Draw with me

Миша Кшиштовский сидел в своей слишком просторной для него одного квартире и, задумчиво потирая отрощенную за последние годы бороду, смотрел старые мультфильмы Поперечного. Уже который месяц видеоблогер пытался понять, куда делся тот маленький пацаненок, который творил вот такие вот вещи. Куда делся тот едва достигший совершеннолетия мальчик, который мечтал нарисовать свой комикс про супергероев? Куда все это делось? Психодозер уже очень давно пытался это понять, но у него никак не выходило. И ведь не спросишь же. Кшиштовский никогда не был слепым, поэтому прекрасно видел, как Поперечный активно избегает темы рисования и, в частности, мультипликации, поэтому прекрасно понимал, что вместо ответа максимум, что получит – очередную колкую шутку. И, казалось, только один Миша помнил, как Даня с горящими глазами в интервью рассказывал о том, что он мультипликатор и всегда им будет. Мише нравилось. Правда нравилось то, что рисует Даня. А еще он очень любил смотреть за процессом творчества мультипликатора.. Поперечный, на самом деле, не любил, когда за ним наблюдают, но почему-то именно Мише всегда было можно. Даня очень любил рисовать, сидя дома у Кшиштовского, или когда последний приходил к нему – так было как-то спокойнее, что ли, привычнее. Впрочем, бывший мультипликатор предпочитал не отвечать себе на вопрос «почему?» в данном конкретном случае. Спунтеймеру даже нравилось, как Миша с интересом и даже восхищением смотрит на работы мультипликатора. А еще Миша всегда приходил Дане на помощь, когда тот начинал психовать из-за очередной невышедшей детали. Психи Поперечного никогда не вызывали в Мише ничего, кроме желания поддержать и успокоить. Если Миша заставал Поперечного в момент гнева, то никогда ничего не говорил, а просто спокойно доставал из шкафа виски и наливал ему. И себе немного. Иногда Даня выкуривал сигарету. Поперечный курил редко, но метко. В моменты, когда все валилось из рук, он мог позволить выкурить себе подряд половину пачки. Совсем не курящий Кшиштовский всегда носил с собой эту отраву. Не для себя, для Дани. Художник как-то никогда не придавал этому значения – просто всегда знал, что для него у Кшиштовского всегда есть пачка. А когда Миши рядом не было, Данила находил свой бонг и доставал из заначки немного травы. Действовало хуже, чем Миша, но это было лучше, чем ничего. Психодозер не думал, что настолько помогает Дане в его творчестве. А Даня… он никогда в этом не признается. Даже самому себе. В настоящее же время дела обстояли совершенно иначе. Миша не мог назвать точно тот момент, когда все изменилось. Наверное, это потому, что изменения происходили не в один момент, а постепенно. И вот Даня уже не подающий большие надежды и имеющий такие же амбиции художник-мультипликатор. Уже давно не. А Кшиштовский все еще скучает по тому Дане. По этой постоянной куче бумаг вокруг Спунтеймера, по этой позе почти эмбриона, по его ноуту с графическим планшетом, который художник неизменно всегда таскал с собой. Но… кажется, до мультиков Спуна никому не было дела. Никому, кроме Миши. Психодозер уже давно забыл, какой он – настоящий и открытый Данька. С первой стенд-ап программой, написанной, к слову, не без помощи Миши, все изменилось. Данила Поперечный вырос – во всяком случае, так говорили их общие знакомые. Как-то раз он пытался поговорить на эту тему с Усачевым, но ничего не вышло. Руслан лишь изобразил свою фирменную ухмылку и ответил что-то типа «Миш, ты совсем, что ли, головой поехал?» Но Кшиштовский не был слепым. Он видел, нет, чувствовал, как Спунтеймер уходит куда-то внутрь себя, и на смену ему приходит абсолютно медийный и бездушный Поперечный. Эта новая версия Дани шутила искрометные шуточки, тусила с друзьями, бухала, все так же иногда покуривала траву и вообще начала больше курить. Компания активно потворствовала продвижению нового Данилы. А вот Мише это не нравилось. Ему не нравилось, что Даня больше не приходит к нему, что больше не жалуется на своих девушек. Да он вообще больше не жалуется. Никому. Ни на что. И кому, как не Мише знать, что это очень и очень дурной знак. А самое главное – Миша видел, как