Мой выбор (остаться)

Я шла по темному туннелю, и каждый мой шаг гулко отдавался в звенящей пустоте. Конечно, Эрик уверял, что мне нечего здесь бояться и этот путь абсолютно безопасен, но я ничего не могла с собой поделать. Нервно переложив корзинку из руки в руку, я замерла, внимательно прислушиваясь. Нет, все было тихо, наверное, просто показалось. Вдруг впереди что-то блеснуло. Фонарь? Ледяная змейка шевельнулась где-то в груди. — Эрик? — тихо, неуверенно позвала, уже почти наверняка уверенная, что видела свет фонаря. Кто еще мог здесь оказаться, кроме мрачного хозяина этого подземного царства? Я остановилась, и точно — когда свет приблизился, я смогла рассмотреть Эрика, который в одной руке держал зажженный фонарь, тогда как в другой — удавку. Я резко выдохнула, пытаясь усмирить панически забившееся сердце. «Всё хорошо, мне ничего не угрожает», — напомнила я себе. Проследил за направлением моего взгляда, Эрик быстро спрятал лассо. — Вы ведь знаете, что Эрик должен защищаться от нежеланных гостей, — проговорил он, будто извиняясь, но я только кивнула, ничего не ответив. Конечно, он был убийцей и в прошлом совершил множество ужасных деяний, но ведь он обещал мне… Когда он приблизился ко мне, я не смогла сдержать дрожь. Заметив это, он опустился передо мной на колени. — Пожалуйста, Кристина, не бойтесь своего несчастного Эрика. Я на мгновение прикрыла глаза. — Я не боюсь вас, — это были мои первые слова и, естественно, они были ложью. Как я могла не бояться его, когда — по его же собственным словам — в его присутствии даже мужчины не могли подавить дрожь? — Кристина, вы вернулись. Я боялся, что вы никогда не придете, — донеслись до меня его слова. И я бы не пришла, никогда не пришла, но… — Кристина так добра… — он благоговейно шептал, подняв на меня снизу свои невозможные, кошачьи желтые глаза. И в них опять стояли слезы. Боже, дай мне сил… — Я дала слово, Эрик. Я обещала вернуться, и вот я здесь, — произнесла мягко, старательно контролируя дрожь в голосе. Он поднялся с колен и посмотрел на мою корзинку. — Просто личные вещи, которые я хотела взять с собой, — тихо ответила на незаданный вопрос, наконец снова заставив себя взглянуть в светящиеся в темноте глаза. — Вы позволите мне понести ее? — Она легкая, и я вполне могу справиться сама, Эрик, — проговорила, но, увидев разочарование, мелькнувшее в его глазах, быстро исправилась: — Конечно, если вам несложно… И передала ему корзинку. Эрику всегда хотелось чувствовать себя джентльменом со мной, а я предпочитала доставлять ему такие небольшие радости. Взяв из моих рук ношу, он отступил в сторону, пропуская меня вперед по тропинке, а сам последовал за мной. Я ненавидела ощущать его за своей спиной, но, конечно, никогда не решалась признаться в этом, а потому просто стиснула зубы и повыше подняла подбородок. Спустя несколько минут перед нами показалась стена, Эрик вытянул руку, что-то щелкнуло, и отворилась незаметная прежде дверь. Я шагнула внутрь в освещенную и заставленную цветами гостиную. Выходные, которые я обещала провести с Эриком, начались.

