Сэма, прижатого к нему. Дин зол и напуган, но это, разумеется, нормально, ведь Сэм такой большой, упрямый и жаждущий прикосновений – как всегда. Ум и тело пульсируют одним лишь «Сэм, Сэм, Сэм», и в этом тоже нет ничего нового, но здесь, в темноте, когда Сэм вполне осознает, что происходит, и только что продал душу очередному дьяволу, чувство сильно, как никогда. - Не включай, – просит Сэм, тоже тихо. - Почему? - Ты больше говоришь, когда темно, – отвечает Сэм. Дин хочет закатить глаза, но отталкивать брата не желает. Сэму нужно поговорить, все прояснить. Ему нужно, чтобы Дин был честен с ним или поплакал у него на плече, или впал в еще какие-нибудь телячьи нежности. Дин этого делать не хочет и не собирается. Все-таки кое в чем Сэм не изменился ни на йоту. Стена изменила не все. - Чувак, я и со светом и без нормально разговариваю. Сэм наклоняет голову: Дин знает, потому что чувствует, как волосы брата падают ему на щеку. Свободная рука Сэма находит его ладонь. Пальцы принимаются крутить серебряное кольцо. Очень привычное, как ни странно, движение: Сэм играет с его кольцом до того часто, что кажется, будто он делал это всю жизнь. Будто это часть их истории. После нескольких секунд молчания и теплого, отдающего мятной зубной пастой дыхания на шее Сэм отходит и тянет за собой Дина. Снова и снова, пока Дин не спотыкается о его ногу, однако не двигается ни на дюйм, потому что Сэм чертовски огромный и чертовски сильный и не дает ему упасть. - Давай ляжем, – говорит Сэм. Это не те слова, которые он мог бы сказать семь месяцев назад, когда Кастиэль положил два пальца ему на лоб и уничтожил единственную защиту Сэма от внутренних демонов, словно Сэм совсем ничего не значил для него. Однако это просто еще одна просьба, которую Дин не в силах отклонить. Все равно ему больше не хочется стоять. Сэм неохотно отпускает его, но Дин не отстраняется. Они стряхивают обувь и падают на кровать, где спали прошлую ночь. Дин устраивается на боку: ребра еще ноют от удара об дерево на кладбище. Сэм растягивается на спине, вцепившись Дину в рубашку – его не очень хорошо видно. Он лежит, подтянув колено, упираясь ступней в матрас, дышит медленно и ровно. Вокруг так тихо, что Дин закрывает глаза и начинает дремать. Перед ним всплывает картинка: Сэм падает в темный провал. Потом сцена меняется: это Кас сталкивает его туда. - Ближайшие три дня будут суматошными, – говорит Сэм. Дин открывает глаза и слушает. – Поэтому нам, наверное, надо все выяснить сегодня. Ну, поговорить друг с другом. - О чем? – устало спрашивает Дин. – Как я был в Аду? Как ты был в Аду? О страхах, надеждах и мечтах? О том, что, черт возьми, между нами происходит? Хочешь лежать здесь и ворошить все это дерьмо? Плакаться друг у дружки на плече? Звучит жестоко, как и задумывалось, но Сэм не отступает. - Может быть, – говорит он. – Последние четыре года мы только и делаем, что лжем друг другу. Давай уже… скажем правду. - Прекрасно, – не выдерживает Дин, – я первый. Я до чертиков зол, что ты сегодня вышвырнул свою душу, как мусор. - Это не так. - А как, Сэм? Даже если ты думал обо мне, думал, как спасти меня, разве не ясно, что я вообще-то не прыгаю от радости, когда тебя нет? - Если бы мы не приняли сделку, они забрали бы нас обоих, – говорит Сэм. – И ты это знаешь. Мы оба это знаем. Они хотят мою душу, это их слабость, и пусть мы прокололись, у нас есть хотя бы три дня, чтобы решить, что с ними делать. - Но ты не просто принял сделку, – возражает Дин. – Ты торговался. Сэм поворачивает голову, и, хотя Дин не видит его глаз, ясно, что брат смотрит скептически. - Если ты думаешь, что я когда-нибудь позволю тебе умереть, то ты идиот, Дин. Для меня ты сделал бы то же самое, я просто успел первым. Дин хмурится, тяжело вздыхает, сжав челюсти. Это правда. Конечно. Он доказывал это тысячу раз, если не больше. Кроме одного – когда допустил, чтобы Сэм, пожертвовав телом и рассудком, отправился в Ад. И даже пальцем не пошевелил, чтобы его остановить. - Я не хочу умирать, – говорит Сэм. – Я не про это. Просто лучше уж такое случится со мной, чем с тобой или кем-то еще. Раз отмучился, пострадаю и второй, если надо будет. А еще я достаточно эгоистичен, чтобы наплевать, каким виноватым ты будешь себя чувствовать. Пока ты жив и не в Аду – плевать. Дин тяжело сглатывает, сгребает в горсти тяжелое черное одеяло между собой и Сэмом. Сэм продолжает держаться за его рубашку. Сердце Дина колотится напротив его пальцев. - Иисусе, – шепчет он. - Моя очередь, – начинает Сэм. – Клетка Люцифера холодная. Ледяная. Иногда мне до сих пор кажется, что она у меня внутри. Поэтому я так часто принимаю душ. Дин невольно напрягается еще больше. В горле стоит комок, мешает глотать слюну. - Я был очень хорошим учеником, – бормочет он. – В Аду, под Аластером. Очень, очень хорошим. Сэм крепче стискивает рубашку, тянет. Переворачивается на бок, лицом к Дину, и переплетает их ноги. - Как я ненавижу, когда ты берешь на себя вину за все, что происходит в мире. Можно подумать, ты собственноручно все это натворил. У тебя слишком высокое мнение о себе. - Пошел к черту, – небрежно отзывается Дин. – Я большая шишка. Большая и важная. Долбаный Дин Винчестер. - Ты такая задница, – ухмыляется Сэм и несильно пихает Дина в грудь. – Твоя очередь. Теперь он говорит тихо. - Я до сих пор злюсь из-за демонской крови и Руби. Ты достаточно наказан и мной, и собой, и расклад был против тебя с самого начала. И столько всего случилось, что пора бы мне уже все забыть, а я не могу. Ты мне не доверял. И чуть не устроил конец света. - Что ж, это было честно, – голос Сэма лишь слегка подрагивает, он откашливается и продолжает уже тверже: – Если тебе от этого станет легче, я на себя тоже злюсь. За все, что натворил за год. У меня были исключительно хорошие намерения. Жаль, что их оказалось мало. Он вздыхает, и на некоторое время повисает тишина. Дин борется с порывом сказать что-нибудь утешающее, но