«Каждый человек достоин того, чтобы его любили просто так. За то, что он рядом, за то, что он есть»
Изуна мало внимания обращала на старшего Сенджу. Есть он и есть. Занимает мысли брата. Важная цель для шпионажа, но сложнодосягаемая. Её мысли занимал младший — вечный соперник, личный враг, первая цель. Несколько любопытно было, что же так цепляет в Хашираме брата, но это любопытство затмевали другие дела. И какое дело ей до старшего Сенджу, когда рядом брат, что всегда на шаг впереди, когда от её слов каждый день зависит их судьба? Изуна была хорошим дипломатом, когда её брат возглавил клан — она сумела повести за собой оппозицию, оставаясь на стороне старшего брата. Баланс интересов хрупкий, как стекло, но Изуна умела решать конфликты. Успокаивать людей, не давать брату забыть, что он важен и всегда занимает особое место в сердце, держать в голове сотни мелочей. Иногда ей казалось, что она одна в клане не обладает болезненно-ранимой гордостью и способностью понимать других правильно, но после эти мысли уходили, скрывались под ворохом проблем, требующих решения. Куда ей при такой нагрузке ещё и старшего Сенджу понимать? Ей и слежки за младшим Сенджу, что повадками и привычками удивительно похож на брата, хватает за глаза. В момент тяжелого ранения Изуна не думает о мотивах Хаширамы, она живо представляет себе, что начнется в клане после её смерти, моментально представляет, сколько возможностей у Сенджу будет, чтобы развалить клан, и отчаянно просит брата не доверять им. Она уже знает, что сделает. Отдаст брату свои глаза, даст ему силу защитить клан и без неё. Только бы брат справился, выдержал этот груз в одиночку… Но силы и сознание покидают её сразу после шуншина, а когда она открывает глаза, молясь всем ками, чтобы успеть исполнить задуманное, над ней склоняется Хаширама. Руки старшего Сенджу окутывает зеленая медицинская чакра, а боль в боку отступает. Изуна скашивает взгляд, замечает напряженного брата за спиной Сенджу и обреченно прикрывает глаза. Всё-таки поступил по-своему. Нии-сан, упрямый, упрямый нии-сан… Хорошо, она будет жить дальше, но как теперь разобраться со всем этим? С тем, что она теперь обязана жизнью главе Сенджу, что союз, похоже, неизбежен — брат не сможет отказаться снова, не после такого акта доброй воли. А может, уже согласился, назначив её, Изуны, жизнь — ценой. Ну что ж, она сама виновата — сглупила, подставилась, сама и разберётся. И с союзом, и с Сенджу. И каково же её удивление, когда Хаширама, закончив лечение, поворачивается к брату и говорит какую-то невозможную глупость: — Мадара… Это не в долг, не в обязательство. Это в память о нашей мечте. Просто так. Просто так? Просто так спасти жизнь врагу, одной из важнейших опор власти главы вражеского клана? Изуна хорошо отличает ложь, но Сенджу — искренен. Что же за человек такой Сенджу Хаширама?***
Временное перемирие заключается быстро, но работа над текстом полноценного мирного договора только начата. Изуна разрывается — в клане назревает бунт против брата, Тобирама делает всё, чтобы настоять на невыгодных для Учиха условиях договора, брат бесится и переживает, коря себя за неспособность защитить Изуну без чьей-либо помощи. Да, нии-сан, всё хорошо, я не в обиде; Такео-кун, я лично тебе голову оторву за подстрекательство к мятежу сейчас, ещё не время; союз, Тобирама, подразумевает равенство; что вы сказали, Хаширама-сан? Изуна трясет головой, заставляя головную боль отступить. Хаширама улыбается мягко, повторяет терпеливо: — Тебе нужно отдохнуть, Изуна-кун. — Простите, Хаширама-сан, — Изуна привычно натягивает на лицо мягкую и дружелюбную улыбку, — у меня ещё слишком много дел. Со мной всё в порядке. — Изуна-кун, — в голосе старшего Сенджу звучит мягкая укоризна, — скажи, ты сегодня ела? Сколько часов ты спала ночью? Даже организм шиноби имеет пределы прочности. Не стоит испытывать их после тяжелого ранения. Изуна пару секунд тратит на то, чтобы понять, что же кажется ей странным в ситуации. — Отчего вообще вас это