Гниль

Черный силуэт промелькнул между окон одинокой стены разрушенного знания. Зловещая тень, двигаясь зигзагами, упорно продолжала преследовать пару бегущих людей, силы которых уже были на исходе: видимо, им приходилось спасаться не первый десяток минут. Но, когда тебя преследует черная бесформенная материя, у которой явно на тебя не лучшие планы, не мудрено пытаться мчаться из-за всех сил, даже если мочи более нет. Парочка из последних сил забежала за угол высотного здания, бросая попытку уйти от преследования. Однако тень всегда знала, где искать свою жертву. Один из убегающих, являющийся молодым парнем лет двадцати пяти, споткнулся и упал прямиком в гору мусора, среди которой отчетливо можно было разглядеть разорванный противогаз и армейский ботинок. Там же юноша почувствовал под собой что-то, что дало ему последнюю надежду — оружие, пистолет. Обессиленный мозг недолго думал, и парень, попутно пытаясь восстановить дыхание, быстро схватил пистолет, навел его на тень и, даже не проверяя заряжен ли он, резко нажал на погнутый курок. Пистолет был заряжен, и тотчас грохот разнесся между стен полуразрушенных зданий. Выстрел, снова выстрел. Невыносимый свист в ушах заставил парня скривиться, но не терять из виду свою цель, которая, между тем, не особо отреагировала на стрельбу, однако остановилась. Что-то заставило тень вдруг застыть, недолго подождать и, немного покружившись, унестись прочь. Парень не понимал в чем дело, хотя был безмерно рад, что эта невыносимая пробежка, наконец, закончилась. Еще бы немного и он просто упал, но внезапно к нему подбежала вторая преследуемая, молодая светловолосая девушка, на вид младше своего спутника. Она немедленно схватила его за плечо, попыталась что-то сказать, но из-за сбитого дыхания ее речь прерывалась кашлем. Все же они слишком долго пытались уйти от неминуемой смерти. Парень не знал, что хотела сказать девушка, однако, собрав все свои силы в кулак, попытался улыбнуться спутнице, чтобы показать, что теперь все будет хорошо. Можно, наконец, успокоиться. Девушка поняла посыл парня и, сверкнув своими молодыми глазами, также добродушно улыбнулась, что получилось у неё немного лучше. Однако в один момент она переменилась в лице, когда со страхом посмотрела на руку молодого человека. Тот, сразу заметив её взгляд, сам обратил внимание на пистолет, что до сих пор держал в руках. Он выглядел почти новым, однако все же имел одну роковую проблему — на нем осталась темно-зеленым кровь его прошлого, наверняка уже погибшего, хозяина. Увидев это, парень резко выбросил оружие и замер от ужаса. На его руке, так же как и на пистолете, появилось маленькое зеленое пятно. Это могло означать только одно. — Нет, только не это… — едва смог тихо выдать молодой человек. День 1. 0,7% организма поражено. Прошла уже неделя с тех пор, как началось потепление, и два дня, как мы покинули ту общину. Звуки сирен уже давным-давно стихли, но их отголоски все еще гуляют глухим эхом в моей голове. Все-таки это был паршивый день. Но более паршивым было сегодняшнее утро. Не считая того, что мы нарвались на одну из теневых гончих, так еще я сумел поймать свою персональную дозу заражения. Точно утверждать, что теперь превращусь в эту вязкую гниль, как и миллионы других бедняг, еще не могу, однако все, к несчастью, указывает именно на это. После изматывающей погони мы с Анной не в состоянии были долго искать убежище, посему решили перевести дух и укрыться в ближайшем жилом многоэтажном здании. Оно весьма хорошо сохранилось, казалось даже, что его еще не успели полностью обчистить местные проныры, что не могло не радовать. Может, мы бы даже нашли здесь завалявшуюся банку консервов или любую другую еду, что могла бы сохраниться за эту тяжелую зиму. Единогласно решив не задерживаться подолгу на первом этаже, мы собрались найти пристанище повыше, однако, когда я попытался подняться по лестнице на второй этаж, нога внезапно перестала меня слушаться, и я, потеряв равновесие, кубарем покатился вниз по лестнице. Не