изменились глаза парня. Из искренних и честных тепло-серых глаз они превратились в ледяные осколки, в отражении которых можно было разглядеть только новую искрометную шутку. Всем вокруг, только не Психодозеру. Он не был слепым и замечал, что в этих глазах поселилась такая боль, от которой самому Мише хотелось бежать. Поперечный прекрасно умел врать. Всем, кроме Миши. Но с ним он активно избегал любых тем разговоров, за исключением гейских шуток и каких-то общих и рабочих вещей. Кшиштовского это почти доводило до бешенства, но он терпел. Терпел, думал и пересматривал ночами эти чертовы мультики. Он их любил. Любил так же как Даню. Своего Даню, того самого, который исчез с появлением первой стенд-ап программы. На самом деле, Мише нравилось и то, что сейчас делает Спунтеймер, он просто хотел обратно своего друга. Для него – чуточку больше, чем друга. А этот «друг» куда-то испарился. Между ними никогда не было никакой романтики и уж тем более интимной близости. Да никто из ребят к этому особо и не стремился. То ли потому, что не хотелось все объяснять компании, то ли просто как-то не задалось. То, что ощущал Миша, нельзя было назвать влюбленностью. Он просто чувствовал Даню, и всем это нравилось. И сейчас Кшиштовский знал, что Спун нуждается в помощи…. Только вот помочь было некому. А еще Миша скучал по их встречам вдвоем и их объятиям. Тем самым, которые всегда длились чуть дольше приличных рамок и которые были негласным свидетельством их духовной привязанности. Сейчас же они ограничивались простым рукопожатием или максимум мимолетным объятием на доли секунды. Для Миши их встречи раньше были как глоток свежего воздуха. И Мише так их не хватало. *** Каждый раз, когда Поперечному надоедало играть в крутого комика, он закрывался один в своей питерской квартире, доставал свой старый планшет и пытался что-то нарисовать. Это всегда заканчивалось одним и тем же: он перерисовывал одну линию десятки раз, и каждый из них она ему не нравилась. Заканчивалось это неизменно резко захлопывающейся крышкой ноутбука и в порыве эмоций брошенным на ковер планшетом. Потому что это было невыносимо. Даня психовал все сильнее и закапывал свое желание творить с каждым разом все глубже, но каждый ебаный раз оно рвалось наружу. Рвалось с такой силой, что противостоять этому было невозможно. Но каждый раз ничего не выходило. Ни-че-го. И каждый раз после такого вечера он просыпался с диким похмельем и пустой бутылкой чего-то крепкого в руке. Спунтеймер больше не мог рисовать. Хотел, но не мог. И это раздражало бывшего художника больше всего. Впрочем, карьера комика давалась ему достаточно просто. Минимум личного, максимум иронии, присыпать это капелькой пошлости. Обязательно, чтобы поверили. Почему-то люди всегда верят больше, если есть какая-то интимная деталь – Поперечный это быстро заметил. Программы туров писались медленно, но не мучительно. Шутки сами приходили к Поперечному, а тот старательно и бережно их записывал. Потом долго шлифовал и склеивал воедино. А потом выступления. Даня любил свою публику. А Поперечный иногда так и хотел своими словами опустить ее на самое дно, но каждый раз уговаривал себя сдержаться. Даня никогда не любил своих фанатов. Он относился к ним никак. Они просто раздражали его своей назойливостью – иногда. А в остальном это были просто незнакомые ему люди. Конечно, ему было приятно, что его персоне уделяют столько внимания. Но… Даня привык творить для себя. А еще Даня привык зарабатывать деньги. Поэтому, когда творить так, как ему хочется, он не смог, он нашел другой способ самовыражаться и не потерять при этом доход. Но Даниле становилось скучно. Он начинал ненавидеть самого себя. Больше всего на свете Поперечный боялся этого чувства и бежал от него как можно дальше. Говорить об этом Спунтеймер решительно ни с кем не хотел, да и всем было, в общем-то, все равно, чем занимается Данил, главное, чтобы он мог веселиться. Плевать было всем, кроме Миши. И Даня где-то глубоко внутри это знал, но не хотел замечать. С Мишей у него сразу сложились какие-то странные отношения. Наверное, расскажи об этом Поперечный кому-нибудь, его бы назвали