Ты говорил мне, папа

Ты говорил мне, папа, Чтоб, осторожностью пестря, За всем своим смотрела я. Но, папа, что же делать? Недоглядела, к сожаленью, Не предусмотрела умиленье; И сердце крадено мое, И рана печена до белого каленья; Но Боже мой! Ведь так Прелестен вор, так мил! Со мной никто таким не был! Быть может, это знак? Но, при моей истошной трезвости, Не отойду я ни на шаг, (Не промину такой я дерзости!) Ведь это для меня наука! Отныне — от меня ни звука! Отныне мне придется Без сердца жить; и пусть. Ни при огне за ним я не вернусь. Без сердца, верно, обойдусь; Забуду рай, забуду грусть, Ну, а потом, на склоне лет; Когда подпишу свой завет, Я сяду в кресло, и напьюсь. Для всех в сей жизни место есть, И для меня найдётся. Мне без любви нелюба честь. Так что же делать остается? Вор должен знать: не укради, Если тебе не нужно это. Не знал, и вот теперь я навсегда На чувства наложила вето. Так говорила вслух себе я, Пока не было дома никого; Но оказалось, у кутка сидели Остатки сердца моего. Не ври себе, — они сказали. Они сказали: не поможет. А ведь-они то точно знали, Что чувствовать, быть может, Дар? И от него же я умру Без славы, без труда; Чего себе я не прощу, Ведь слава — заповедь моя. Спасибо ворам злым и добрым, И тем, кто не нарочно, как и мой. Отобрали, а оказалось — Избавили от выбора тяжелого, И помогли хотя бы мне одной. Хотя… Не раз судьба вот так решалась, Не раз лилось из глаз вино. Мне не отказаться от чего-то нового, Ну, а пока — всегда последнее оно.