Муть

С меня кожа сползает, как чешуя змеи после линьки всякий раз, когда ты до меня дотрагиваешься. Я становлюсь покладистым, будто псина, послушная псина в порфорсе, не смею даже взгляда косого кинуть на своего хозяина строгого, жизнью измученного и побитого. Прояви свою жалость, разреши мне лизать твои худые запястья, грызть твои кости. Брать то, что мне полагается, брать так, как мне заблагорассудится, так, как мне вздумается. Прояви хоть немного нежности, прежде чем снова запустить в меня что-то тяжелое, дать почувствовать свою металлическую руку на своей глотке, поставить меня на место. Я не лучше игрушки для битья, не нужнее часов из сороковых, что время своё прокрутили, не значительней старой книги, что потеряла свою актуальность и пылится на верхней полке. Такова моя участь: молча выслушивать всё, что ты говоришь, все твои приказы, капризы — я выполню. Ведь я знаю, что это не ты, что тебя подменили и единственное «твое» в этой комнате — это тело. В страхе следить за твоими жестами. В ужасе вздрагивать от команды «К ноге!». Твой низкий и отчужденный голос впивается мне в живот заостренным лезвием, крутясь вокруг своей орбиты. Это биение палкой по рёбрам, поглаживание меня против шерсти тяжелой стальной рукой и тонкими, гибкими пальцами. Я согласен быть твоей пищей, твоей грушей, твоей подушкой или даже ковром, лишь бы ты прикасался ко мне. Утолял свой тактильный голод. Этих рук твоих удушающую петлю я изучал досконально, до самый мельчайших деталей: с переломанными ребрами и разбитыми в пыль надеждами на твои взаимные чувства, на твои теплые прикосновения и касание руки моих щек. Я молю Бога о том (хоть я и неверующий), чтобы он показал тебе все мои страдания, все мои кровавые порезы на запястьях. Так я пытался избавиться от тебя, избавить тебя от себя. Спустись же на мои пустынные земли, на усеянные крапивой поля, что обжигают мое тело день за днем. Я молюсь, что увижу твое отражение в зеркале, сидя в темной комнате, дергаясь от каждого шороха за дверями. Всматриваясь в темный силуэт своего отражения, в искаженном изображении памяти, я вспоминаю, как ты хлопал меня по плечу всякий раз, когда я отчаивался, вспоминаю твой нежный голос и слова, что эхом отдаются в моей голове: «Я с тобой до конца». Плоть моя — кусок устаревшего пенни, что был расплющен под колесами поезда. И я будто под твоим тяжелым ботинком, под твоим беспощадным взглядом, а ты даже не взглянешь на меня в тот момент, когда я рушусь на глазах, ржавею. Взгляни на меня, охвати меня своим взором так, как ты сделал это при первой встрече. Позволь целовать твою шею. Одна лишь команда, а после все станет, как прежде. Всего одна команда и я снова иду рядом, сжимая твою ладонь. Еле открыв глаза и захлёбываясь собственной кровью, я увидел твои слезы, чувствовал, как твои руки сдавливали мое горло.Ты вспомнил меня. Ты вспомнил все, что делал со мной. Каждый мой шрам, каждый синяк и каждую еще не зажившую штопанную рану. Ты все вспомнил. Закрывая глаза, я пустил последнюю слезу в своей жизни. Сжимая твое запястье, я на выдохе произнес хриплое «Бак…», а после все мое тело приняло вечный покой. Моя душа приняла покой. Ты сдержал свое обещание и был со мной до конца, но каков он оказался?