сказал бы, что это было очень больно, но кому-то из своих точно бы не посоветовал повторять подобное. Анна сразу бросилась на помощь, но я резко крикнул на нее, чтобы она не касалась меня, дабы не дай бог не контактировать с заражением и самой в итоге не оказаться среди мусора безымянных тел усыпанных вдоль каждой улицы нашего погибшего города. Кое-как придя в себя и перевернувшись на спину, я закатал штанину и немедленно принялся осматривать левую ногу. Оказалось, она почти полностью была в липкой темно-красной крови. Этот факт стал не малым потрясением, ведь я даже не чувствовал какой-либо боли. Почти сразу мы обнаружили, что кровь медленно вытекала из глубокого пореза на бедре. Я не был врачом и просто понятия не имел, что такого мог себе повредить, чтобы намертво перестать чувствовать ногу, но могу сказать одно: это ранение пришлось очень некстати. Нам пришлось остаться прямо под лестничным пролетом, дальше пройти я не мог, так же, как и не мог позволить Анне мне помогать. Это был слишком большой риск для нее, и не хотелось быть причиной еще одной трагедии для дорогих мне людей. Бетон оказался довольно холодным, но я надеялся его нагреть своим теплом, а пока, быстро перевязав ногу какими-то завалявшимися в кармане тряпками, я убедился, что кровь остановилась. В голове промелькнула мысль, что такая грязная повязка может вызвать заражение крови, однако она наткнулась на другую, более не приятную мысль… Это был первый момент, когда отчаянье вплотную подобралось ко мне. Я закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь прогнать навязчивые мысли, но это оказалось не так просто. Еще не мог я смириться с неизбежным, не мог принять, что любая моя текущая проблема абсолютно бессмысленна на фоне того, что, возможно, не доживу до последствий этих проблем. Я попытался взять себя в руки. Главное, чтобы Анна не заметила моей слабости. Наверняка она напугана не меньше моего: сначала выматывающая погоня, потом стрельба, затем заражение, а теперь еще и мое падение с лестницы… Ей пришлось пережить за одно лишь утро столько, сколько не переживала за всю прошедшую зиму. Но, несмотря на все это, она держалась. Анна всегда была очень сильной и постоянно продолжала бороться. Даже когда не было ни единого шанса на успех, все равно шла напролом. Мне часто самому не хватало такого качества, но, благо, она сполна замещала этот мой недостаток. Когда мне удалось на какое-то время успокоиться, я обнаружил, что Анна куда-то исчезла. Через время она вернулась, забавно пыхтя и таща за собой какой-то матрац, который явно стащила с кровати в одной из квартир. Меня это позабавило. Не то что бы я любил наблюдать, как она усердно таскает тяжести, скорее мне понравилась её странная, но в тоже время полезная идея. Похоже, придется надолго тут задержаться, и устроить себе хорошее место было бы совсем неплохой затеей. Под вечер Анна сделала себе спальное место, и мы, молча, устроились отдыхать. За весь день я почти не разговаривал с ней, пускай и стоило бы многое обсудить. Лишь под конец дня она, глядя куда-то в пустоту, тихо спросила: «И что мы будем делать теперь?». Я не нашел тогда что ответить. Хотелось как можно дольше убегать от этого вопроса, однако, когда я снова взглянул на свою руку, понял, что бежать больше некуда. Заражение начало распространяться. День 2. 3,9% организма поражено. Пускай зима по календарю уже закончилась, на следующий день все равно начало заметно холодать. Желтого снега еще не было, однако нам по-любому нужно было успеть как-то согреться. Но была одна проблема: найти, что жечь для костра почти никогда не составляло труда, особенно в наше время, но вот Чем разжигать… У нас не было спичек, а старая зажигалка давно уже закончилась. Конечно, оставался только один вариант — обыскать квартиры, чем немедленно Анна и занялась. Трудно наблюдать, как дорогой тебе человек, которого по факту ты должен оберегать, выполняет вместо тебя всю грязную и рутинную работу: копаясь в чужом мусоре, отходах и постоянно