Колодец

У Ареса нет иллюзий относительно своей судьбы. Он раб, сын рабов. Боги сделали его таким. Изо дня в день Арес трудится, сколько помнит себя. Его руки никогда не бывают чистыми, а кожа — светлой. Он не знает другой жизни, но знает, что она есть. Для свободных господ. Не для него. Арес видит надсмотрщиков: их ноги обуты в сандалии из мягкой кожи, их одежда куда чище и лучше, чем у него. Со своими карающими плетьми и палками они кажутся высшими существами. Однажды непрочно закрепленные леса с камнями для строительства обваливаются и погребают под собой полтора десятка человек. Арес разбирает завал, не чувствуя надорванную спину. Он режет пальцы сколотыми гранями острых камней, сдирает кожу и ногти, но не прекращает поднимать и отбрасывать камни. Он видит переломанное, припорошенное каменной крошкой и песком тело надсмотрщика среди осколков. Белые кости торчат из серого от пыли мяса, жилы протянуты между ними потрепанными канатами. Арес смотрит пристально, не веря своим глазам. У высших существ алая кровь. Рабы молятся каждое утро. Они просят милостивых богов об избавлении от мучений, о лучшей судьбе, о другой жизни. Если раб падает от истощения или болезни, надсмотрщики говорят: «Так угодно богам». Тело оборачивают в чистый хлопок и замуровывают в камень вместе с инструментами, чтобы и в загробном царстве мертвец продолжал служить своим хозяевам. Арес притворяется, что молится каждое утро. Дело не том, что ему нечего просить. Просто ему кажется, что тех, кому возносят молитвы, просто не существует. Когда с небес снисходит владыка Лесса, Арес видит, как из глаз надсмотрщиков, что избивали его, начинает течь кровь. Высшие существа ужасно кричат, жилы на лбах набухают и, в конце концов, их головы раскалываются, пачкая все вокруг горячими черно-красными ошметками. Арес впервые молится искренне. Они идут много дней. На закат, за багровым пустынным солнцем. Арес едва поспевает за широким шагом владыки Лессы. Иногда он думает о том, чтобы повернуть назад. Он думает о том, чтобы возвратиться к пирамиде, к незавершенной усыпальнице, такой величественной и такой ненавистной, превратившейся в некрополь за одну ночь. Воспоминания о пустых глазницах, что провожали его слепыми взглядами, не дают повернуть назад. Измученный дорогой, перед рассветом нового дня Арес падает на ледяной песок. Размеренные, как прибой Нила, шаги впереди не останавливаются ни на миг и вскоре смолкают. Арес молится потрескавшимися, кровоточащими от жажды губами. На следующее утро он просыпается от легкого прикосновения к волосам. Он изо всех сил старается скрыть свой страх, но тело бьет крупная дрожь, а между бедер расплывается горячее влажное пятно. — Вставай, — произносит нездешний голос. — Я отведу тебя к колодцу. Арес поднимается и шаркает следом, стараясь не смотреть на голые плечи и высеребренные нездешним светом волосы того, кто прокладывает его путь через пустыню. Вечером они выходят к занесенному песками городу. От стен домов почти ничего не осталось. Уцелели только священные обелиски на площади и колодец. Тот заполнен проклятиями, написанными на разных языках, ни один из которых не дано прочесть Аресу. Он жадно припадает к прозрачной воде, поднимающейся над свинцовыми, медными, серебряными, золотыми табличками, и думает, что люди, жившие когда-то здесь, дорого ценили свою ненависть. Если попытаться одним словом описать бога, то Арес бы выбрал «непорочный». Что бы ни происходило вокруг, владыка Лесса всегда остается чистым. Грехи и грязь мира не касаются его. Они словно проходят насквозь, не задевая призрачную фигуру. Арес наблюдает за тем, как милостивый и справедливый, его владыка карает людей за их деяния, сторицей возвращая причиненное зло, но сам становится будто бы еще чище. Его глаза сияют даже из-под закрытых век, его кожа светится лунным камнем, даже покрытая чужой кровью. — Посмотри на них, — кротким кивком Лесса указывал на людей, собравшихся вокруг алтаря. — Что ты видишь? Там толпятся люди: мужчины и женщины, юные и зрелые. У них богатые одежды из выделанной кожи и крашенных тканей с мелкой вышивкой, их бледные тела украшают золотые цепочки, серебряные браслеты и медные амулеты с тонкой чеканкой. Их руки воздеты к небу, а глаза закрыты, они раскачивались в едином ритме. Одурманенные, повторяют песнопения: просьбы великих благ для себя и великих бедствий для своих врагов. — Люди. Они молятся. Светлые ресницы владыки Лессы чуть дрожат, он качает головой. — Бесполезно. Алтарь — огромный человек с бычьей головой, восседающий на богато украшенном троне. Он держит открытые ладони над жаровней, словно пытаясь что-то сказать своим почитателям. На его медные руки кладут маленького ребенка, в жаровню добавляют огня. Арес отворачивается. Он смотрит только на владыку Лессу, на его хрупкие руки, на тонкий профиль, на легкие, словно паутина, белые волосы. Раздаются крики боли, которые перекрывают песнопения и тяжелая дробь барабанов. Аресу кажется, что его сердце колотится в такт. Владыка Лесса медленно поворачивается в его сторону, ласково улыбаясь, и Арес тут же плотно зажмуривается, до боли сжимая кулаки. Он чувствует прикосновение к волосам: нежное, чуточку недоуменное. — Бог мертв, — безмятежно произносит Лесса и обрывает касание. — Но есть я. Ритуальные песнопения сменяются воплями агонии и отчаяния. В воздухе пахнет горелой плотью. Арес ничего не может поделать: он молится про себя. И надеется, что никто больше не услышит его молитв.