Собрать по частям жизнь

      — Яяяяянооочкаааааа!!!       Внезапный ор обрушился на меня как гром среди ясного неба, а через несколько секунд обрушился еще и источник этого ора, в прямом смысле, налетев со спины, и удержался я на ногах только чудом.       — Яночкаяночкаяночкааааа!       Повисшее на моей спине недоразумение продолжало верещать теперь уже мне прямо в ухо.       — Блять, ты совсем охуел? — я как мог отцепил от себя ржущего приятеля и оттолкнул в сторону. — Последний мозг где-то проебал?! Долбоеб…       Кажется, я немного не рассчитал силы, потому что Джекил не удержался на ногах и плюхнулся на грязный мокрый асфальт, и теперь что-то невнятно бубнел себе под нос и пытался разобраться в сплетении собственных конечностей, чтобы встать.       — Да ты бухой в конец… — я присел около друга, пытаясь поймать его расфокусированный взгляд, и недовольно нахмурился. — Сука… Вообще уже охуел с утра так нажираться, тем более без меня?!       — Яночкааааа, простииии я нихатеееел…       — Да, да, я так и понял, тебя заставили, — недовольно поморщившись, я подхватил бухарика под мышки и попытался его поднять. — Ты че… ссука… такой тяжелый… С натужным стоном мне все же удалось поставить моего долбоеба-приятеля, который был на пол головы выше меня, на ноги, и он сразу привалился ко мне, обдавая запахом стойкого перегара.       — Ты такой хороший, Яночкааа, — невнятно забормотало это чудовище мне на ухо, а меня аж передернуло от такого обращения.       — Слышь, дятел, — я хорошенько тряхнул его за шиворот и для надежности несильно двинул кулаком в плечо. — Заебал уже так меня называть. Щас брошу тебя под забор, и будешь подыхать там, усек?       Он как будто на секунды даже протрезвел, кивнул почти уверенно и даже выпрямился, чтобы не висеть совсем уж на мне. Его, конечно, основательно шатало все равно, но хоть стоит сам. И на том, блять, спасибо.       — Вали домой, ты че тут вообще шляешься?       Я оглянулся по сторонам. Вокруг нас уже образовалось пустое пространство, и нередкие прохожие неодобрительно косились и показательно обходили стороной. Типа они такие дохуя культурные и приличные, не хотят даже близко находиться с такими как мы. Ага, как же, знаю я таких «приличных». Стоит только копнуть поглубже, отойти в переулок, и сразу сами начинают творить чернуху. Это же Мусорка, здесь реально приличных — единицы, кому просто не повезло жить в районе поспокойнее.        — Не могуууу туда, там Дей…в, — Джекил снова дохнул на меня перегаром, типа доверительно заорал громким шепотом на ухо. — Я ему сотку торчу, мне ни-ни к нему, ваще никак, нененее…       Мда, аргумент был убедительным. К Дейву реально без сотки лучше ни-ни, а то еще пропустит между своими уебками по кругу. С ним вообще лучше не связываться, не торчать денег и вообще никак не переходить дорогу. Я сам так один раз пару лет назад вляпался, неделю потом встать почти не мог… А Джеки же, сука такая, знает об этом прекрасно, сам же тогда со мной возился, а все равно лезет к этому долбоебу. Типа на чужих ошибках ему не учится совсем.       — Ладно, погнали, но если заблюешь мне комнату, я тебя лично к Дейву отволоку, усек?       Он только покивал с довольной лыбой и почти уверенно поплелся за мной. Наверное, на холоде успел уже немного протрезветь. Но все равно у меня мелькнула гаденькая мыслишка, не сгрузить ли его в ближайший сугроб и не оставить там трезветь, типа в наказание, потому что нефиг заливаться без лучшего друга, то есть без меня.       