подвергаясь опасности заражения или несчастного случая в полуразрушенном здании. Но у меня не было выбора. Она бы не послушалась и была бы права, ведь я заняться ничем подобным не мог: нога до сих пор была в скверном состоянии и, возможно, не скоро бы пришла в норму, а проблему нужно было решать уже в тот час. Единственное, что мог — потребовать, чтобы она была осторожнее. Спустя какое-то невыносимо долгое для меня время, Анна вернулась с кучей всякого мусора, среди которого я разглядел ножки от стульев, разломанные шкафчики комодов и прочую древесину. Не думаю, что это все могло бы долго гореть, но в нашем положении выбирать не приходилось. Свалив все это барахло в одну кучу, она достала из правого кармана своей рваной кофты маленький спичечный коробок. Уже тогда я почувствовал жуткую сырость, исходящую от него. Коробок был насквозь мокрым. Даже если бы в нем были спички и каким-то чудом они были бы сухими, то зажечь их просто не представлялось возможным. Однако почему-то Анну это ничуть смутило. Сев на колени и потерев коробок о свою одежду, она начала поочередно доставать по спичке и пытаться зажечь их до тех пор, пока те не разламывались пополам или сера на них банально не заканчивалась. Я несколько раз пытался уговорить её не тратить время зря, ведь зажечь их было просто не реально, но в ответ она лишь кривилась и продолжала усердно пытаться зажечь огонь. В конце концов, я сам сдался, а она все продолжала. Казалось, это будет продолжаться вечно. Спички все не собирались заканчиваться, а Анна не планировала отступать. В итоге я начал засыпать от этих методичных звуков чирканья, но в один момент резко проснулся, услышав неожиданное фырканье горящей серы. Признаюсь, был настолько удивлен, что даже не совсем понял те ли это спички или же Анна, за время моего короткого сна, нашла еще один коробок. Я просто ошарашено глазел, как она с довольным лицом разжигала успевший покрыться зеленоватой пылью костер, после чего также ошарашено наблюдал за расправляющим свои крылья огнем. Не знаю, сколько я так просидел, но когда пришел в себя и посмотрел на Анну, увидел её радостные сверкающие от пламени глаза. Было видно, что она впервые за долгое время была довольна… Однако довольна, наверное, не из-за победы её упорства, а оттого, что, наконец, смогла найти, чем отвлечь себя от дурных мыслей. Почему-то от этого стало грустно. Я прижался головой к холодной стене позади себя и задумчиво уставился на костер. И впрямь, для неё это сейчас самое важное — найти спасение. Жаль, что этим спасением не могу быть я. День 3. 9,1% организма поражено. Я не хотел смотреть на свою руку. Боковым зрением заметил, что она уже далеко не такая как раньше, но внимательнее рассматривать совсем не имел желания. Даже Анна пыталась не глядеть в ту сторону, хотя нездоровый интерес иногда брал верх, и она украдкой бросала осторожный взгляд на мою руку. Однако в тот же час жмурилась и медленно отворачивалась, словно чувствовала невыносимую боль внутри себя оттого, что видела. Вот уже третий день мы почти не разговариваем. Думаю, нам обоим кажется, что если услышим голос друг друга, то нам станет больно. Если бы раньше так думал, то, вероятно, не поверил бы, но сейчас страх заставлял считать угрозой любое взаимодействие. Конечно, мы коротко переговаривались, но назвать это настоящим разговором я не мог. Время от времени мы медленно истощали наши пищевые запасы. С общины мы успели унести с собой несколько штук консервных банок, в которых были бобы и иногда ананасы. Признаюсь, я давно не ел ананасов, еще с того дня как ходил в университет и был несказанно рад снова почувствовать тот сладкий вкус. Правда, тогда их не особо то и любил, но сейчас они казались просто божественными. Иногда я пытался отказаться от еды, понимая, что это только лишний перевод харчей, однако Анна в такие моменты делала злой взгляд и пыталась кормить меня с ложки. Причем бывало так усердно, что чуть не давился от её доброты. В конце концов, мне стало страшно, и я пытался