your beauty could start a war

– Просто давайте хотя бы один раз поговорим о том, что действительно нужно жителям Соединенных Штатов Америки, – Энн Стайлс улыбается и откидывает со лба волосы совсем свойским движением, видя, как сын машет ей откуда-то из зала так, чтобы только она видела. Это заставляет её заметно приободриться. – Когда мы говорим о политической программе, экология всегда идет приятным бонусом к общественной экономике и социальной справедливости, о чем большинство граждан имеют весьма смутное представление. Между тем, здесь и сейчас, мы нуждаемся в таком президенте, который займется защитой окружающей среды, полной легализацией абортов, свободой для сексуальных меньшинств, продвижением феминизма. Конечно, внешняя политика очень важна, но главной задачей мы видим улучшение жизни наших граждан. – Ваша партия выступает за контроль над огнестрельным оружием граждан, Вы считаете это демократично? – бойко спрашивает журналист. – Наша партия выступает за пацифистскую внешнюю политику, такой желаем видеть и внутреннюю, – легко отвечает Энн. – Еще вопросы? – Правда ли, что Вы хотите, чтобы все граждане имели право становиться членами политической партии? – Разумеется, мы выступаем за полную свободу выбора и хотим заручиться поддержкой всех слоев общества, прежде всего молодежи, и начинаем мы с вовлечения их в политическую жизнь. – Значит ли это, что Ваш сын вступит в партию в скором времени? – Гарри? – Энн на мгновение мешкает и снова поправляет выбившуюся прядь волос тем же легким движением руки. – Мой сын на данный момент не интересуется партийной деятельностью, но это не значит, что он не сможет участвовать в делах нашей страны. Сейчас он активно работает в национальном обществе защиты животных. Это хорошая тенденция — сейчас почти тринадцать процентов молодежи вовлечены в разные экологические организации. Это дает надежду. – Думаю, все мы видим — Соединенные Штаты идут по наклонной, – пылко заявляет Бобби Хоран, глядя четко вперед себя. – Годы этой расхлябанности привели к упадку некогда величайшую страну, и я спрашиваю себя: почему это произошло?! Не потому ли, что политика нашего государства изначально была неправильной? Как Я, в таком случае, вижу будущее Соединенных Штатов? Конституционная партия много думала об этом, и Я полностью поддерживаю все те идеалы, которых мы придерживаемся. Прежде всего, нам следует ввести мораторий легальной иммиграции, не говоря уже о нелегальной, против которой надо ввести крайне суровые меры. И речи быть не может об абортах и эвтаназии. Также, нам следует снова ввести запрет на однополые браки, по меньшей мере, в большинстве штатов. И, разумеется, давно пора понять — конгресс США не может заниматься здравоохранением и образованием. Нас интересуют более важные дела. Ими и займемся. – Вы действительно будете работать над осуществлением экономической и политической изоляции нашей страны? – спрашивает журналист, ежась от обжигающего взгляда кандидата, когда встречается с ним глазами. – Мы нуждаемся в ограничениях, при том, уже давно, – не мешкая, говорит Бобби, красочным жестом ударяя кулаком по раскрытой ладони. – Эта расхлябанность вышла нам боком, и мы теряем свой статус на мировой арене. Мы должны показать себя, как сильное и независимое государство. – Будут какие-то изменения в статусе-кво? – Я выступаю за полное разрешение смертной казни. Также, я думаю, следует разрешить гражданам ношение огнестрельного оружия. – А что думает Ваш сын по поводу Вашей предвыборной компании? – У меня два сына, и они оба поддерживают меня во всем. Я воспитал своих детей, как настоящий консерватор, они беспрекословно слушают меня и растут правыми христианами. Мой старший сын Грег уже вступил в партию и будет участвовать в выборах в конгресс, что касается Найла... – Бобби осекается, глядя на сына, который сверлит взглядом экран телефона где-то на заднем ряду. – Мы тщательно работаем над этим. Найл тяжело вздыхает и ставит телефон на блокировку, по привычке глядя на наручные часы. Полчаса кофе-брэйка, по словам