волнует, Хаширама-сан? — Мне не безразлично твоё состояние. Просто так, — Сенджу улыбается легко, как ребёнку, Изуна хмыкает недоверчиво, возвращается к работе. Сенджу, конечно, прав — но кто, если не она, сделает всё, что нужно? А после — непременно отдохнет, наестся и выспится. О том, что это самое «после» обычно так и не наступает, а авралы плавно перетекают один в другой, Изуна старается не думать. Когда договор, наконец, подписан, Изуна выдыхает. Завтра — официальная церемония, оглашение союза, а остаток вечера можно наконец-то немного отдохнуть. Старший Сенджу смеется радостно, тащит всех на источники. Изуна хмыкает, когда Мадара и Тобирама на удивление синхронно отфыркиваются от «идиотской затеи», ловит на лету мысль. — Хаширама-сан, у вас же помимо мокутона способности к суитону есть? — Изуна хитро улыбается, Мадара моментально вскидывается, смотрит настороженно: что это его маленькая глупая сестрёнка затеяла? Хаширама кивает, сначала недоуменно, потом тоже понимает, ухмыляется широко. — Действительно, если наши братья так перетрудились, что не хотят даже пробежаться до ближайшего городка с купальнями, можно организовать их самим. Подогреешь воду, Изуна-кун? Мадара шипит нечто нечленораздельное, Тобирама надменно щурится, Изуна со смешком кивает. Об этом она и подумала, потому что как ни крути, а упускать возможность хорошо отдохнуть не стоит. Братья всё равно быстро сбегают от них, косятся друг на друга враждебно, невольно заражая своей мрачностью Изуну. Баланс интересов в клане хрупок, но теперь придётся учитывать ещё и интересы союзников. Три стороны противоречивых интересов — Изуне даже представлять не хочется, как она будет со всем этим справляться. — Что тебя тревожит? — тихо интересуется у неё Хаширама, и Изуна не считает нужным скрывать: — Баланс интересов слишком хрупок. Мы смогли договориться сейчас, но что будет дальше? Удержать союз много сложнее, чем создать. А, если я верно осведомлена, вы с нии-саном желали чуть ли не слить кланы воедино. — Это слишком громко сказано, — Хаширама легко смеется. — Только создать общую деревню. — У общей деревни должен быть и общий правитель, представляющий её перед лицом даймё. Из какого бы клана он ни был, второй сочтёт себя ущемленным, низведенным до младшей ветви другого. От этого полшага до того, чтобы уподобиться клану Хьюга, — в мыслях Изуны — тысячи ветвей возможного будущего. Она не провидица, она просто хороший аналитик. Среди этих ветвей слишком мало шансов на достойное будущее её клана. — Я хотел бы, чтобы им стал твой брат, — озвучивает Сенджу. — Он станет лучшим защитником этой деревни. — Ваш брат не позволит этому произойти, — Изуна качает головой. — Или будет крайне разочарован таким исходом, — и додумывает уже про себя: вот тебе и отдых — от работы никуда не денешься. — Возможно, — Хаширама согласно кивает, но тут же дополняет, — но ни тебе, ни мне больше не нужно справляться с этим в одиночку. Защищать братьев вместе — вопрос не только полей сражений. Изуна не отвечает, она обдумывает этот разговор, рассматривает его со всех сторон. Что же ты за человек такой, Сенджу Хаширама? Откуда в тебе, сыне этой жестокой эпохи, столько готовности доверять? Помогать и принимать помощь? Сейчас даже Изуне, привыкшей сплетать паутины лжи и иллюзий, делиться ровно тем, что необходимо, никому и никогда не доверять, хочется поверить: союз устоит. Хочется довериться. Нельзя, конечно же. Но очень хочется.***