хотя бы делать вид, что ем, дабы больше не попадаться на её страшные приступы заботливости. Думаю, она подозревала, что я что-то лукавлю, но в итоге все, вроде как, шло спокойно. Вечером мы услышали пробегающих рядом гончих. К счастью, они либо не заметили нас, либо мы были им не интересны, и они просто промчались мимо. Однако это все равно было тревожно, так как гончие в основном обитают недалеко от молодых источников заражения. Оставаться здесь подолгу было такой себе затеей, и я пытался тонко об этом намекнуть Анне, но она просто, молча, смотрела на костер, изредка подбрасывая в него различный деревянный хлам. Понимая, что бессмысленно ей что-то втолковать, я отчаянно закинул голову назад, прижавшись спиной к холодной стене. Все же её упорство поражало. Однако если бы рядом с упорством была бы добрая толика здравого смысла… Прогоняя дурные мысли, попробовал на автомате почесать лоб правой рукой, забыв, что с ней происходит, и невольно увидел её прямо перед своим лицом. Не самый лучший вид на ночь открылся тогда мне: изуродованная рука с зеленой ребристой кожей усыпанной черными волдырями не особо вдохновляла на чудные мысли. Страшно было представить, что все мое тело когда-то станет таким. Заражение развивалось весьма стремительно, и зеленоватый оттенок кожи моей руки уже доходил до плеча. Было неприятно на это смотреть, поэтому я быстро убрал руку за спину, отвернулся в другую сторону и, почувствовав ком в горле, попытался успокоиться. Нельзя было падать тогда, когда у меня было только несколько дней, чтобы насладиться жизнью. День 4. 15,4% организма поражено. Я начал просыпаться с одной мыслью: «Возможно, просыпаюсь последний раз». Не назвал бы это отчаяньем, но тогда мне казалось, что любой следующий день для меня как подарок. Такие постоянные грустные мысли понемногу развивали во мне депрессивное состояние, из-за чего все время приходилось думать о чем-то хорошем, что-то вспомнить, над чем-то шутить. Иногда выходило отвлекаться, но в большинстве своем это только вынуждало думать о том, что теряю и что не смогу больше пережить. Сегодня утром Анна сходила за новым топливом для костра и на мое удивление притащила самую настоящую акустическую гитару. На вид она была исправна, посему сразу, забывшись, схватился за неё как маленький ребенок за любимую игрушку. В чем-то это была правда, я действительно очень любил играть на гитаре и жалел, что не смог забрать свою, когда бежали из убежища. Я немедленно осмотрел инструмент. На вид он был как новый, струны тоже, кажется, недавно меняли, что меня немного удивило. Крепко прижав гитару к себе, собрался было уже настраивать, но внезапно понял, что пальцы на моей правой руке стали слишком вязкими и терлись об струны как тряпичные. Несколько раз, попытавшись дернуть хотя бы за одну струну, четко понял — играть я больше не смогу. Это был слишком сильный удар для меня. Сжав свою руку так сильно, словно пытался её раздавить, я упорно боролся с бурей жгучих чувств немедленно заполонивших тело. Не могу выразить словами всю ту боль поражения, которую тогда чувствовал. Я вообще тогда не мог о чем-либо подумать кроме как о мысли, что никогда не смогу заниматься единственной по-настоящему любимой вещью. Но уже через пару мгновений я услышал осторожный тихий звук подергивания струн, словно кто-то боялся нарушить редкий шум костра. Немедленно взглянув на свои руки и сообразив, что это не моя игра (что почему-то, было неудивительно), я, подняв голову, увидел еще одну гитару в руках Анны. Она с очень тонкой улыбкой старалась наиграть до боли знакомую мелодию, которой я постоянно пытался её обучить. Удивительно, но именно в этот раз игра была именно такой, какой её хотел я слышать. Я заметил, что Анна была не уверенна в своей игре, но упорно хотела сделать то, что ранее давалось лишь с очень большим трудом. Такое чувство, будто именно сегодня, здесь и сейчас, ей нужно было сыграть так, словно играет в последний раз. А, может, последний раз играю я? Она продолжала играть и