***

Я сидела на софе, пока Эрик играл. Музыка окутывала меня, словно теплое покрывало. Пожалуй, она была единственным, что, еще во время тех ужасных двух недель заточения, поддерживало меня и не давало скатиться в бездну безумия и уныния. Как могли в одном человеке — а человеке ли? — соединяться ангельский дар творца и жуткие наклонности дьявола во плоти? Что было бы, подари ему Всевышний внешность под стать голосу? Он покорил бы весь мир, но вместо этого вынужден довольствоваться подвалами и до смерти боящейся его девчонкой. — Не желаете ли поужинать, моя дорогая? — вывел меня из подобия транса бархатный голос. Кажется, он уже пару минут назад прекратил играть и теперь внимательно смотрел на меня. — Если не сложно, — натянуто улыбнулась я, сбрасывая наваждение и возвращаясь к действительности. Стоило признать, Эрик делал все, чтобы мне было комфортно в его жилище и его обществе. Насколько слово «комфортно» вообще было применимо в подобной ситуации. Нужно было отдать ему должное: он старался держаться на расстоянии и практически никогда не прикасался ко мне, только к краю платья, обнаженная же кожа была под запретом после того, как я вскрикнула и отдернула руку в тот первый день своего вынужденного присутствия в доме у озера и ужасных мгновений безумия, когда он царапал моими ногтями мертвую плоть, служившую ему лицом. Он не входил в мою комнату без позволения, давая мне возможность иметь подобие свободы и личного пространства, задаривал цветами, сладостями, платьями и безделушками и всегда готов был исполнить любую просьбу, кроме одной. Отпустить меня. Я тряхнула головой. Я должна помнить, что не являюсь пленницей. Сейчас я вернулась к нему без принуждения. О том, что могло бы случиться, если бы я нарушила своё слово, старалась не думать. Спустя несколько минут на столе уже был сервирован стол. — Почему вы не принесли себе прибор, Эрик? — задала вопрос, увидев только одну тарелку. — Вы же знаете, что я редко ем, — ответил Эрик, галантно отодвигая передо мной стул. Я знала, что за ложь за этим скрывается. Он просто не желал снимать передо мной маску. — Я уже видела вас без маски не один раз. Мне казалось, вы перестали бояться снимать ее передо мной. Что изменилось сейчас? — Вы вернулись, — просто проговорил Эрик, — вернулись сами, без принуждения, и я надеялся, что, возможно, со временем вы сможете забыть, что находится за ней. Как бы я хотела, чтобы это оказалось правдой. Но его ужасное бедное лицо всегда вставало перед моим мысленный взором, стоило лишь прикрыть глаза. А сейчас я не могла допустить, чтобы Эрик снова закрылся. Он верил мне, насколько это вообще было возможно для такого сломанного жизнью создания, как он. А пока он верил мне, я была свободна уходить и приходить. Я не знала наверняка, что делается в его поврежденной годами боли, жестокости и унижений психике, но какое-то шестое чувство подсказывало, что мне следует проявлять твердость и решительность, не дать ему закрыться, если я хотела сохранить с трудом завоеванную свободу. Как он сможет поверить, что я вернусь снова, если не верит, что я смогу без страха смотреть в его не скрытое маской лицо? А потому я не могла допустить возвращения прежней модели поведения. Я аккуратно отложила столовые приборы и, так и не притронувшись к еде, вытерла чистые руки салфеткой, чтобы потом яростно скомкать ее. — Я не голодна и не буду есть одна, — холодно произнесла и резко отодвинула от себя тарелку. — Пока вы не снимите маску, я не притронусь к еде. Встав из-за стола, я, с высоко поднятой головой и прямой спиной, прошла в свою комнату. — Кристина… — простонал он мне вслед, но я так и не обернулась, а, войдя к себе, с силой захлопнула за собой дверь и опустилась на кровать. Я знала, что он не последует за мной. С того самого первого дня, когда он привел меня в свое подземные жилище, Эрик ни разу не заходил в мою комнату без приглашения. Его почтительность иногда почти смешила меня. Он был как собака, готовая услужить хозяйке. Глаза обожгли слезы. Я понимала, что веду себя нелогично. Я ненавидела смотреть на непокрытое маской лицо, но в то же время упрямо заставляла его снимать ее, мучая нас обоих. И, возможно, я делала так не только из страха потерять то… доверие, сложившееся между нами. — Пожалуйста, Кристина, — донеслось из-за двери. — Уйдите! — крикнула. — Не хочу вас видеть! И, только произнеся эти слова, поняла, насколько ужасно они должны были прозвучать для него. Я до боли закусила губу и внутренне сжалась. Ну вот, я снова ранила его. Браво! Услышав медленные шаги уходящего Эрика, я кинулась на кровать и разрыдалась. Спустя несколько минут до меня донеслись грохочущие аккорды «Дон Жуана». К горлу подступила тошнота, я лгала, говоря, что не голодна, но выйти из комнаты не позволял липкий страх и какое-то детское упрямство. Остаток дня я провела, составляя письмо Раулю, которое, как я знала, никогда не попадет к адресату.