ступня Сэма медленно скользит вверх-вниз по его голени, и он молчит. Очередь все еще Сэмова. Через минуту Сэм находит силы говорить снова. - Я жутко ревную, что ангелы избрали тебя. Ты в них даже никогда не верил. Дин в некоторой степени признает его правоту, однако по-прежнему думает, что Сэм чокнутый. Быть избранным ангелами – просто отстой и ничего больше. - Ты меня каждый божий день пугаешь до чертиков. - Потому что я ненормальный? – уточняет Сэм. - Ага, – говорит Дин. Сэм выдавливает улыбку. - Например? Я не всегда понимаю. - Например, я жутко боюсь, что ты затеряешься в своей голове, я не смогу тебя вытащить, и ты снова будешь в Аду, а я останусь один, и никто из нас никогда не оправится. Сэм находит его ладонь и осторожно сжимает. Жест почти такой же сопливый, как последующие слова. - Если бы мы перестали причинять друг другу боль. Дин, закатывая глаза, вторит: - Если бы ты перестал быть такой девчонкой. - Мне нравится спать с тобой в одной кровати. - Я чувствую себя виноватым, потому что не хочу, чтобы все снова стало так, как раньше. - Я не знаю почему… может, это случилось, когда упала Стена, но я больше не… больше не злюсь, понимаешь? Не так, как было всю жизнь. Большую часть времени мне до того паршиво, что я с ума схожу, терпеть не могу, но я в некотором смысле рад. Чувствую себя не таким монстром. - Я не знаю, насколько сильно на самом деле хотел жить нормальной жизнью. - Люцифер никогда не становился тобой, ну, в Аду. А я думал, что станет. Думал, что это точно меня сломает, но он сказал, я никогда не поверю, будто ты способен делать со мной такие вещи, как делал он. Так что он всегда был самим собой. - Аластер часто превращался в тебя. Иногда в отца. - Я помню каждую секунду каждого проведенного там года. Наверное, именно это так сильно покалечило мне мозг. Слишком много всего. Я продолжаю слышать, как трещат кости. - Не думаю, что у нас когда-нибудь получится полностью придти в норму после Ада. Было бы страшнее, если бы получилось. - Да, наверное, – молчание, потом тихо: – Мне не хватает Каса. - Мне тоже, – шепчет Дин. Это больно, жалко и горько. Кастиэль был его лучшим другом три года, и рана, оставленная его предательством, глубже прочих, ведь ангелу полагалось быть лучше их обоих вместе взятых. Возможно, неправильно взваливать такой груз на плечи одного человека (ангел он или нет). Дин никогда не простит его за то, что он сделал с Сэмом, но без него плохо. Плохо – без друга и наперсника. Дин вздыхает. - Пора закругляться с этой игрой. Мы оба продули. Сэм теперь ближе. Их тянет друг к другу. Дин чувствует дыхание брата на своих губах, видит, как собственное дыхание шевелит Сэму волосы. Его ладонь у Сэма на щеке, большой палец очерчивает скулу. Рука Сэма у него под рубашкой, обжигает кожу. - Ага, – соглашается Сэм. Их носы соприкасаются. – Продули. Зато вместе. - Девчонка, – усмехается Дин, и Сэм прижимается губами к его смеющемуся рту. Дальнейшее происходит быстро – после всего этого смехотворного напряжения и всех этих правд, которые оба знали, но никогда не смели признать вслух. Дин запускает пальцы в Сэмовы волосы, тот дергает его рубашку вверх. Дин лижет Сэма в губы – быстро и резко, а когда тот охотно откликается, проводит кончиком языка по венке на нижней стороне его языка. Сэм тихонько стонет – робко и горячо одновременно. Ладонь шарит по Диновой груди, палец трет сосок. - Черт, – выдыхает Дин и разрывает поцелуй, но лишь затем, чтобы подняться на колени, сдернуть рубашку и швырнуть на пол. Теперь он видит в темноте гораздо лучше, видит полуприкрытые глаза Сэма и мелькающий между губами язык. Сэм тоже садится, и они вместе, вдвоем, стаскивают с него рубашку, сбрасывают ее с кровати – прочь, прочь – и вот под пальцами Дина невероятно много гладкой кожи. Он берет Сэма за ногу, отводит в сторону, охотно поддается, когда Сэм притягивает его к себе, обхватывая за пояс второй ногой, и вскидывает бедра. У Дина стояк просто каменный – упирается в молнию джинсов. Сэм издает эти тихие звуки, за которые Дин обязательно поднимет его на смех, но позже, а сейчас они невероятно заводят. Дин вжимается в него, трется, и это здорово, и рот у Сэма горячий и влажный, однако Дину мало. Сэму, видимо, тоже, потому что он дергает головой, уворачиваясь от поцелуев, кладет руку Дину на затылок, нерешительно дергает ремень его джинсов. - Дин, – говорит он, низко, из самой глубины горла. – Дин, можно? Хочу чувствовать. Хочу чувствовать тебя. - Да, – отвечает Дин. Сэм теперь просит разрешения практически на все, и сначала это было неудобно, потом умилительно, а сейчас горячо, как грех. – Черт, да. Сэм втискивает руку, расстегивает пуговицы и себе, и Дину, Дин перехватывает инициативу, бесцеремонно дергает язычки молний, освобождая плоть. Сэм хватает его за подбородок, притягивая для поцелуя, они трутся друг о друга, как подростки. Укус от молнии джинсов и трение жесткой ткани прекрасно контрастируют со вспышками наслаждения, проходящими по телу Дина при каждом движении. Сэм тих, но полон энтузиазма. Дин прикусывает ему трещинку на губе, и Сэм откидывает голову, выгибает спину, выплескивается горячим между их телами. Дин ругается едва слышно, потом повторяет: «Сэм, Сэмми, Сэм» и с низким рыком переходит грань вслед за братом. Нога Сэма соскальзывает с его пояса, тяжело падает на матрас. Дин валится на Сэма и щекой чувствует, как колотится его сердце. Сэм обеими руками гладит его по влажной от испарины спине, доходит до лопаток и вдавливает в них ладони. - Мне этого не хватало, – говорит Сэм чуть погодя, когда у Дина выравнивается дыхание, и ему становится противно (от того, как грязно между ними) и одновременно совершенно восхитительно. Дин в замешательстве поднимает голову и смотрит на Сэма, пытаясь подобрать слова. Он, конечно, любит брата больше всего в этом долбаном мире, и для него в радость помогать Сэму во всем. Но неужели Сэмову безумию обязательно