с каждой нотой становилась все увереннее, находила ритм и начинала чувствовать мелодию. Я лишь заворожено наблюдал, как распускается цветок её таланта прямо у меня на глазах. В итоге я закрыл глаза, осторожно прикоснулся к своей гитаре и начал представлять, что струнами перебираю теперь я сам. Странно, но почему-то это было незабываемо. Так, словно всю жизнь был глух, и лишь сегодня, наконец, смог услышать самый прекрасный звук в этом мире. Более того, этот звук наигрывал я сам. Может это похоже на эгоизм, но мне хотелось слышать эти тонкие ноты постоянно, всю оставшуюся жизнь. Но в один момент, чего и стоило ожидать, все просто закончилось. Услышав, что она перестала играть, я глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Анна продолжала бездушно смотреть на пламя, а я с грустью смотреть на неё. Может уже сотню раз в моей голове рождалась и сразу умирала мысль о том, что мы что-то делаем не так. Мысль о том, что не так бы я хотел все закончить. День 6. 26,8% организма поражено. Сегодня, где-то по полудню, с небес опять пошел желтоватый снег, посему Анна решила никуда не ходить, укрывшись от возможной угрозы получить неприятный химический ожог. Признаюсь, я даже был рад, что смогу провести с ней немного больше времени, чем обычно. Пускай мы ни о чем не разговаривали, но было приятно, когда она была рядом. Все же лучше, чем умирать в одиночестве. Моя нога, кажется, уже понемногу приходила в норму. По крайней мере, я уже мог уверенно шевелить пальцами. У меня даже получилось убедить себя, что в скором времени все пройдет, и я снова смогу ходить, выйти на улицу, снова насладиться открытым пространством и, наконец, размять кости после стольких дней сидения на одном месте. Конечно, мое тело теперь уже не особо нуждается в разминке, но как-то же нужно поднимать настрой в такой ситуации? Пусть и самообманом, но все же. Сегодня, внезапно, Анна заговорила со мной. Я настолько удивился, что от неожиданности случайно ударился затылком о стену позади, но попытался не подать виду, да и Анна больше была сосредоточена на попытках сдержать свои чувства, говоря простые, но в тоже время тяжкие слова. Она заговорила о нашем с ней прошлом: детстве, юношестве, о наших прогулках по заброшенным стройкам, лесам, домам. Да, у нас было отличное детство, мы не теряли время, убивая его в ничего не дающих нам книгах, играх, фильмах. Мы любили жить не чужой жизнью, а собственной. Может, для кого-то все было по-другому, но для нас мир выглядел именно так. Мы не скрывались от жизни, убегая в миры чужих грез, мы пытались познать грезы самой жизни. Мне не трудно было влиться в разговор, даже был рад, что, наконец, нашел тему, с помощью которой можно было нарушить удушающую тишину. Я сам редко был против вспомнить былые деньки, старые шутки и любимые песни, распеваемые в ночи перед окнами ненавидящих нас жильцов. Это было чудное время, и я не жалею, что провел его именно так. Особенно, если учесть, что провел его с самым дорогим мне человеком. Но почему-то тогда, когда, казалось, разговор вот-вот должен был пробудить в нас новый огонек жизни, Анна расплакалась. Услышав её сорвавшиеся всхлипы, я затих. Мне было не понятно, почему она плачет, ведь мы говорили о лучших днях нашей жизни. Думал это только наоборот должно подтолкнуть её идти вперед. Но минуту спустя понял, почему холодные слезы покатились по её щекам. Действительно, жалеть больше не о чем только мне, ведь это я подвожу итог своей жизни, а ей придется идти с этим грузом дальше. Я начал себя проклинать, начал злиться на свой эгоизм, начал ненавидеть себя. Мне захотелось как-то загладить свою вину, извиниться… обнять Её, но… Я посмотрел на свое тело и холодно ужаснулся. Зараза уже во всю охватывала мои правые ребра и не собиралась останавливаться на достигнутом. Изуродованная рука уже начала понемногу капать зеленым гноем прямо на пол передо мной. Грустно было смотреть, как былая часть меня просто растекается по этой холодной бетонной поверхности чьих-то разрушенных