Джекила я знал, наверное, с пеленок. Может и не прям чтоб с пеленок, но момент, когда мы с ним познакомились и скорешились, в моем мозгу совсем не отпечатался. Он просто всегда был. Когда я совсем мелким шкетом был и под стол пешком ходил, когда, постарше, окончательно оказался на улице и он тайком от своей совсем припыленной мамаши прятал меня у себя дома, чтобы мне было где перекантоваться, делился своим скудным пайком. Когда мы уже вдвоем оказались без дома, когда прибились к первой нашей настоящей шайке таких же малолетних беспризорников, мыкались по подвалам и спали на теплотрассах. Когда попрошайничали и удирали от мусоров, когда в первый раз пришлось продать себя, чтобы не сдохнуть с голоду, когда… Да, блять, всегда. Он просто был всегда. Только он знает, как зовут меня на самом деле, и порой выбешивает меня до дрожи, когда каверкает мое имя на бабский манер, когда нажрется и решает постебаться. Яночка… Кому-нибудь другому зубы бы выбил за такое, а ему, суке, прощаю. Потому что друг, настоящий. Если б еще не бухал в одно рыло без меня, так вообще б цены ему не было. И где только спиртное достал… Нет чтоб пожрать нам купить, или долг отдать, так он нажрался. На год меня старше, а мозгов вообще нет. Кретин.       — Давай шевелись, я пиздец как замерз, — я подхватил Джеки под руку и потащил его за собой быстрее, через узкие загаженные переулки срезая путь до бара, где я пытался работать барменом и там же жить.       Гадкое прогнившее место с уебищным владельцем, но зато там было сухо и почти тепло. Чтобы перекантоваться в такую снежную зиму, само то. Херово только, что за жилье с хозяином-мудаком приходится расплачиваться задницей и отсутствием зарплаты, но пару месяцев потерпеть можно, пока не потеплеет. Тогда можно будет свалить от него и найти место получше. На самом деле я прибился туда по большей части из-за работы. Не для того, чтобы платили, а чтобы занять время, чтобы появилось занятие и обязанность его выполнять, типа создать подобие нормальной жизни, а не торчать сутками в притонах в винтовых марафонах или на улице, зарабатывая деньги как получается. Это помогало, пусть и слабо. Вмазаным стоять за стойкой реально сложно, хоть все и делаешь вроде как лучше, быстрее, натираешь эти чертовы стаканы до блеска по сотне раз за час. Но люди бесят до дрожи. На абстяге тоже не лучше, но по крайней мере все же есть осознание того, что надо перетерпеть, переждать, и станет нормально. Может башню у меня и рвет уже, но не настолько, чтобы этого не понимать.       В переулке до мерзкой тошноты воняло дерьмом и какой-то тухлятиной, в кучах мусора рылись жирные крысы. Совсем страх потеряли, твари, наверное, они единственные, кому по кайфу тут жить. Я почти аккуратно прислонил пьяное тело к стене около металлической двери черного входа и еле успел отскочить в сторону, когда Джеки согнулся пополам, выблевывая все, что он успел выжрать за утро, на грязный асфальт.       — Ну, бляя, чувааак… — я ухватил его за шкирку, не давая упасть в вонючую лужу, оттащил немного в сторону и склонил над мусорным баком. — Давай, чувак, пальцы в рот и блюй сюда, чтобы комнату мне не загадил, — для убедительности я легонько похлопал его по спине. Джекила немного потряхивало, он тяжело дышал, но послушался меня сразу, засовывая пальцы в глотку.       Через пару минут мы все же ввалились внутрь, я помог подняться приятелю по лестнице на второй этаж, где и находилась моя комната. Хотя комната — это громко сказано. Раньше она была обычной кладовкой, почти под крышей, но довольно просторной для своего назначения. Мне пришлось основательно поднапрячься, чтобы выкинуть из нее весь хлам, что копился тут явно не один год. Но в итоге получилось неплохо, в одной стене даже нашлось небольшое окно, которого до этого не было видно. И мне этого было достаточно.       — Давай, чудовище, шевели ногами, — шумно выдохнув, я завел друга в комнату, почти аккуратно сгрузил его на старый матрас, который служил мне постелью, и не сильно пнул его по берцам. — Снимай давай, нех пачкать мне койку.       