проявляться именно сейчас? - Э, чувак, – осторожно начинает он, – мы… Это новое. Мы такого раньше не делали. Сэм вздыхает, и Дин с облегчением роняет голову обратно ему на грудь. - Да я не про это, придурок, – говорит Сэм. – Просто… Все снова становится нормально, понимаешь? Дин обдумывает эту мысль, стараясь увидеть ее с точки зрения Сэма. Но под каким углом ни глянь, а они по-прежнему убивают тварей и живут в мире мотельных номеров и сумок. Дину, технически смысля, семьдесят четыре. Сэму – двести восемь. Их отношения – это в лучшем случае зависимость, в худшем – что-то нездоровое. Они начали и закончили апокалипсис. У них в друзьях ангелы, демоны, медиумы и прочие экстравагантные личности, и они неплохо владеют мертвым языком в профессиональных целях. У Сэма ум за разум зашел, а Дин большую часть времени задыхается под грузом вины, которая рано или поздно, скорее всего, сведет его в могилу. Чего же здесь нормального? А кроме того… - Чувак, мы братья, и мы только что заставили друг друга кончить в штаны, как мальчишки. - Но ни один из нас не пытается улизнуть из комнаты, пока другой спит. Мы не лжем и не бьем друг другу морды. Это и нормально. А последние несколько лет только и делали, что собачились. Просто хорошо снова быть… братьями. Дин, не в силах сопротивляться соблазну, опять целует Сэма, и тот гортанно стонет – звук, который Дину хочется распробовать. - Очень особенными братьями, – дергает он уголком рта. Сэм снова вздыхает, но гладит большой ладонью Дина по щеке и говорит: - Я рад, что все так, а не по-другому. Дин ухмыляется, потому что Сэм чокнутый, чудесный, пожалуй, сладкий – и, наверное, всегда таким был, но никогда напоказ. Он поворачивает голову, скользнув губами по груди Сэма, приподнимается, кривится (джинсы, член, живот – все липкое) и мешком обрушивается рядом с братом. Сэмова рубашка ближе, поэтому он вытирает ей их обоих, затем стягивает джинсы и дергает Сэма, пока тот не приподнимает бедра, позволяя снять и свои тоже. Они вместе забираются под одеяло. Дин удобно устраивается на животе, с рукой под подушкой, ждет, пока Сэм свернется рядом на боку, и, наконец, отвечает: - Значит, у нас все клево. По большому счету – они одна превосходная неповторимая ходячая катастрофа. - Ага, - откликается Сэм, и Дин слышит, что он улыбается. – У нас все клево. Прошло два месяца, и Сэму медленно, но верно становилось лучше. Он уже мог вытерпеть отсутствие Дина в комнате и даже в доме, хотя примерно через час все равно начинал волноваться. Само собой разумеется, Дин, возвратившись, понял, что Сэму это не по вкусу. А поскольку он сам весь этот час провел с переворачивающимися внутренностями и гудящей от волнения головой, то решил, что ему такое положение дел тоже не нравится. Потому, когда Бобби, заглянув в холодильник, не нашел молока и объявил, что кому-то придется в ближайшем будущем выбраться в магазин, Дин сказал: - Я смотаюсь. Сэм, хочешь прогуляться? Сэм, по-кошачьи свернувшийся на диване с книжкой, взглянул с любопытством. Дин притворился, что не замечает неуверенности на лице Бобби и собственной пульсирующей тревоги. Он просто ждал, когда брат продерется через все за и против. Через несколько секунд Сэм закрыл книгу и встал. - Хорошо, – язык скользнул по нижней губе. Сэм улыбнулся, глядя в окно так, словно соскучился по окружающему миру. – Да, хочу. - Круто, – Дин усмехнулся в ответ. Как будто они снова были детьми, и Сэм только что посолил и сжег своего первого призрака. Чертовски огромный шаг вперед. Ну, и полная катастрофа заодно. Народу в магазине оказалось навалом, и Дин ругал себя последними словами – надо же было до последнего момента не сообразить, что в субботний вечер иначе не будет. С парковки всей этой толпы видно не было. Стайка детей, одетых так, будто только-только вернулись из церкви, сгрудилась вокруг игрального автомата сразу за дверью. Три девочки и мальчик, которые вертелись по кругу, держась за руки, врезались Сэму в ногу, не успел тот и порог переступить. Сэм сжался, замер, уставившись на детенышей с совершенно отсутствующим видом, и вряд ли кто-то, кроме Дина, заметил ужас в его глазах. Дин скользнул между братом и детьми, приобнял Сэма за пояс и осторожно отправил себе за спину. Хотя бы на прикосновения Сэм откликался и встал к нему вплотную. - Простите, – пискнула девочка. - А что с ним? – спросила вторая. - Какой большой! – охнула третья. Мальчишка ткнул пальцем вверх. - Клевый шрам! Дин почувствовал щекотку на затылке: Сэм спрятал лицо, мазнув волосами. - С ним все отлично, – ответил Дин. Дети были совсем маленькие, Дину не доводилось прежде иметь дела с такими. Бен (от боли, пронизавшей его при мысли о Бене, Дин задохнулся) был старше. И вел себя старше своего возраста к тому же. А этим исполнилось, может, пять. Где только шляются их родители? - Пойдем, Сэм. Дин схватил его за руку и увел прочь от глазеющих ребятишек. Сэм с пламенеющими щеками бормотал им какие-то извинения, и Дин с досадой прикусил язык. Это ж надо быть таким идиотом… Вытащить Сэма из дома было хорошей идеей. Чертовски хорошей идеей. Только, наверное, следовало просто прокатиться. Ну, или заглянуть в такое место, где не пришлось бы напрямую сталкиваться с людьми. А потом все покатилось по наклонной. Были две тронутые старухи, затеявшие громкий спор в молочном отделе – да так, что либо вплотную к ним проходи, либо между тележками протискивайся. Были вопящие бесхозные дети. Были… короче, даже Дин испытал небольшой приступ клаустрофобии. Последней каплей стал момент, когда через проход от того места, где Дин и Сэм разглядывали чипсы, кто-то с оглушительным звоном уронил что-то стеклянное. Сэм пришел в ужас, хотя практически бесшумно. Должно быть, во всем мире один лишь Дин мог услышать этот тихий звук, который Сэм не способен был подавить полностью. Он увидел, как Сэм ссутулился, как опустил голову, пытаясь спрятаться за волосами, и сразу же бросился к