гомиком. Поэтому Даня и не рассказывал. Да и это не было особо нужно. С Кшиштовским ему было всегда спокойно и хорошо. Мише всегда было можно чуточку больше, чем остальным. Например, ему можно было видеть Поперечного во время работы. А еще почему-то только Миша спасал, когда Спунтеймер начинал психовать. Но это же ведь совершенно не по-гейски, правда? Впрочем, самому Дане было наплевать, потому что он бы запросто признал свою гомосексуальность, если бы ощутил влечение к мужчине. Во всяком случае, он так думал. Поперечному было банально удобно прятаться в шкуру комика. Ему не нравилось, но это защищало. Никто не мог задеть его за живое, потому что знал, что в ответ нарвется либо на безразличие, либо на иронию и сарказм. Впрочем, раньше Спунтеймер тоже был «ироничной сволочью», как его называли все его бывшие, но разница была в том, что с друзьями он таким не был. Раньше. Впрочем, всем это только нравилось. Даня был одним из самых младших ребят в тусовке, и такие изменения явно пришлись по вкусу его старшим товарищам. Во всяком случае, так казалось. Даня наконец-то почувствовал себя с ними на равных. Хотя с появлением в компании Джарахова и Смелой как-то проблема разницы в возрасте сгладилась сама собой. Сейчас изнутри Поперечного рвалось желание попытаться снова. Даню это доводило до состояния нервной дрожи. Но на графический планшет было страшно даже посмотреть, не то, что взять его в руки. Вместо этого Спун решил собрать себя в кучу и отправиться в бар. В гордом одиночестве. Стоит ли говорить, что это было не самой удачной идеей? Ближе к ночи Даниил, мать его, Поперечный, едва стоял на ногах. Казалось, что даже доехать на такси в одиночку в таком состоянии становилось задачей с максимальным уровнем сложности. Двери бара с легким скрипом открылись и, к удивлению Дани, в проеме во всей красе оказался сам Михаил Кшиштовский. – Кшштвскй, – пробубнил Даня, глотая все гласные ко всем чертям. – Поперечный, ты знаешь, что ты пьяная скотина,– отозвался Миша, подходя к другу. – Миш… Миш… я мудак! – отчаянно проговорил Даниил. С каждой секундой Мише становилось понятнее, что дела плохи и что с этим почти безжизненным телом надо что-то делать. *** Психодозер приехал в Питер уже под вечер. Этому безусому Усачеву всё-таки удалось вытащить Михаила в столь ненавистный Петербург. Отношения с городом у Миши активно не складывались… зато отлично складывались отношения с людьми из этого города. Они мирно сидели дома и вместе писали сценарий к новому выпуску очередного «УсачевГей», как окрестил это шоу Даня, когда Руслан резко подскочил от звонка телефона, после чего быстро засобирался. Ничего не объяснив, но слезно пообещав быть дома через три-четыре часа, популярный видеоблоггер испарился из собственной квартиры. Мише было как-то скучно и неуютно в квартире питерца, поэтому он, взяв запасные ключи (которые предусмотрительный Усачев всучил Мише, как только тот переступил порог его квартиры), отправился изучать улицы вечерне-осеннего Питера. Зрелище было не то чтобы так себе, просто Кшиштовский терпеть не мог холод, поэтому был вынужден скрыться от красот города в ближайшем баре, который нашел. Пропустить пинту пива сейчас казалось ему не самой плохой идеей. Все равно с этим хреновым Усачевым не выпьешь. Каково же было его удивление, когда он увидел в баре тело Поперечного, который что-то невнятно бормотал. Обозвав это чудо пьяной скотиной, Миша стал думать, что, кажется, пора его увозить. Он был уверен, что Дане сейчас очень хочется поговорить. И что-то подсказывало ему: этот разговор что-то изменит. – Алкоголик, не пора ли тебе домой? – беззлобно усмехнулся Миша, набирая номер питерского такси, который обнаружился на дверях заведения. Видимо, как раз на случай вот таких вот тел. Впрочем, дела оказались не такими уж и ужасными. Поперечный мог вполне уверенно стоять на ногах и даже самостоятельно перемещаться. К стендап-комику даже стала возвращаться способность внятно и связно разговаривать, на пару со способностью адекватно мыслить. В машине ребята ехали молча. Миша только позвонил Усачеву и коротко обрисовал ситуацию. Блогер лишь удивленно хмыкнул и