Ты оставил меня здесь с еще теплящейся душой.
Так много ночей подряд, что проще сказать — каждую… Каждую ночь Тадаши видит, как Хиро опускает хрупкие, умирающие цветы на его могилу. Глаза младшего режут плывущее зрение: такие тусклые, выцветшие. С тяжелой тенью на дне, выедающей душу. Тадаши каждый раз распахивает горящие веки, давая теплой чернильной ночи топить его, сколько вздумается. И, уже не в силах постоянно рыдать после пробуждения, просто скулит, глуша мокрой подушкой царапающие глотку звуки. Сны никогда не были хороши. Но в них Хиро жив… Сердце истаивает, словно свеча, когда Тадаши выхватывает запекшимся взглядом нескладную фигурку в черном. Плохо, до исцарапанных в кровь щек плохо от того, как одиноко, беззащитно, потеряно Хиро смотрит на мокрую кладбищенскую траву. Она так робко касается стылого мрамора… Но как только Тадаши возвращается в реальность, ночь или уже загорающееся утро, он понимает, что было бы лучше так… Это эгоистично. Но… Тадаши уже забыл о боли. Что? Боль? Ему больно? Это же синоним слова «дышать», вы что! Вот диафрагма толкнула грудную клетку вверх, ребра расширились, раздувая грудь, и кислород проник в отравленные потоки крови… Вот, это и есть боль. Ведь Тадаши дышит. А Хиро — нет. Тадаши каждый день цепляет грубое подобие улыбки на бледные губы, встречая осиротевшую тетю. Дважды осиротевшую. Ведь Тадаши Хамада тоже больше нет. Но его тело живо. Относительно живо, по крайней мере. Оно может давиться пищей, необходимой для стабильной работы всех систем. Может бездумно перебирать в истончившихся пальцах чертежи. Может желать разбить зеркало к чертям собачьим, ведь гладь отражения показывает то, что оно и так чувствует: душа его на последнем издыхании. Она либо наконец порвет хрупкое биение пульса, либо так и продолжит разлагаться заживо в груди, вызывая жалостливый ужас всех вокруг. Пока еще есть, чему разлагаться. А вот Хиро… Хиро целиком — пепел. Сколько бы Тадаши ни мучился, он все равно помнит каждую черточку… Тепло в темных карих глазах, рассыпающиеся с чернинкой волосы, почти что взрослый, уже сломанный голос и все еще какую-то детскую ухмылку. Его негласную веру в то, что Тадаши по плечу любое. И вся эта память — серая пыль, отвратно пахнущая золой, когда дождь безуспешно пытается смыть эту грязь с поверхности земли. И Тадаши не смог выбросить этот образ из головы. Жаркие, горящие жаждой языки пламени, которые снедают его брата целиком, травят бессмертную душу прочь — и та летит вслед за черным дымом и даже выше. Копоть ведь не касается неба. Ага. Если бы. Но это еще не все. Из-за проклятых снов Тадаши не способен оставить также и истязающие сознание мысли, как все могло бы сложиться. Если бы он успел, не потерял, не… Если бы это его сожрал так и не насытившийся огонь той ночью.***
А однажды все попросту встало на свои места. В ненужном, назойливом ящике телевизора вдруг мелькнула сводка новостей. Крэй, обломки здания и огонь. Опять огонь! И Йокаи, хитрый демон, который думал, что никто не догадается о его истинной, смертной, но чересчур удачливой сущности! И Тадаши вдруг рассмеялся, ощущая, как саднит отвыкшая от таких издевательств глотка, из которой редко могло вырваться хоть слово. Если бы он только раз задумался по-настоящему, из-за чего умер Хиро, он бы понял уже давно! Если бы задумался не просто о смерти, а о причине! Из-за чего именно умер, почему… Нет, не так. Он бы понял, кто виновен в смерти Хиро. Тадаши, и как ты мог быть таким олухом? Вспомни искру в глазах Каллагана. Как ты мог ее тогда не заметить? Тогда, еще в самом начале. Этот алчный, полубезумный блеск. Тут же тщательно скрытый за хорошо отрепетированной, мучительной, мягкой улыбкой. Как ты мог не увидеть этого, не понять, не спасти Хиро? Ведь Тадаши знал о погибшей Эбигейл, о порталах, об обезумевшем когда-то от горя профессоре… который, как оказалось, лишь до поры до времени похоронил в себе кислотно-жгучую жажду мести. И боль, боль, что так похожа на ту, которая теперь душила самого Тадаши. И сейчас настала уже его очередь мстить.***
— Здравствуйте, я — Бэймакс, ваш персональный… Чип полетел на пол, и издевательски приторно-дружелюбная фраза застряла в динамиках, надорванно повисая в воздухе. Раскалившемся от ненависти, стекающей теплыми слезами по щекам. Какая… какая бессмысленная ненависть. Которая никогда не сумеет заполнить глухую пустоту в остывшей груди. А может она только дожечь то, что некогда было сердцем. И всколыхнуть губительный, болезненный осадок на его дне — песчинки уничтоженной, разодранной на лоскуты любви, которая все еще жива, несмотря ни на что. И травит его, травит, добивая все то, что еще не превратилось в прах… Или пытаясь воскресить. Шальная мысль заставила прикусить щеку до крови. А Хиро хотел бы такого? Мести? И Тадаши устало подобрал зеленую карточку дрожащими, онемевшими пальцами. Почти что видя, как Хиро ободряюще, мягко кивает ему, опаляя улыбкой… отдаленный смертью и временем, тоже и не пытающийся стереть с глаз расплавленную соль. Ту, что так горчит на искусанных губах. И Тадаши почти испуганно спрятал заплаканное лицо в ладонях. Давя глупое, привычное рыдание, сотрясшее слабое тело изнутри. Да. Тадаши больше нет. Но он не может позволить себе уничтожить кого-то еще. Хотя бы ради Хиро.