надежд. Но еще больнее было осознавать, что вот уже сейчас потерял почти самое главное — возможность чувствовать тепло любимых людей. — Как бы я хотел тебя обнять… — вдруг случайно прошептал вслух. Спохватившись, я резко посмотрел на Анну, в надежде, что она не услышала. Однако моя надежда немедленно канула в небытие, так как Анна, скорее всего, услышала. Почувствовав странное для себя смущение, я отвернулся от неё. Не знал, что сказать и даже не хотел, что-либо говорить. Просто хотел забыть все, о чем мог сегодня сказать. Но у Анны были другие планы насчет этого. Когда услышал шорохи рядом с собой, я понял, что она подсела ближе и вот уже сама опирается спиной на ту же холодную бетонную стену. «Не приближайся…» — быстро промелькнуло в моей голове, но на этот раз я не произнес этого вслух. На самом деле я очень боялся, когда она приближалась, ведь одно неосторожное движение, и я бы стал причиной. Однако казалось, Анну это ничуть не смущало, и она принялась чем-то медленно и тихо заниматься подле меня. Спустя какое-то время, услышав странный сыпучий звук позади себя, я обернулся и увидел, как она, устрашая меня своей странной ухмылкой, роняла из руки на пол тонкую струю серого песка, которым был усыпан вход в наше убежище. Немного погодя, когда песок в руке закончился, Анна осторожно положила свою ладонь на образовавшуюся маленькую кучу и медленно начала ее раскатывать прямо возле меня, изредка снова набирала песок в руку и высыпая его обратно. В конце концов, она запустила свои пальцы прямо в самую кучу и, немного дернувшись, убрала руку, многозначительно посмотрев мне в глаза. Смотря на остатки песка, что лежали передо мной, я четко понимал, что хотела сказать мне Анна, но, почему-то, сам не решался повторить её действия. Это было для меня очень волнительно. Казалось, что это тот момент, ради которого всю жизнь и жил. Но, поборов в себе волнение, я медленно прикоснулся, как мне казалось, к теплому песку. Не знаю, может это странно, но почему-то я почувствовал её прикосновение. А когда закрыл глаза — почувствовал отчетливо. Казалось, что среди этой колючей кучи легко касаюсь её мягкой спокойной руки. Забывшись, я сильно сжал ладонь, пытаясь схватить эту руку, но мне попался только песок, который тихо просыпался между моих пальцев. Я заплакал. Теперь я перестал сопротивляться. Буря отчаянья, что до этого часа скрывалась во мне, наконец, вырвалась наружу, и я просто сидел и чувствовал, как холодная дрожь, словно удушающий змей, медленно обвивала мое тело. Я больше не мог держать это в себе и просто забыл обо всем на свете, просто чувствуя весь свет в себе. Открыв залипшие от слез глаза, я взглянул на Анну. Та, склонив голову на бок, внимательно смотрела на меня своим спокойным взглядом, а когда наши глаза встретились, мягко улыбнулась мне. В тот час мир стал немного ярче. Я улыбнулся в ответ. Несомненно, сколько бы бед, печалей и грусти не свалилось на меня тогда, я был безудержно рад только одному — её взгляду. Именно благодаря ему за свою короткую жизнь, наверное, я ни разу не почувствовал настоящего одиночества, за что и был безмерно благодарен этой девушке. День 9. 39,9% организма поражено. Их было трое. Трое голодных и злых мужчин, вооруженных охотничьими карабинами, злобно смотрели на мое разлагающееся тело. Один из них держал в руках наш мешок с кучей еды внутри, а другой — пожарный топор, уже, похоже, не наш. Третий же держал за волосы Анну. Та безуспешно пыталась сопротивляться, пиналась, кусалась и делала все возможное, чтобы освободиться, но невозмутимый взгляд амбала просто не отрывался от меня. Кажется, они решали, что делать со мной или просто с ужасом наблюдали чего им стоит опасаться в своей новой жизни. Спустя минуту тяжелого молчания, которое изредка прерывалась язвительными угрозами Анны, один из мужчин медленно подошел ко мне и навел на меня свое оружие. Будь у меня возможность, в тот час бы схватился за него. Но возможности у меня больше не было. Я просто был одной черно-зеленой жижей. Моя