Общая деревня строится, кланы учатся сосуществовать в ограниченном пространстве, а Изуна наблюдает. После начала строительства ей удалось занять верных ей, но не брату, соклановцев слежкой за Тобирамой, на брата вместе с шляпой правителя свалилось множество дел и тот с достойным уважения упорством за них взялся, а основные обязанности самой Изуны легко сплелись с заинтересовавшей её целью: послов от других кланов Огня, что заинтересовались союзом, она встречает вместе с Хаширамой. Работать со старшим Сенджу — одно удовольствие. Он не гнушается прямо высказать мнение, он готов идти на компромиссы в разумных пределах, охотно идёт на контакт. Он ясно видит путь объединения, верит, что тот ведёт к миру, и уверенно идёт по нему. Изуна восхищена его уверенностью, восхищена тем, как ловко Хаширама прячет несгибаемую волю во внешней мягкости и уступчивости. Слишком давно у неё не было равных противников в искусстве дипломатии, столь непопулярной среди шиноби. Слишком давно её речам, полным коварства и служащим благу клана, не отвечали речами, а не силой техник и оружия. Теперь Изуна спокойно говорит себе, что знает, что за человек такой Сенджу Хаширама. Пожалуй, она даже сожалеет о том, что этот человек — глава клана-соперника. Открытая вражда уходит, но соперничество не искоренить. Беда приходит оттуда, откуда Изуна её не ждёт — находятся глупцы, рискнувшие выступить против союза войной, и после тяжелого боя глаза брата окончательно слепнут. И тогда она отдаёт брату своё мангекью. Ей не жаль для брата ничего: ни глаз, ни жизни, она лжёт всем, что это её мангекью взяло плату за силу слепотой и скрывает глаза повязкой. Пусть она теперь почти бесполезна — она сделал всё, что могла. Всё, что успела. Изуна думает, что больше не выйдет за пределы кланового квартала. Сенсорика помогает ей чувствовать шиноби вокруг, но она больше не прочтёт донесений, не считает с лиц эмоции и мысли, даже выйти за пределы квартала самой — и то сложная задача. А Хаширама приходит за ней. Спорит до хрипоты с её братом, желающим запереть младшую дома в безопасности, читает ей вслух просьбы о союзе, интересуется мнением. Изуна в недоумении — зачем это всё? Слепой она бесполезна и для клана, и для деревни, и для брата. Она даже не может быть уверена, что её мнение учитывается, что Сенджу действительно зачитывает всё, что это не изощренное издевательство — а Сенджу знает в них толк, Изуна видела, как изящно тот ставил слишком наглых посланников в неловкое положение. Эта неуверенность и заставляет её сорваться. Она всю жизнь мирилась с собственными слабостями, и даже её увлечение дипломатией — не прихоть, но необходимость. Пусть Изуна была второй после Мадары, но только за счет тактики и хитростей, а не за счет прямой, грубой силы. И раз уж она не может применять свои навыки… Зарезалась бы, если б не знала, как больно ранит это её брата. Но вместо этого она резко огрызается на Хашираму, что приглашает её с собой на очередные переговоры. К счастью, рядом нет брата, перед братом показать слабость было бы совсем стыдно. — Вам совершенно незачем таскать с собой инвалида на переговоры и позорить деревню, Хаширама-доно, — и плевать, что собачников-Инузука, изъявивших желание стать частью Конохи, Изуна размазала бы и без глаз, за счет обострившейся от слепоты сенсорики. Сенджу молчит, кажется даже пропускает вдох — Изуна не уверена, её слух заметно уступает утраченному зрению. А потом отвечает спокойно: — Хорошо, если ты так хочешь. Но хотя бы просто пройтись по деревне не откажешься? — Зачем? — раздражение, вроде бы выплеснутое резкой фразой, накапливается вновь. — Мне приятно твоё общество, — как о чем-то само собой разумеющемся говорит Сенджу, в очередной раз ломая все шаблоны и правила. И Изуна всё же соглашается, хотя ощущение подвоха не оставляет её: — Не откажусь.***
Прогулки легко становятся частью повседневности. Сенджу снова и снова рассказывает о делах Конохи, выслушивает мнение Изуны. Та проверяет информацию через брата, старается быть полезной, но все усилия кажутся напрасными. И она не в силах привычно радоваться жизни и легко сплетать пользу для дела с пользой для себя. Изуна никак не может понять, что же надо от неё Хашираме. Почему Сенджу так упорно беспокоится о ней? И как самой относиться к этому беспокойству? Изуна всегда знала, что зрение для неё — всё и ещё немного, но никогда не думала, что ей придётся однажды обходиться без глаз. Может быть, такой она уже и вовсе не нужна брату? Тот отлично справляется и сам. Изуна жалеет лишь об одном: она хотела бы умереть