нему, растолкав людей, оттеснил к стене у тележек. Положил ладонь ему на шею, ныряя пальцами за воротник. Сэм, пепельно-бледный, тяжело дышал и пытался казаться маленьким и незаметным. Одной своей лапищей он вцепился Дину в рубашку, обшарил диким безумным взглядом. - Дин, – сказал он, сморщив лоб. – Я не… я не понимаю. - Все хорошо, – ответил Дин, поглаживая его по шее большим пальцем. Сэм успокаивался под его прикосновениями, не отводил глаз, хотя и напрягался всякий раз, когда кто-то проходил мимо. А когда женщина (с виду член школьного родительского комитета) ласково спросила, все ли в порядке, он снова издал тот сдавленный звук, и Дин не слишком вежливо потребовал оставить их в покое. Посттравматический стресс, как сказал Бобби позднее, будто Дин сам этого не знал. Покупки они в тот раз так и не сделали. Потом, ночью, Сэм спал беспокойно, спиной к стене, забившись в угол. Глаза бегали под веками, кулаки на одеяле сжимались и разжимались. Дин сидел рядом, опершись на спинку кровати, измученный и с благословенно пустой головой. Он закрыл глаза, желая соскользнуть на постель и уснуть, а когда поднял веки, у изножья кровати стоял с почти пустой упаковкой картошки фри Смерть. Дин подпрыгнул, громко выругался и едва не упал с кровати. Восстановив равновесие, заметил, как пристально смотрит Смерть на спящего Сэма, и напружинился. - Нет, – холодно и тихо сказал он. – Ты его не заберешь. Смерть не без изящества приподнял бровь и задумчиво положил в рот ломтик картошки. Прожевал и лишь затем ответил: - Я здесь не за тем, чтобы его забирать. Просто стало любопытно. Твой брат –уникальный экземпляр. Дин нахмурился, но Смерть созерцал Сэма с прежним интересом. - Он должен был умереть. Или, по меньшей мере, провести остаток жизни в растительном состоянии. Он говорил о Сэме, будто о результате какого-то эксперимента, но Дин был слишком истощен, чтобы особенно обижаться. Для этих существ они всю жизнь были лабораторными мышами и ничем больше. Дин потер глаза и позволил себе расслабиться: снова прислонился к изголовью и тяжело вздохнул. Смерть никогда ему не лгал: он был здесь не за Сэмом. - Видел бы ты его сегодня днем, – пробормотал Дин. Смерть смотрел задумчиво. - В срывах нет ничего необычного. На самом деле, они чаще случаются, чем нет. - Не думаю, что ты здесь, чтобы его вылечить, правда? - Правда, – ответил Смерть. – Вряд ли я сделал бы это, даже если бы мог. Вмешиваться в человеческие воспоминания всегда опасно. Можно навредить еще больше. Дополнительный ущерб душе. Но его время умирать еще не пришло. - И на том спасибо. Смерть растянул губы в улыбке. - Посмотри на себя, Дин. Я готов поверить, что ты стал оптимистом. Дин, фыркнув, покачал головой. Как же он устал. - Ты ничего не можешь сделать? – он ненавидел себя за то, как почти отчаянно звучал голос, как мучительно пристально скользил по фигуре всадника взгляд. – Совсем ничего? - Нет, – сказал Смерть и снова взглянул на Сэма. Тот тихо вздохнул, перевернулся на живот и принялся шарить рукой по постели – пока костяшками не задел ногу Дина. И лишь тогда успокоился. Смерть съел очередной ломтик картошки. - А что мог сделать ты, ты уже сделал. То есть, абсолютно ничего. Дин смерил Смерть возмущенным взглядом и положил руку на живот. Второй взял Сэма за запястье, нащупал пульс – мерный и уверенный. - Тогда зачем ты пришел? Просто посмотреть на него? - Нет, – Смерть прошел к мусорному ведру под столом, выкинул упаковку, вытер руки и рот, затем повернулся к Дину с серьезным лицом. Вернее сказать, более серьезным, чем обычно. – Я пришел поговорить о твоем друге ангеле. О Кастиэле. Похоже, он… - Свихнулся, – перебил Дин с горечью и злостью. – Да, я видел в новостях. - Он совершает ужасные вещи. - Он Бог. Смерть нахмурился. - Он не Бог. Я знаю Бога. Помрачившийся умом ангел с ним не сравнится. - Ну ладно, а мы тут причем? - Я хочу, чтобы ты и твой брат его остановили, – сказал Смерть так, будто речь шла о пустяке. А потом принялся объяснять, что Кастиэль вобрал в себя не только души, но и монстров, левиафанов, которые тоже живут теперь в нем. Дин слушал и не слышал. Рядом медленно дышал Сэм, пальцы вздрагивали у ноги Дина. - Вы должны убедить его вернуть их обратно, вернуть все, как было. Он нарушает естественный ход вещей, я устал от его развлечений. Дин моргнул, заставляя себя сосредоточиться. Он подумал о Касе, который улыбался, и пил, и был слишком серьезным, и учился, и лгал, и делал все это хорошо. - Мы не можем открыть дверь в Чистилище без затмения. Смерть пожал плечами. - Я его устрою. Завтра вечером. В десять двадцать пять. Он развернулся, будто бы намереваясь уходить, и Дин в раздражении вскочил с кровати. - А что делать нам? Как мы его уговорим? Он может щелкнуть пальцами и развеять нас в пыль. - Мне все равно, что вы будете делать, – серьезно ответил Смерть и нацелил на Дина длинный костистый палец. – Он здесь из-за вас. Это ваш бардак. Вам его и убирать. Он ушел прежде, чем Дин успел ответить, и тот выплюнул вслед цветистое проклятие. Очень хотелось кому-нибудь врезать. - Дин? Конечно же, это был Сэм – после сна его голос звучал слабо и сдавленно. Дин глянул через плечо, проследил, как брат просыпается, приподнимается на локте, и волосы у него всклокочены. Медленно выдохнув, Дин проглотил гнев, отчаяние, горечь, боль – все глубже, глубже, глубже, под замок. - Привет, – сказал он. – Ты как? - Нормально, – Сэм потер глаза и обрушился обратно на кровать. Все еще слишком бледный и вымотанный. Сжав губы, он глядел на Дина из-под полуопущенных век. – Видел сон. Как будто ты был здесь и одновременно далеко, понимаешь? И ты ждал меня, и я мог тебя видеть, но не мог идти, потому что ноги были сломаны. Дин стянул рубашку, забрался на кровать и нырнул под одеяло, камнем упал на бок. Уронил голову на подушку и потер друг о друга холодные ступни. - Дурацкий сон. Если бы у тебя были сломаны ноги, чувак, я бы не стал просто стоять