правая рука, что была поражена в первую очередь, уже давно вся стекла на пол и начала медленно испаряться. Вторая же, пускай и выглядела еще более ни менее целой, просто не отзывалась. Как бы ни пытался пошевелить хотя бы пальцем — все было тщетно. Я уже был обычным мозгом внутри умирающего черепа, который еще чудом оставался жив, пускай сердце, питающее его, сражалось с заразой уже из последних сил. Глядя в черную пустоту дула нацеленного на меня карабина, я вдруг подумал, сколько всего мог бы успеть в своей жизни, не приключись бы такое. Ведь я не знал тогда. Я просто, как и каждый новый день, вставал со своей кровати, принимал холодный душ, ел и даже не подозревал, что тогда это было мое последнее спокойное утро. Страшная мысль, которая приходит только под знаком смерти, нависшим над тобой, но всегда так не вовремя, что уже любое сожаление не способно исправить твою ситуацию. Я долго ожидал выстрела, ждал мощного грома, разрывающего мою голову на части. Но не дождался. Другой мужчина подошел к тому, кто целился в меня и, положив ему руку на плече, тихо произнес: «Не трать пули понапрасну, ему по-любому уже не жить». Бородатый мужчина лишь коротко оскалился и убрал оружие. Они начали уходить. Анна сражалась, как дикая, но все было бессмысленно. Они просто тащили её за волосы за собой, не жалея и не реагируя на любые её мольбы, немедленно перетекающие в угрозы. Она выкрикивала мое имя. Все, что я мог сделать — это тихо промычать в их сторону что-то абсолютно бессмысленное. Я хотел закричать, я хотел вырваться из этого вязкого тела и побежать за ними. Я хотел спасти её, но… Я просто больше не мог. Я был ничем. Так и остался один. *** Не знаю, сколько прошло с того момента, но помню, что я тогда уже здорово изменился. Мне казалось, что я был медленно тающим снеговиком, у которого понемногу отпадают куски снега. Удивительно, но я до сих пор воспринимал мир вокруг себя, мог двигать глазами и понимать, что вижу. В конце концов мог даже думать, хотя уже давно не чувствовал сердца усердно работающего внутри меня. Может, его там уже и не было. Стекая по своему плечу набок, я грустно смотрел на догорающий огонь, который недавно перекинулся на дрова, лежащие рядом, и нещадно пожравший их. Тлеющие угли красиво мигали красным огнем при сквозняке, пробравшимся в мое убежище. Тогда я наслаждался местом, где проводил свои последние минуты, смотря на все словно первый раз, как только что родившийся ребенок. Внезапно прямо передо мной быстро пробежал маленький мышонок. Остановившись возле места, где когда-то сидела Анна, он начал ползать среди крошек хлеба, который недавно она доедала перед тем, как появились эти трое мужчин. Найдя самую крупную крошку, мышонок, усевшись на задние лапы, начал быстро грызть новонайденную еду, иногда останавливаясь, чтобы осмотреть окружающую его обстановку. «Осторожный малый» — подумал я, попробовав улыбнуться своим размякшим ртом, и это были последние мысли, прозвучавшие в моей голове. Звуки внутри меня вдруг наполнились страшной тишиной, которая медленно начала обволакивать сознание. Я начал закрывать тающие глаза и понимать, что вот он — мой конец. Вот конец моей чудесной, но немного грустной жизни, о которой не каждый будет мечтать. Здесь все и закончиться… Но внезапно что-то крупное влетело в меня и вцепилось в вязкие остатки моего тела. Что-то очень похожее на человека с мокрым лицом, видимо заплаканным. Что-то, что очень было похоже на Анну. И так это и было. Обхватив мое заразное тело, она громко плакала и бесконечно повторяла мое имя. Ей было все равно, что от этого, вероятно, умрет, ей просто хотелось, наконец, сделать то, о чем невыносимо мечтала все эти дни — обнять того, кого скоро потеряет. Я чувствовал, как её цепкие руки пытались схватить меня, но лишь постоянно проскальзывали внутрь. Она прижалась так сильно, что казалось, обнимает само мое сердце, которое все это время сражалось именно ради этого момента. Момента, когда, наконец, мог уверенно сказать: «Я счастлив…».