в бою, а не беспомощной состарившейся калекой, предметом для издевательств. Но здесь, в мирной деревне, о которой столько мечтал брат, она в безопасности — на её собственный вкус слишком в безопасности. Мысль жить ещё много лет вот так её совсем не радует, зато мысль о том, что из деревни можно уйти на поиски смерти в бою, вдохновляет. Она пользуется прогулками, чтобы запомнить маршруты, делает вид, будто оправилась и пытается гулять сама. Будто смирилась. И ориентироваться без зрения оказывается не так уж сложно. И однажды она скрывает чакру, оставив лишь тонкие нити сенсорики, это всегда отлично ей давалось, и тихо выходит на окраину деревни. И даже не шарахается, когда совсем рядом сбрасывает маскировку старший Сенджу. И не пытается остановить — просто идёт рядом. Молча. — Почему? — первой нарушает молчание Изуна. — Просто так, — Сенджу улыбается, это слышно в его голосе. — Знаешь, каждый достоин, чтобы его любили просто так. За то, что он есть в этом мире. Изуна хмыкает неопределенно на это идеалистичное заявление. Она-то знает: её уважали за силу, любили за пользу, что она приносила. Сейчас она слаба и бесполезна. К чему обременять других попытками не показать безразличие к её дальнейшей судьбе? — Каждый, — упрямо повторяет этот идеалист. — И ты тоже. Почему ты думаешь, что не нужна брату?.. — Брату нужна была моя сила. Я отдала ему всё, что могла — и не пожалею, но больше мне отдать нечего, — отзывается Изуна, но упрямый Сенджу заканчивает фразу: — Почему ты думаешь, что не нужна мне? — Вам?.. — ошарашенно поднимает лицо Изуна — рефлекс, посмотреть в глаза, увидеть, его не вытравишь парой месяцев слепоты. Сенджу осторожно подхватывает её ладонь, легко целует пальцы. — Мне. Изуна вздрагивает, но так сразу руки не вырывает. Она понимает, на что намекает сейчас Хаширама, чувствует, сколько тепла в этом жесте, но в это слишком страшно поверить. Скажи кто ей о связи Хаширамы с её братом — поверила бы не задумываясь. У них слишком много всего на двоих — дружба, мечты, деревня — отчего бы не быть ещё и любви? Но с ней самой старшего Сенджу связывало не так уж много. Слишком фантастично предполагать, что это не обман. Что она тоже может быть важна. О, если бы только она могла видеть! Увидеть мимику, жесты, оценить искренность, считать эмоции… Но она слепа, её слишком легко обмануть сейчас. Как бы ни хотелось — верить нельзя. Слова — это слишком мало. Изуна вытянула руку из теплых пальцев. — Я не могу поверить. Прости… те, Хаширама-доно. Я не могу позволить себе обмануться. Сенджу не пытается её переубедить или оправдаться. Он провожает Изуну до кланового квартала, сдает на руки брату. Она спокойна: не в этот раз так в следующий. Оставить всё как есть слишком невыносимо.***
Изуна просыпается и понимает, что что-то не так. Повязка на месте, хотя она снимала её перед сном, рядом не только брат, но и старший Сенджу, и… Она хмурится, тянет руку к повязке, ощупывает — ну точно. Глазницы больше не пусты. Ей привиделись события последних месяцев? Брат никогда не терял зрение? Что произошло, биджу побери? Этот вопрос она и озвучивает, Хаширама тихо смеется, брат хмыкает. — Я отдал тебе свои глаза. Хаширама говорит, они должны вновь прозреть. Твои глаза ведь тоже имели неидеальное зрение, но оно восстановилось само после… того, как они попали ко мне, хотя и не сразу. Не торопись снимать по… Изуна не слушает, сдирает повязку, открывает глаза. Ей жизненно важно увидеть, наконец, своими глазами. Зрение мутное, но оно есть. Она осторожно — не хватало ещё переборщить — активирует шаринган, картина мира обретает привычную чёткость. Ками, как же ей этого не хватало! Она смотрит на брата, тот хмурится от её поспешности, смотрит на Хашираму, тот улыбается понимающе и мягко, рука, окутанная медчакрой, едва касается её виска. Изуна выдыхает, отключает додзюцу и прикрывает глаза. В её мыслях складываются стройные планы. Нужна, значит? Теперь она сможет в этом убедиться. Быть может, её и впрямь могут полюбить просто так?