и ждать. Я пришел бы на помощь. Сэм, кажется, обдумал эту мысль, потом кивнул и почесал щеку о подушку. - Да, – сказал он. – И правда. Едва заметно улыбнулся и закрыл глаза. Дин посмотрел, как он засыпает, и тоже смежил веки. И чудесным образом провалился в сон прежде, чем начал беспокоиться. На следующий день Сэм вышел во двор, поднял лицо к небу и обратился к Касу. Он делал так каждый день целый месяц, и каждый раз Дин разрывался между любопытством и злостью. Все же именно Кас сотворил такое с Сэмом, а Сэм его простил. Но на этот раз, когда он вернулся в дом, Кас появился в кухне – скорчившийся, истекающий кровью и черной жижей. - Сэм, – бесцветным от боли голосом сказал он, – я услышал твои молитвы. Мне нужна помощь. Получилось. К следующему утру у Бобби было сломано запястье, у Дина каждый вздох отдавался болью в ребрах, Сэм в горячке галлюцинаций перестал разговаривать, левиафаны оказались в городском водохранилище, а Кастиэль был мертв. - Такого не должно было случиться, – с трудом выговорил Сэм, тяжело опираясь Дину на грудь после того, как Дин вывел его из ступора. – Он не должен был погибнуть. - Я знаю, – сказал Дин и вздохнул глубже, чтобы ощутить боль. Сэм пах дымом и шампунем. Рука скользнула вверх по Диновой спине, зарылась в волосы. - Давай прокатимся, – попросил он. Было четыре утра. Дин помог брату подняться, обхватил за спину, потому что он не мог стоять сам, и схватил ключи. Дин стоит посреди бесконечного поля индейских кисточек. От лепестков джинсы до колен испятнаны красным, и дождь идет такой же – как кровь. В груди отчего-то саднит, вокруг слышен только вой ветра. Ветер налетает неожиданно, порывом, толкает вперед, Дин путается в собственных ногах и падает. Он успевает подставить руки, и цветок пронизывает его ладонь насквозь. Он вскрикивает от испуга и боли, лепестки опадают и струятся по руке алыми потеками крови – его крови, а из сломанного стебля бежит черная слизь. Очень смутно, в голове, Дин слышит голос Сэма (лепестки съедобны, но стебель и листья ядовитые) , и – черт возьми! – он не хочет умирать. Он поднимается на ноги, выдирает из ладони цветок и ругается от колкой боли. Рука вся в крови и не слушается. Он прижимает ее к груди, смотрит сквозь красную завесу дождя, ищет намек, причину. Он не знает, почему он здесь. Движение справа заставляет его повернуться, и когда он видит, что там, то забывает дышать, боль в груди становится почти нестерпимой. Мама и отец, Джо, Элен, Адам, Кас… они все там, бледные, их отправили на виселицу, они с петлями на шеях, на деревянной платформе с черными провалами под болтающимися ногами. Дин вздрагивает, бросается вперед и глотает подступивший к горлу ком. Возле рычага палач, словно вылезший из дрянного фильма, – в черной маске и темной одежде. Одежде Дина. И когда палач срывает маску, Дин видит собственное лицо. Он замирает, крик застревает внутри так резко и сильно, что Дин давится им. Дин-на-платформе подмигивает ему, ухмыляется медленно и широко, как тысячу раз до того. И щелкает пальцами. Мэри окутывает пламя. Дин кричит от ярости и боли, а она не кричит: захлебывается кровью. Джон, разгневанный, до невозможности злой, орет на Дина-на-платформе, и тот снова делает тот же жест. Джон становится тихим, неподвижным, мертвым. Щелчок – Джо и Элен взрываются. Ошметки плоти осыпают Дина дождем. Щелчок – Адам с воплем падает вниз, вниз, вниз, земля смыкается над ним, и ничего не остается. Щелчок – черное и густое сочится у Каса из шеи, запястий, носа, глаз, рта. Он зовет Дина, но Дин может только читать свое имя по губам, потому что ветер слишком сильный. Он смотрит, как глаза ангела закрываются, как он обмякает, растекается, как черная лужа льется в люк. Дин-на-платформе больше не смеется, просто смотрит, скрестив руки на груди. Это он сделал. Он все сделал. Ветер неожиданно стихает, виселица растворяется, и на руке Дина ладонь – большая, теплая и очень знакомая. Дин отворачивается от пустого места, где была его семья, и смотрит на брата, ради которого он убил бы их всех еще тысячу раз. - Это сон, – говорит Сэм и стискивает руку Дина. - Я знаю, – отвечает Дин. – Они все умерли. - Это сделал не ты. - Но мог бы. Сэм хмурится и качает головой, стискивает губы в тонкую линию. - Дин, я не потерплю, если ты… А потом его словно оттаскивают. Дин охает и смотрит поверх Сэмового плеча. Здесь абаасы. Он тянет за поводок, прикрепленный к ошейнику, который откуда ни возьмись появился на шее Сэма. У монстра в руке маркер, он притягивает Сэма к груди и начинает выводить на его почему-то обнаженном теле большие символы. Дин не знает их, не узнает. - Сэм! – Дин тянет Сэма обеими руками, но хватка абаасы крепче стали. Сэм сопротивляется, но не двигается ни на дюйм. – Сэм! - Дин! – отчаянно и испуганно зовет Сэм. – Я не хочу обратно! Не давай им меня забрать! Дин! Демон улыбается, роняет маркер, берет Сэма за голову и с хрустом сворачивает ему шею. Сэм тряпичной куклой валится ему в руки. Дин с криком просыпается, вскакивает и натыкается прямо на Сэма, который здесь, живой, невредимый и теплый. Сэм обнимает его, и Дин цепляется за его спину. Дышит так, будто пробежал марафон, будто не может втянуть достаточно воздуха. Сэм что-то говорит, но Дин еще не проснулся, слышит только звуки голоса – тихого, успокаивающего, взволнованного, родного. Голоса Сэма. Так они сидят еще долго. Дин прижимается к плечу брата ртом – до того крепко, что зубы оставляют отпечатки на внутренней стороне губ – вонзает ногти в его голую спину. Мало-помалу он начинает дышать спокойнее, прогоняет образы из сна, разжимает руки и медленно отстраняется. Но Сэм не дает ему совсем уйти: оставляет ладонь у него на пояснице, а другую кладет между ними, на колено. Одеяло совсем соскользнуло, и при воспоминании о прошлой ночи Дина бросает в жар. На коже Сэма еще видны белесые хлопья, которые рубашка стерла не до конца. - Все нормально? – спрашивает Сэм. Дин