ответил, что завтра днем Миша просто обязан быть весь его. Дверь в квартиру поддалась как-то неохотно. То ли потому, что хозяин был пьян, то ли просто барахлил замок. Но, так или иначе, в квартиру друзья попали. Даня стянул с себя верхнюю одежду и побежал в ванну приводить себя в порядок. Все-таки перед другом было как-то неудобно находиться в таком состоянии. Миша по-хозяйски прошел в квартиру, поставил чайник и стал искать растворимый кофе. Он знал, что у Поперечного просто обязаны быть запасы этой гадости. И действительно, на верхней полке обнаружилась банка с кофе, а в шкафу сбоку и чашки. Когда чайник вскипел, и кофе был уже залит кипятком, на кухню все еще не очень уверенной походкой зашел Даня. Он взял кружку с горячим напитком, заботливо приготовленным Мишей, и, минуя всю мебель, целенаправленно уселся на пол, жестом приглашая друга присоединиться. Миша без лишних вопросов устроился рядом с Даней. В квартире воцарилась напряженная атмосфера. – Дань, почему ты не рисуешь? – разорвал тишину голос Кшиштовского. И тут Поперечного прорвало. Он начал говорить. А говорил он долго. Настолько долго, что дымящийся кофе из обжигающе-горячего превратился в едва теплый. Он рассказывал Мише о том, как он каждый раз пытается, и у него ничего не получается, о том, что это никому не нужно, о том, как его Саша высмеивала его «дурацкие мультики», на деньги с которых, к слову, он водил ее на свидания и дарил подарки, о том, что его так бесит, что у него больше не получается рисовать, о том, что ему грустно и одиноко и о том, что никому нет никакого дело до гребанных художеств двадцатиоднолетнего парня. А еще Даня рассказывал, как ему уже начинает надоедать выходить на сцену, как он не хочет снова все бросить на середине пути и как он ненавидит эту свою привычку – ничего не доводить до конца. Кшиштовский, выслушав всю эту тираду, ободряюще положил руку на плечо друга. Даня тут же почти по инерции прильнул к другу, устраивая голову на его плече, а рука Миши как-то сама по себе оказалась в волосах у комика. – Дань, мне не все равно, что ты больше не рисуешь,– тихо проговорил Кшиштовский, приобнимая друга одной рукой. – Я же вижу, вижу, как тебе без этого плохо, но я ничем не мог помочь. Да и ты бы ни за что не стал бы со мной говорить об этом. Ты как будто бы стал пропадать с исчезновением твоих мультфильмов. А я скучаю… Даня грустно улыбнулся и посмотрел в глаза Мише, и последний готов был поклясться, что снова увидел те самые теплые глаза, которые когда-то были ему родными. Идея приходит в голову Кшиштовскому как-то совершенно спонтанно и неожиданно. На кухонном столе он замечает белые листки, закрепленные на планшетку. Все-таки у Дани еще осталась привычка повсюду в доме распихивать бумагу. Так, на всякий случай. Миша берет их в руки, берет карандаш и начинает рисовать. Выходит как-то криво, но Мише можно, он ведь не художник. Поперечный с интересом смотрит на друга, но даже не пытается заглянуть в лист. Минут через двадцать в руках у Спунтеймера оказывается лист с совершенно карикатурным, но все же узнаваемым образом самого Поперечного и гордой надписью, вылетающей изо рта комика: «Я пидор!» – Линии слишком нечеткие, – бросает Даня, продолжая рассматривать лист. – А вообще, нихуя не смешно,– с действительно искренней улыбкой добавляет он, отбирая у Кшиштовского белые листы. И Даня начинает рисовать. Он рисует бородатого Мишу, приписывая ему всякие нелепые фразочки, и они вместе сидят и смеются. Потом появляется такой же карикатурный Усачев, потом к ним добавляется Эльдар Джарахов. Даня поднимается с места и возвращается уже с компьютером и планшетом. Давно забытый, но так и не снесенный флеш встречает Даню привычным логотипом. И Даня начинает делать наброски короткого мульта, а в глазах художника видится такое облегчение и такая детская радость, что Миша не может сдержать улыбки. Всю ночь они много разговаривают и шутят, обсуждая сценарий коротенького ролика. Ролика, который Даня никому не покажет. Но это и не важно. Важно то, что он снова стал рисовать. И рисует он сегодня не для себя, а для них с Мишей. А больше… а больше им ничего и не нужно.