отца, непозволительная роскошь, Найл бы с радостью уехал домой, но оставалось еще выступление кандидата партии либертарианцев, от которых старшего Хорана трясло сильнее, чем от лихорадки, впрочем, как и от зеленых, не говоря уже о беспартийном кандидате, которого Бобби презрительно окрестил маргиналом за глаза. Найл смотрит на отца — все, кому не лень, по-очереди пожимают ему руку, хвалят его, спрашивают о чем-то. Буквально в нескольких шагах от Бобби находится его главная соперница Энн Стайлс — улыбается, тоже пожимает руки таким же симпатичным женщинам, как она, а рядом с ней её сын, поддерживает маму за левую руку, так чутко предугадывает, что ей нужно, так мило общается с журналистами, избирателями, гостями. Мысленно Найл пытается сравнить себя с ним. Сам он одет в белоснежную рубашку, строгий твидовый пиджак, в котором ужасно жарко, и еще у него серьезные очки. Сорок минут парикмахер работала над его прической, чтобы у оппозиции не было никакой возможности прицепиться, потому что, когда кто-то из твоей семьи избирается, ошибки не допустимы. Но сын миссис Стайлс выглядит так, будто только что покинул съезд хиппи — растрепанные волосы подвязаны банданой, одет в цветастую рубашку и легкие светлые брюки, куча разноцветных веревочек на руках и огромный крест мира на шее. Такое яркое пятно в этом светском притоне. Он шепчет что-то миссис Стайлс на ухо и после легкого кивка покидает её, подходя к столику, у которого толпится целая куча народа. Найл скептически смотрит на это со стороны с маленькой мягкой булочкой в руке. Он не откусил ни кусочка, даже не распаковал пакетик. Младший Стайлс пытается не толкаться, взять бутылку воды, но ему мешают, и Хоран решается на отчаянный поступок — уверенно дотрагивается до его плеча. Стайлс оборачивается — на его лице полуулыбка и полуудивление одновременно. – Возьми мою, – говорит Хоран нарочито беззаботным голосом, хотя внутри него такой тайфун, что ноги начинают подгибаться, и протягивает парню бутылку воды. Другая рука с хрустом сминает булку до бесформенного комка — благо, она до сих пор запакована в прозрачную упаковку, и он успевает убрать ее в карман раньше, чем Стайлс обращает на нее внимание. – Спасибо, – отвечает Гарри и с наслаждением пьет, запрокинув голову, а Найл завороженно наблюдает за тем, как движется его кадык, когда он делает глотки. Отец велел даже не заговаривать с сыном миссис Стайлс, что же будет, когда он узнает, что Найл отдал ему свою бутылку воды? Наверное, начнет распаляться о том, что Найл ничего не понимает в политике, помогает соперникам и вообще, в отличие от Грега, абсолютно бесполезен. Конечно, как маленький милый песик с высветленными кончиками волос и белозубой улыбкой он идеально годится, пока сидит в сумочке и не открывает рот, а вот все остальное время... старший Хоран вечно выливал на него целое ведро придирок и замечаний, касающихся всего от цвета его носков, заканчивая тем, что он замешкался на секунду, отвечая на вопрос журналиста о том, где собирается получать высшее образование. – У-уф-ф, – выдыхает парень и даже смеется. Хоран снова переводит на него взгляд — Гарри такой расслабленный, будто отдыхал на пляже, а не слушал эту занудную однообразную скучищу. У Хорана она уже в зубах вязла: он слушал это каждый день за семейным ужином и в таких красках, что эти выступления казались до неприличия пресными. – Умирал от жажды, - тем временем продолжает Стайлс, закручивая крышку. – Ты прямо спас меня. – Ничего особенного, – небрежно отмахивается Найл, вспоминая наставления отца: «всегда бери с собой носовой платок, мятные пастилки, ручку, бутылку воды, энергетический батончик и, на всякий случай, презерватив». Ничто из этого ни разу ему не пригодилось, с сожалением подумал Хоран, разглядывая Гарри. Кроме, разве что, батончика — перекусить Найл любил, а все эти дебаты, собрания и встречи всегда длились по нескольку часов. – Хорошая речь, мне понравилась. – Не могу сказать то же самое про Вашу, – отвечает Гарри, внезапно скривившись. Он смотрит на маму, которая продолжает улыбаться, разговаривает