смотрит ему в лицо: брат встревожен. - Порядок, – Дин с ухмылкой берет его за затылок, притягивает и целует, сильно и глубоко. И плевать, что дыхание с утра отдает совсем не фиалками. Все равно здорово. - Кошмар приснился, – с ноткой упрека говорит Сэм ему в губы. - Бывает, – откликается Дин. – Я в норме. - Точно? Дин кивает. - Абсолютно. По большому счету, это правда. Дин собирается быть в порядке, а еще лучше ему будет, когда они выяснят, как избавить Сэма от этой дурацкой сделки. Сэм вздыхает и гладит его по спине ровно три раза, потом встает и потягивается. - Ты больше говоришь в темноте, – повторяет он то, что говорил вечером. - Ага. Ну, солнышко светит, птички поют, монстров убивать пора. Душ и библиотека? Сэм кивает и направляется в ванную. - Душ и библиотека. Получасом позднее они останавливаются возле ближайшей библиотеки. Она в центре города, и людей вокруг хватает, но сама библиотека достаточно большая, чтобы казаться полупустой. Плечи Сэма, поначалу напружиненные, расслабляются. Библиотекарь смотрит на них с неодобрением. У нее крашеные волосы, безукоризненный макияж и маленькое распятие на шее. Сэм стоит позади Дина, слишком близко даже для братьев, не говоря уж о чужих людях, и в глазах женщины плохо скрытое негодование. Однако же она показывает Дину, где найти источники по турецкой, якутской и русской мифологии – вверх по лестнице и налево. Из чистой вредности Дин с улыбкой благодарит, поднимает на Сэма полные обожания глаза, берет его за руку и подносит ладонь к губам. - Пойдем, милый, – тянет он. – Пора. Библиотекарь вспыхивает и отворачивается. Дин триумфально скалится. А Сэм как будто не обращает внимания, что было бы странно для него прежнего, но вполне нормально сейчас. Он через плечо оглядывается на указанную лестницу, которая напротив, прямо за компьютерами, удобнее перехватывает ладонь Дина и тянет его к ступенькам. Сэм любит прикосновения (и такое вот держание за ручки – самый быстрый путь это принять), но Дин все равно чувствует себя странно, даже притом что такое уже случалось не раз и не два. И с Лизой он таким образом ходил часто. Рука Сэма больше, сильнее и родней. Дин сгибает пальцы, трогает ладонь Сэма прямо под костяшками. Сэм поворачивает голову: - Ты уверен, что все нормально? Дин думает секунду, затем кивает. - Да. Удивительно, как честно это звучит. -Да. После десятичасовых изматывающих мозгодробительных поисков они имеют на выходе почти полный ноль. Дин из кожи вон лезет, растеряв все спокойствие, в котором пребывал до того, как они начали копаться в книгах. Он минут сорок провел на телефоне с Бобби, Сэм повзламывал все доступные базы данных – и ничего. Абаасы – не столько конкретные монстры, сколько общее мифологическое понятие, демоны с того света, и фактов о них мало. Они путешествуют группами по семеро и подчиняются хозяину преисподней, по имени Арсон-Дулай. Они создают хаос, их можно найти возле кладбищ или заброшенных мест и умилостивить кровавой жертвой. - Они убили пятнадцать человек! – восклицает Дин, злой и немного пьяный, в мотеле. Библиотека закрылась, и их оттуда выставили. – Неужели мало крови? Что за дерьмо. - Должно быть что-то, – говорит Сэм. – В смысле, они же сами говорили. Сказали, что если мы найдем способ с ними справиться, они уйдут. Значит, способ есть. - Может, и есть. Да только никто его не знает. На что уж Бобби голова, а и он понятия не имеет. И его приятели тоже. - Я знаю, – цедит Сэм сквозь стиснутые зубы. Он тоже раздражен. Дин без слов рычит и делает еще один глоток виски прямо из бутылки. Сэм все еще горбится над компьютером. Дин садится на кровать, трет уставшие глаза. Думает о том, что сказал Бобби – делать ноги, убираться, оставить риск кому-нибудь другому. Абаасы не могут передвигаться особенно быстро, хозяин закрепляет их за определенной территорией, которую им не так-то легко оставить. Он с Сэмом смогли бы сбежать. Сэм был резко против такого плана, но Дин не считает, что еще два дня сверления взглядом одного и того же абзаца в сотне разных книг им помогут. Для Сэма эта охота особенно важна, и Дин знает это. Но вся затея – чистой воды безумие. Так что он дает Сэму еще полчаса – кликанье мышки, недовольное ворчание и снова кликанье. Смотрит на обшарпанные часы на столике между кроватями. Когда цифры переключаются на одиннадцать тридцать, закрывает бутылку, отодвигает ее и наклоняется вперед, устроив локти на коленях. - Сэмми, – зовет он. - Нет! – твердо отзывается Сэм. – Мы не сдадимся. Не бросим людей. Это моя вина, и я что-нибудь придумаю. - Сэм. Тот оборачивается с потемневшим лицом. - Нет. Дин вскидывает брови. - Парень, ты что, думаешь, я оставлю тебе выбор? Ты покинешь этот чертов город, даже если мне придется тебя пристукнуть, связать и закрыть в багажнике. Другой охотник будет здесь через два дня. - Кто? – спрашивает Сэм. – Кто, черт возьми, будет знать, как от них избавиться, если не знаем мы? Мы видели больше, чем другие. Мы лучше. Они просто продолжат резню. - Значит, продолжат, – соглашается Дин. Сэм ошарашен. Наверное, он глупее, чем кажется, раз до сих пор не понял, что Дин скорее будет смотреть, как рухнет мир, чем позволит брату вернуться в Ад. - Дин… - Нет. Все, чувак, вопрос закрыт. Мы уезжаем. Я не хочу тебя терять. Ты туда не вернешься. - Но мы же не можем просто… - Мы уезжаем, – давит Дин гневно, отчаянно, почти истерично. Но сдерживаться он больше не в силах. – Пожалуйста. Ну… прошу. Мы что-нибудь придумаем. Обещаю, не будем оставлять все на самотек, поможем тому, кто нас заменит, но только не… Этого не случится. Надо ехать. - Дин, нельзя… - Не проси меня опять смотреть, как ты умираешь, осел! – срывается Дин. Он слишком пьян для этого разговора. – Опять искать какую-нибудь бедную девчонку и устраивать с ней семью? Дать тебе прыгнуть в яму, чтобы снова спасти мир, и начать новую жизнь, которой я так жажду? Да пошел ты! Не будет этого! И ты меня послушаешь, хоть мне