Пока Джеки возился с обуткой, что-то невнятно бухтя себе под нос, я подключил к сети маленький старый обогреватель, несколько раз пнул его, чтоб, ссука, заработал, и с чувством выполненного долга плюхнулся на матрас рядом с приятелем. Спина и задница тут же отозвались неприятной болью. Вот же ж блять… Ненавижу трахаться почти на сухую. Немного переждав, я поерзал, устраиваясь удобнее, толкнул пару раз Джекила для проверки, но тот отозвался только усердным сопением. Уже отрубился, зараза. Ладно, пусть спит, че уж тут. Сам я вытянул из кармана кучку смятых купюр, аккуратно расправил их и пересчитал, не сдержав довольной лыбы. Ну что, жить можно. И на должок Дейву хватит, и даже на нормальную жрачку останется. А дальше разберемся.       Обогреватель спасал слабо, по низу из всех щелей тянуло сквозняком, и это мешало заснуть, глаза от недосыпа горели огнем и так и норовили закрыться. Прислушавшись к сопению друга рядом, я вытянул из-под головы комок старого пледа, расправил его и накинул на нас с Джекилом, а сам подкатился ему под бок. Сразу стало немного теплее. До моей смены в баре было еще много времени, и я с чистой совестью провалился в сон.       Но поспать мне так и не удалось. От непонятного грохота я моментально подорвался, дезориентированный спросонья, и далеко не сразу сообразил, что это просто кто-то настырный ломится в дверь. Хорошо, что я закрыл ее, когда вернулся.       — Хуле ты закрылся, аа?! Открывай, ссука, я видел, как ты вернулся! К грохоту добавился ненавистный голос, и по характерному звучанию сразу стало ясно — чертов хозяин бухой в говнище. А значит отмазаться не получится. Иногда он был вполне адекватным, нормальным мужиком, почти понимающим. Но стоило ему принять на грудь, как наружу вырывались его внутренние демоны. И в таком состоянии лучше было держаться от него подальше. И сейчас я всерьез думал, как бы мне так затихариться, чтобы он не доебывался, и не кидануть при этом Джекила. Потому что он продолжал дрыхнуть без задних ног, несмотря на весь шум. И просто отмолчаться, притвориться, что меня нет, точно не получится.       Мне пришлось собрать себя в кучку, заставить подняться с матраса и пойти к двери. Сделать это оказалось весьма проблематично, потому что инстинкт самосохранения у меня еще не до конца атрофировался, а этот мужик в таком состоянии меня откровенно пугал. Я прекрасно знал, нахера он приперся, и чем мне это грозит. Еле сдерживая нервную дрожь в руках, я отщелкнул замок и попытался выскользнуть к нему в коридор.       — Давай выйдем, не ори, — голос мой хрипел от нарастающего волнения, я не хотел, чтобы этот мудак заходил и видел Джеки. Не хватало еще, чтобы и до него доебался. Но мужик был раза в полтора меня крупнее, и от его внезапного толчка я почти что влетел обратно в комнату, с трудом удержавшись на ногах.       — Хуле ты запираешься, щенок, ааа? Совсем борзый стал, да?       Невозможно привыкнуть к ощущению на грани паники, когда на тебя прет неконтролирующая себя туша. Как бык на красную тряпку. Только от быка можно убежать, залезть на защитное ограждение, а тут… Невозможно увернуться, когда грязные пальцы хватают за шкирку и встряхивают, как тщедушную шавку. Невозможно перестать бояться, задыхаться от нахлынувшей злости, почти что ненависти, и к нему, и к самому себе. Невозможно привыкнуть к взрывной боли, когда впечатывают лицом в стену. Все что остается, так это заткнуться, надеяться, что приятель не проснется от шума, и расслабиться. Потому что если сопротивляться и зажиматься, будет только хуже. Я совсем не сильный для того, чтобы хотя бы вырваться из цепкой хватки взрослого мужика, что уж говорить о том чтобы дать полноценный отпор. Особенно в таком состоянии, когда последние двое суток толком не жрал и не спал, когда от усталости хочется просто свалиться, а внутренности и так уже изнывают от тупой боли.       — Давай, щенок, шевели жопой.       И снова мордой в стену, а от сильного удара по ноге конечности сами разъезжаются в стороны. От этой позы сразу тянет блевать, ненавижу ее, просто ненавижу, но все равно замираю, упираясь ладонями в стену для большей устойчивости. По губам и подбородку текут горячие терпкие струйки крови из разбитого носа, я стараюсь не слизывать их, чтобы точно уж не блевануть. Ненавижу вкус крови. Расстегивать джинсы нет необходимости, они и так сползают с тощего тела от хорошего рывка вниз вместе с трусами. Правильно, нахуй заморочки, зачем действовать аккуратно, ведь никого не ебет, сломаюсь я или нет от очередного тычка.       Сколько бы раз не ебался, а на сухую всегда больно. Пиздец как больно, даже если расслабиться. Особенно если сразу засаживать сходу на всю длину. И без того раздраженные внутренности горят огнем, это совсем не та боль, к которой можно привыкнуть, сколько бы раз ее ни испытывал. В такие моменты мне хочется сдохнуть, но я просто мысленно начинаю считать. Один, два, три… Считаю каждый толчок, каждое движение, пока он долбится в меня. Четыре, пять, шесть… Я знаю, как он действует, сколько раз и в каком темпе ему надо, чтобы кайфануть. И я считаю, с нетерпением жду его кончи у себя в заднице. Ненавижу, когда кончают в меня, люто ненавижу. А он именно это и делает, всегда, сука, по пьяни так делает. В такие моменты меня радует только то, что бухой он — скорострел.       Я еще не разучился чувствовать, мои эмоции еще не до конца атрофировались. Мне хочется завыть от безысходности, от раздирающей изнутри боли. Не физической, а внутренней. Душевной, как сказал бы какой-нибудь блядский романтик. Почти невыносимо. Полностью опустошающе. Мне хочется убежать, спрятаться, чтобы получить возможность хотя бы просто зализать все раны. Мне хочется избавиться от ненависти к себе, но с каждой секундой ее только становится все больше и больше. Это не жизнь, а выживание. Я устал выживать, нахуй все это…       К моменту, когда он меня отпускает, я уже еле держусь на ногах. Голова идет кругом, к горлу то и дело подкатывает тошнотворный ком. Я не смотрю, как он уходит, мне совершенно пофиг, лишь бы он убрался подальше. Кое-как мне удается подтянуть одежду на место, я разворачиваюсь, приваливаюсь спиной к стене. И вижу, как на меня уставился своими огромными глазищами мой радужный идиот. Вот блять… Лучше бы он спал. С окровавленных губ срывается истеричный смешок, я сползаю вниз на пол и заваливаюсь немного на бок, потому что ровно сидеть сейчас вообще нереально. Гляделки с Джеки продолжаются чуть ли не минуту, прежде чем в его заспаных пьяных глазах появляется осознание того, что он увидел. Надеюсь, он проснулся в самом конце. У меня нет сил и желания оправдываться, что-то объяснять. Внутри — просто зияющая дыра, отупляющее опустошение.       Проходит еще несколько долгих минут, прежде чем друг перебирается ко мне вместе с пледом, кое-как стирает рукавом кровь с моего лица и пристраивается рядом. Это не жалость, ей нет места в нашем мире, как и сочувствию. Просто помощь и безмолвная поддержка, ведь он все прекрасно понимает. Нам нечего обсуждать, слова совершенно не нужны. Я утыкаюсь физиономией ему куда-то в бок, жмусь ближе. Это не слабость, просто так теплее. Сейчас спать хочется еще больше, и даже раздирающая боль отходит на задний план. Надо просто абстрагироваться от всего, чтобы заснуть. Может быть, потом не придется просыпаться. Так будет лучше всего.