с журналистами, пожимает руки будущим выборщикам, довольная и счастливая, будто уже одержала победу на выборах. Этот год особенный: конституционная партия и партия зеленых идут ноздря в ноздрю и, о, чудо, впервые оставили демократов и республиканцев далеко позади. Найл думает о том, что Гарри переживает эти выборы очень близко к сердцу, прямо как он раньше, когда еще толком не понимал, что именно отец продвигает в массы. Теперь у него было весьма двоякое чувство: он вроде и желал отцу победы и вместе с тем испытывал смутный страх перед будущим, которое им всем сулило в случае его победы. – Наша еще лучше, – пожимает плечами Найл и еле сдерживает смех, встречая скептический взгляд Гарри. – Нет, по содержанию она, конечно, полный отстой. Но подача идеальна: отец говорит резко, экспрессивно, уверенно — кажется, будто он действительно знает, о чем говорит, на самом деле. Но и миссис Стайлс хороша. Все эти: «ради общего блага», «мы нуждаемся» — у нее буквально образ Святой Матери, которая, в отличие от всех этих жадных до денег мужиков, думает о людях. – Ты говоришь так, будто не поддерживаешь политику своего отца, – осторожно говорит Гарри, и Хоран понимает, что ни разу не видел ямочки на его щеках вблизи. Еще Найл понимает, что Гарри выводит его на опасную тему (случайно ли?), и ему это не нравится, поэтому он даже закатывает глаза. – В зале куча народа, включая Вас, зеленых. Любое мое слово может повредить отцу. И мне соответственно, – ответил Найл, покосившись на отца. Он размахивал руками, словно заправский бандит. Накануне он велел следить за всеми этими швалями, особенно, за этой «курицей Энн», которая ближе всех подобралась к победе и дышала ему в затылок, если вообще не шла наравне. Но если Найл и испытывал что-то похожее на симпатию к кому-то из кандидатов, то это была именно миссис Стайлс и, конечно, не в последнюю очередь этому поспособствовал Гарри. В первый раз он увидел его на день семьи — отец Найла тогда только-только взял в привычку таскать сына с собой, а вот Энн почти нигде не появлялась без своего Гарри. Такой уж у нее был образ, подумал Хоран, пока не увидел, как чутко парень помогает своей матери, таскает для нее мятные конфетки, машет с трибун, подает платок, когда миссис Стайлс слишком уж нервничает. Когда он беззаботно сообщил об этом отцу, Хоран-старший буквально прозрел — можно таскать с собой сына, и это тоже отличный пиар-ход, совершенно бесплатный, к тому же. «Продуманная курица, – сказал он тогда за ужином. – Хотя, вряд ли она это придумала сама. Наверное, пиар-менеджер постарался. У феминистки вряд ли бы хватило мозгов придумать что-то стоящее». Найл впервые в жизни захотел ударить отца, внезапно понимая, почему от него ушла мама. До того момента Найл и не замечал, насколько мысли его отца далеки от настоящей американской мечты, которой они все жили. Впрочем, конечно, он поддерживал отца как мог, ходил с ним на все собрания, встречи и дебаты, вовсе не потому что хотел увидеть сына главной соперницы Бобби или не дай боже поговорить с ним. Какая восхитительная ложь! – Мы можем прогуляться до туалета, ты мне все расскажешь, – дружелюбно тянет Гарри, раскручивая пацифик на кожаном шнурке своими тонкими пальцами. Это приглашение? – В туалете? – уточняет Найл, не замечая, как его брови сдвигаются над переносицей, и из-за этого он становится похож на хмурого ежа. – А ты разве знаешь какие-то другие места, где никто не услышит? – спрашивает Гарри невинным голосом, и Найл качает головой, понимая, что он пойдет с ним в любом случае. Это приглашение. Гарри знаком показывает на дверь, и Найл, покосившись на отца, который все еще был окружен толпой, бочком двигается за Стайлсом к выходу. Когда массивная дверь скрипит, Найл думает, что сейчас отец обернется, а потом подманит пальцем, как собаку, чтобы стоять, обнимая его за плечи, и раcсказывая какой он футы-нуты отличник, спортсмен, молодец. Стайлс идет по коридору наравне с ним, и при каждом его шаге кудряшки подпрыгивают на плечах. Найл хочет спросить, не звали ли его в