придется тебе все кости переломать! Неизвестно, что заставляет Сэма вот так на него смотреть. Может, вина или осознание, как редко Дин его вообще о чем-то просит. Что бы это ни было, оно срабатывает. Сэм вздохнув, осторожно закрывает ноутбук. Встает и потягивается, морщится от хруста в шее, тщательно ее разминает. Потом садится на кровать и говорит: - Хорошо. Ладно, Дин. Извини. Я не хотел… Я не подумал… Дин выдыхает медленно, с облегчением. - Ну да, у тебя бывает. - И все-таки у нас есть еще два дня, – мягко говорит Сэм. – Можно… - Нет, – Дин устал. Ему хочется быть подальше отсюда. Немедленно. – Завтра утром выезжаем. Я позвоню Бобби. Он кого-нибудь пришлет. Сэм, кажется, собирается возразить, но перехватывает Динов взгляд и затыкается. - Хорошо. Вот так. У Дина гора с плеч падает. Сэм снова встает, а он закрывает глаза и делает глубокий вздох. Он хочет спать и не прочь просто скинуть обувь и завалиться прямо на краю постели. А потом Сэм издает глухой, полный боли всхлип, и Дин распахивает глаза. Сэм тает. Как в давешнем кошмаре. Выцветает, становится зыбким. У него огромные глаза, из носа струится кровь, и рот тоже алый, и яркими от крови губами он выговаривает: - Дин. Дин. Дин, совершенно оглушенный, вскакивает. Делает шаг, и Сэм кричит, складывается вдвое, обхватив руками живот. - Сэм! Слишком поздно. Место, где стоял Сэм, пустое. Он исчез. Ничего нет. - Нет, – бормочет Дин, – нет, нет, нет, нет, нет. Не может быть. Не может быть. - Ваше решение пришлось им не по нраву, – говорит новый голос, очень знакомый. Кас. Кас. Дин озирается, пытаясь найти его взглядом, и лишь тогда понимает, что цифры на часах застыли между 11.35 и 11.36, что вокруг странно тихо, что время остановилось. Кастиэль выглядит как всегда: плащ, белая рубашка, туго затянутый галстук, брюки и сияющие туфли. Он выглядит невредимым и вполне живым, и Дину хочется выбить ему зубы, пнуть по яйцам, обнять и залить слезами одновременно. - Кас, – выдыхает он. - Здравствуй, Дин, – бормочет Кастиэль. Все-таки он не совсем реален с виду. Какой-то бесплотный, будто бы не совсем в этом мире, и свет от лампы проходит сквозь него. – Рад тебя видеть. - Ты мертв, – говорит Дин. – Я… мы видели, как ты умер. - Да, – не спорит ангел. – Но мне дали один-единственный шанс увидеться с тобой. Чтобы… чтобы помочь. Сделать что смогу. - Они забрали Сэма. Абаасы… они… - Да, забрали. Он заключил с ними сделку и попытался сбежать. Милость, данная тебе ими… эти три дня… теперь ее нет. Они хотят Сэма и заберут его. - Как мне… - Но им неведомо, – снова перебивает Кас, – что душа Сэма ему не принадлежит. Дин хмурится. - Не понял. На губах ангела слабая, очень знакомая улыбка. - Знаешь ли ты, как редко встречаются родственные души, Дин? За все свои годы я слышал лишь о четырех таких парах, включая тебя и твоего брата. Рай искажается, чтобы их принять, а Преисподняя не в силах до них дотянуться. Дин насмешливо фыркает. - Чушь. Мы с Сэмом оба там побывали и ни черта не могли сделать, чтобы друг друга спасти. И никакие родственные души не помогли. - Но вы по-прежнему в себе. Дышите, живете, охотитесь и все еще вместе. Ты все еще Дин, а он все еще Сэм, хотя вы оба должны были потерять себя множество раз. Дину немного неловко. - Ну и что с того? – спрашивает он. Можно подумать, ему прежде не приходило в голову, как у него с Сэмом все сложно. И что ему это нравится, даже притом что чувство вины иногда прямо раздирает на части. - Все. Ты постоянно волнуешься, что Сэм заблудится, но этого не произойдет. Никогда. Никогда, пока ты с ним. Душу Сэма не излечить, ты знаешь сам, но он черпает силы в тебе. Он может… заполнять прорехи тобой. Вы находите друг друга, исцеляете друг друга. Не самый лучший путь и никогда им не был, но это по-настоящему, Дин. Это то, что многие, и я в том числе, всегда будут недооценивать. Дин не готов комментировать такое в открытую, потому позволяет проникновенным речам проскользнуть мимо себя. Не обращает внимания, как уходит из спины и плеч напряжение – словно он долго ждал услышать нечто подобное. Ждал того, кто знает и скажет, что с Сэмом все будет в порядке. И вот, услышал долгожданное от единственного человека – существа – которому готов поверить. - А абаасы? – спрашивает он. – Надо вернуть Сэма. - Абаасы можно умилостивить кровавой жертвой, – говорит Кас. Дин раздраженно закатывает глаза: - Я знаю. Только они уже прикончили пятнадцать человек и по-прежнему здесь околачиваются. Кастиэль вздыхает. - Я не могу подсказать большего, но ответ кроется здесь. Он проще, чем тебе кажется. - Ну спасибочки тебе за помощь. - Прости, Дин, – говорит Кас так серьезно, что становится ясно: абаасы тут не при чем. – За многое. Дин тяжело сглатывает, глаза щиплет. - Ага. И ты меня тоже. Кас кивает, делает шаг и прижимает два пальца ко лбу Дина. Стены отеля вокруг истаивают, и они вдруг оказываются на кладбище. Дин не видит Сэма, но точно знает, что он где-то здесь. - Иди, – говорит ангел. – Спасай брата. И себя. - Кас, – шепчет Дин. Кастиэль улыбается. - Иди, Дин. Он пускается бегом, хотя не помнит толком, как добраться на место, где они встретили демонов в первый раз – по большей части потому, что неизвестно, в какую часть кладбища перенес их Кас. Но минут через пять улавливает явный шум борьбы и мчится на восток. На поляну Дин вылетает как раз вовремя: Сэм с окровавленными щекой и рукой сворачивает шею одному из монстров. Другие два валяются тут же. Сэм держится, но он уже вымотан, к тому же из оружия у него лишь собственная, пусть и немалая, сила. Демон соскальзывает на землю, Дин, воспользовавшись заминкой, бежит к брату и бросается на чудовище, подступающее со спины. Они тяжело валятся на траву. Дин чувствует, как в бок входят железные когти и вскрикивает, но все же умудряется вцепиться абаасы в шею и скрутить ее, как недавно сделал Сэм. - Господи, – бормочет он, спихивает с себя тяжеленную тушу и поднимается. По Сэму видно, что он совершенно не ждал подмоги, но на лице не облегчение, а ужас. - Беги! – отчаянно трясет он головой. – Убирайся, Дин! Беги! - Чего? - Беги! – повторяет Сэм. – Сделке конец! Пускай забирают меня, а ты беги! Краем глаза Дин отмечает, что главный абаасы выпрямляется, а другие два, готовые атаковать, застывают. Наверное, это от того, что Сэм что-то сказал, что-то… Жертва. Их можно умилостивить жертвой. Добровольной жертвой, которую только что предложил Сэм. Но им нужна не душа, пусть они и собирают именно души. Души для их хозяина, не для них. Они хотят… - Кровь, – шепчет он. - Что? – переспрашивает Сэм. Дин отодвигает брата с дороги, стягивает рубашку и ступает вперед. Стиснув зубы, копается в ране на боку и извлекает длинный острый железный коготь. Рассекает им запястье и, когда кровь начинает свободно литься на землю, как подношение, протягивает раненую руку главному демону. - Кровь, – хрипло и сдавленно говорит он, морщась от боли. – Я… ну, вы знаете. Я предлагаю вам кровь. Сколько хотите. Добровольно. По своему желанию. На лице абаасы расцветает широкая, до невозможности жуткая улыбка. Он подходит, встают и его мертвые собратья. Но не нападают, просто становятся за главным. - Мы почти его заполучили, – говорит демон, поднимает бледную руку и осторожно, почти нежно сжимает запястье человека. Оборачивается. – Идем, братья. Время пить. Сэм пытается протестовать, но под взглядом Дина затихает. Когда настает черед первого монстра, Дин кривится и едва справляется с порывом отдернуть руку. К ране прижимается ледяной рот. Демон с явным удовольствием сосет кровь, и это так неестественно, что у Дина мурашки бегут по коже. В полной тишине абаасы один за другим подходят, тянут кровь из разорванного запястья и, издав крик ярости и ужаса, растворяются в воздухе. Пока не остается один главный. - Мы не можем отказаться от кровавой жертвы, – говорит он. – Больше всего на свете мы желаем остаться здесь, в этом мире, и добывать пищу, но не принять добровольно предложенную кровь не можем. Мои братья гневаются. - Умираю от жалости, – говорит Дин. – Честное слово. Твоя очередь. Главный демон улыбается. - Вы очень необычные, братья Винчестеры. - Стараемся, – отвечает Дин. – Ну, давай. Пей и не возвращайся. Абаасы качает головой. - Пройдет не так уж много тысячелетий. - И чудненько. Мы к тому времени давно отбросим коньки. Жуткие железные глаза весело вспыхивают, и рука Дина снова покрывается гусиной кожей. - Я бы не был так уверен, – замечает он и прежде, чем Дин придумывает, что ответить на такое заявление, присасывается к ране. Он делает два долгих глотка, от которых у Дина кружится голова, отступает и беззвучно исчезает. Вокруг тихо, только ветер да их тяжелое дыхание. Мир перед глазами Дина изображает карусель. Он поворачивается к Сэму – тот смотрит на него с совершенно дурацким выражением на лице: будто Дин вернул на небо луну, звезды и вообще спас весь этот придурочный мир. Дин сжимает кулак и бьет его в челюсть. Сэм падает. Дин вздергивает его на колени и отвешивает еще удар. У Сэма разбита губа, у Дина – костяшки, он хватает брата за отворот куртки, притягивает к себе и целует сильно, глубоко и властно, задевает языком ранку. Сэм обнимает его за спину одной рукой, вторую кладет на щеку. Когда в груди не остается воздуха, Дин скользит губами по Сэмовой щеке, стискивает его в объятьях и до боли в легких вдыхает его запах. В мыслях крутятся сказанные Касом слова, сердце колотится эхом возможной потери, от которой он никогда не отправился бы. - Больше никаких сделок, сукин ты сын, – рычит Дин Сэму на ухо, но голос слабее, чем хотелось бы. От кровопотери не слишком держат ноги, но Сэм не дает ему упасть. - Никаких долбаных сделок, ладно? Больше не делай так, чтобы тебя убивали, и я тоже не буду, и мы, черт подери, будем целоваться, трахаться, охотиться и жить счастливо, да? Ты мой. Ты мой, и больше никуда не денешься! Руки Сэма повсюду: на спине, шее, бедрах – словно он ищет раны. У Дина кровоточит бок, и Сэм зажимает его ладонью, но все равно кивает и обнимает свободной рукой. - Да, – говорит он. – Обещаю. Обещаю. Никаких сделок. Ни для меня, ни для тебя. Никаких сделок. Мы в порядке. У нас все будет хорошо. Дин смеется немного истерично, а потом они снова целуются, и все так запутано, неправильно, реально и так хорошо, и больше ничего не имеет значения. - Лепестки съедобны, – Дин пытается отдышаться. – Стебель и листья ядовитые. Это метафора. - Это не метафора, – отвечает Сэм, глаза горят безумием, страхом и нервным напряжением. – Это просто цветок. Индейские кисточки. - Я видел Каса. Сэм бледнеет и открывает рот, Дин кладет ладонь поверх его губ и вздрагивает, когда Сэм ее целует. - Позже расскажу. Но он говорит, что с тобой все будет хорошо. Сэм с любопытством наклоняет голову. Дин, давая ему возможность сказать, убирает руку с его рта и проводит большим пальцем по шраму через глаз. - Я знаю. У меня же есть ты, верно? Ты всегда прикроешь. Дин выдыхает, не в силах скрыть сумасшедшую ухмылку, и, извиняясь, прикладывает палец к наливающемуся синяку у Сэма на подбородке. - Да, чувак, всегда. Сэм отвечает такой же улыбкой. Дин, измученный, с легкой, как воздушный шар, головой, закрывает глаза, утыкается лбом в Сэмово плечо и дышит. Просто дышит. - Я хочу охотиться, – пробормотал Сэм, свернувшийся на постели и отчаянно пытающийся не заснуть. Прошло три месяца. – Спасать людей. Охотиться на нечисть. Семейное дело. Дин смерил его задумчивым взглядом. Честно говоря, у него еще два месяца назад руки чесались схватить ключи, запихать брата в машину и сорваться в дорогу. Сэма нельзя было вылечить, но ему становилось лучше. И намного лучше уже вряд ли бы стало. Четыре стены, ипотека… Им здесь не место. Пора было делать дела, убивать монстров и спасать людей. Пора. - Да, Сэмми, – ответил Дин, и Сэм улыбнулся ему. Дин взял его за руку, нащупал сильный ровный пульс. – Конечно.