детстве «кудряшка Сью», но, наверное, друзья продолжают называть его так и до сих пор. Это слишком очевидное и слишком приставучее прозвище, думает Найл, наблюдая, как Гарри смотрит в окно. – Красивый вид, – говорит Гарри, и Найл даже не пытается удивиться тому, что красивого в самом стандартном внутреннем дворе нашел этот зеленый мальчик. То, что он присоединится к партии матери, Хоран даже не сомневался. Как и в том, что отец лично покажет ему небо в алмазах, если он, Найл, не станет конституционалистом. Уборная оказывается такой огромной, что Найлу становится не по себе. Гарри швыряет пустую бутылку из под воды в мусорное ведро под одной из раковин и поворачивается к Найлу лицом. Хоран смотрит в зеркало, видит отражение спины Гарри и то, как по плечам и лопаткам струятся его кудри. Стайлс подходит к нему вплотную. – Так что? – лукаво улыбается Гарри, и они, совершенно внезапно для Найла, соприкасаются лбами. – Что ты на самом деле думаешь обо всей этой ситуации? Хоран пытается сосредоточиться. Он пробует сфокусироваться на глазах Гарри, но не может оторвать взгляд от его губ, раскрытых и влажных. Вот бы его сейчас. Раскрытого. И влажного. – О том, что я в туалете с сыном главной конкурентки моего отца? – нервно усмехаясь, спрашивает Найл, чувствуя, что руки Гарри расстегивают его ремень. – Хотя бы об этом, – отвечает Стайлс, просовывая руку в его штаны. Между их губами почти нет воздуха. – Ты больше, чем кажешься на первый взгляд. Надеюсь, в меня поместится. Найл выдыхает, чувствуя, как умелая рука сжимает его член. А когда Гарри начинает водить по нему рукой, он и вовсе запрокидывает голову назад. Стайлс играет на нем виртуозно, будто у него в руках не крепко стоящий член, а смычок, которым он водит по скрипке, потому что каждое движение его руки вызывает у Хорана внутри такую симфонию, что не долго и заплакать. – Надо зайти в кабинку, – хрипит Хоран, слыша шаги по коридору. Чувствуя теплые губы на своей шее, он думает, что они слишком близко для отпрысков двух соперников, которые не переносят друг друга на дух. Гарри не дает ему подумать — у него слишком красные соблазнительные губы, и Хоран приникает к ним, толкая Стайлса в первую попавшуюся кабинку. Несколько секунд возни с замком, и он, наконец, прижимает Гарри к дверце. Теперь его очередь. – Не шуми, – шепчет Найл ему на ухо и зарывается носом в шелковистые волосы, от которых пахнет кокосом. Он сбрасывает пиджак на пол. Теперь его руки лежат на бедрах Стайлса, и дверца предательски скрипит, когда он трется об него. Рубашка Гарри задирается, так он еще лучше чувствует его тепло. Гарри обвивает его руками и ногами, и дверь шатается на петлях, когда Найл снова впечатывает Стайлса спиной в нее, просовывая в его рот свой язык. Так сладко, будто Стайлс не воду пил, а кленовый сироп, а губы Гарри так идеально дополняют его собственные, что отрываться от них совсем не хочется. Найлу так хочется снять с Гарри чертовы брюки и засадить так, чтобы искры из глаз посыпались, но у него меньше двадцати минут, отец ждет его в зале, и настолько безумно хочется кончить, что он даже не контролирует то, что делает. Ему так сильно хотелось спустить, только обязательно внутрь Гарри, иначе, казалось, весь мир вокруг расплавится, и он вместе с ним. – Не тяни, – хрипит Гарри, кусая Найла за губы, отстраняясь и вновь приникая к ним. Его глаза как будто заволокло дымкой. – Ты и так достаточно меня помучил еще со «дня семьи». Мог бы и сразу подойти, я себе мозоль на руке натер. Его претензия звучит почти смешно, если бы Найл не чувствовал тоже самое и не пачкал спермой ладонь, представляя этого кудрявого на своем члене. Хоран снова переводит взгляд на его губы, но руки уже сами стаскивают с Гарри все ненужное. Хоран думает, что даже если отец рассердится, он слишком долго ждал этого. – Традиционные отношения, брак, как союз исключительно мужчины и женщины — вот к чему нам следует стремиться, – говорит Бобби на следующем собрании. В зале освещена только сцена, и он не видит, как на последнем ряду целуются два подростка.